– У вас десять минут, – раздается одновременно со щелчком замка.
Дверь распахивается и на пороге появляется Демид. Как всегда, в строгом деловом костюме, собранный, отстраненный…
Я знаю, что это спокойствие наигранное, на самом деле он напряжен как струна. Его выдают руки, сжатые в кулаки, желваки, нервно играющие на скулах и глаза. В них клубится такая ярость, что хочется сбежать. Только некуда. Из камеры следственного изолятора так просто не выпускают.
Он громко захлопывает за собой дверь и оборачивается ко мне:
– Ну что, Лера? Повеселилась? – широким жестом обводит унылое помещение. Жесткий сарказм бьет наотмашь, заставляя виновато втягивать голову в плечи.
Сдерживаюсь, поднимаюсь с неудобной койки и подхожу к нему. Пусть думает, что это вызов… на самом деле мне хочет просто оказаться ближе, почувствовать его запах, тепло. Хочется забраться к нему на руки, уткнуться носом в шею и дышать им.
…Одержимость. Иначе это состояние назвать нельзя. Больная, яростная, выворачивающая наизнанку.
Мысли путаются, стоит только заглянуть в темные глаза. Пульс тут же разгоняется до запредельных скоростей, и, кажется, будто воздуха больше не осталось. Я делаю жадный вдох, малодушно надеясь, что он этого не заметит. Непроизвольно облизываю пересохшие губы и прячу руки за спиной, потому что желание прикоснуться к нему практически непреодолимо.
Презрительно скривившись, он скользит взглядом по моим спутанным волосам, по платью, оголяющему плечи и едва прикрывающему зад. По туфлям на вызывающе высоком каблуке. Зло скрипит зубами.
Злить его у меня всегда получалось особенно хорошо.
– Я не обязана перед тобой отчитываться. У меня была встреча с друзьями.
– М-м-м, – тянет он с кривой усмешкой, – так звонила бы им. Друзьям своим. Пусть бы они твою задницу спасали.
Мне нечего на это ответить. Сегодня ночью я забыла обо всех миллиардах людей, населяющих эту планету, и позвонила ему. Как всегда, только ему.
– С меня хватит, Лер. Я не мальчик на побегушках, которому больше заняться нечем, кроме как вытаскивать тебя из неприятностей.
– Завытаскивался, бедный, – проворчала я, пытаясь спрятать тревогу за напускной беспечностью.
Его взгляд внезапно становится таким спокойным, отстраненным, холодным… как в начале нашего знакомства. Я нагло улыбаюсь, но на самом деле эти перемены пугают до дрожи, потому что чувствую, как прямо сейчас он отказывается от нас. От меня.
Я сколько угодно могу себя убеждать, что мне плевать, что таких как он пруд пруди, и стоит только захотеть – все рухнут к моим ногам. Только это не правда. Таких как Демид больше нет. Мы из разных вселенных, которые вообще никогда не должны были пересечься.
– Я договорился. Тебя отпустят, – произносит ровным голосом и сдвинув манжет, смотрит на часы, будто ему не терпится уйти и избавиться от моего надоедливого присутствия.
– Спасибо, Царь-батюшка…
– И на этом все, – равнодушно перебивает, смотрит в упор, не моргая. Не оставляя надежды, – точка.
Язвительные слова замирают у меня на языке, а что-то внутри корчится в агонии и захлебывается черным отчаянием. Мне хочется броситься к нему на шею, просить прощения, умолять остаться, но упрямая гордость не позволяет этого сделать.
– Ну все, так все, – развожу руками, – было приятно познакомиться.
Боже, что я несу.
– Не уверен, что могу сказать то же самое о тебе, – холодно припечатывает он, доламывая ту часть меня, которая принадлежит ему.
– И что теперь? Женишься на своей сушеной Вобле? – хочу побольнее его укусить, но получаю прямой, твердый ответ:
– Женюсь. Как и планировал.
Он сделает это. Не назло мне, а потому что так решил. Ему удобнее с Воблой. Она красивая, воспитанная, обеспеченная. Ему под стать. Им вместе самое место на обложке журнала о богатых и знаменитых, а мне – где-то на задворках.
Жжет в груди. Снова прячусь за очередной усмешкой, но мне больно.
– Из вас получится прекрасная пара. Чопорная Вобла и замороженный ты. Будете с постными лицами ходить по своим деловым банкета, жевать икру, а по утрам обсуждать биржевые сводки, – с деланым сожалением качаю головой, – Эх, все усилия насмарку. Только оттаивать начал. На человека стал похож…
Мой укол все-таки достигает цели. Демид хмурится и зло цедит сквозь зубы:
– К черту такую оттепель.
– И секс у вас будет дважды в неделю, строго по расписанию. В определенной позе. Чтобы костюмчик не помялся, – веду ладонями по широким, крепким плечам, смахивая невидимые пылинки.
Голодной волчицей смотрю на его губы. Они всегда были моим личным фетишем…
Он так близко, что крышу сносит. Не выдерживаю. Не осознавая, что делаю, провожу кончиками пальцев по горячей коже, прикасаюсь к твердым губам. От этих прикосновений будто током пробивает. И не только меня.
Взгляд Демида темнеет. Холод снова отступает и на его место врывается та самая ярость, желание обладать, которое всегда сводило с ума.
Я отскакиваю от него за миг до того, как он срывается. Бросаюсь куда-то в сторону, хотя знаю, что в западне. На окнах решетки, дверь закрыта, мне не выбраться.
Он ловит меня за долю секунды, отшвыривает лицом к стене, тут же наваливаясь сверху, прижимая к шершавой поверхности.
– Зараза, – мужские пальцы впиваются в мои волосы, – ты мне весь мозг уже вытрахала.
– Я еще даже не начинала, – шиплю, пытаясь вырваться, но кулак на волосах сжимается сильнее, вынуждая запрокинуть голову, до хруста в шейных позвонках.
Его горячее хриплое дыхание на моей коже, и толпы злых мурашек, вверх по шее, теряясь где-то на затылке. Я зажата между ним и стеной, так что не сдвинуться ни на сантиметр. Горячая ладонь бессовестно задирает короткий подол, шарит по телу, рывком сдирая тонкие кружевные трусики.
– Ты с ума сошел? – пытаюсь его оттолкнуть, высвободиться, но Дем продолжает давить.
– В чем дело, Ежик? Все как ты любишь. Не скучно, с огоньком. – слова пропитаны ядовитой иронией, – или это слишком для тебя?
– Не называй меня! – Я несуразно хватаю ртом воздух, в голове дурман.
Наглая рука тем временем пробирается между моих бедер, прикасается жестко, требовательно, без намека на нежность. Она мне и не нужна. В крови дикий коктейль из бешенства и желания обладать этим мужчиной. Получить его здесь и сейчас, раствориться в этом безумии. Низ живота полыхает. Горячо, мокро, сводит от нетерпения. Когда пальцы погружаются внутрь, не могу сдержать надрывный стон, прогибаюсь навстречу, трусь ягодицами о его пах, заводясь от ощущения грубой ткани на нежной коже, и того как сквозь нее угадывается крепкий член.
Демид рычит во весь голос, теряя свой хваленый контроль, свою чертову выдержку, которой он так гордится. Я слышу, как звякает пряжка и шуршит молния на его брюках. Знаю, что сейчас будет, но все равно оказываюсь не готова, когда одним резким движением полностью погружается в мое тело. С губ срывается уже не стон. Крик. Похотливый, отчаянный, злой.
– Заткнись, – одной рукой зажимает мне рот, второй сильнее натягивает волосы, вынуждая еще больше прогнуться, принять полностью, без остатка.
Мне остается только мычать и хвататься за стену, скрести ее ногтями, пока он словно одержимый вколачивается в мое тело. Трахает, грубо и несдержанно, а я как ненормальная молюсь, чтобы не останавливался. Чтобы еще глубже, сильнее, злее.
Каждый толчок все больше разжигает пожар в крови, будит лютый голод, который кроме него никто и никогда не сможет удовлетворить. Я задыхаюсь, чувствуя его движения внутри. Меня ломает от животного удовольствия и дикой тоски, выкручивает каждую жилу, каждое нервное окончание. Потому что знаю. Это в последний раз.
Тишину камеры нарушают только мои стоны и его хриплое дыхание. Проникновения становятся все глубже, отрывистее. Между ног ноет, и горячие волны накатывают одна за другой, пока внутренности не сводит сладким, почти болезненным спазмом.
Тело все еще дрожит, расслабляется, обмякает в его руках, и Дем это чувствует. Еще несколько отчаянных толчков, и он замирает, прижавшись к мои бедрам. Утыкается лбом мне в затылок и едва дышит.
Трясет не только меня.
Проходят несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем он отступает, освобождая меня из своего плена. Сразу становится холодно и пусто, а еще так тошно, что хоть волком вой.
Мы ничего не говорим друг другу. Слова не имеют значения. Как и все остальное.
Я стягиваю вниз подол платья, подбираю с пора разорванные трусы, а Демид неторопливо застегивает брюки, пуговицу на пиджаке, в конце поправляет узел на галстуке и, не глядя на меня, идет к выходу.
Он уже спокоен, уверен в себе. Все тот же равнодушный сукин сын, что и раньше.
На его стук тут же прибегает охранник и открывает дверь.
– Визит окончен, – на ходу роняет Барханов.
– А девушка…
– А девушка, пускай посидит здесь до завтра. Подумает о своем поведении.
– Демид! – с возмущенным криком я бросаюсь следом за ним, но дверь захлопывается прямо у меня перед носом, – выпусти меня! Ты же обещал!
В ответ только звук удаляющихся шагов. Я бью ладонями по металлической поверхности, кричу, срывая голос, но все бесполезно. Он ушел.
Руль в одну сторону – раз, велосипед в другую – два-с, громкий скрежет – три-с. Я на земле – четыре-с.
Дую на сбитую коленку и сердито смотрю на большой черный внедорожник, неровно припаркованный у тротуара. Хозяин этого мастодонта явно не заморачивался мыслями об удобстве других. Как встал, так и встал, а как там будут остальные корячиться – его не интересует.
– Понапокупают машин, а потом ставят их как попало, так что нормальным людям не пройти, не проехать, – Шипя сквозь зубы я поднимаюсь, отряхиваю шорты и осматриваю себя на предмет повреждений.
Ссадина на коленке, красное пятно на бедре, которое завтра превратится в здоровенный синяк, саднящие ладони.
Но это мелочи по сравнению с разбитым передним фонарем на любимом велосипеде. Я его только купила, первый раз выехала, и на тебе!
С некоторой опаской смотрю на задний бампер напавшего на меня автомобиля. Вмятин нет, но царапина имеется. Не глубокая, но заметная. Светлая на темном.
Блин. Я даже боюсь представить, сколько эта тачка стоит.
Не знаю, зачем это делаю, но прячу в сумку разбитый фонарь, потом достаю черный маркер и, воровато оглядываясь, начинаю затирать царапину. Вблизи, конечно, видно, но если не знать и не всматриваться, то вполне можно упустить из внимания такую досадную мелочь.
От усердия высовываю язык:
– Во-от, так. Отлично, – пыхчу, замазывая улики, – превосходно.
Еще раз смотрю на свои художества и удовлетворенно киваю:
– Молодец, Лерка. Ох молодец. Не зря на художественном училась.
– Ты что там делаешь? – раздается мужской голос, и я подпрыгиваю, чуть не выронив из рук фломастер. Едва успеваю засунуть его в носок, чтобы не спалиться.
– Шнурки завязываю! – действительно начинаю путаться с завязками, при этом руки дрожат, как у старой бабки.
– Места другого не нашла?
Что он до меня докопался?
– Где хочу, там и вяжу. У тебя забыла спросить, – распрямляюсь и нагло смотрю на дядьку в черных, идеально выглаженных брюках и клетчатой жилетке. Ботаник какой-то. – твоя что ли машина?
Он не отвечает, только взглядом скользит по велосипеду, к счастью, не замечая повреждений на машине.
– Что там у тебя? – раздается еще один голос.
Не «кто», а именно «что». Так холодно, спокойно, что у меня вдоль хребта проносится толпа мурашек. Оборачиваюсь растеряно, забыв про наглость и привычку язвить, и как маленькая девочка, с открытым ртом пялюсь на нового персонажа.
Охренеть.
Я таких мужиков только в кино видела. Взрослый, высокий, затянутый в строгий костюм стального цвета. Как ему только не жарко? Я в маечке и шортах сопрела.
Он не лощеный красавец, не с обложки глянцевого журнала, но такой…породистый что ли. Взгляд хмурый, жесткий, прямой. Кажется, он им запросто может сваи забивать. Цвет глаз не могу разобрать. Хочется подойти ближе и взглянуть в них, но вокруг этого мужика стена. Ее не видишь, но ощущаешь каждой клеточкой тела, как и непробиваемую уверенность, от которой подкашиваются ноги.
Харизма, во всем ее великолепии.
Я даже забываю родной язык и ничего не могу сказать. Сейчас бы шутку какую или остроумную реплику, чтобы он обалдел и посмотрел на меня хоть с каким-то интересом. Но вместо этого стою перед ним растрепанная, слегка помятая после падения, со съехавшим на бок хвостом и глупо хлопаю глазами.
Он равнодушно скользит взглядом по разбитой коленке, и обращается к мужчине, который был первым:
– Поехали.
– Эльвира Андреевна?
– Вон идет.
Только сейчас я замечаю, что к нам направляется женщина. Из тех, рядом с кем хочется поправить одежду, пригладить волосы и вообще дать волю комплексам. Потому что она идеальна, как статуэтка в музее. Фигура без единого изъяна, затянута в ярко-красное платье, которое выглядит отнюдь не вульгарным, а наоборот сдержано-лаконичным и стильным. Волосы забраны в высокую прическу, макияж такой, что его будто и нет, но он есть. Порыв ветра доносит до меня аромат дорого парфюма.
В общем, идеальная. Как раз под стать этому мужчине в сером костюме. У них даже взгляды одинаковые – по-змеиному холодные, с едва скрываемой ноткой превосходства.
Меня почему-то злит, что они так подходят друг другу. Даже колет куда-то в солнечное сплетение странным чувством, очень похожим на ревность.
Казалось бы, по какому поводу? Но меня жжет, когда она подходит ближе к этому холеному гаду – а в том, что он гад, я почему-то не сомневаюсь – и по-хозяйски поправляет галстук. Видно, что они давно вместе, и их отношения в спокойном уверенном русле.
Он распахивает перед ней дверцу машины, и эта царевна садится внутрь, элегантно подбирая свои длинные, до блеска проэпилированные ноги.
Мужчина намеревается обойти машину сзади, приближается ко мне, смотрит на свои дорогие часы, которые ему явно интереснее девочки-растрепки в драных джинсовых шортах.
– Дрын свой с дороги убирай, – поравнявшись со мной, кивает на велосипед, все так же ничком лежащий на асфальте.
Хочется сказать «сам ты дрын», но голос не слушается, потому что он все-таки смотрит. Свысока, без единой эмоции. Я ему не интересна, совсем, и это вызывает глухое раздражение.
– Перешагне…те, – язык не повернулся сказать «перешагнешь». Мы с ним из разных эшелонов, и эта социальная разница бьет по глазам. Я перекусила в бургерной, а он отправится обедать в один из лучших ресторанов. Я хожу в кигуруми Пикачу, а он и дома, наверняка, не вылезает из костюмов.
Он едва поднимает одну бровь, дескать «я не расслышал. Тут кто-то что-то вякнул?»
Ну же, Лерка. Скажи, как ты можешь, чтобы у него уши в трубочку закрутились и отпали!
– Эээ…извините
Что? Нет не так. Что??? Это я сказала? Пока я офигеваю на саму себя, мужчина проходит мимо со словами:
– Не путайся под ногами.
Провожаю потерянным взглядом его широкую, обтянутую костюмом спину и чувствую, как начинают краснеть уши. Что за дура!
Он садится в машину, и я только успеваю утащить в сторону велосипед, как она сдает назад, чтобы вывернуть на дорогу.
– Эй! Аккуратнее! Тут люди вообще-то.
Меня никто не слышит. Я даже больше скажу, меня никто не собирается слышать. Пустое место.
Не путайся под ногами…
Теперь, когда этот персонаж вышел из моего личного пространства, стало легче дышать, и в мозгах прояснилось. Меня накрыл отходник от странной встречи, даже затрясло.
Какого черта я молчала? Тупица! Подумаешь мужик серьезный на пути попался, что ж теперь с поджатым хвостом ходить и не дышать?
Взгляд сам следовал по пятам за темной машиной. Вот она вывернула во второй ряд, бесцеремонно вклиниваясь в обеденную пробку, проехала десяток метров и застряла в автомобильном потоке.
Так тебе и надо! Опоздаешь в свой ресторан и останешься голодным! И Вобла твоя в красном тоже! Совсем засохнет бедная.
Не путайся под ногами…
Я не привыкла к тому, что меня не замечают. Я нравлюсь молодым людям. Они считают меня красивой, очаровательно-наглой и озорной. Да мне всегда мужчины улыбаются при встрече!
Дрын свой с дороги убирай…
Вот гад.
Тише, Лерка, не буянь. Подумаешь хам какой-то попался! Это его проблемы, не твои.
Утешаю себя, успокаиваю, а потом, в какой-то прекрасный момент понимаю, что я уже верхом на велике, проворно лавирую вдоль едва ползущих машин, нагоняя колесницу Замороженного.
Поравнявшись с ней, стучу по стеклу, и дождавшись, когда на меня обратят внимание, показываю средний палец. Для наглядности еще двигаю им из стороны в сторону, чтобы он уж точно рассмотрел.
И о чудо! Мне удается пробить эту стену из холодной самоуверенности. На какой-то миг в мужском взгляде проскакивает ничем не прикрытое изумление.
Что не ждал?
Его растерянность быстро сменяется гневом. Я не слышу, но вижу, что он что-то отрывисто говорит водителю, а потом недовольно окидывает взглядом плотный поток машин. Пробка подпирает его колесницу со всех сторон, даже дверь нормально не открыть. И он это понимает. Стискивает зубы так, что желваки начинают играть.
– Пока, пока, – машу ему пальчиками и проворно сворачиваю в ближайший переулок.
Вот теперь полегчало.
Дома меня ждет Алиска и запах пригоревшей еды.
– Опять спалила? – ворчу, морщась от вони.
Сестра обреченно машет рукой:
– На минутку телефон в руки взяла и все. Забыла, что кастрюля начинает жарить сразу после того, как перестает варить.
– Что я могу сказать… Молодец. Убирай.
– Уже. Просто вонища никак не выветрится.
Алиса у нас на удаленке. Работает из дома, готовит отчеты, и параллельно пытается заниматься хозяйством. Правда с переменным успехом – горелые кастрюли в нашем доме не редкость.
Пока переодеваюсь, никак не могу отделаться от мыслей о сегодняшнем приключении. У меня коленки до сих пор трясутся и перед глазами все стоит породистая физиономия того мужика с холодными глазами. Пытаюсь себя убедить, что мне плевать, что я просто пережёвываю неприятный инцидент, но на самом деле мне чертовски жаль, что я не знаю, как его зовут, и что вряд ли когда-нибудь еще встречу.
От этого поджимает где-то за ребрами.
Дурочка… Радоваться надо, что больше не увидишь! Не похож он на того человека, которому можно безнаказанно показывать средний палец.
Усилием воли я все-таки избавляюсь от этого наваждения и иду на кухню. Надо спасать ситуацию с ужином.
– Мам, Лер, – произносит Алиса, когда мы уже пьем чай, – я хотела с вами серьезно поговорить.
– Что-то стряслось? – маман моментально включает львицу, готовую порвать за своих деточек.
– Дима предложил съехаться, и я согласилась.
– О-о-о-о, – я округляю глаза, – Лиска попалась! Неужели он – тот самый, кому ты готова до скончания века варить свой прекрасный борщ и гладить носки?
Гладит, кстати, она тоже хреново. Да и вообще хозяйка из нее аховая, и у нас это нескончаемый повод для шуток.
– Бедный мальчик, – мама тоже мастер подколоть, – ты его предупреди сразу, что обратно мы тебя не возьмем. Даже если будет плакать, ползать на коленях и умолять.
– Очень смешно.
– Ладно, Алис, не ворчи. Мы рады за тебя, – ободряюще треплю ее по руке. – Диман у тебя хороший.
– А уж я-то как рада. Осталось Лерку из дома выпереть и начнется счастливая жизнь, – мечтательно вздыхает мама, – У тебя там на примете нет какого-нибудь волшебного принца, которому в жизни не хватает геморроя? Я готова даже пирогами его подкармливать, лишь бы забрал.
– Ха-ха-ха, – ворчу я.
– Вот уж кого точно вернут на следующий же день, – весомо добавляет сестра.
– Лер, а если серьезно. У тебя кто-то есть?
– Нет, – категорично качаю головой.
– И никто не нравится?
– Нет, – сурово мотаю головой, а перед глазами опять сегодняшний «знакомый». – я свободна как птица, куда хочу, туда лечу. Сегодня вот с девчонками идем в клуб. Будем танцевать.
– Опять на всю ночь?
– Не знаю, как пойдет. У Ксюхи день рождения.
– Телефон чтобы включен был, – строго говорит родительница.
– Мам, если что, я уже большая. Третий курс закончила…
– Ничего не знаю!
Вот и поговорили.
Когда приходит время собираться, я кручусь перед зеркалом и ругаюсь. Потому что, как надеть платье мини, если у тебя синяк в пол-ляшки и коленка замазана зеленкой?
Приходится менять планы и перестраиваться на ходу. Вместо платья – драные джинсы и топ, сползающий на одно плечо. Вылитая пацанка, девочка-хулиганка…не то, что Вобла сушеная в красном платье и с элегантной прической.
– А пошло оно все! – иду мыть голову и устраиваю форменный беспорядок – шапку из миллиона завитков. Не знаю, что и кому я хочу доказать, но результат мне нравится самой. Буду огненным одуванчиком всем на зло.
К девяти мы с девчонками подтягиваемся к клубу. Нас пятеро – я, именинница Ксюша и ее сестра Алина, еще Лена и Оксана. Лихой отряд, готовый к приключениям.
И начинаются эти приключения практически сразу. Стоит только обосноваться за одним из столиков, как к нам подсаживаются трое парней. Один из них, высокий брюнет с темными, как южная ночь глазами – очень даже ничего. У него широкая открытая улыбка и красивые рельефы, обтянутые белой футболкой. Явно мальчик не из бедных – кроссовки навороченные, телефон, часы, да и поведение соответствующее. Мини-мажорик. Зовут его Антон, но он милостиво разрешает называть себя Мистером А. Так смешно.
– Ну что, девчонки, за знакомство? – предлагает он.
– Вообще-то, – я указываю пальчиком на смущенную Ксюху, рядом с которой сидит блондинистый здоровенный бугай, на фоне которого она выглядит просто крошечной куклой. – У нас тут именинница.
– О, тогда с меня коктейли! – Антон делает небрежный жест рукой, подзывая шуструю официантку, и заказывает… конечно «Секс на пляже». Очень предсказуемо, но ладно. Хочет угостить – пусть угощает. Никто не против.
В общем парни красуются и развлекают нас забавными историями и шутками, а мы с девчонками переглядываемся, хихикаем и во всю флиртуем, а когда ритмичные биты сменяются плавными переливами меня приглашают:
– Потанцуем? – фирменная улыбка. – Если, конечно, не боишься, что укушу.
– Тебе, Антошка, зубов не хватит, чтобы меня укусить, – фыркаю я и вкладываю свою руку в его теплую ладонь.
Танцевать мне нравится. Следую за музыкой, позволяю себя вести, чувствую его руки на своей талии. Приятно…хотя нет, все равно. Я на его месте представляю совсем другого человека, который неотступно преследует меня весь день.
Я рассматриваю Антона, он в ответ рассматривает меня. Мы играем в гляделки, неспешно двигаясь среди таких же пар.
– Ты красивая.
Сразил. Просто сбил с ног. Гений подкатов.
– Знаю, – снисходительно киваю, едва сдерживая сарказм, который, как всегда, со мной и готов пролиться на безвинную жертву, – ру-у-уки.
Его пятерня как бы невзначай, потихоньку начала сползать с талии. Возвращаю ее на место и грожу пальчиком. Надо же прыткий какой.
Антон только смеется. Белозубо так, широко:
– С тобой не соскучишься.
Нежная музыка тем временем заканчивается, снова на весь зал гремят басы:
– Еще по коктейльчику?
– Почему бы и нет, – жму плечами, – только обойдемся без секса на пляже.
– Куда ж без него, – как-то странно хмыкает брюнет и ведет меня к барной стойке.