Margaret Ruan
Истории одного дня
«На кукурузном поле лежал разбитый самолет. Правое крыло коснулось земли и оторвалось, а фюзеляж ударился, пропахал 150 метров, прежде чем забор остановил его. Боппера перебросило на 15 метров за забор. Бадди и Ричи разбросало на пять метров, а Питерсон (пилот самолета, потерявший ориентировку и не справившийся с управлением) лежал среди обломков. Все погибли при ударе». – рассказал глава местной службы чартерных рейсов Джерри Дуайер, одним из первых прибывший на место катастрофы.
***
– Вот так всё и было, – закончил рассказ Дмитрий, – Дон Маклин написал эту песню в честь своих друзей, которые погибли в том самолёте. А ты и другие подростки танцуете под неё, словно это весёлая песня. Но на деле, как я и сказал, она похоронная. Ко всему прочему, Маклин известен всем именно этой песней. Он буквально певец одной песни, никто не помнит других его работ, но ирония в том, что музыканты ненавидят её.
– Почему? – Удивилась и без того шокированная Аня.
– Потому, что в American Pie присутствуют очевидные аллюзии на многих известных людей. Боб Дилан выступает в роли “шута”, когда как “король” несомненно – Элвис, “шут, выбывший с дистанции” – о том мотоциклетном инциденте, когда Дилан попал в аварию и временно сошел со сцены. Мик Джаггер – это Джек Флэш, “дьявол” и “сатана”. Есть отсылки к трагическому случаю убийства зрителя Ангелами Ада на концерте Rolling Stones. Дженис Джоплин – это “девушка, поющая блюз”. Отец, Сын и Святой Дух – это отсылки к Биг Бопперу, Ричи и Бадди, хотя по одной из версий это поэты-писатели, битники – Нил Кэссиди, Джек Керуак и Аллен Гинзберг. Также в песне упоминаются Джон Леннон, Битлз, Бёрдс и Чарльз Мэнсон. Музыканты не любят когда их выставляют в плохом свете.
– Да уж, а по мотиву и не скажешь, – присвистнула Аня.
– Ага, песня вообще не то, чем кажется, или хочет казаться. Ну что, пойдём домой? – Дмитрий подал руку девушке, та мило улыбнулась, принимая его приглашение. Они шли домой мимо ночного клуба, из которого все ещё доносились слова песни и её лёгкий и весёлый мотив: bye-bye miss American pie…
Шелест травы
Аня упала прямо в траву. С хохотом расправила руки и, как падший ангел, упала.
– Аня!
– Да я в порядке, Елен, лучше ложись рядом.
Ничего другого не оставалось, я легла рядом, прижимая высокие стебли травы. Так мы и лежали вместе, слушая шелест травы. Над нами, по голубому небу, плыли молочные облака. Они, словно ватные игрушки, меняли форму, складываясь в различные фигуры. Аня тихо напевала. Я закрыла глаза, позволяя себе немного расслабиться. Мягкая трава под спиной, тихое пение Ани и нежный шелест травы над головой убаюкивали.
Как редко мне удавалось отдохнуть от проблем, возмущений учителя, работы. Но стоило уйти с Аней, как мир менялся. Становился мягче, ярче, теплее. Казалось, так можно лежать целую вечность. Просто слушая её пение.
– Всё хорошо, Елен? – спросила она осторожно.
– Да. Всё хорошо. Теперь хорошо.
– Я рада. Много времени прошло с нашей последней встречи. Помнишь, как часто мы раньше тут лежали, и ты вечно жаловалась мне.
– Помню.
– Я думала, ты опять начнёшь.
– Я выросла.
– Да? А мне кажется, что ты по-прежнему всё та же, маленькая девочка, усыпанная веснушками, да ещё и рыжая.
– Да, мальчишки раньше вечно меня за этот цвет дразнили.
– А сейчас они бегают за тобой, – Аня вновь засмеялась.
– Ну, так их любимый ангел, в виде тебя, исчез. Я, честно, завидовала твоей внешности.
Аня перевернулась со спины на живот. В её небесных глаза мелькнули облака.
– Но я ведь тебе столько раз говорила, внешность – не главное, главное – характер. И твой характер – лучший во всей округе.
– Нет, он давно не лучший, Ань. Давным-давно.
– Но я ведь вижу, Елен. Ты лучшая, ты выжила.
Моё сердце сжала боль, в горле встал ком, а глаза защипало. Я вновь взглянула на небо. Его полностью затянули серые тучи.
– Прости меня, – прошептала я. Трава упала и пожухла. Я медленно поднялась, опираясь на свой меч. – Прости, что не смогла спасти.
Призрак Ани исчез. Осталась лишь выжженная земля, серое небо и обломки сгоревших домов. Прошло двадцать лет. А сердце так и не перестало её любить. В сердце так и остался шелест травы.
Наушники
– Эй, Джон, ты правда это сделал? – мой друг Сэм резко схватил меня за руку, останавливая меня.
"Какой надоедливый и некультурный" – раздался голос в моих ушах.
– Эй, ты меня слышишь? – Сэм помахал рукой у меня перед лицом.
"Совершенно никакого воспитания."
– Я отлично тебя слышу, Сэм, – я выдернул руку из его цепкой хватки и проигнорировал замечания голоса.
– Да откуда мне знать? Ты же их себе в уши вживил, как я пойму что ты меня слышишь, а не музыку слушаешь?
– Она не громкая, да и на работе я явно её слушать не буду. Что ты придираешься?
– Не придираюсь, мне просто страшно за тебя. Эти чипы до добра не доведут.
– Они никого не зомбируют, успокойся, – я прервал его монотонную речь, не желая больше его слушать. Сэм был похож на жужжащую муху или ворчащую бабушку.
– Когда-то ты поддерживал меня и боялся их не меньше.
В этом он был прав. Если уж говорить о страхе, то я побаивался этого довольно долго. Чипирования. Но сейчас страх ушёл, после того, как я вживил себе наушники. Остался лишь один, убийство другого человека. Но на такое я не решусь даже с чипом в голове.
"А если я попрошу?" – опять заговорил железный голос в ушах.
– Сэм, мир движется вперёд, успокойся и сделай то же самое. Хочешь я пойду с тобой? – голос из наушников я продолжал игнорировать.
– Не хочу. Жена меня записала. С ней пойду.
– Ну, как знаешь.
"Скоро он тоже будет в наших рядах, я рад."
***
Голос в наушниках появился сразу после того, как мне их вживили. Сначала я был напуган и думал, что схожу с ума. Но потом мне объяснили, что он не более чем интерфейс, который помогает адаптироваться. В скором времени я просто перестал обращать на него внимание. Хотя голос вытаскивал самые сокровенные мои мысли наружу и озвучивал их мне. Порой он говорил такое, что никак не могло быть в моей голове.
***
Хлеб, взял. Морковь, взял. Свинину, взял. "И бензопилу надо взять." – раздался голос в голове. Да, точно, бензопилу надо взять, хорошо, что интерфейс напомнил. Я неспешно вышел из магазина.
***
– Джон, мне кажется, ты изменился.
Сэм вновь остановил меня на работе. Причём совершенно не вовремя, я ведь спешил на совещание.
"Просто ответь ему, чтобы он больше не приставал."
– Сэм, я в норме. Отстань уже со своей паранойей. Ты и сам не меньше изменился с тех пор, как вживил себе наушники, до тебя теперь не достучаться.
– Ладно, извини.
Сэм явно обиделся на меня за повышенный тон, но позже я перед ним извинюсь. Сейчас просто нет времени.
"И позже тоже не будет."
***
Вчера Сэм убил свою жену. Полицейские выводили его из дома, на глазах у всех соседей. На утро в газетах мелькали новые заголовки об убийстве, чипировании и вирусах ПО.
"Не читай всякий бред." Да, не стоит его читать. Сэм не такой, и кровь на его руках была потому, что он пытался её спасти. Сэм просто не смог бы справиться с бензопилой. Я посмотрел на свою, стоящую в углу.
"Надо бы заправить, вдруг понадобится." Да, надо заправить.
***
Все мои руки в крови. Кровь повсюду. Звук бензопилы глушит крики людей. Странно, что я не сделал этого раньше, это ведь то, о чём я всё время думал. Это то, чего я хотел. Но интерфейс в этот раз молчал.
Тёплый привет
Листья клёна, кружась, падали к его ногам. А ему было плевать, его не заботила осень, холодный ветер и улетающие вдаль птицы. Ему было не до этого мира. В его голове всё крутились слова, мгновение, которое он упустил. Мгновение жизни, в котором он успел влюбиться в солнечную улыбку, тёплую руку, кучерявые волосы. Он сам ещё толком не понимал, почему этот "привет" стал самым тёплым в его жизни. Почему он не шёл из его головы. В его жизни было столько людей, столько приветствий, рукопожатий, объятий. Но только он смог прокрасться в его сердце. Застрял там как заезженная пластинка, сводя с ума.
– Эй, привет! – знакомая рука ложится на голову, вороша волосы, солнце мелькает и слепит, а он смотрит на улыбку, что сияет куда сильнее солнца, что согревает сильнее тёплого чая.
– Да, здравствуй, – он не улыбается, боится, что заметит, что не успеет остановиться, что выдаст себя. Это же ненормально. А он не хочет быть отверженным.
– Невесел сегодня, смотрю. Когда мы вчера встретились, ты шутил без остановки.
– Да так, проблемы в колледже, не до шуток сегодня.
– Совсем? Я бы послушал одну.
Почему именно сейчас? Почему не через полчаса, когда бы он собрался с духом, смог бы нормально говорить? Когда запихал бы все эти неясные чувства подальше в себя, и смог бы улыбаться. Почему сейчас, когда на нем нет этой проклятой маски?
– Прости, как-то в голову ничего не лезет.
– Да ну тебя, Сань, за что ты извиняешся?
Он и сам не знал, за что. За то, что не мог вспомнить шутку? За то, что не знал, куда деть свои чувства? За то, что не знал как от них избавиться? Он не знал. Сказал на автомате, просто, чтобы не молчать, как сейчас.
– Не знаю.
– Походу, у тебя совсем всё плохо. Ты, это, если что, скажи, я помогу.
– Хорошо.
– Ну тогда, набери мне вечером, я буду свободен. Давай.
Димка хлопает его по спине и уходит. Санька смотрит ему вслед. Будет ли он когда-нибудь свободен для него в другом плане? Сможет ли он признать свои чувства? Сможет ли получить на них ответ? Он не знал. Знал только, что каждый тёплый "привет" будет будоражить его сердце.
Письмо
Сегодня почтальон прошёл мимо моего дома. Опять. Наверное, мне кажется, но он избегает меня. Хотя признаков очень много. К примеру, сейчас он ходит по другой стороне улицы, а раньше всегда ходил по моей. Но это ведь глупо, я вижу его через дорогу. Ещё он ходит быстрее, чем обычно, опустив голову. Однажды я был во дворе, крикнул ему слова приветствия, но он не откликнулся. Наверное, не услышал, может у него музыка в ушах или какие-то свои думы. Так я подумал. Но уже месяц он не подходит к моему дому.
Уже месяц и полторы недели как я жду письма. Первые три дня я был в предвкушении. Оно должно было вот-вот прийти. Но вместо него я получил лишь газету и журналы. На четвёртый день не выдержал и отменил все подписки. Сел у окна и стал ждать. Пришли счёта за дом. Я выругался и хлопнул дверью. С тех пор почтальон обходит мой дом. А я смотрю на него в окно. Не сегодня.
Стоило отпустить, стоило забыть, стоило не ждать. Я ждал. Словно не мог иначе. Словно жил этим ожиданием. Долго корил себя, что ляпнул такую глупость. Романтик, блин. Писатель-недоучка. Ну кто вместо номера телефона просит прислать письмо? На что я рассчитывал? Может я ошибся, и встреча в самолёте совсем не судьба, а так, случайность…
Думать об этом мне не хочется. Пусть об этом подумает кто-то другой. Роман встал на середине. Письма нет, только звонки от моего менеджера. Да, ещё он мой друг. Но в первую очередь менеджер. И он ужасно пунктуальный человек. До скрежета в зубах. Даже звонит он мне в одно и тоже время. В час дня, сразу после обеда. Говорит, следит за мной. Хочет привести меня к успеху. А мне нужно письмо. Только письмо.
– Здравствуй, Джек, – его голос сух и спокоен.
– Письма нет, – отвечаю я вместо приветствия.
– Ты в своём репертуаре, – я слышу усмешку в его интонации, – заеду к тебе через полчаса, будь готов, – говорит Стэн и кладёт трубку.
– Педантичный урод, – отвечаю я в пустоту и иду одеваться. В последний раз, когда я отказался выходить из дома, Стэн вызвал врачей. Конечно, психушка по мне плакала, но я туда не стремился. Наученный горьким опытом, я больше не спорил с ним. Настолько, что писал по две-три страницы в день. Которые он потом забраковывал. Своего рода, ритуал.
Звук дверного звонка заставил меня вздрогнуть. Хотя я ждал и видел, что на часах уже половина. Даже так это было резко для меня. Добавил в свой вымышленный список дел, сменить звук у дверного звонка. Добавил и забыл. Открыв дверь, я увидел Стэна, в выглаженном костюме цвета китовой кожи, с галстуком в тон и натянутой улыбкой как у продавца-консультанта. В глубине меня умерла надежда, я ждал почтальона.
– Ты напоминаешь мне продавца. А так как ты без чемоданчика, то можно решить, что ты толкаешь дурь, – я вышел на крыльцо и закрыл дверь.
– Твои шутки, Джек, как всегда оригинальны. Но, в упрёк себе, скажу, что и ты выглядишь, как наркоша.
Что ж, поспорить с ним я не мог. Помятый спортивный костюм, пятидневная щетина, пустующий и озлобленный взгляд. Кто угодно так бы решил. Наверное, поэтому Стэн ходил в магазин вместе со мной.
Мы сели в его новый мерседес и отправились в торговый центр. Мне незачем было уточнять наш пункт назначения. В среду он всегда был один и тот же. В машине сидеть было некомфортно. Я не привык к столь дорогому транспорту, а вот Стэн вписывался идеально. Словно был рождён водить именно такую машину, возможно, он родился сразу в костюме. А его родители, глядя на лицо будущего успешного менеджера, назвали его Стэном, ведь это его судьба. Ну где вы встречали офисных клерков с именем Августин, Бэнджамин или Лампарада? Нет, только Стэн, строго и холодно. Даже не Джек, у которого точно могли быть приключения. Или Саймон, который смог бы ввязаться в авантюру. Нет. Стэн – и никак иначе.
– Знаешь, Джек, – Стэн начал говорить очень серьёзно, так что я знал, что он скажет, – тебе стоит забыть о той девушке. Ну, что в ней такого? Одна встреча в самолёте. Знакомство длиной в два часа. Она забыла о тебе.
– Заткнись, – ответил я, отворачиваясь к окну.
– Я-то заткнусь, но это ничего не меняет. Может, она потеряла твой адрес. Может, её сбила машина, может, даже и не планировала писать – а ты губишь свою жизнь.
Я ничего не ответил. Все эти варианты уже приходили мне в голову. Множество раз я прокручивал в голове всё, что могло произойти. Но не мог, не мог выкинуть её из головы. Ожидание письма стало частью моей жизни. А, может, моя жизнь и была всегда ожиданием встречи с ней?
В торговом центре было шумно. Люди спешили, люди медлили, люди думали. Всюду были люди. Меня это напрягало. Зато Стэн был как рыба в воде. Акула среди мелких рыбешек. Так бы я написал об этом. Акула, да, Стэн был именно акулой, что видела во мне выгоду. И не бросала, ибо уверенности у Стэна больше, чем у меня терпения.
– Знаешь, Джек, будет забавно если мы встретим её тут, – Стэн взял тележку и покатил её к молочному отделу.
– Ты ведь писатель, Джек, – я шёл за ним следом, – не мне тебе о таком рассказывать, но ты только представь. Вот она стоит и выбирает, какое молоко лучше, – для наглядности Стэн тоже взял две бутылки молока, – и тут подходишь ты и видишь её, кстати, какое? Полтора процента жирности или шесть?
– Шесть, – Стэн послушно опускает бутылку в тележку, а полуторапроцентное ставит на место.
– Вот, что ты почувствуешь, когда увидишь её? Что скажешь? Подойдёшь? Спросишь? Проигнорируешь?
– Мы уже уехали из молочного отдела, – уклоняюсь я от ответа.
– Не проблема, можем вернуться. Можем вообще до закрытия ходить. Вероятность встретить её тут, даже больше чем получить письмо. Ну, так что сделаешь?
