Маргарита Вячеславовна Ковалёва
Скульптор
Скульптор
Стояла холодная ночь. Большая белая луна сияла на бархатном синем небе. Её свет заливал узкие улочки величественных Афин. Темноволосый юноша бежал по этим улочкам, полы хитона бились о колени, а кожаные сапоги – эндромиды – скрипели при беге. В Элладе наступила зима – воздух стал влажным, дышалось с трудом. Он боялся, что кто-нибудь заметит его. Но плащ, скрывавший лицо, помогал юноше остаться неузнанным.
Едва он вернулся домой после очередного занятия у мастера по скульптуре и рисунку, как сразу увидел, что отец в ярости. Он ходил из стороны в сторону по просторной зале для приёма гостей и поглядывал на входную дверь, в ожидании сына.
Потупив взгляд и нервно сцепив руки за спиной, юноша медленно вошёл в залу. Рассерженный отец увидел его, воздел руки к небесам и воскликнул.
– А вот и он! О боги, за что вы меня так наказали, послали мне такого бестолкового сына! Разве мало жертвовал я храму Аполлона?! При рождении мы дали тебе имя великого поэта из Кирены, молили богов, одарить тебя великими способностями. А ты? Я вложил в тебя столько золота, что позавидовали бы даже сыны архонтов. И что я получаю взамен?!
В комнату, мягко ступая, зашла мать:
– Дорогой, зачем ты кричишь на нашего сына да так, что слышно на весь дом?
– Когда я возвращался с вершины Акрополя, где принёс жертву богам, встретил его учителя, но пусть он сам тебе всё и расскажет.
Юноша молчал – в горле стоял ком, а из глаз вот-вот могли брызнуть слёзы. Отец итак недоволен. Не стоит его ещё больше злить своей слабостью.
– Говори же, – обратилась к нему мать.
– Сегодня на уроке мы работали с деревом, – собравшись с силами, начал он. – Клянусь богами Олимпа! Я очень старался! Но вырезать из дерева у меня всё равно получалось плохо…
– Это ещё не всё. Сын, покажи матери руку, – велел он и встал рядом с женой.
Юноша побледнел, снял с руки платок с пятнами крови и показал ладонь. Между большим и указательным пальцем краснела глубокая царапина.
– Посмотри, он умудрился поранить себя так сильно, что, по словам учителя, не смог работать с деревом и закончить форму.
Женщина глубоко вздохнула, и юноша сразу понял – мать разочарована не меньше, чем отец. Она подошла к нему и взяла за пораненную руку:
– Да, сынок… – она задумалась, рассматривая его ладонь. – За восемнадцать лет ты так и не проявил ни одного таланта. Мы оплачивали тебе лучших учителей поэзии и арифметики, музыки и военного дела. Тогда ты говорил, что не преуспеваешь, потому что тебе не по душе ни одно из этих занятий.
Её перебил отец:
– И ты сказал нам, что хочешь попробовать себя в скульптуре. Но и здесь ты ничтожен, – он выхватил его ладонь из рук матери. – Отрубить бы тебе эти нерадивые руки, может тогда ты начнёшь ценить то, что мы тебе даём! – сказал отец и вышел из комнаты.
Глаза юноши защипало. Предательские слёзы побежали по щекам. Он знал, что не виноват в том, что родился бездарным. Но родителей было не переубедить. Мать безучастно взглянула на сына:
– Не лей пустых слёз. И приготовься к завтрашнему дню – рано утром тебе идти на занятия, – проговорила она и вышла следом за отцом.
Вечер прохладным покрывалом накрыл дом. Юноша остался один. От собственного бессилия опустился на глиняный пол и дал волю слезам. Он уже и не помнил, когда в последний раз до этого плакал. Вдруг он услышал знакомый отрывистый звук и увидел, как над домом пролетела большая белая птица. Это была сова, вестница богини Афины.
Юноша сию же минуту вскочил с пола. Быстро накинул плащ и, бесшумно проскользнув мимо задремавшего охранника, рванул на улицу через заднюю калитку домашнего сада.
Он бежал к храму и думал о том, что больше не может этого терпеть – он был худшим! И с каждым днем проведённым в мастерской учителя, убеждался, что таким и останется. Ведь сколько бы часов он ни провёл с глиной, деревом, бронзой или мрамором, его скульптуры не становились оригинальнее. Потому что ни чистая эллинская кровь, ни богатство его семьи не могли прибавить главного – таланта. Но после очередной ссоры с родителями он понял, что у него есть последний шанс исправиться. Поэтому несмотря ни на что продолжал держать путь в верхний город.
Парфенон отчётливо виднелся в свете луны. Высокая лестница вела к симметричному зданию, величественные колонны которого поддерживали двускатную крышу. На фронтоне изображалось рождение Афины, свидетелями которого были олимпийские боги. Юноша с трепетом взглянул на хорошо знакомый сюжет. Засуетился. Конечно, ему полагалось остаться снаружи и подойти к алтарю. Но молитвы у алтаря не давали никакого эффекта. Поэтому он быстро поднялся по лестнице и скользнул внутрь храма.
Юноша скинул капюшон. Глаза не сразу привыкли к темноте. Он прищурился: по обе стороны стройными рядами стояли колонны. С конца помещения на него строго взирала статуя богини Афины – покровительницы города. Он разжёг благовония и тонкие струйки дыма потянулись вверх, к высоким потолкам.
– О совоокая дева Афина Паллада! – он вскинул руки в горячей молитве и взглянул на статую в конце храма. Ему казалось, что мраморные глаза смотрят прямо на него. – Услышь мольбу простого смертного, прошу тебя милостивая богиня искусств и ремёсел. Спустись со священного Олимпа и одари меня способностью творить. Творить, как никто из когда-либо живших… Я хочу стать великим! Великим Скульптором! – молил он дрожащим голосом.
По холодному полу пополз сизый туман. Свет луны набрал силу – в храме посветлело. Поглощённый молитвой юноша не замечал происходящих перемен.
Дым он благовоний добрался до статуи Афины и поднялся до гордой головы богини. Глубокий вдох и мраморные веки сомкнулись. Лёгкий порыв ветра шелохнул изысканное золотое одеяние. На белоснежном мраморном лице растянулась паутина из множества трещин. Губы раскрылись. На месте сгиба локтя также побежали мелкие трещинки – это поднималась громадная мраморная рука. Изящные пальцы взялись за ткань – и толстый слой золота послушно смялся во множество тканевых складок.
