Марат Валеев
Семейная реликвия
Редактор Марат Валеев
ISBN 978-5-4493-3937-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Семейная реликвия
Сборник произведений
по итогам одноименного конкурса
сайта «Самарские судьбы»
(июль-август 2017 года)
Редактор-составитель Марат Валеев,
член Союза российских писателей
Вместо предисловия
У каждого человека есть домашняя реликвия, семейный раритет – фотография, письмо, старинная монета, автограф знаменитости, салфетка, сшитая прабабушкой или серебряное кольцо, которое передается из поколения в поколение. С этими раритетами обычно связаны необычные, увлекательные истории. С ними мы и знакомим читателей сборника «Семейная реликвия», составленного из лучших прозаических и поэтических произведений одноименного Международного литературного конкурса портала «Самарские судьбы».
Номинация «Проза»
Победители
Первая премия
Барби
Алексей Жарёнов
г. Городец, Нижегородская обл.
7 июня 1990 года моей дочке Жене исполнялось шесть лет. Накануне у меня с ней состоялся такой разговор.
– Дочур! Что тебе подарить на день рождения? – спрашивал я. – Мы поедем играть в футбол, я зайду в Горьком в большой игрушечный магазин и куплю тебе любую игрушку! Скажи, что тебе привезти?
Дочка лукаво посмотрела на меня и переспросила:
– Любую игрушку? Любую-любую?
– Ну, Жень, куплю, конечно, любую, если мне денежки позволят!
– Пап! Купи мне куклу Барби! У нас в садике одна девочка приносила! Барби такая красивая! И у неё и ручки и ножки гнутся! А одежки сколько у неё!
– Барби? Гм…. Ну, я посмотрю! Если денежек хватит, то куплю, конечно, её! Ну, а если нет, то, может, какую-нибудь другую игрушку…
– Нет! Хочу Барби! У меня много всяких кукол, а такой нет! – дочка обиженно поджала губки.
– Ну, хорошо, хорошо! Посмотрю!
И вот мы едем командой в Богородск (небольшой городок за Горьким) на очередную игру первенства области по футболу. Проезжаем наш областной центр – город Горький.
В 90-е годы только стали везде появляться ларьки, магазинчики, супермаркеты с заграничным диковинным товаром. И вот мы видим из окна автобуса красивый супермаркет.
– Александр Игнатьевич! – обращаюсь к главному тренеру.– Подождите, я в супермаркет заскочу! Куклу обещал дочке на день рождения!
– Пойдём. Я тоже с тобой прогуляюсь! – решил главный. – Так, ребята, остановка на 10—15 минут.
Зашли мы с тренером в супермаркет, и я сразу на витрине увидел роскошную куклу Барби в красивой коробке. У меня даже дыхание перехватило от удачи! Зашли, и сразу вот она – Барби! Подошёл, глянул на цену, и настроение упало. Денег у меня даже на одну четверть стоимости Барби не было!
– Ну, ты чего какой нерадостный? – главный подошёл ко мне.
– Да вон, – говорю. – Цена-то просто космическая! Не купишь!
Главный внимательно посмотрел на ценник.
– Да, дороговато заморская дива стоит!
– Пойдём, – говорю, – в автобус! Тут только одно душевное расстройство!
Вернулись мы в автобус. Я, расстроенный, плюхнулся на сиденье, а тренер так громко и говорит:
– Так, мужики, минуту внимания! Играем мы в Богородске сегодня. Ехать недалеко осталось. Сможем мы сегодня без обеда обойтись?
Все притихли.
– А что случилось-то? – спросил кто-то из ребят.
– Да, вот у дочки Алексея завтра день рождения! Он ей куклу наобещал, а денег не хватает! Выручим парня?
– Да без вопросов! Конечно! Раз такое дело! – зашумели ребята.
И мы сходили и купили куклу Барби. Тренер отдал мне деньги, которые выдали ему на питание команды! В автобусе все футболисты подарок одобрили.
Игру мы ту выиграли. Домой я приехал поздно. Дочка не спала, меня дожидалась. Я не стал тянуть с подарком до следующего дня, достал Барби из своей спортивной сумки и вручил куклу дочке! Видели бы вы её счастливые глаза!
– Настоящая… – только и прошептала она.
Спать дочка легла, конечно, с Барби. И много-много дней потом не выпускала из рук любимую куклу!
Все домашние – бабушки и дедушки, брат и его жена – одобрили подарок! Недовольной осталась одна жена, с которой мы потом две недели не разговаривали. Цена куклы её поразила. В подарок футболистов она не поверила, посчитала, что я утаиваю от неё деньги. Впрочем, она всегда была жадной, поэтому потом, прожив 12 лет, мы развелись.
Сейчас моей дочери 33 года. Кукла Барби – наша семейная реликвия – в превосходном состоянии. Внуку Ванюшке до Барби нет дела, его интересуют машины. Но какие ещё у дочери годы? Возможно, у нее появится ещё и дочка, и тогда красивая Барби снова будет любимой игрушкой!
Вторая премия
Гусь лапчатый
Татьяна Ларченко
г. Измаил, Одесская обл., Украина
Привет, папА! Ничего, что я к тебе обращаюсь так, «по-французски», с ударением на последнем слоге? У меня нет должного навыка: это слово мне ни разу не пригодилось, так и пролежало в коробке, словно случайно купленные туфли не своего размера. Я вообще долго была уверена, что ребенку достаточно одного родителя, матери, а отец – это необязательный фрагмент организма, наподобие слепой кишки. У иных моих подружек отцы выпивали и сквернословили, от них несло табаком, а от моей бабушки – мятой и ладаном. «Жили у бабуси два веселых гуси…», напевала она, и, совершенно обоснованно. У нее тоже жили «два гуси»: один беленький, веселый, это я, другой серый, фарфоровый, на полке серванта. Бабушка меня холила, покупала халву, газводу и пирожные. Когда у меня случалась ангина, поила подогретым с сахаром вином. Разметавшись на красных мишках ватного одеяла, я уплывала в сладкий оздоровительный сон. И зачем мне нужен был какой-то там отец, если я опиралась на женские плечи, самые надежные?
Иногда меня наряжали, вели в фотоателье, ставили на стул и требовали не моргать и улыбаться. Однако с фотокарточки неизменно глядела насупленная, со сжатыми кулачками, особа, уязвленная посяганиями на свободу личности… Бабушка тут же рассылала снимки родне с надписью «На долгую добрую память». Тебе ничего не отправляли, точно знаю. Да и от тебя, получается, осталась только холодная неодушевленная птичка. Странно, правда? Представления о тебе нет, а «память» есть. Долгая и недобрая…
Лет в четырнадцать мне все же захотелось узнать о тебе побольше, и я принялась рыть под мамино спокойствие. Я уже осознавала, что отцы бывают разные, в том числе и «гуси лапчатые», те, что раз и навсегда отторгают ненужное – своих детей. А глупое «ненужное», войдя в подростковый период и даже уже выйдя из него, «буравит» почву с остервенелостью черного археолога, ища доказательства своей востребованности…
Мама тогда, в момент «воспаления» моего любопытства, кивнула в сторону серванта: «Вон, любуйся!» Когда сувенир уронили и отбили хвост, я хотела его выбросить, но мои домашние искусно склеили черепки – в месте соединения пробежала слегка заметная темная змейка, и водрузили на место.
Ты думаешь, твой гусь – единственная реликвия в доме? Бабушкин резной буфет, иконы, лубочные картинки и тарелки с ярмарок начала прошлого века – все это повесомее будет. Еще среди моих важных бумаг лежит желтый корешок почтового перевода. От дяди Коли. Мы совсем недолго прожили вместе, и я опять не успела как следует примериться к слову «папа». Но успела глотнуть его отеческой заботы. Он был большим начальником с черным телефоном на письменном столе. Мне позволяли поднимать трубку, вслушиваться в ее неспокойное, зуммирующее простанство и кричать неврастенически-задорно кому-то невидимому «але!»… Дядя Коля готовил для меня яичницу, чем я с восторгом хвалилась в детсаду, научил рисовать цветки и домики, залатал лопнувший надувной круг…
Потом они с мамой «разбежались». Взрослые люди, как видим, иногда почище детей коленца выкидывают. Вокзал, холодная курица в буфете, оттопыренные кармашки моего пальто (дядя Коля набил их конфетами «Белочка») … Провожающих попросили покинуть вагон, и дядя Коля покинул. С перрона он махал нам вслед своей интеллигентной серой шляпой. Знать бы, что больше не увидимся… Правда, очень скоро мое коротенькое прошлое отодвинулось куда-то далеко, унеся с собою забытые образы. А он… Я уже в школу ходила, и все денежные переводы ко дню рождения получала. И, наверное, дело было вовсе не в его большой зарплате…
Знаешь, папА (с «французским» ударением), я, пожалуй, ничего о себе нынешней не буду рассказывать. Разве что упомяну о том, что, подобно тебе, тяготею к творчеству. У меня неплохо выходят пейзажи. Хотя склоняюсь к мысли, эти способности – от дяди Коли, от тех первых лепестков и домиков, которые он научил меня старательно вырисовывать. Он поставил мне руку…
…Это письмо я никуда не отправлю. Мои монологи – для внутреннего пользования. Я примирилась с неизбежным, но в душе в месте «склейки» притаилась, как у фарфорового гуся, темная змейка – обиды. Не понимаю, зачем я храню его…
Третья премия
«Зингер», чёрная бурёнка
Геннадий Зенков
г. Кемерово
У писательницы Лены Элтонг есть такие стихи:
зингер чёрная сестричка
позолоченная холка
домовитая москвичка
с довоенной барахолки
Это о швейной машинке «Зингер».
…замирая над стежком
слушать тайны
левитана
чуть надломленным ушком
зингер чёрная бурёнка
что – кормилица – стрекочет
фронтовая киноплёнка?..
Мне в этом стихотворении нравится то, что «Зингер» – «чёрная бурёнка», «кормилица». Так оно и было в нашей семье. В военное и послевоенное время мы жили в собственном доме на окраине небольшого городка. Отец, работая на военном заводе, мог получить «казённую» квартиру в кирпичном доме, но решил не делать этого, потому что в многоэтажном доме стрекотанье швейной машинки по ночам будоражило бы соседей. А стрекотать надо было, чтобы прокормить шестерых детей, зарплаты не хватало.
Какое-то время у нас была настоящая Бурёнка, которая добросовестно поила нас молоком. Но добывать корма для неё стало трудно, и пришлось её продать. Кормилицей стала швейная машинка. Я потом написал:
Четвёртым был я у родителей,
За мною – пятая, шестой.
Отец днём на заводе «литерном»,
А ночью допоздна – портной…
Мой дед Ефим Петрович был хорошим портным, и часто с машинкой «Зингер» путешествовал по окрестным сёлам и деревням, обшивая местное население. Обучил ремеслу и своих сыновей – Петра, Павла, Михаила (моего отца). У них всех были «Зингеры» – очень надёжные швейные машинки, которые производились с середины ХIX века в Америке, а с начала ХХ-го и в России, в Подольске. Названа она по имени Исаака Зингера, талантливого, интересного во всех отношениях человека: он был не только «технарём», но и путешествовал с актёрской труппой, очень любил женщин, детей – легальных и нелегальных – у него было аж 23! Он основательно улучшил существовавшую в то время швейную машинку Феллпса. Зингер не только организовал производство и продажу новых машинок, но и впервые ввёл продажу в рассрочку, потому что сначала машинки делались вручную и стоили дорого.
Машинки имели ручной, ножной, а потом и электрический привод. У нас была машинка с ножным приводом. Её корпус напоминал мне чёрную кошку, лежащую на деревянном лакированном столе. А высокие ножки из витого ажурного металла с поперечной металлической надписью SINGER между ними придавали механизму солидность, монументальность. В 2011 году благодарные швейники установили в Новосибирске памятник машинке «Зингер».
Я любил «кататься» на этой машинке: залезал под её стол, садился на широкую ножную педаль и крутил большое колесо, воображая себя шофёром.
В «нерабочее время» машинка у нас была накрыта большим покрывалом – от пыли и от посторонних глаз. Ведь кустарная деятельность в СССР была практически запрещена. По доносам к нам иногда приходила комиссия с проверкой и обыском. В таких случаях предупреждённая добрыми людьми мать спешно прятала обрезки ткани, полуготовые «изделия». Но особых строгостей к отцу не применяли. Видимо, понимали, что растить шестерых детей в то нелёгкое время – не простое дело.
Отец приходил с работы, ужинал и садился за машинку. Заказы от соседей, знакомых поступали непрерывно: то перелицевать старый костюм, то сшить новое драповое пальто, плюшевую жакетку. Отец всё умел. Мы, дети, всегда ходили в опрятной одежде. Иногда стрёкот машинки вдруг замолкал, отец ронял голову на столик. Мать упрекала:
– Да ляг ты на кровать, сосни часок, а потом работай!
Отец оправдывался:
– Да ничего. Я вздремнул минутку, и снова как свежий огурчик!
И так почти каждый вечер…
Когда отец ушёл из жизни, шить на машинке стало некому. Дети выучились, разъехались по стране. Некоторое время мать жила в доме одна. Но когда у неё отнялись ноги, её взяла к себе самая младшая дочь Любовь, а за домом стал присматривать самый младший сын Борис, вернувшийся жить на родину. Но живёт он в городской квартире, а дом со всем имуществом внутри стал, по сути, семейной реликвией вместе с машинкой «Зингер», готовой в любое время снова работать. Как в финале стихотворения Лены Элтонг:
зингер чёрная золовка
похвались житьём чуланным
сердце ль мечется неловко
челноком снуёт – и ладно…
Лауреаты
Царский рубль
Сергей Андреенко
г. Таганрог
«Всю жизнь провел в дороге, а умер в Таганроге», – это слова А. С. Пушкина на смерть императора Александра I Благословенного. Можно подписаться под каждым словом этой эпитафии, кроме одного – умер… В конечном счете так и произошло, но, возможно, не в то время и не в том месте. Существует легенда, по которой царь, измученный грехом отцеубийства, решил воспользоваться случаем смерти солдата из караула, телосложением похожего на него, чтобы отойти от мирской суеты. В гробу была совершена подмена царя на этого солдата, а сам император стал вести подвижническую деятельность святого странника Федора Кузьмича, объявившегося как раз в это время в Сибири. Кстати, невероятно похожего на Александра I. Так что считайте сами, правдива или нет легенда.
С именем этого императора связана еще одна таганрогская легенда. Якобы во время пешей прогулки подле городского сада Александра I застал дождь. Надо сказать, что погода в тот день была знобкая, болезнетворная. А что вы хотите – середина ноября. Не самое лучшее время для поездок, разве что по государственным делам. Так вот, император остановил проезжающего извозчика с просьбой подвезти его до места. Тот подвез, но когда обнаружил, что у седока нет с собою денег – ну не пристало венценосцам напрямую общаться с презренным металлом, а кредитных карточек тогда еще не было, – извозчик потребовал в залог накидку с плеча седока. «Знаю я вас…» – бурчал он себе под нос, ожидая справедливого вознаграждения.
Надо сказать, что в то время изображения царей не были так распространены в народе, как сейчас, и извозчик просто не знал, кого подвез, посему и проявил вольность в обращении с императором. Через некоторое время – извозчик уже стал волноваться, не обманули ли его – слуга вынес серебряный рубль в оплату проезда и сказал:
Держи, дурак, рубль за привоз домой самого государя-императора. Ишь, что удумал? У покорителя Европы с плеча накидку снять! Давай ее сюда.
– Так это был сам царь-батюшка?! – ошалело произнес извозчик, отдавая залог.
– Ну дурак, какой он тебе царь. Он – император!!!
От избытка чувств извозчик так огрел свою лошаденку кнутом, что она понеслась вдоль улицы, как настоящая скаковая. И наделала бы бед, если бы не часовой из сторожевой будки. Он как молния метнулся к лошади и схватил ее за уздцы. Почувствовав силу, та, не сделав и двух шагов, остановилась как вкопанная.
– Тпру, анчутка, – солдат ласково бормотал что-то прямо в ухо лошади вкладывая в бормотание всю свою любовь к этим благородным животным, – тпру, окаянная, сто чертов тебе дать.
Узнав, от кого этот рубль, извозчик чуть не тронулся умом от радости, и какие бы трудные времена потом ни наступали, он не разрешал использовать монету по прямому её назначению, хранил всю свою жизнь и потомкам завещал, потому как верил, что приносит она удачу. Так что хранится сейчас в закромах одной таганрогской семьи реликвия – царский рубль.
Впрочем, почему одной? Когда я опубликовал эту байку в местной газете, то получил массу писем с откликами на нее. Но самое удивительное, что объявился владелец реликвии, да не один, а целых семнадцать! Это сколько же семей хранят аналогичные артефакты? Ведь ясно, что не все решились откликнуться на публикацию, да и мимо многих она прошла незамеченной. И что интересно, всем их реликвии, по словам владельцев, приносят удачу и позитивные перемены.
Вначале я хотел посмеяться над тем, как размножаются реликвии, приносящие успех, почкованием или как-то еще… А потом решил, если они доставляют кому-то счастье и это у них хорошо получается, то пусть размножаются дальше всеми доступным для них способами!
Ведь это так здорово – делать кого-нибудь счастливым!