Мари Бенедикт
Тайна Агаты Кристи
Marie Benedict
The Mystery of Mrs. Christie
© М. Бенедикт, текст, 2020
© Г. Григорьев, перевод, 2021
© ООО «Издательство АСТ», 2021
Начало
Письмо подрагивает на столе почти в такт громкому стуку шагов. Из угла в угол, взад-вперед – и плотная писчая бумага колышется в том же ритме. Черные остроконечные буквы на кремовых листках пульсируют, будто живые, при каждом ударе тяжелого шага.
Каким бы ты хотел видеть конец этой истории? Мне представляется, у тебя есть выбор между двумя финалами, где в первом посадка будет куда мягче, чем во втором, хотя, разумеется, без синяков и ушибов не обойдется при любом из вариантов. Как ты, наверное, уже и сам понимаешь, некоторых увечий попросту не избежать. Или я переоценила твои способности и ты пока так и не догадался? Не важно. Хочешь ты того или нет, я все равно добьюсь цели, которую ты – вне всяких сомнений – сочтешь категорически неприемлемой. Я выбралась из пут твоих суждений и манипуляций – вот чего ты так славно добился своим двуличием, сам того не желая. А желал ты всегда одного – действовать во благо одному себе и удовлетворять собственные прихоти. Я никогда не занимала особого места в твоих мыслях – даже на первых порах, хотя то и дело слышала, что моя голова должна быть занята только тобой.
Сумрак, царящий в комнате, несмотря на предполуденный час, сгущается еще сильнее. Через пару мгновений порыв ветра распахивает прикрытое окно, и страницы письма слетают со стола на ковер. Слова растворяются во тьме, но тут гремят раскаты грома (темень и ненастье – какая классическая и уместная для такой ситуации погода! – отмечает про себя адресат), и вспышки молнии вдруг озаряют помещение. Слова вновь проявляются на листах.
Читай дальше и четко следуй моим инструкциям, если хочешь, чтобы первый этап прошел гладко и завершился благополучно. Будет нелегко. Тебе придется проявить непреклонность при встрече с преградами, даже если тебя станут обуревать сомнения и стыд. Следуй моим указаниям на каждом перепутье – лишь тогда эта история может завершиться счастливо для всех нас.
Часть первая
Глава 1
Рукопись
12 октября 1912 г.
Агбрук-хаус, Девон, Англия
Мужчину идеальнее я не смогла бы сочинить.
– Потеряйте бальную книжку, – послышался чей-то шепот, когда я, пробираясь сквозь толпу, шла танцевать. Кто посмел говорить мне такие вещи? Особенно если учесть, что под руку меня вел Томас Клиффорд, дальний родственник хозяев Агбрук-хауса, лорда и леди Клиффорд Чадли, главный объект внимания всех незамужних дам на балу.
«Как дерзко! – подумала я про себя. – Если не сказать – грубо!» А вдруг услышал бы мой кавалер? Особенно окажись он «тем самым единственным», моей «судьбой» (то есть будущим мужем, в переводе с нашего девичьего языка) – он ведь тогда передумал бы за мной ухаживать! От этой мысли по телу пробежала дрожь. Кто отважился на подобную бесцеремонность? Я обернулась на источник шепота, но тут зазвучали струнные из Первой симфонии Элгара, и кавалер повел меня в танце.
Пока мы вальсировали, я пыталась найти глазами того мужчину в переполненном бальном зале. Мама отчитала бы меня как следует за то, что я не сосредоточила все внимание на юном мистере Клиффорде, но, по слухам, этот завидный жених с прекрасными связями искал себе невесту из богатых наследниц, так что я все равно не представляла для него сколько-нибудь реальный интерес. Ведь я – почти нищая, и все, что у меня будет, – это Эшфилд, наследство, которое многие сочли бы скорее проклятьем, чем подарком судьбы, особенно зная, что у меня совсем нет средств на его содержание, а дом постоянно нуждается в ремонте. Мистер Клиффорд явно не относился к разряду упущенных шансов. Но я не сомневалась, что истинный шанс еще проявит себя. Разве не таков наш девичий удел? Мы увлекаемся мужчиной и попадаем в приливную волну своей судьбы.
В углах сверкающего позолотой зала стояли десятки мужчин в вечерних костюмах, но никто из них не был похож на человека, способного сделать мне столь вызывающее предложение. И тут я увидела его. Белокурый, с вьющимися волосами, у дальней стенки – он не отрываясь смотрел на меня. Я ни разу не заметила, чтобы он беседовал с кем-то из джентльменов или вел на танец даму. Он сдвинулся с места лишь однажды – подошел к оркестру и что-то сказал дирижеру, а затем вернулся в свой угол.
Прозвучали финальные аккорды, и мистер Клиффорд сопроводил меня назад, к моей милой подруге Нэн Уоттс, запыхавшейся от кружения по залу в паре с краснощеким знакомым ее родителей. Когда заиграла следующая мелодия, Нэн увлек на танец еще какой-то румяный юный джентльмен, а я заглянула в бальную книжку, висящую на красном шелковом шнурке у меня на руке, – посмотреть, с кем танцую на этот раз.
Чья-то ладонь опустилась на мое запястье. Я подняла взгляд и окунулась прямо в глубокие голубые глаза мужчины – того, что наблюдал за мной во время вальса. Я инстинктивно отдернула руку, но ему каким-то образом удалось снять с нее бальную книжку, а затем его пальцы переплелись с моими.
– Оставьте вы свою книжку хотя бы на один танец, – тихо, но твердо произнес он, и я узнала голос того самого наглеца, чей шепот услышала перед танцем. Я ушам своим не верила, и к тому же была шокирована тем, что он отобрал у меня книжку. Позволить кому-то вклиниться в очередь кавалеров – так не принято, даже если книжка пропала.
Мне послышались знакомые аккорды популярного мотива Ирвинга Берлина. Звучало точь-в-точь как «Рэгтайм-оркестр Александра», но я понимала, что наверняка ошибаюсь. Лорд и леди Клиффорд никогда не заказали бы оркестру такую современную мелодию. Более того, подобное отклонение от протокола, полагаю, привело бы их в ярость: общепринятыми в то время считались классические симфонические пьесы вкупе со спокойными, чинными танцами, дабы не распалять молодые страсти.
Он наблюдал за выражением моего лица, пока я слушала музыку.
– Надеюсь, вам нравится Ирвинг Берлин? – спросил он с легкой самодовольной улыбкой.
– Так это вы устроили? – удивилась я.
Его улыбка стала смущенной, и на щеках появились ямочки.
– Я случайно услышал, как вы говорили подруге, что тоскуете без музыки посовременнее.
– Но как вам удалось?
Меня поразила не только дерзость, но и масштаб поступка. Это было, прямо скажем, лестно. Никто не посвящал мне столь грандиозных жестов. Уж точно никто из тех разношерстных ухажеров, с которыми мать пыталась свести меня два года назад во время моего первого выезда в свет в Каире – та поездка была вынужденной мерой в силу стесненных обстоятельств матушки, ведь первый выезд в Лондоне – это покупка массы модных нарядов, посещение и организация приемов, необходимость снять на сезон городской особняк. Таких жестов я не видела даже от милого Реджи, которого всю жизнь знала как добродушного старшего брата моих близких подружек, сестер Льюси, и который лишь недавно превратился в нечто большее, чем просто друг семьи. Между нами с Реджи и между нашими семьями созрело понимание, что настанет день, и мы скрепим наши отношения узами супружества. Когда-нибудь потом, но непременно скрепим. Сейчас, в свете столь эффектного ухаживания, союз с Реджи показался мне перспективой пусть и приятной, но слишком уж безмятежной.
Глава 2
Исчезновение. День первый
Суббота, 4 декабря 1926 г.
Хертмор-коттедж, Годалминг, Англия
Тщательность сервировки утреннего стола у Джеймсов дарит ему то чувство внутренней гармонии и цельности, что так редко посещало его после войны. Поблескивающие приборы безукоризненными рядами лежат возле минтонского фарфора. Тарелки с изящной гравировкой (пожалуй, грасмирская, оценивает он) – ровнехонько в двух дюймах от края стола, в центре которого – ваза со скромным, но элегантным сезонным букетом – зеленые ветки падуба с костянками. Боже мой, – говорит он про себя, – именно такой порядок и нужен, чтобы человек чувствовал себя умиротворенным.
Почему совершенство такого уровня не царит в его доме? Почему он вынужден непрерывно сносить оскорбляющие его вещи – терпеть отсутствие хозяйственной строгости, терпеть эмоции и потребности тамошних обитателей? От этих мыслей в нем закипает праведный гнев и крепнет ощущение абсолютной правомерности его действий.
– Полагаю, пора поднять тост, – объявляет хозяин дома Сэм Джеймс, кивнув своей супруге Мадж. Та, в свою очередь, подает знак, и горничная в униформе берет шампанское, которое охлаждается в ведерке на отдельном столике.
– Арчи, мы собирались выпить за твои планы еще вчера вечером, но внезапный визит преподобного… – принимается объяснять Мадж.
Лицо Нэнси заливает нежно-розовая краска. Пылающие щеки, конечно, очень ей идут, но Арчи понимает, что Нэнси весьма неловко от повышенного внимания Джеймсов к их ситуации. Он успокаивающе поднимает руку.
– Я весьма признателен за этот жест, дорогая Мадж, но в нем нет необходимости.
– Умоляю тебя, Арчи, – не сдается Мадж. – Мы в восторге от твоих планов. Другой возможности их отметить может не представиться.
– Мы настаиваем, – вторит ей Сэм.
Упорствовать с протестами будет неучтиво, что Нэнси превосходно понимает. Чувство приличия – их с ней общая черта, и он очень дорожит этим ее качеством. Оно избавляет от нужды в твердой руке – в том, что он считает своим долгом применять всегда и везде. Особенно у себя дома.
– Благодарю! Ваша поддержка имеет для нас огромное значение, – отвечает он.
Нэнси согласно кивает.
Горничная начинает разливать по хрустальным бокалам пузырящееся, медового цвета шампанское. Последний бокал наполнен, и в тот же миг раздается стук в дверь.
– Извините за вторжение, сэр, – слышится женский голос с сильным деревенским выговором, – но полковника просят к телефону.
Они с Нэнси обмениваются недоуменными взглядами. Он не ждал, что ему позвонят, а тем более так скоро – ведь он сделал все, чтобы сохранить в тайне свои планы на этот уик-энд. По понятным причинам Нэнси возвращает бокал на стол и легко прикасается к его локтю через льняную крахмальную салфетку. Этим жестом она показывает ему, что звонок касается их обоих.
– Прошу прощения, – произносит он, кивнув хозяевам, которые тоже ставят свои бокалы. Он встает и застегивает пиджак, глядя на Нэнси с уверенностью, которой отнюдь не испытывает. Большими шагами он выходит из столовой, осторожно притворив за собой дверь.
– Сюда, сэр. – Служанка ведет его в каморку, спрятавшуюся под богато декорированной главной лестницей Хертмор-коттеджа (нелепое название для столь роскошного дома). Там он видит на стенке телефон, а на столе – ожидающий его наушник.
Он садится на стул, прижимает наушник к уху, а микрофон – ко рту.
– Алло, – произносит он, дождавшись, когда дверь за служанкой закроется. Ему ненавистна нерешительность, которую он слышит в своем голосе. Ведь сильный характер – это как раз то, что Нэнси ценит в нем превыше всего.
– Прошу извинить меня, сэр. Это Шарлотта Фишер.
Какого дьявола возомнила Шарлотта, что посмела звонить ему сюда? Да, он доверил ей информацию о Хертмор-коттедже, но снабдил свои слова строжайшими наказами. В последние месяцы он из кожи вон лез в борьбе за расположение семейной гувернантки-секретаря, считая, что оно обеспечит плавный, как он надеется, переходный период, но сейчас он не намерен с ней миндальничать и даже не пытается скрыть свой гнев. И к чертям последствия!
– Шарлотта! Я полагал, что дал тебе исчерпывающие инструкции: не звонить сюда ни в коем случае. Только при чрезвычайнейших обстоятельствах.
– Понимаете, полковник… – Она запнулась. – Я сейчас в Стайлзе, рядом со мной стоит констебль Робертс.
Шарлотта умолкла. Она что же, в самом деле думает, что такого объяснения достаточно? Мол, в его доме полицейский – и это всё? Что она хочет от него услышать? Она ждет, когда он заговорит, и в этой тишине его охватывает ужас. Он не может подобрать слова. Что ей известно? А главное – что известно констеблю? Любое слово может захлопнуть капкан.
– Сэр, – произносит она, не дождавшись ответа. – Думаю, обстоятельства вполне можно считать чрезвычайными. Ваша жена исчезла.
Глава 3
Рукопись
12 октября 1912 г.
Агбрук-хаус, Девон, Англия
Когда стало окончательно ясно, что звучит музыка Берлина, среди публики прокатился вздох удивления. Гости постарше стояли неуверенные, насколько пристойным будет танец под такую модную мелодию, а мой визави без всяких раздумий повлек меня к танцевальной части зала. Там он сразу же выбрал откровенный уанстеп, и остальная молодежь вскоре последовала нашему примеру.
Причудливые фигуры танца держат партнеров на некотором расстоянии друг от друга, но наши тела оказались в опасной близости. Я уже почти жалела, что на мне не старомодное платье с броней корсета. Пытаясь создать хоть какой-то барьер – пусть даже вымышленный – между собой и этим напористым незнакомцем, я уставилась куда-то за его плечо. А он не отрывал взгляда от моего лица.
Обычно в танце мы с партнером непринужденно о чем-нибудь болтаем, но это был не тот случай. О чем говорить с таким кавалером? В итоге молчание нарушил он.
– Вы даже прелестнее, чем вас описывал Артур Гриффитс.
Трудно сказать, какая часть реплики изумила меня больше – то, что у нас с этим странным человеком есть общие знакомые, или что он имел дерзость назвать меня «прелестной», хотя мы даже не были формально представлены. В моем кругу существовали строгие неписаные нормы поведения, и пусть они в последние годы смягчились, но все равно позволять себе с места в карьер комментарии по поводу моей внешности было нарушением даже самых либеральных правил. Будь я честна сама с собой, то призналась бы себе, что его открытость показалась глотком свежего воздуха, но девушкам вроде меня не полагалось любить прямоту. Он оставил мне только два варианта: или, топнув ногой в ответ, оставить наглеца, или полностью игнорировать его слова. Учитывая, что этот человек, несмотря на всю его бестактность, меня заинтриговал, я выбрала второе и благосклонно спросила:
– Вы знакомы с Артуром Гриффитсом?
Это сын местного викария.
– Да, мы оба служим в полевой артиллерии, сейчас расквартированы в эксетерском гарнизоне. Узнав, что служебные обязанности не позволяют ему сегодня здесь присутствовать, он попросил меня прийти вместо него и приглядеть за вами.
Ладно, это кое-что объясняет, подумала я. Встретив его взгляд, я обнаружила, что глаза у него – удивительные, светло-голубые.
– Почему вы сразу не рассказали?
– Не знал, что это нужно.
Я не стала констатировать очевидные вещи – что любой джентльмен умеет правильно представляться, упоминая при этом общих знакомых. Вместо этого я пыталась быстро придумать вежливый ответ.
– Он неплохой парень, – в итоге сказала я.
– Вы хорошо знакомы с Артуром?
– Не очень. Но он славный. Я познакомилась с ним, когда гостила у Мэтьюсов в Торп-Арч-холле, в Йоркшире, и мы поладили.
Мой кавалер – который до сих так и не назвал своего имени, – ничего не ответил. Молчание томило меня, и я разговорилась.
– Он неплохо танцует.
– Похоже, вы разочарованы, что вместо него здесь я.
Я решила проверить, получится ли у меня приподнять настроение у этого молодого человека.
– Что ж, сэр, это наш первый танец. И коль скоро вы избавили меня от бальной книжки, у вас пока есть шанс станцевать еще раз и показать мне ваше мастерство.
Он рассмеялся глубоким бархатным смехом. Мы кружились по залу мимо знакомых лиц Уилфредов и Синклеров, и я хохотала вместе с ним, чувствуя себя не такой, как все они. Свободнее. Живее.
– Именно это я и намереваюсь сделать, – сказал он.
– Чем вы занимаетесь в Эксетере как офицер? – осмелев, спросила я.
– Летаю.
Я на миг застыла. В те времена все с ума сходили при мысли о полетах, а тут – пожалуйста, я танцую с живым авиатором! У меня дух перехватило от восторга!
– Летаете?
Его щеки вспыхнули, это было заметно даже при тусклом освещении зала.
– М-м, на самом деле в настоящий момент мое занятие – артиллерия, при том что я – 245-й профессиональный авиатор Британии. Правда, уже скоро я перейду в Королевский летный корпус, который сейчас формируется. – При этих словах его грудь, и без того широкая, стала еще шире.
– И каково это – летать в небе?
Впервые за все время он оторвал взгляд от меня и устремил его на покрытый фресками потолок, словно там, в этих фальшивых небесах с херувимами, он сможет вновь пережить нечто и впрямь настоящее.
– Странное и пьянящее чувство – быть почти у самых облаков и глядеть на маленький мир внизу. Но и довольно пугающее.
– Не могу даже представить. Но хотела бы попробовать, – хихикнула я.
Взгляд его голубых глаз омрачился, а голос посерьезнел.
– Я решил летать не ради острых ощущений, мисс Миллер. Случись война – а ее, по моему убеждению, не миновать, – аэропланы приобретут первостепенное значение. Я собираюсь стать неотъемлемой частью боевых действий, важным винтиком гигантской военной машины. Само собой, я сделаю все, чтобы помочь Англии, но и рассчитываю извлечь из этого пользу для своей будущей карьеры после войны, когда авиация станет важной частью нашей экономики.
Его воодушевление и решительный взгляд на вещи не оставили меня равнодушной. Ни дома в Девоне, ни в Египте мне не доводилось встречаться с такими мужчинами, как он. Я с трудом дышала – и не только от резвого темпа уанстепа.
Прозвучали финальные ноты «Рэгтайм-оркестра», и, остановившись, я попыталась вывернуться из его рук, но тут он потянулся к моей ладони.
– Останьтесь пока здесь. Вы же сами сказали, что бальной книжки у вас больше нет. Вы свободны.
Я стояла в нерешительности. Танцевать с ним, попытаться разгадать тайну этого необычного человека – этого мне хотелось больше всего на свете. Но в моей голове звучали выговоры мамочки: мол, если девушка – особенно девушка уже ангажированная – танцует с джентльменом два танца подряд, то подает ему тем самым компрометирующий ее сигнал. За свои тревоги мне хотелось получить что-нибудь взамен.
– При одном условии, – сказала я.
– Все что угодно, любое условие, мисс Миллер.
– Вы скажете, как вас зовут.
Он вновь вспыхнул, осознав, что при всех своих геройских жестах забыл об азах протокола. Отвесив глубокий поклон, он представился:
– Очень приятно познакомиться с вами, мисс Миллер. Я – лейтенант Арчибальд Кристи.
Глава 4
Исчезновение. День первый
Суббота, 4 декабря 1926 г.
Хертмор-коттедж, Годалминг, Англия,
и Стайлз, Саннингдейл, Англия
– Все в порядке? – спрашивает Сэм, когда Арчи возвращается в столовую.
Он уже соорудил в голове ответ на этот неизбежный вопрос, но все равно отвечает с запинкой, когда приходит пора произнести слова вслух. Ложь никогда не давалась ему легко, хотя в последнее время обстоятельства не жалели для него возможностей попрактиковаться.
– Это, м-м-м, моя мать. Боюсь, она заболела.
Он не успевает перейти к дальнейшим пояснениям, как Мадж потрясенно охает.
– Доктор говорит, ничего серьезного, – успокаивает он ее, подняв руку. – Но она хочет меня видеть. Что поделать?
– Сыновий долг и все такое, – кивает Сэм.
– Ну что ж, если ничего серьезного, то, может, одолжишь нам Нэнси до обеда? – спрашивает Мадж, оправившись от тревог за здоровье матери Арчи и бросая жеманный взгляд на подругу. – Мы с Сэмом с удовольствием подержали бы ее в плену на пару партий в вист.
– Не вижу препятствий, – отвечает Арчи, одаривая Мадж и затем Нэнси своим лучшим подобием улыбки. Нэнси – она такая милая, такая покладистая, такая прелестная в своем бледно-голубом платьице – заслуживает того, чтобы весело и беззаботно провести день с подругой.
– Сможешь вернуться к ужину? – спрашивает Сэм, и Арчи физически ощущает на себе весь груз разочарования Джеймсов. Они столь любезно спланировали этот уик-энд, а он испортил их жест. Причем такой жест, которого от других людей едва ли можно ожидать.
– Я позвоню и сообщу, будет ли такая возможность. Если нет… – Он внезапно замолкает, не зная, что сказать. Он понятия не имеет, что ждет его в Стайлзе, что известно полиции, и не может планировать разные непредвиденные обстоятельства. Честно говоря, об этих обстоятельствах он даже думать не решается.
– Не волнуйся, старина, – приходит на выручку Сэм. – Если вечером ничего не получится, мы отвезем Нэнси домой.
Исполненный благодарности, Арчи огибает стол, чтобы пожать другу руку. В тот самый миг, когда их ладони встречаются, раздается стук в дверь.
– Как, опять? Вот чертова прислуга! – ворчит Сэм. – Что на этот раз? – кричит он.
– Тут у дверей полицейский, сэр, – отвечает служанка через скважину.
Арчи становится дурно. Он знает – или думает, что знает, – зачем стоит полицейский у дверей Джеймсов.
– Что?! – Сообщи служанка Сэму, что его любимая гончая вдруг сделалась пуделем, едва ли он имел бы более ошеломленный вид. Полиция существует, чтобы разбираться с драками среди работяг, а не стучать в двери загородных особняков.
– Да, сэр, офицер из полиции, сэр. Он ищет полковника.
– Это еще зачем?
– Он не говорит, сэр. Только твердит, что ему нужен полковник.
Унижение от того, что за ним явился полицейский – ведь это разоблачает его выдумку о здоровье матери, – затмевает тревоги по поводу самого факта. Что теперь думают о нем Мадж с Сэмом? Как он все это объяснит? И им, и Нэнси.
На дороге его «Деляж» слегка заносит из-за попавшего под колесо камня, и он на время теряет из виду полицейскую машину, за которой должен следовать. Этот недолгий отрыв от полиции роняет в его душу семя безрассудства. А что, если он просто уедет, уклонится от того, что ожидает его в Стайлзе? Сможет ли полиция его догнать?
Нет, он встанет перед лицом возмездия бесстрашно, как подобает мужчине. И не важно, как другие будут судить его действия, но он ни за что не желает выглядеть человеком, который манкирует своим долгом, бежит от своих ошибок.
Вслед за полицией он сворачивает на знакомую дорожку, ведущую к дому. Пыль из-под колес полицейской машины на миг закрывает поле зрения, и когда видимость возвращается, перед ним возникают острые тюдоровские крыши Стайлза, производящие на него почти столь же сильное впечатление, как и в тот день, когда он увидел их впервые. Сколько всего изменилось с тех пор, – думает он и гонит прочь эти воспоминания.
Арчи сознает, что ему нужно как-то перехватить инициативу. Пожалуй, следует дать понять, что он – полноправный хозяин Стайлза, и вести себя соответственно. Поэтому он выходит из «Деляжа», не дожидаясь полицейских. Твердо прошагав мимо других служебных машин, припаркованных у Стайлза на главной подъездной дорожке, он направляется прямиком к приоткрытой парадной двери и распахивает ее. Внутри он с удивлением обнаруживает, что никто из офицеров в черной форме, собравшихся на кухне, словно рой смертоносных пчел вокруг матки, его не замечает. Арчи понимает, что ему выдался исключительный шанс оценить ситуацию, прежде чем придется говорить.
Он осматривает длинный стол красного дерева вдоль правой стены прихожей, проверяя, не лежат ли на серебряном подносе чьи-нибудь визитные карточки. Сам поднос пуст, но есть кое-что необычное. Из-под него виднеется уголок конверта – характерная кремовая бумага жены.
Арчи бросает взгляд на полицейских, внимающих громкому, но в то же время странным образом приглушенному голосу невидимого человека (несомненно, шефа), и осторожно выдергивает конверт. Затем, стараясь ступать как можно мягче, он прокрадывается к себе в кабинет и тихонько притворяет за собой дверь.
Там он хватает канцелярский нож с ручкой из слоновой кости и вскрывает конверт. Со сложенного листка бумаги на него выпрыгивают остроконечные буквы – размашистый почерк жены. Время сильно поджимает, но на то, чтобы пробежать глазами весь текст, требуется больше пары секунд. Закончив, он отрывает взгляд от письма и чувствует, что, пробудившись от легкой дремы, попал в кошмарный сон. Когда и как, черт побери, она умудрилась это написать – не в смысле откуда у нее время, а в смысле откуда у нее такая дальновидность, такая проницательность, такая упорная расчетливость?
Арчи кажется, будто и без того узкий кабинет сжимается вокруг него, и ощущает удушье. Но он понимает, что надо действовать. Из письма очевидно, что это не он придумал некий план, а наоборот, сам – не более чем объект чужого замысла, загнанный в лабиринт, откуда необходимо отыскать выход. Швырнув письмо на стол, он принимается шагать по комнате, которая на глазах становится мрачнее из-за надвигающейся грозы. Во имя всего святого, что же ему делать?!
В одном он уверен. Да, он готов принять кару, но сам вручать ключи тюремщику тоже не собирается. Это письмо не должен увидеть никто. Подойдя к камину, он бросает послание вместе с конвертом в пламя и смотрит, как сгорают слова Агаты.
