Мари Князева
Дикарь

Полная версия

Глава 1. Тайный сговор отцов

У микрофона доктор биологических наук, профессор кафедры антропологии биологического факультета Московского Государственного Университета имени Ломоносова, Лев Алексеевич Виноградов (далее – просто Лев Алексеевич)

Мы не виделись и не созванивались с Ильёй Петровичем уже несколько лет – с тех самых пор, как он внезапно и скоропостижно вышел на пенсию, оставив официальную научную деятельность в прошлом, по неясной мне причине. Блестящий учёный-практик, внёсший неоценимый вклад в этнографию малых народов Сибири, проведший в научных экспедициях почти безвылазно около тридцати лет, вдруг потерял интерес к делу всей жизни и тихо одиноко зажил в однокомнатной квартире на окраине Москвы. Я подозревал, что он вряд ли мог совсем забросить свои изыскания, которые в какой-то момент превращаются для истинного учёного (каким, несомненно, и являлся мой добрый друг) в насущную потребность, и, скорее всего, занимается теоретической работой, что называется, "в стол", но не знал этого наверняка.

Признаюсь, я винил себя в том, что, живя в одном городе, мы совсем не поддерживаем связь, хотя прежде любили вместе проводить время в прекрасных, насыщенных научных дискуссиях, обмениваясь новыми знаниями и разрабатываемыми теориями. Я запомнил Илью как человека с на редкость живым, открытым новому умом и ясным разумом. И, конечно, правила хорошего тона требовали сначала восстановить добрые отношения при помощи бескорыстного общения, а затем уже обращаться к человеку с просьбой, но дело моё не требовало отлагательств.

В действительности, придуманный мной план отнюдь не казался мне блестящим. Скажу прямо, я намеревался втянуть былого товарища в весьма сомнительную авантюру, но дело в том, что судьба поставила меня в отчаянное положение, из которого я не видел ни одного разумного выхода, и приходилось пользоваться абсолютно ненаучными, можно сказать – древними кустарными методами. Без каких-либо гарантий и с возможным попаданием в щекотливое положение. Но что остаётся несчастному одинокому отцу, когда речь идёт о счастье его единственной и горячо любимой дочери? Одним словом, я позвонил Илье и попросил его о встрече.

Он был весьма удивлён моим приглашением, но согласился легко, а когда мы увиделись, то после неловкого приветствия и буквально минутного замешательства, быстро отыскали тему для разговора и пробеседовали добрых два часа почти без пауз.

Илья рассказал, что в самом деле разрабатывает одну занятную теорию о глубоких культурных связях народностей Горного Алтая, и даже поделился некоторыми теоретическими выкладками.

– Весьма интересно, весьма, друг мой! – похвалил я его и предложил выступить с докладом на осенней конференции по антропологии и этнологии в Новосибирске, но он наотрез отказался, заявив, что материал ещё слишком сырой.

Решив, что какой-никакой мостик между нами построен и лучшего момента мне не дождаться, я приступил к делу:

– Должен признаться, Илья, что, пригласив тебя, помимо дружеского интереса, я испытывал потребность попросить тебя об одной… хм… услуге.

– В самом деле! – усмехнулся он. – Что ж, это очень интересно… право, если я чем-то могу тебе помочь, буду очень рад. Честное слово, Лев, я давно и твёрдо считаю себя твоим должником и совсем не забыл, как ты помогал мне на моём непростом исследовательском пути.

Я действительно прежде часто поддерживал Илью на научных заседаниях и совещаниях по поводу выделяемых грантов, но, разумеется, делал это не столько из дружеских чувств, сколько из уверенности в научных талантах и бесподобном чутье коллеги.

– О, это абсолютно неправомерно, друг мой! Если я в чём-то был тебе полезен в прежние времена, то это можно назвать моим посильным вкладом в науку, но никак не твоим долгом мне. Ни в коем случае не рассматривай мою просьбу как свою обязанность, но если вдруг она тебя не затруднит…

Мы с ним расшаркивались ещё несколько минут и в конце концов пришли к обоюдному заключению, что брат учёный всегда поддержит и сделает всё возможное для другого брата, даже если речь не идёт о деятельности на поприще науки.

– Скажи мне, как поживает твой единственный сын? – заговорил я наконец о сути.

Илья стрельнул в меня слегка нахмуренным взглядом:

– Тимур? О… прекрасно, у него всё прекрасно… – но озабоченный тон отца выдавал его истинные чувства: беспокойство, тревогу.

– Он женат? – не стал я ходить вокруг да около.

– Нет, – Илья устало качнул головой и испустил вздох сожаления, а после небольшой паузы добавил: – Это очень печалит меня, Лев, но винить некого, кроме себя самого.

– Винить? – непонимающе, даже возмущённо переспросил я. – Почему ты считаешь себя виноватым?!

– Ты ведь знаешь, как он провёл детство и юность. В совершенно диких условиях, слоняясь вслед за мной по горным аулам, и без женской ласки… Вот и вырос мой Тимур… как бы это сказать… несколько диковатым.

Каюсь, я не поверил ему:

– Ты преувеличиваешь! Он оставил тебя и вернулся в большой мир двенадцать лет назад. Неужели за это время общество не сделало из него более или менее приличного человека?

Илья снова вздохнул:

– Боюсь, что первые восемнадцать лет жизни человека играют более важную роль, чем последующие пятьдесят. Кому как не тебе это понимать.

Я упрямо не желал признавать, что моя последняя надежда, мой отчаянный план невыполним:

– И всё-таки. В конце концов, Тимур жил и воспитывался среди людей и с крайне интеллигентным отцом… Он ведь и университет окончил?

– Бросил на третьем курсе. Сказал, что там не учат ничему полезному, чего бы он ещё не знал.

– Бизнесом занимается…

– Да, к счастью, в этой области он смог реализоваться полностью – компания процветает. Но это не избавило Тимура от одиночества.

– Извини, но я не совсем понимаю – в чём же загвоздка?

Илья принялся объяснять:

– Тимур на редкость прямолинеен, не выносит никакой лжи, лицемерия и притворства. Те женщины, которых он встречал на своём пути, или пугались его странноватых манер, или желали извлечь из общения материальную выгоду, и это страшно его бесило. В конце концов, он разочаровался в наших цивилизованных барышнях, замкнулся и заперся на своей усадьбе. Кажется, с ним живёт какая-то женщина, но… это всё несерьёзно. Жениться он не намерен.

Я мечтательно усмехнулся, одновременно не выпуская из виду цель, но и оставаясь при этом искренним:

– А помнишь, как мы мечтали, когда родилась моя Ника, что они поженятся, когда вырастут..?

Илья усмехнулся намного более разочарованно, чем я:

– Разве что в шутку! Помилуй, нынче ведь не Средневековье, чтобы женить детей по воле родителей… – немного помолчав, он осторожно уточнил: – А что, Вероника Львовна тоже ещё не замужем?

Пришла моя очередь насупиться:

– Пока нет. Но намерения имеет.

– И попросила тебя помочь в выборе жениха? – Илья изумлённо приподнял кустистые седые брови.

– Если бы! – совершенно неинтеллигентно фыркнул я. – К сожалению, нет. И даже советы несчастного старого отца слушать не желает!

– В твоём возрасте и при твоём здоровье называть себя старым – это кокетство, Лев! – пожурил меня Илья с усмешкой. – А что касается авторитета отца, есть особая ирония судьбы в том, как к нам с тобой прислушивается целое научное сообщество и абсолютно игнорируют дети…

В его словах мне почудилось глубокое понимание и сочувствие – я буквально растрогался, осознав, как похожи мы в вопросах воспитания наших чад.

– Ты знаешь, всё, вроде бы, не так плохо, – принялся жаловаться я, вдаваясь в подробности. – Меня не игнорируют, со мной спорят, и уважительно, не хотят открытой ссоры, но… – я развёл руками. – Этот её кандидат… Называй это как хочешь: моей интуицией, моим знанием людей, жизненным опытом в целом – но я не могу его принять. Никак. Душа рвётся от одной мысли, что он заберёт и увезёт её… мою Веронику.

– Рано или поздно, это случится, Лев. Однажды она выйдет замуж, не за этого так за другого, и уедет от тебя.

– Да кто же спорит, Илья! Я это прекрасно понимаю и совершенно готов: как-никак, Нике 24 – было время подготовиться. Но этот итальяшка, чёрт его раздери…

– В самом деле! Итальянец? Наш коллега?

Я безнадёжно махнул рукой:

– Какое там! Непонятно кто, торгаш какой-то. Ника так и не смогла мне внятно объяснить, чем он занимается… Но богат – это факт. Швыряется деньгами так, словно у него их куры не клюют.

– В чём же проблема, Лев? Почему ты не веришь, что он сможет составить счастье твоей дочери?

– Не сможет. Уверен. Объяснить полностью не смогу, только какие-то обрывочные факты. Менталитет, например. Не мне тебе объяснять, насколько разные у нас культуры. Итальянцы – они… их всегда и везде слишком много. Они шумят, орут, машут руками, как сумасшедшие. Они вспыльчивые и излишне эмоциональные, а этот ещё и беспардонный. Сразу стал меня папой называть… ты знаешь, я не терплю фамильярностей от малознакомых людей. И разговаривает со мной так, будто я старый, ничего не понимающий дурак. Я, представляешь?! Уверен, что у него не больше девяти классов образования, по нашей системе, да и те на сплошные двойки. А ещё он значительно старше Ники – ему явно под сорок. Он молодится, носит какие-то нелепые костюмы, но возраст так легко не спрячешь… Короче, сплошное недоразумение, а не зять. И, разумеется, он намерен увезти Нику к себе в Италию. Как она там будет, бедняжка – не представляю. Языка не знает, совсем одна с этим… прощелыгой!

– Ника не говорит по-итальянски? – удивился Илья. – Как же она с женихом общается?

– Учит, – бросил я нехотя. – А он что-то там по-английски знает… но даже по сравнению со мной – чисто символически.

– Чудеса, – покачал головой мой старый товарищ. – И как ты намерен решать эту проблему?

Я потупился, ощущая лёгкое, непривычное для себя смущение.

Глава 2. Моё большое итальянское счастье

У микрофона дочь профессора антрополога, спортивная журналистка Вероника Львовна Виноградова (далее – Вероника)

Это было совершенно не в моём характере – так бесшабашно влюбиться в малознакомого мужчину намного старше меня и почти не говорящего на понятном мне языке. При том, что более или менее знала я их целых три: русский, английский и немецкий. Батюшка настоял. Сказал, каждая приличная, уважающая себя профессорская дочка должна говорить не менее, чем на трёх языках – иначе бросит тень на венценосного родителя. Поэтому, помимо музыкалки и секции тенниса, я всё детство ходила в языковую школу, да не абы какую, а самую лучшую – разумеется, на другом конце Москвы. В метро пристрастилась к чтению. К сожалению отца профессора, не бог весть какое интеллектуальное это было чтение. Думаю, он простил бы мне Лема и Стругацких, а может, даже и Агату Кристи, но Булычёв, Лукъяненко и Акунин – это было уже за гранью добра и зла…

Ну, в общем, вы поняли, что у нас с папой и прежде случались разногласия. Нет, вы не подумайте, батюшку я люблю всем сердцем, и всю свою сознательную жизнь стараюсь быть хорошей послушной девочкой, но побороть мамины мятежные гены порой бывает очень сложно. Да, она вышла в своё время за "занудного очкарика" и всю оставшуюся жизнь, до трагической гибели несколько лет назад, любила его и хранила ему верность, но во всём остальном это была на редкость свободолюбивая натура. Боюсь, что эта черта передалась и мне. Для начала, я не пошла в науку, хотя папа разве только физическое насилие не использовал в попытках убедить, что мой живой ум будто самой природой создан для удивительных научных открытий. Например, в детстве я на собственном опыте убедилась, что нельзя ставить керамический салатник на газовую плиту и греть в нём картошку. Расколется. Что жуки и бабочки не могут жить ни в закрытых банках, ни в спичечных коробках, а неизменно погибают там. Что нельзя стягивать с ёлки игрушки и гирлянды – она падает. Каждый раз, сколько ни стягивай. И так далее и тому подобное.

Папа был против моего поступления на журналиста (что это за наука такая – журналистика?!), но надо отдать ему должное, вставать в позу не стал. А вот с Витторио вышло совсем другое…

Пару месяцев назад я со своей подругой и тренером Лерой отправилась в двухнедельный отпуск в Римини. Нам хотелось отведать чего-нибудь необычного, но при этом не превращать отдых в забег по достопримечательностям, а дать себе возможность отлежаться на шезлонге под нежные звуки морского прибоя. Итальянский курорт оказался тем самым сочетанием красоты исторических и художественных ценностей и восхитительного, расслабляющего, животворящего безделья с бокалом коктейля на большом белоснежном песочном пляже. А если совсем лениво – то у бассейна.

В первый вечер мы не стали посещать бар, так как очень устали с дороги, а утром я, по своей московской привычке, подскочила в шесть. Уточню, это в Москве было шесть, а тут, в Италии, ещё на час меньше. Дабы не будить сладко посапывающую подругу, я натянула лёгкую тунику и выскользнула из номера. Ещё вчера вечером, проводя беглую экскурсию по отелю, администратор показала нам просторную террасу на третьем этаже с белоснежными мягкими диванчиками и видом на море. Туда-то я и направила свои стопы, чтобы насладиться ранним итальянским утром в одиночестве. Но ошиблась. В деревянном кресле, обложенный подушками, сидел и курил мужчина довольно приятной наружности. Скорее всего, местный – об этом свидетельствовал южный тип внешности: смуглая кожа и чёрные, как смоль, вьющиеся волосы. Он не был молод, но и не стар, я бы даже не назвала его возраст средним – это было бы явным преувеличением. Крепкую мускулистую фигуру подчёркивал светлый костюм – кремовые брюки и белая рубашка поло, красиво натянутая на бицепсах. Печальные карие глаза задумчиво смотрели на горизонт – туда, где из мутной дымки, захватившей пространство между небом и большой водой, медленно, величаво поднималось дневное светило.

– Mi scusi, – извинилась я по-итальянски, но на этом мои познания в местной вежливости заканчивались и пришлось продолжить по-английски: – Я вас побеспокоила?

Незнакомец медленно повернулся. Не без интереса, оценивающе посмотрел на меня и медленно покачал головой, а потом сделал приглашающий жест в сторону одного из диванчиков.

– Bella donna, – сказал он низким, хрипловатым голосом, пробирающим до костей. – No disturbare (ит. «Красивая женщина – никакого беспокойства»).

У меня в буквальном смысле подкосились ноги. О его голосе можно было бы написать поэму, но я, как назло, потеряла дар речи и даже передвигалась с трудом. Правда, спеть ему оду мне бы в любом случае не удалось: мужчина явно не говорил по-английски, а я крайне слаба в итальянском. Поэтому просто скромно опустилась на предложенное мне место и так же, как мой случайный визави, уставилась на восходящее солнце, время от времени непроизвольно соскальзывая взглядом на незнакомца – очень уж он был хорош. Какое-то невероятное сочетание мужественной красоты, силы и спокойствия, от созерцания и даже просто ощущения которой всё внутри дрожит глубинной, неодолимой тягой.

Тогда у меня и в мыслях не было заводить на отдыхе курортный роман.

Я пару месяцев как рассталась с женихом – одним из аспирантов моего отца – очень перспективным во всех отношениях молодым человеком. Ума у Владика была целая палата. Он преподавал на биологическом факультете, писал кандидатскую и был настолько положительным, правильным, хорошим мальчиком, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Долгое время Влад оказывал мне знаки внимания, то приближаясь, то отходя в сторону, когда я начинала встречаться с другими. Со времени нашего знакомства и до начала отношений прошло несколько лет, и, насколько мне известно, всё это время он был одинок. После очередного разочарования в любви я как-то согласилась сходить с ним на свидание. Всё прошло вполне неплохо, мы даже поцеловались в конце – и закрутилось. Влад был бесконечно мил и романтичен. Через пару дней признался мне в любви, не скрывал своих серьёзных намерений, не жалел ни времени, ни сил, ни денег на ухаживания за мной. Папа очень его поддерживал и вёл среди меня активную агитацию за своего подопечного…

А я? Что же я? До глупости сложный вопрос. Влад нравился мне, в целом. Он был симпатичным, начитанным, высоким (это важно для меня, ведь мой рост выше среднего, а рядом с коротышкой я бы чувствовала себя неловко). Но… – я иногда по полночи не могла уснуть из-за этого дурацкого НО. Чего мне в нём не хватало? Трудно ответить… Может, вот этой неприкрытой откровенной мужественности? Влад не отличался атлетическим телосложением, у него не было ни времени, ни желания посещать тренажёрный зал. Также не возьмусь утверждать, а только предположу, что его слепое обожание и готовность в любую минуту, условно говоря, лечь мне под ноги, чтоб я не намочила туфельки, теоретически должно было радовать и умилять меня, а на практике – роняло Влада в моих глазах. Вот такая извращённая женская логика…

Ну, и последний пункт, который вовсе не стоял последним в моём списке мужской привлекательности – это чувство юмора. Вот не поверите, но однажды у меня был парень, с которым я встречалась только из-за этого самого пресловутого чувства. Я читала об этом где-то, мол, через него проявляется интеллект человека, а тот, в свою очередь, показывает, насколько объект привлекателен в качестве потенциального отца совместного потомства. Но интеллект у Влада, если сравнивать его с моим, был чем-то вроде небоскрёба в Москва-сити рядом с покосившейся деревянной хибаркой в заброшенной деревне. Честное слово, я не вру и не принижаю себя! Ни за что бы я не назвала себя тупой или неэрудированной, но в голове моего молодого человека действительно помещался суперкомпьютер, подключённый к масштабным базам данных обо всём на свете. А вот шутить он не умел. Катастрофически. И при этом постоянно пытался. Может быть, у нас в отношениях всё было бы намного лучше, если бы только Влад перестал это делать, но мне никак не удавалось заставить его. Пару раз я намекнула, что его "перлы" вынуждают меня краснеть в компании знакомых – он просто обиделся, считая меня необъективной (а может быть, недостаточно образованной, чтобы понять всю комичность его анекдотов), и продолжил. Я бесконечно корила себя за этот снобизм, но всякий раз, как Влад "морозил" очередную глупость, считая её остроумной шуткой, у меня внутри падало всё: восхищение, возбуждение, тяга к почти идеальному молодому человеку. Папа часто говорил, что лучшего мужа мне не найти, а я только тайно вздыхала и сжималась в комочек от мысли, что, если выйду за него, стану всю оставшуюся жизнь мучиться от невозможности полюбить его так, как он меня. Это ведь нечестно…

Время шло, мы с Владом пробыли вместе год. В целом, он был мне симпатичен, иногда я даже казалась себе влюблённой. Мы часто ходили вместе в кино и театр, ужинали в ресторанах, он любил делать мне подарки, и хоть я совсем не жадна до них, было приятно, что он всегда при выборе ориентируется на мои потребности и предпочтения, а не дарит какую-то ерунду, которой, по его мнению, должна желать женщина. И когда мы долгое время не виделись, я всегда начинала скучать по нему. В постели у нас тоже всё было неплохо. Возможно, мне не хватало некоего доминирования с его стороны, но тогда я ещё об этом не знала…

Дело начало клониться к свадьбе. При том уровне давления, которое оказывали на меня все окружающие (решительно все, даже подруги: как ты можешь не хотеть замуж за такого внимательного и умного мужчину?!) я просто не смогла отказать Владу. Он смотрел на меня с такой любовью и надеждой, а я понимала, что он – замечательный и будет заботиться обо мне всю жизнь… в общем, я согласилась и мы отправились в небольшое совместное путешествие, чтобы отметить помолвку – поехали в Питер на майские праздники. Провели вместе неразлучно четыре дня. Потом я заперлась в своей комнате на сутки и проревела их почти беспрерывно. А затем вышла из добровольного заточения и бросила Влада. Разорвала помолвку и наши отношения. За тот короткий отпуск я поняла, что не смогу с ним жить. Я плакала, потому что меня раздирали на части внутренние противоречия: как можно не ценить, не любить его? Но ведь я НЕ МОГУ! Ну что мне с собой поделать?! Папа был буквально убит новостью, но со временем смирился, понимая, что насильно Влад мне мил не будет.

Долгое время я пребывала в эмоциональном раздрае, и эта поездка оказалась как нельзя кстати. Встряхнуться, сменить обстановку, снять напряжение… Но ни о каком увлечении фактурным иностранцем не могло быть и речи: я ещё не совсем выздоровела душой и сердцем. Поэтому любовалась на незнакомого итальянца скорее как на произведение искусства – картину или скульптуру – и восхищалась исключительно с наблюдательской точки зрения. Да, красивая фигура и интересное лицо. Да, проникающий в душу (или, скорее, тело?) голос – низкий, соблазнительный. Да, экзотический флёр иностранца, говорящего на чужом, непонятном и оттого завораживающем языке. Но это всё чужое, наверняка кому-то принадлежит и меня не касается.

В то раннее утро между мной и незнакомцем больше не было сказано ни слова, кроме скупого прощания, когда он тяжело, словно нехотя, поднялся из удобного мягкого кресла и проследовал к выходу с террасы. Я ответила тем же коротким:

– Ciao (ит. «До свидания»).

И очень быстро забыла о нём. В том смысле, что меня не терзали воспоминания об этой романтической, но случайной встрече. Мы просидели на террасе вдвоём примерно полчаса. Напряжённая вначале из-за присутствия постороннего человека, я постепенно расслабилась, приняла удобную позу и сполна насладилась прекрасным видом, полной грудью вдыхая восхитительные свежие ароматы итальянского утра: моря и цветущих деревьев. Приглушённый шум волн долетал до нас в виде негромкого, успокаивающего, убаюкивающего шуршания – как же это не похоже на какофонию вечно куда-то спешащей Москвы! Если мне приходило в голову открыть окно в своей спальне в доме номер девять по проспекту Вернадского, то в него немедленно врывался резкий, агрессивный шум автомобильной дороги, невзирая на время суток и то, что окна нашей квартиры смотрели во двор. Я люблю столицу всем сердцем, потому что родилась и всю жизнь прожила в ней, но сейчас шёпот средиземноморского ветра в ветвях южноевропейских деревьев так упоительно ласкал мой усталый слух…

Когда я вернулась в номер, Лера ещё спала. Пришлось пренебречь её правом на утренний отдых и немного пошуметь душем. Не могу же я до обеда слоняться в таком неприкаянном виде… К счастью, когда я вернулась в комнату, подруга уже разлепила веки и на завтрак мы отправились вместе.

– И как ты приходишь на персоналки к семи утра? – удивлялась я ей.

– Оо, не спрашивай, – отмахнулась Лера. – Это моя боль…

Она работала в солидном фитнес-клубе недалеко от моего дома (там мы и познакомились), вела групповые занятия и немного – персональные тренировки. И, как назло её совиной натуре, все серьёзные клиенты предпочитали "отстреляться" перед работой, а это означало – до девяти утра. Приходилось бедной Лерочке выходить из дома в 6, а во сколько она вставала – и представить страшно.

Завтрак в отеле не оставлял желать лучшего: горячее, омлеты, бекон, яйца, свежие овощи, йогурт, мюсли, огромное количество десертов, джемов и свежайших фруктов… Несколько видов сыров и вкуснейших итальянских мясных деликатесов типа прошутто тоже присутствовали. Хлеб и булочки – разных сортов, тут же находился тостер. А про кофе можно песню сочинить. Я и раньше слышала от знакомых ценителей, что самый лучший кофе в мире варят итальянцы – и теперь пришлось убедиться в истинности этого утверждения.

– Милая моя, ты что, решила помереть от инфаркта в молодости? – покосилась на меня Лера, когда я притащила себе с бара третью подряд чашку капучино.

Сама она питалась варёными яйцами, цельнозерновым хлебом, овощами и водой.

– Но они такие маленькие и такие вкусные! – застонала я, поспешно припадая губами к гладкому фарфоровому краю.

– Ты ещё сахар туда положи! – фыркнула моя строгая тренерша.

– Уже!

– А, ну тогда насчёт инфаркта всё понятно: нет никакого смысла растягивать жизнь с толстой попой!

– Лерааа!

Она, конечно, шутила. Никакой толстой попы у меня не было, хотя я и на родине частенько баловалась капучино с сахаром. Ну ладно, может, моя попа и не похожа на орех, как Леркина, но я не ощущала этот факт как проблему вселенского масштаба.

– Это пока тебе за 30 не перевалило, – подзуживала она меня, но я стойко держала позиции и наотрез отказывалась сменить любимый кофейный напиток на смузи из сельдерея. Должны же быть у женщины какие-то слабости?

Правда, на этот вопрос у Леры тоже имелся фитнес-ответ: если уж баловать себя, то чем-то активным, жиросжигающим. Например, сексом. Моя подруга отнюдь не страдала маниакальным пристрастием к плотской любви и вовсе не меняла мужчин, как перчатки, но всё же была в этих вопросах несколько активнее меня.

После завтрака мы отправились на пляж, где пробыли до трёх часов – ровно на столько хватило плотного завтрака – а потом побрели искать место, чтобы пообедать. К нам несколько раз подходили познакомиться разные мужчины: от совсем молодых до почти стариков. Были среди них и местные аборигены, и другие иностранцы, а иногда даже русские. Заговаривали на разных языках, начиная английским разной степени ломаности и заканчивая итальянским – безумно красивым и чарующим, но, увы, совершенно непонятным. На некоторых активных представителей противоположного пола Лера заглядывалась с интересом, но, помня нашу договорённость, всех отгоняла прочь. Мы отдыхаем вместе. Вдвоём. Нам никто не нужен. Нет, разумеется, я не могла совсем запретить ей расслабляться и получать удовольствие – зря, что ли, она столько времени посвящает собственному телу? Невозможно было смотреть на мою полуобнажённую подругу без восхищённого придыхания. Её изящная рельефная фигура – примерно как у Мадонны в клипе "Hung up", только ещё моложе и грудастее – была словно создана для любования… ну, и трогания, конечно – мужчинами. Правда, к моему удивлению, на мои пышные формы местные парни пялились ничуть не меньше, чем на Леркины. Наверное, широкобёдрые северные женщины у итальянцев в чести… Ну, или вообще все женщины. Однако мы с подругой договорились, что при желании она будет осуществлять свои свободы ночью, пока я отдыхаю в номере. А день – мой. Не хочу валяться на пляже в одиночку – это отдаёт какой-то безысходностью.

На обед мы с Лерой заказали плов с мидиями и овощной салат. Моя подруга не особенно любила морепродукты, но обладала удивительной сверхспособностью жевать и переваривать любую дрянь (в смысле вкуса), если знала, что сочетание БЖУ в ней оптимальное.

После обеда возвращаться на пляж нам не захотелось, и мы пошли в отель – отдохнуть от солнца, связаться со своими соотечественниками, заценить итальянское телевидение.

Я набрала отца: вчера не звонила, отделалась сообщением – сегодня нужно было показаться. Увидев меня, папа снял очки и пальцами потёр усталые глаза, подёрнутые красной сеточкой капилляров. И только потом улыбнулся.

– Привет, папуля! – я сложила брови домиком, искренне сочувствуя родителю, который корпел за компьютером в душной Москве, тогда как мы с Леркой наслаждались курортным отдыхом. – Всё сидишь над своей конференцией?

– Да, надо много материалов подготовить. Привет, Никуся. Как вы там? Как прошёл первый день?

– Ну, ещё не прошёл, – пожала я плечом. – На пляже уже позагорали, но вечер-то только начинается. Планируем с Лерой завалиться в какой-нибудь бар…

Папа задумчиво, согласно покачал головой:

– Не пейте там много.

Я хихикнула:

– Да почему, пап? Когда же пить, если не в отпуске?

– Вот так как раз и портится отпуск.

Логично. Вот что значит учёный. Я смутилась:

– Ты прав. Ладно, не буду много пить. Пару бокалов мартини – и хватит.

– Умничка. Кремом от загара пользуешься?

Я закатила глаза:

– Паап!

– Ну а кто ещё о тебе побеспокоится?

Я растрогалась, чувствуя, как щиплет в горле.

– Спасибо, папуль, что заботишься обо мне. Целую.

– Пока.

Лера тоже как раз завершила разговор со своим лучшим другом Борисом. Весьма, кстати, интересный феномен. Молодой, симпатичный, вполне обеспеченный мужчина. Не гей. Но как Лерусик поместила его во френд-зону много лет назад, так он там и обитает, причём, похоже, неплохо себя чувствует. Почему он до сих пор не женился или хотя бы девушки не вытеснили Леру из его жизни – непонятно. Она утверждает, что они – родственные души и "никто её не понимает, как он" – но так обычно говорят про любовника или мужа, а тут – ни намёка на романтику. В общем, странные отношения, навроде тех, что были у Эммы и мистера Найтли в знаменитом романе Джейн Остин, но мы-то знаем, чем там дело кончилось*, вот и я относилась к дружбе Лерочки с Борей со здоровой долей скептицизма, но она только смеялась мне в лицо.

Воспользовавшись русским интернет-сервисом, мы выбрали неподалёку заведение с хорошими отзывами наших соотечественников и направили свои стопы туда.

*Роман известной английской писательницы Джейн Остин – "Эмма". Чем он кончился, спойлерить не буду. Роман интересный, рекомендую к прочтению, как и всё остальное у Джейн. Она – мой кумир.

***

В баре было шумно и многолюдно. Мы с Лерой взяли по бокалу шампанского и сели у стойки. Заметили нас быстро. Ещё бы, не заметить! Ну ладно я – платье, хоть и короткое, выше колен, но в целом довольно приличное – а вот моя подруга нацепила на себя свои фирменные микро-шорты. Такие, в которых даже часть попы видно. И её можно понять: такую попу грех прятать, но вот бедные итальянские (и прочих национальностей) мачо глаза сломали, стоило нам войти.

– Bella Donna! Babe! Poupee! (Красавица (ит.)! Детка (англ.)! Куколка (фр.)) – слышалось со всех сторон.

Лера ничуть не смущалась таким вниманием к своей персоне, а вот мне было не по себе. Я постаралась незаметно свинтить с линии огня, но мне этого не позволили: весело улыбающийся молодой человек, высокий и накачанный, в обтягивающей его выдающиеся грудные мышцы майке без рукавов, схватил меня за руку и потащил на танцпол. Видимо, решил не тратить время на конкурентную борьбу за Лерочку: слишком уж там много претендентов. Я пыталась вырвать руку и ретироваться, но захват был крепким, а на непривычных для меня шпильках я бы всё равно далеко не убежала.

Парень, улыбавшийся слишком жизнерадостно для человека, от которого явно пытаются отделаться, вдруг резко дёрнул меня на себя – так, что я чуть нос не разбила о его каменную грудную клетку – обхватил сильными руками за талию и принялся изображать нечто вроде чувственного танца. Я старалась оттолкнуть его и кричала: "Отпустите меня!" – на всех известных мне языках, но мои усилия пропали втуне.