Потом он осмотрел товарищей и жалобно проговорил:
– Вот те и Мишка! И не будет у нас Мишки-то! Пошто убили животную? Тоже…
– Ну, чай, поправится, – сказал рыжий.
Зелёное безобразное существо всё ползало по траве, двадцать пар глаз следили за ним, и уже ни на одном лице не было и тени улыбки. Все были угрюмы, молчали, и все стали так же жалки, как этот котёнок, точно он сообщил им своё страдание и они почувствовали его боль.
– Оправится! – усмехнулся подросток, возвышая голос. – Тоже… Был Мишка… любили его все… За што мучаете? Убить бы, что ли…
– А кто всё? – злобно крикнул рыжий арестант. – Вон он, дьявол, затейник!
– Ну, – сказал Зазубрина примиряюще, – чай, все вместе решились!
И он съёжился, точно от холода.
– Все вместе! – передразнил его подросток. – Тоже! Ты один виноват… да!
– А ты, телёнок, не мычи, – миролюбиво посоветовал Зазубрина.
Седой старик взял котёнка на руки и, тщательно осмотрев его, посоветовал:
– Ежели его в керосине искупать, смоется краска!
– А по-моему, взять его за хвост и через стенку кинуть, – сказал Зазубрина и, усмехаясь, добавил: – Самое простое дело!
– Что-о? – взревел рыжий. – А ежели я тебя самого этак-то? Хочешь?
– Дьявол! – вскричал подросток и, выхватив котёнка из рук старика, бросился куда-то.
Старик и ещё несколько человек пошли за ним.
Тогда Зазубрина остался один в кругу людей, смотревших на него злыми и угрюмыми глазами. Они как бы ждали от него чего-то.
– Ведь я же не один, братцы! – жалобно сказал Зазубрина.
– Молчи! – крикнул рыжий, оглядывая двор. – Не один! А кто ещё?
– Да ведь все! – звонко вырвалось у потешника.
– У, собака!
Рыжий ткнул его кулаком в зубы. Артист отшатнулся назад, но там его встретил подзатыльник.
– Братцы!.. – взмолился он тоскливо.
Но его братцы видели, что двое надзирателей далеко от них, и, обступив своего фаворита тесной толпой, несколькими ударами сбили его с ног. Издали их тесную группу можно было принять за компанию, которая оживлённо беседовала. Окружённый и скрытый ими, Зазубрина лежал у их ног. Раздавались изредка глухие звуки: били ногами по рёбрам Зазубрины, били не торопясь, без озлобления, выжидая, когда, извиваясь ужом, человек откроет удару ноги какое-нибудь особенно удобное место.
Минуты три продолжалось это. Вдруг раздался голос надзирателя: