Марго Эрванд
Слепой жребий
Портрет убийцы. Триллеры о профайлерах
© Марго Эрванд, 2024
© Оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2025
Пролог
Пять лет назад моя жизнь раскололась на части, точно фарфоровая ваза, которую я не удержала в руках.
Был ли это мой выбор? Сознательно ли я пошла на этот шаг?
Едва ли.
В тот день, открывая дверь своей квартиры, я с уверенность смотрела в будущее. Я видела себя…
….успешным профайлером, который научился во благо общества использовать монстра, живущего внутри;
… женой и, может быть, даже матерью, счастливой и гармоничной;
… дочерью и сестрой, доброй и самоотверженной;
… подругой, преданной и чуточку безрассудной.
Все в моей жизнь выглядело идеальным…
… вот только дверь в тот день закрыла не я…
Я не выбирала кричать и сопротивляться… не выбирала проходить через ад под названием насилие…
… но это я выбрала в тот день прийти раньше с работы, чтобы подготовиться к празднику. Мне исполнилось 25, и этот ублюдок сделал так, что я запомнила этот день на всю жизнь…
Не думаю, чтобы это было случайностью. Это был его выбор, а мой…
… я выбрала смерть.
Глава 1
Когда я выхожу из метро, на улице довольно темно, тусклый свет уличных фонарей слабо освещает дорогу, покрытую мокрыми пожелтевшими листья. Сегодня в Нью-Йорке пошел первый снег и резко похолодало. До дома всего пара кварталов, но я неожиданно для себя тяжело вздыхаю, отправляя в воздух облачко морозного пара.
Ненавижу это время года. Ненавижу сумерки: липкие и холодные.
Поднимаю воротник своего пальто, тревожно озираясь по сторонам, после чего делаю шаг вперед, вступая в схватку с промозглым ноябрьским ветром.
Я стараюсь двигаться быстрее. В шаге от меня старушка осторожно переставляет перед собой ходунки. Я едва на нее не налетела, успев в последний момент резко увернуться, задев плечом молодую женщину. Она не реагирует, точно не замечает меня. Смотрю ей вслед и вижу, как она льнет к груди какого-то коренастого мужчины с блестящей лысиной. Позади идет пара подростков, девушка с бейглом, женщина с тяжелым пакетом из гастронома. На улице полно людей, но никому из них нет до меня дела. С губ слетает вздох облегчения.
Показалось.
Вот уже неделя, как медиум Джена находится в отпуске. Вот уже неделя, как я использую студию для спиритических сеансов как кабинет расследований. Хрустальный шар, свечи, карты и прочие магические атрибуты пылятся на кушетке, в то время как стол завален распечатками личных дел преступников, выпущенных на свободу в прошлом месяце.
Там все: и мелкие воры, и наркоманы, и убийцы, и, разумеется, насильники. И хотя у меня нет уверенности в том, что среди них есть тот единственный ублюдок, которого я ищу, я продолжаю рыться в их делах от рассвета до заката, вглядываясь в их лица до тех пор, пока мне не начинается казаться, будто я могу слышать их запах и дыхание.
Последним, кого я пыталась понять сегодня, стал Маркус Уорд, мужчина, десять лет назад выследивший свою девушку в парке и нанесший ей больше двадцати ножевых ранений. Его одутловатое лицо с рытвинами и шрамом на щеке до сих пор стоит у меня перед глазами.
«Еще только один квартал, и я дома. В безопасности», – проносится в мыслях, и я снова напряженно озираюсь.
От одной мысли о безопасности у меня по коже бежит мороз, и я точно знаю, что причина тому не усилившийся ветер. Бессмысленно и дальше отрицать очевидное, я сознательно заставляю себя думать об Уорде, чтобы не впасть в отчаяние, чтобы не позволить панике завладеть моими мыслями.
Еще будучи в метро, я поймала на себе чей-то пристальный взгляд. Вагон был полным, пассажиры плотно жались друг к другу, синхронно покачиваясь на поворотах. Стараясь сохранять равновесие, я вглядывалась в лица попутчиков, пытаясь найти единственно нужного.
«Кто это? Старый знакомый? Снова Ник? А может быть, пациент, или…»
Мужчина, одетый в черный плащ, в кепке, натянутой на глаза, стоял у другого входа, и его надежно укрывала крупная высокая женщина. Все, что я видела, – это крепкую мускулистую кисть, плотно сжимающую поручень у него над головой, и глаза – холодные и напряженные.
Две оставшиеся остановки я была в ступоре. Я гнала от себя тревожные мысли, поглядывая на умные часы – подарок Винсента на мой день рождения и гарант того, что в этот раз мой зов о помощи будет услышан. Да, там, на глубине в несколько десятков метров под землей, я обещала себе позвонить, как только окажусь на станции «116», но, едва ступив на перрон, буквально вросла в землю.
Каждый раз, оказываясь здесь, в месте, которое уже давно и беспросветно стало пристанищем бомжей и наркоманов, я тороплюсь присоединиться к кучке людей, спешащих наверх, желая поскорее выбраться из этого темного мрачного подземелья и вдохнуть глоток воздуха. Но сегодня меня не страшило остаться там дольше обычного и без тревог и сомнений взглянуть в глаза каждому местному обитателю: бездомному, неспешно толкающему перед собой тележку, доверху набитую каким-то вонючим тряпьем, старику, громко ругающемуся на каком-то иностранном языке, безрассудно размахивающему руками, и женщине с глупой улыбкой на лице, растянувшейся на картонке в углу.
Меня трясло, но не от страха, а от злости. Я крутила головой, но его там не было… и я снова начала дышать.
«Его здесь нет. Просто тяжелый день. Его здесь нет, нет», – убеждала я себя, но сейчас, оглянувшись назад, я снова его вижу.
Мужчина в черном плаще, в черной кепке, натянутой на глаза, идет за мной. Делаю глубокий вдох. Ускоряю шаг. Я вижу свет витрины магазинчика на углу третьей и 115 улицы. Иногда я захожу туда, чтобы купить газировки, обычно там много людей, и за прилавком стоит приветливая темнокожая женщина средних лет.
Делаю глубокий вдох и, убедившись, что успеваю проскочить перед темной машиной, перебегаю дорогу на красный свет. На удивление посетителей в магазине немного: высокий худой мужчина в потертой кожаной куртке, молодая девушка в рваных чулках… и я. Но главное разочарование – это, конечно, хмурый и напряженный мужчина-продавец, силящийся удержать в поле зрения каждого из нас.
Тяжело сглатываю, тревожно оглядываясь на вход. Стекло двери обклеено рекламными наклейками, но в узкие щелки стыковок видно улицу. Горит зеленый свет светофора, и пешеходы в спешке переходят дорогу, и никто из них не сворачивает к магазину.
– Доллар двадцать пять центов, – хриплым голосом возвращает меня к реальности мужчина за прилавком.
Я и не заметила, как схватила с полки бутылку газировки.
– И даже не думай сбежать, не заплатив!
В такое время здесь промышляют мелкие воришки и проститутки. От такого нелестного сравнения чувствую, как губы подрагивают в легкой улыбке. При других обстоятельствах я бы, может, съязвила ему что-то или даже швырнула бутылку обратно на полку, но не сегодня.
Я испытываю не только раздражение к нему, но и благодарность. Его магазин дал мне возможность перевести дух и подавить страх.
Молча выкладываю перед ним смятую долларовую купюру и четвертак. На мгновение задерживаюсь у выхода, оценивая обстановку на улице. Мелкий снег продолжает сыпать на землю, образуя на асфальте новые лужи. Взрослый седовласый мужчина, прикрываясь от снега зонтом, последним перешел улицу, и светофор переключился на красный. Самое время для финального рывка: еще буквально 400 футов, и я буду дома.
Выхожу на улицу и, ни на что не отвлекаясь, уверенно начинаю идти к цели, мысленно считая шаги.
«Пять, шесть, семь… пятнадцать», – поначалу это меня успокаивало, но я только что споткнулась на счете «двадцать».
Походка становится быстрой и пружинистой, и кажется, я слышу позади чьи-то тяжелые шаги. Кто-то синхронно со мной хлюпает по лужам. Крепче сжимаю в руках бутылку, точно это какое-то оружие, способное меня защитить. Впереди идет компания местных ребят. Скорее всего, они уже что-то приняли, но сейчас меня это не волнует и не страшит.
Резко оборачиваюсь, и мужчина в черном плаще спотыкается на месте. Пользуясь его секундным замешательством, я мгновенно иду в атаку, толкая его в грудь, угрожающе поднимая над головой газировку.
– Какого хрена тебе надо? Зачем ты за мной идешь? – ору я, привлекая внимание.
Меня трясет от страха, но я стараюсь никак себя не выдать: таращу глаза, скалю зубы и дышу часто и отрывисто. Кажется, мне удалось заинтересовать парней, что шли впереди, боковым зрением вижу, как они останавливаются. Не спешат вмешаться, но и не бегут врассыпную, как принято в этих краях.
Я чувствую на себе их взгляд, сама же я не свожу глаз с высокого крупного мужчины.
– Чего тебе надо?
Он не торопится с ответом. Чувствую, как теряю контроль над ситуацией. Не знаю, чего я ждала: сопротивления, агрессии, попытки сбежать. Какое угодно активное действие, но он продолжает молча стоять и смотреть на меня в упор, не двигаясь. Его голубые глаза точно холодные льдины сверкают из-под козырька черной кепки; губы – тонкая нить, в надменной улыбке, двухдневная ровная щетина…
Улыбка?
– Джен? Ты же Дженнифер, верно? – Он прерывает молчание, и теперь мой черед впадать в ступор. Хмурю брови, вглядываюсь в его лицо. У меня отличная зрительная память, я точно знаю, что видела его… но правильно ли я считала события?
– Кто ты? – спрашиваю я, опуская бутылку, но все еще продолжая держать его за грудки.
– Хиро, – хмыкает он, и его губы подрагивают в насмешливой улыбке. – Хиро Ридл, бывший парень Синди. Мы же были соседями, забыла?
Говоря о Синди, он, разумеется, имеет в виду Синди Вуд – блистательную телеведущую, настоящую диву прайм-тайма. Когда-то мы действительно были соседями и неплохо ладили. Это было пять лет назад, это все было в другой жизни.
Ослабляю хватку, нехотя выпуская из ладони его заметно смятый плащ. Всматриваюсь в его лицо, он самодовольно улыбается, с вызовом глядя на меня.
Я его помню. Вероятно, не так хорошо, как он меня, но все же. Синди жила с ним, в квартире этажом ниже. И мы даже пару раз проводили время вчетвером: я, Ник, Синди и… Хиро. Однако сблизиться и стать друзьями так и не успели… моя жизнь дала крен… мне не было дела ни до Синди, ни, тем более, до ее парня, которого, если меня окончательно не подводит память, она вскоре перевела в статус друзей.
– Какого черта ты следил за мной? – спрашиваю я, делая шаг назад.
Боковым зрением вижу, как группа парней, так и не дождавшись активного развития этой стычки, возвращается к своим делам – неспешно продолжает путь в сторону сквера.
– Тише-тише! Ты чего так всполошилась?
– Ты преследовал меня! Зачем?
– Сдурела? Я шел к Эмилю, а ты на меня почему-то решила напасть.
– Эмиль? Кто это?
– Полагаю, все еще твой сосед, из 5Е. Я думал, вы давно съехали из этой дыры… Как дела у Ника?
– Не знаю, – задумчиво тяну я, прокручивая в голове его слова, и неожиданно для самой себя зачем-то добавляю: – Мы расстались.
– Ясно. Бывает, – бросает Хиро, засовывая руки в карманы своего черного плаща. – Ну так что, я могу идти, или у тебя есть еще какие-то вопросы?
– Да, конечно, извини… похоже, я обозналась.
– Все нормально. Тут не очень безопасно в это время, давай провожу, коль все равно идем в одну сторону.
– Спасибо, – выдыхаю я, вынужденно принимая его предложение. – А Эмиль это кто? Я почти не знаю своих соседей.
* * *
Оказавшись в стенах своей маленькой квартирки, я закрываю дверь на все замки и тут же приклеиваюсь к глазку. Мы расстались с Хиро на лестнице: я пошла к своей двери, а он продолжил подниматься наверх. У меня нет причин сомневаться в его словах, парень, которого он описал и назвал именем Эмиль, попадался мне несколько раз на глаза, и он действительно живет где-то наверху… и все же я хочу быть уверенной на все сто процентов. Обзор у меня неважный, лестницы почти не видно, только край перил, но я не сдаюсь…
«Мне ничего не угрожает и не угрожало. Хиро просто старый знакомый, – мысленно веду сама с собой разъяснительную беседу, продолжая крепко сжимать в руках газировку. – Бывший сосед, который пришел навестить старого приятеля. Наша встреча – случайность. Он не следил за мной. Он не мой враг».
Девятнадцать дней назад ублюдок, искалечивший мою жизнь, вновь вторгся в мой дом. Пять лет тихого безумия, молчаливого ада и непонимания со стороны родных и близких, мучительные часы терапии, трудный поиск себя и внутренней опоры, и вот, когда мне начало казаться, будто я справилась, подстроилась к новой реальности… он сделал это снова.
И это не было случайностью. Он точно все рассчитал… продумал все до мелочей… как и пять лет назад. Ни цифрового следа, а он принес в квартиру букет цветов, ни нечаянного взгляда в единственную камеру видеонаблюдения, что висит на первом этаже, ни отпечатка пальца, а он касался входной двери, столешницы на кухне, шкафчика в ванной и наконец, красной помады, следы которой остались на зеркале в виде его циничного послания: «С годовщиной!»
На лестничной площадке слышны голоса. Плотнее наваливаюсь на дверь, желая расслышать хоть слово. Петли предательски скрипят, и я перестаю дышать. Грузная темнокожая женщина идет по коридору в мою сторону. Она ковыряется в бесформенной сумке, ругаясь по телефону, зажатому между ухом и плечом.
«Слушай меня, ублюдок чертов! Еще одно только слово, я не шучу!» – долетает до меня обрывок ее речи, когда она подходит к моей двери и неожиданно останавливается.
На мгновение мне кажется, что наши взгляды встречаются, но это невозможно – между нами дверь. Но в следующий миг женщина резко выставляет руку вперед, показывая в глазок средний палец. Сомневаюсь, чтобы она сделала это, испытывая ко мне какую-то личную неприязнь, я уверена, что вижу ее от силы второй раз, и, хотя регулярно слышу ее крики и нецензурную брань в адрес сына, ни разу не пыталась позвонить ни копам, ни в службу соцзащиты. Видеть меня она совершенно точно не могла, и все же каким-то образом узнала, что я стою за дверью…
Парадокс, сейчас, когда я молчу и делаю все, чтобы никак себя не выдать, соседка меня не просто обнаружила, но даже, можно сказать, вступила в невербальное общение. Однако пять лет назад, когда я отчаянно кричала и неистово звала на помощь, меня никто не слышал…
Глава 2
15 ноября для меня особенная дата. Два года назад в этот день родились мои племянники – Дэни и Лео. Два очаровательных мальчугана, знакомство с которыми у меня произошло только месяц назад. Меня не было рядом, когда они родились, я не держала их на руках, когда они еще не могли ходить, я не подарила им ни одного подарка ни на один праздник, меня нет на семейном фото с их первого дня рождения, которое занимает почетное центральное место на камине в родительском доме… но сегодня им исполняется два, и я рада наконец стать частью этого торжества, о чем мне молчаливо напоминают два больших бумажных пакета с яркими мультяшными рисунками, что стоят у входа, перевязанные разноцветными лентами. Два года я покупала им подарки и, не имея возможности подарить, складывала на антресоли в шкафу, сегодня там уже лежат мои личные вещи, и это убедительное доказательство того, что мне удалось сломать стену отчуждения, надежно разделяющую меня и Винсента последние несколько лет. Нам, безусловно, еще много нужно проговорить, прожить, принять и отпустить…
… главное, все снова не испортить…
Мысль о том, что мы вновь можем замолчать на годы, жестоко вычеркнув друг друга из жизни, сводит меня с ума. Но я стараюсь быть честной не только с другими, но прежде всего с самой собой. Тот факт, что пару дней назад я набросилась на случайного прохожего только потому, что он был одет во все черное и шел одной со мной дорогой, заставляет задуматься о главном. В этот раз мне, считай, повезло, это был старый знакомый, который не будет писать на меня жалоб и распускать слухи, но что дальше?
Совершенно очевидно, что я снова теряю над собой контроль, как уже было со мной однажды. Тогда я на бешеной скорости летела вниз, даже не пытаясь сопротивляться. Я по собственной воле выбрала смерть, ни разу не подумав о последствиях. А что изменилось теперь? Достаточно ли во мне силы и крепости воли, чтобы не сорваться вновь?
Я завариваю себе утренний кофе, по привычке включая выпуск новостей. Меня не интересует ни блок политики, ни светские сплетни, только криминал. Обычно это мой привычный ритуал, фон, спасающий от бесконечных криков и возни шумных соседей, но вот уже второй день, как для меня это стало чем-то много большим.
Мне нужно отвлечься… нужно переключить свои мысли… мне нужно новое дело.
– … Тело молодой женщины было найдено в мусорном баке, – я увеличиваю громкость, и голос диктора, зачитывающего новости, заглушает не только внешний мир, но и мои собственные тяжелые мысли. – По предварительным данным, вчера в частной галерее состоялось открытие ее первой персональной выставки…
У меня звонит телефон, на экране высвечивается имя Кевин, и я тут же теряю всякий интерес к блоку новостей.
– Мерида, как дела? – слышу я фирменное приветствие Кевина, отвечая на звонок. – Не передумала насчет моей кандидатуры?
– А ты не нашел для меня новое дело? – вопросом на вопрос отвечаю я.
– Ты же знаешь, как только – так сразу, но пока ничего стоящего.
– Ну разумеется, разве у тебя может быть иначе?!
– Может, все может быть иначе, например, ты можешь прийти на день рождения племянников в компании молодого, привлекательного, первоклассного детектива…
После проникновения в мою квартиру, случившегося 25 октября, Кевин стал более настойчив и упрям в своем желании доказать, что он единственный, кто знает, как сделать мою жизни счастливой и безопасной. Обычно меня это раздражает и даже злит, но сейчас у меня нет ни сил, ни желания ругаться, а потому я устало тяну:
– И такого скромного.
– Идеальных людей не существует… ну разве только ты.
– Не говори ерунды.
– Я не шучу. Ты же знаешь…
– Я знаю, что мне нужно уже собираться, если я не хочу опоздать на праздник.
– Могу помочь, только скажи.
– Лучше приберегу это злоупотребление твоим служебным положением для чего-то более стоящего. Например, для раскрытия какого-нибудь сложного и запутанного дела.
– Где ж его взять…
– И не говори, никак не могу привыкнуть к тому, что мы наконец-то шагнули в идеальный мир без лжи, интриг, предательств и, разумеется, убийств. Научиться бы еще не смотреть новости по утрам…
* * *
О том, что Винсент с Лией купили дом в Юнион Сити, я узнала еще три года назад. Тогда я была убеждена в том, что никогда не смогу побывать у них в гостях в реальности, а потому, слушая мамины рассказы, я каждый раз закрывала глаза и мысленно входила в дом моего брата: садилась в плетеное кресло-качалку, рассматривала антиквариат, оставшийся от прежних владельцев и бережно отреставрированный Винсентом, и наслаждалась треском поленьев в камине; включала телевизор размером с панно, наполняя комнату разными голосами; помогала накрыть на стол, вдыхая аромат пряного яблочного пирога, который Лия готовит каждую среду; заходила на кухню, просторную и светлую, и прежде, чем взять газировку, внимательно разглядывала фотографии, которыми Винсент с Лией украсили всю поверхность дверцы холодильника, ну и, разумеется, украдкой читала романтические послания, которое они по очереди пишут на магнитной доске друг другу по утрам.
И все же час назад, когда Винсент и Лия предложили мне миниэкскурсию, я не смогла отказать себе удовольствии увидеть этот дом их глазами: заглянуть в спальню мальчиков, больше похожую на картинную галерею. Каждый свободный дюйм стены здесь отдан под настоящий предмет искусства: динозавры от Дэни и строительная техника от Лео. Гостевую комнату, с цветочными обоями и пестрым покрывалом в технике пэчворк – результатом двухнедельного отдыха Лии перед рождением близнецов. Следующей по плану была их спальня и домашний офис Лии, но снизу послышались голоса пунктуальных гостей, и экскурсию было решено продолжить в следующий раз.
Это простое обещание «следующий раз», которое Винсент небрежно бросил, сбегая вниз по лестнице, заставило меня задержать дыхание. И сейчас, стоя в гостиной с бокалом вина, слушая мамину, уже ставшую привычной, трескотню о беременности, я незаметно щиплю себя.
Я не сплю.
– … Ты обратила внимание на круги под ее глазами, на отечность лодыжек, – настойчиво пытается вовлечь меня в беседу мама, наклоняясь ближе к моему уху. – … Возможно, я преувеличиваю, но я бы повременила с путешествиями… и то, что у Идана недавно диагностировали Альцгеймер; сложно переоценить риски…
Если бы мама не рассказала мне о том, что три месяца назад мистеру Дюфо поставили такой страшный диагноз, я бы и не догадалась. Да, он выглядит чуточку потерянным и порой дольше обычного думает над ответом, но сейчас он вместе с папой сидит в гостиной, активно обсуждая новостную повестку: судя по кадрам, мелькающим на телеэкране, речь идет о публичных слушаниях в рамках расследования о возможном импичменте президента Дональда Трампа.
– Мам, зачем ты себя накручиваешь? Все у них хорошо. И с малышом, я уверена, тоже все отлично.
– Дай бог, но нужно всегда быть начеку. Перл всю жизнь работала в торговле, Лия витает в облаках, так что, считай, выбора у меня нет.
– Тот факт, что ты несколько месяцев работала медсестрой в больнице, не делает тебя врачом, – говорю я и тут же осекаюсь, понимая, что мои слова прозвучали неожиданно резко и грубо, я пытаюсь тут же принести свои извинения, но со второго этажа в столовую спускается миссис Дюфо или, как она представилась, когда нас знакомили – просто Перл, и мой голос тонет в детском смехе. Она заметно старше моей мамы, но при этом с внуками управляется так легко и ловко, как будто совершенно не устает ни от их нескончаемых криков и драк, ни от постоянного потока вопросов и неиссякаемых желаний. Близнецы карабкаются по ее ногам, в то время как она уверенно прокладывает путь на кухню.
– Прости, я не хотела тебя обижать, – запоздало приношу извинения маме, после чего наклоняюсь и подхватываю на руки одного из племянников.
Мне пока с трудом удается их различать, а потому сегодня мальчиков специально нарядили в разные футболки: Дэни – в зеленой с динозавром на груди, а Лео – в желтой с экскаватором. Он радостно пищит, когда я целую его в щечки, при этом продолжая вертеться из стороны в сторону, точно всерьез пытается освободиться.
– А ты уже был в Музее естествознания?
– Его бы воля, он бы там жил, да, Дэни? – вклинивается в нашу беседу Винсент, ероша волосы сына. – Расскажи тете, какой твой любимый динозавр.
– Ну конечно, тираннозавр Рекс, я права? – нарочно даю неверный ответ я, широко улыбаясь.
– Нееее, – верещит Дэни. – Он плохой. Он ест животных. Самый лучший – это дилодок! Он высокий и красивый!
– Диплодок, – поясняет Винсент, когда я бросаю на него вопросительный взгляд.
После этого малыш наконец вырывается и, едва оказавшись на полу, тут же мчится на кухню, где пару минут назад скрылся Лео. Мы с Винсентом обмениваемся улыбающимися взглядами, он нежно пожимает меня за плечо и прежде, чем тоже скрыться на кухне, шепчет мне в ухо:
– Я рад, что сегодня ты с нами.
Уже второй раз за день его простые слова заставляют мое сердце щемить в груди.
Я не хочу снова жить в изгнании, я не могу вновь всех подвести.
– В отличие от тебя, Лия ко мне прислушивается, – с горечью в голосе сообщает мне мама, когда мы вновь остаемся наедине. – Да, она молодая женщина, но сорок пять – это не двадцать и даже не тридцать. Я же вижу, что она тяжелее переносит эту беременность. И если я могу что-то дополнительно узнать, будь то из книги или телепередачи, я это сделаю. Вы мои дети, и нравится тебе это или нет, но так будет всегда, пока я жива.
– Мам, прости, я не хотела тебя обидеть. Просто иногда мне кажется, что ты дуешь на воду. К тому же Альцгеймер, насколько я помню, редко передается по наследству.
– А кто говорит про наследственность? Ты меня даже не слушаешь, я говорю, что эта новость стала для нее дополнительным стрессом, а впереди еще этот чертов круиз по Карибским островам.
– Значит, я тебя неправильно поняла, прости и за это, – говорю я, обнимая маму за плечи, утыкаясь носом в ее волосы. – Я так долго мечтала побывать в этом доме, что, наверное, до сих пор до конца не верю в то, что это все-таки случилось.
– А ведь еще пару недель назад так возмущалась. Тебе нужно чаще меня слушать, я ведь не враг тебе.
– Знаю.
– Ну раз ты это признаешь, может быть, все-таки позвонишь Нику?
И как я могла быть такой наивной? Примирив меня с братом после почти пяти лет дистанции, она в полную меру ощутила свою власть и вседозволенность. Получилось один раз, получится и второй.
– Мам, давай не будем об этом, хорошо? Я уже не знаю, что еще тебе сказать, чтобы ты наконец поняла: меня это не интересует. Я не хочу больше говорить про Ника, пожалуйста, услышь меня!
– Джени, а ты видела последние новости? – слышу я голос отца.
Вероятно, я снова не сдержала эмоций и звучала гораздо громче и жестче, чем следовало.
Мама смотрит на меня во все глаза, поджав губы. Парадокс, я научилась безошибочно читать эмоции и чувства по мимике, но вот мама для меня до сих пор остается загадкой.
Она сейчас обижена? Удивлена? А может быть, она разочарована?
– Джен, эту женщину нашли в мусорном баке, неужели полиция не привлечет тебя для расследования? – продолжает упорствовать отец, появляясь в дверях столовой.
– Кого нашли в мусорном баке? – ахает Перл, выскакивая из кухни.
Началось.
Я тяжело вздыхаю, прекрасно понимая, что ситуацию уже никак не спасти.
– Кажется, она была художницей. Сейчас в новостях показали, – охотно продолжает развивать тему отец.
– Вы были знакомы? Какой ужас!
– Нет, я просто думаю, что Джени обязательно привлекут к расследованию. Она же у нас крутой профайлер. Она не любит, когда мы об этом говорим, ну а как иначе? Помните, летом, громкое дело о пианисте, которого на глазах у сотни гостей загрызла собака?
– Папа, не надо, – мучительным шепотом прошу я, мечтая провалиться сквозь землю, но он пришел спасать меня и ни за что на свете не остановится на полпути.
Удивительно, они такие разные: мама – упрямая бунтарка, а папа – жесткий дипломат, но когда дело касается семьи, они сделают все возможное и невозможное, чтобы сгладить все углы и вернуть мир и покой в наши сердца.
– Профайлер – это как в кино? Лия говорила, что ты психолог…
– Так и есть, я просто…
Просторная столовая, еще минуту назад казавшаяся мне такой уютной и теплой, внезапно стала похожей на арену для кровавых боев. Теперь мне кажется, что стена за спиной холодна, как бетонное перекрытие, и от него веет сыростью.
Я обезоружена. Меня окружают со всех сторон, точно берут в плотное кольцо, готовясь к решающему удару.
Кто это будет? Кто вонзит в меня свой чертов меч? Мама – со своим неконтролируемым желанием возродить мои отношения с Ником? Папа – и его желание похвастаться сомнительными достижениями дочери, очевидно, не оправдавшей его ожиданий? Перл – и ее живой интерес узнать больше о сестре своего зятя? Винсент…
– Так, хватит обсуждать мою сестру! Мы собрались не в ее честь. Моим мальчикам сегодня два года, и они готовы задувать свечи! – перетягивает на себя все внимание Винсент, спасая меня от неминуемой беды.
