Марина Белова
Счастливый билет неудачника
Глава 1
Мужчины, склонные к анализу, никогда женщин не понимали и вряд ли когда-нибудь поймут. Да и возможно ли это, если половина представительниц слабого пола, мечтая о знойном мачо, выбивается из сил, чтобы его заполучить, в итоге женит на себе, а потом заковывает в кандалы в виде домашних тапок, за несколько лет превращает бывший предмет своего обожания в подкаблучника, которого, судя по ситуации, называет ленивым котом, козлом или свиньей?
Но это лишь взгляд со стороны, причем с мужской стороны. Ведь женщина прекрасно помнит, каким он был, и вряд ли ей захочется, чтобы ее собственный мужчина бросал пламенные взгляды на кого-то еще и проверял, не потерял ли он способность очаровывать дамочек, которым подобный мачо еще не достался. Уж она-то позаботится о том, чтобы стереть из головы мужа воспоминания о прошлой жизни, полной мужских проказ. Она помнит – и слава богу! А что касается вышеупомянутых определений в его адрес, так слово, сказанное в сердцах, не считается оскорблением. Мало ли чем он ее из себя вывел.
Другая половина женщин, считают мужчины, идет иным путем – подбирает то, что само плывет в руки, и пытается дотянуть до общепринятого стандарта, чтобы подруги, которым не удалось пока получить вожделенного спутника жизни, только облизывались.
Ну как тут понять женщин? Выходят замуж – и начинают выворачивать мужчин наизнанку. Совсем как с цветом волос – брюнетки обесцвечиваются, чтобы стать блондинками, а блондинки красят волосы в цвет воронова крыла.
«Зачем? – недоумевают мужчины. – Нравится эдакий казанова, пользующийся спросом у женщин, мирись с его амурными похождениями. Пожалела слюнтяя и тряпку – неси свой крест и дальше. Не проще ли принять судьбу как есть?»
Оно-то, может быть, и проще, но женщин никогда не останавливали трудности. Почему не попробовать? Подобно скульпторам они отсекают все никчемное и вредное в гранитной мужской душе и пытаются воссоздать черты истинного семьянина, способного материально обеспечивать семью и быть преданным только ей одной и единственной – своей жене. Или, если достался второй вариант, придать серой личности немного шарма, приукрасить ее снаружи.
Увы, не у всех женщин получается достичь желаемого. По крайней мере, нашей подруге это не удалось.
– Вчера звонила Татьяна Карасева. Звала на день рождения мужа, – сообщила мне Алина. Голос у нее был немного растерянный, как будто она не знала, пригласила ли Карасева меня? Не обижусь ли я, если вдруг меня решили не звать на банкет? – А тебе она не звонила?
– Звонила, – успокоила я Алину. Как же без меня? – Спросила, свободен ли у меня пятничный вечер. Я еще подумала: «Надо же, в какой день Димка родился! Тринадцатое мая». А в этом году день рождения вообще на пятницу выпадает. Пятница и тринадцатое. Как в кино!
– Вот именно! Угораздило же ее выйти замуж за человека, родившегося в мае, да еще тринадцатого числа. Чего можно ждать от такого мужика?!
«Мы бы не постарались, не вышла бы», – с досадой подумала я о замужестве нашей общей подруги.
– И с чего это она надумала Димкин день рождения праздновать? – озадачилась Алина. – Никогда ведь не праздновала, а тут решила гостей созвать.
– Может, он наконец-то издал книгу своих стихов? – предположила я, не веря в сказанное. – Помнишь, он как-то говорил о сборнике?
– Да будет тебе! Он каждый раз о сборнике говорит! Да толку! Кто его возьмется издавать? Ты читала стихи?
Я кивнула – стихи были плохие.
– Димкины стихи никто читать не будет. По мне, так ему вообще ни за что браться не стоит. За что ни возьмется – пустая трата времени. Уж лучше бы просто лежал на диване – вреда меньше было бы.
О том, что Дима Рогожкин – неудачник, знали все. Впрочем, даже люди, впервые его видящие, через минуту уже понимали, что у мужчины с развязанными шнурками на обоих ботинках не может быть в жизни ничего хорошего. А жизнь сейчас знаете какая! Сцепив зубы и крепко сжав кулаки – только вперед! А разве с болтающимися шнурками далеко уйдешь?
А шнурки у Димки были развязаны всегда, сколько я его помню. Он ходил в одну со мной школу и был в ней своего рода достопримечательностью. Периодически к школе подъезжала карета «Скорой помощи», и Димку увозили. Хорошо, что тогда медицина была бесплатная. По сегодняшним временам больница травматологии давно бы уже выдала родителям Рогожкина дисконтную карту на спецобслуживание.
Ломалось у Димы все: руки, ноги, пальцы и ребра. Два раза он падал с лестницы, а потом неделями лежал с сотрясением мозга. Один раз в него случайно попали снежком, и Диму забрали в глазное отделение областной больницы, где он провалялся несколько месяцев. После ожога, случившегося на уроке химии, к опытам его не подпускали. Лабораторные работы он делал устно, стоял рядом с учительницей и все ей рассказывал: что надо смешать в колбе и что в ней после этого должно произойти. То же самое происходило на уроках физики. Зная о способностях Димы Рогожкина, физик Петр Сидорович даже свет в классе не разрешал ему включить. «Если и суждено тебе, Дима, удариться током, то только не в моем кабинете. Я сидеть в тюрьме не хочу. Давай дневник, я тебе так тройку поставлю».
Ни во дворе, ни в школе сверстники Рогожкина не обижали – боялись. Боялись, естественно, не Димкиной силы – силы у него отродясь не было, боялись, что в самый неподходящий момент у него что-нибудь треснет, хрустнет или оторвется. От Димки всего можно было ожидать. Увидев издалека Рогожкина, бабушки на лавочках вечно сокрушались: «Вот уж не повезло родителям. Не ребенок, а ходячая катастрофа. Как он до сих пор шею себе не сломал?»
Слава богу, шею он себе не ломал. В этом ему повезло. И в армию его не взяли. Разумеется, по состоянию здоровья. Кроме хронических колитов-гастритов, он имел на своем счету плоскостопие, с которым в те времена в армию не брали, переболел всеми детскими болезнями, а также успел неведомо где подцепить болезнь Боткина.
Вот таким был Дмитрий Рогожкин – не человек, а живая иллюстрация к «Большой медицинской энциклопедии».
После школы он поступил в педагогический институт. Поступил легко, потому что парней туда брали запросто. Учился так себе: ни хорошо ни плохо, но на стипендию вытягивал. А деньги ему нужны были как никому другому.
Дмитрий родился последним ребенком в семье Федора Рогожкина. До него одна за другой родились три девочки: Оля, Маша и Люба. Родители Димы пошли на очередную попытку и родили мальчика – Диму. А потом погиб отец. Рогожкины и так не богато жили, а после смерти отца и вовсе оказались за чертой бедности. Бывшая домохозяйка Лидия Рогожкина выбивалась из сил, работала на трех роботах, а в дом приносила копейки. Хорошо хоть девчонки помогали по хозяйству, смотрели за младшим братом, которого неприятности и болезни поджидали на каждом шагу.
Выросли Оля, Маша и Люба и решили, что хоть кто-то из их семьи должен получить высшее образование. Кто? Конечно, Димочка. Все равно он руками работать не сможет, так пусть хоть мозги напряжет – их-то не сломаешь. Так он оказался в пединституте, потом опять в школе, но уже в другом качестве – учителя русского языка и литературы.
И наверное, он бы до пенсии был холостяком, если бы в его жизни не появились мы: я и моя компаньонка Алина Блинова, а вместе с нами наша общая подруга Татьяна Карасева.
Татьяне срочно надо было выйти замуж, буквально в течение одного месяца. Освобождалось место переводчика в одной престижной фирме. Карасева подходила по всем критериям: профессиональна, общительна, привлекательна. Но было одно «но»: фирма брала на работу только замужних дам, а у Татьяны почему-то личная жизнь не складывалась.
– Девчонки, мне бы фиктивный брак подошел. Помогите, – попросила она. – Место уж больно хорошее. Такой шанс только раз выпадает. Нет ли у вас на примете кого-нибудь? Даже инвалид сгодится.
– Инвалид, говоришь, – тут Алина вспомнила о Рогожкине. – Есть у меня один парень на примете. Да ты, Марина, должна его знать. – Она посмотрела в мою сторону. – Помнишь, у нас в школе такой мальчишка учился, вечно в гипсе ходил. Дима Рогожкин.
Я закатила глаза к потолку и глубоко вздохнула. С таким мужем, как Рогожкин, если у тебя нет проблем – будут. Стопудово. Алине же идея выдать Карасеву за Рогожкина понравилась. И как ей в тот момент не стало жалко Татьяну? До сих пор виню себя, что не отговорила их обеих.
– Так представь себе, я его недавно встречаю, а он теперь в школе преподает. Не женат. Я спрашивала. А что, если я вас познакомлю? – Алина в упор посмотрела на Татьяну.
– А давай, – смело ответила та. – Мне терять нечего!
Димка влюбился в Татьяну по уши. Он даже не подозревал, что их знакомство задумано с одной-единственной целью – заполучить место в престижной фирме. Он вел себя как безумно влюбленный: носил цветы, стоял под окном, серенады не пел, но стихи сочинять начал. Татьяна была потрясена поведением Рогожкина. Она так и не рискнула открыть ему истинные мотивы знакомства. Теперь ей было неловко разочаровывать этого искреннего и наивного как ребенок человека. И, поразмыслив, она пришла к выводу, что лучше быть любимой, чем страдать самой от неразделенной любви. Чем Рогожкин не муж? Нет квартиры? У нее есть. Учитель мало зарабатывает? Ну и что? Лишь бы человек был хороший. Вдвоем они не пропадут. Ее возьмут переводчиком, и денег в семье будет достаточно.
Через месяц они поженились и стали жить вместе, Дмитрий переехал к жене. Татьяна устроилась на постоянную работу. Вроде бы все, к чему они стремились, достигнуто. Дмитрий продолжал обожать свою жену, а Татьяна была счастлива удачно устроившись на отличную работу.
Увы, вскоре молодая жена стала уставать от ежедневных литературных вечеров, сплошь составленных из произведений мужниного сочинения. Дмитрий не был загружен в школе, домой приходил рано и все свободное время рифмовал. Кроме сочинения стихов, он не занимался ничем. И совсем не потому, что ничего не хотел делать – ради дорогой Татьяны он готов был свернуть горы, – но все, к чему бы он ни прикасался, имело свойство или биться, или падать, причем на самого же Рогожкина. Когда пытался заменить электролампочку, люстра непостижимым образом слетала с крючка. Когда он решался что-нибудь приготовить к ужину, то обязательно обжигался до волдырей. Когда мыл пол, поскальзывался на мокром полу и сбивал в падении какую-нибудь статуэтку, которая потом падала на него и набивала шишки. Дмитрий был уникален в своем роде. Его было опасно просить сделать мало-мальски неженскую работу. Обычно про таких людей говорят, что у них руки растут не из того места. Татьяна вскоре поняла, что себе дороже допускать Дмитрия к домашнему хозяйству. Пишет стихи – слава богу. Занят – и хорошо.
Прошли годы. Дмитрий все так же работал в школе и так же пописывал стихи, ни один из которых не попал в печать. Татьяна сделала карьеру, став начальником отдела переводов. Они продолжали жить вместе, хотя надо заметить, отношения их к друг другу изменились. Дмитрий уже не обожал до умопомрачения супругу. Он немного потолстел, облысел и стал похожим на старого кота, который сутками лежит в груде диванных подушек. Татьяна тихо ненавидела никчемного мужа и старалась его не замечать.
Изредка мы встречались с Татьяной. На наши с Алиной вопросы, почему бы ей с ним не развестись, она непременно отвечала, что без нее он пропадет. И если уж она обязана ему карьерой, то ее долг – обеспечить ему безбедное существование.
– Какие деньги в школе зарабатывают, вы знаете. А мой всего на полставки работает. Уборщица больше получает, чем мой муженек. Так что без меня Димка с голоду помрет.
– На нас ты хоть не сердишься? – испытывая угрызения совести, однажды спросила я.
– Ну что ты! Кто бы на мне женился? – пошутила Татьяна.
Теперь-то у нее отбоя от кавалеров не было. Карасева была из тех женщин, которые с возрастом приобретают некий шарм, изысканность и утонченность. Любой мужчина, с которым она работала или встречалась по делам фирмы, почитал за честь пригласить ее в театр или в ресторан.
– Я вообще считала, что они живут как соседи, – поделилась своими мыслями Алина. – А тут вдруг банкет. Может, у Рогожкина круглая дата?
– Какая там дата?! Он младше нас, – возразила я ей. – У нас же круглой даты не было?
– И не скоро будет, – слукавила Алина, – у меня так точно. Тридцать лет отпраздновала – и хватит. Теперь только месяцы считаю. Нечего к дому гостей прикармливать.
– Тридцать лет?! – ужаснулась я Алининой наглости.
Тридцать лет! В каком же это веке было? Месяцы она считает! Уже, наверное, за сотню перевалило.
Но потом, вспомнив, что мы с ней ровесницы, рассудила так: «Раз ей недавно тридцать исполнилось, то и мне столько же. Тридцать так тридцать, и ни годом больше».
– Не хочется мне на этот день рождения идти. Придется дифирамбы Рогожкину петь, стихи его слушать. Может, не пойдем? – вдруг засомневалась Алина. – Нет, надо – Татьяна обидится. По большому счету, кроме нас с тобой, у нее и подруг нет.
– Но она же не на свой день рождения нас пригласила? – Идти к Рогожкину и мне не хотелось. Другое дело, если бы был день рождения Татьяны…
– Нет, неудобно как-то. Пойдем, – за меня и себя решила Алина.
В пятницу вечером с огромным букетом роз для Татьяны и набором ручек «Паркер» для Рогожкина – поэт как-никак – мы позвонили в дверь. Открыла старшая сестра Дмитрия Ольга.
– О! Наконец-то, – не очень приветливо воскликнула она. – Только вас ждали! – Упрекнув нас в опоздании, она тяжелой походкой прошлепала в кухню.
Из кухни, вытирая руки о передник, вылетела Татьяна.
– Девчонки, как хорошо, что вы пришли!
– Это тебе, – я вручила ей розы и потрясла коробочкой с ручками. – А это для именинника.
– Ой, спасибо, – Татьяна приняла букет и опустила лицо к благоухающим лепесткам. – Пахнут-то как! А эти, – она метнула недовольный взгляд в комнату, из которой доносились громкие, уже нестройные голоса, и тихо зашептала: – Хоть бы один цветочек принесли. Водку – пожалуйста! Признак хорошего тона! А цветы хозяйке – бесполезная трата денег. Вот мне с родственничками повезло! Лучше бы я за сироту замуж вышла.
– Татьяна, – в прихожей появилась Ольга. В руках она держала блюдо с дымящейся вареной картошкой. – Садимся. А то мужики без закуски пьют. Негоже людей в коридоре держать. – Это она о нас сказала, будто мы и впрямь пришли с улицы.
Обдав нас картофельным паром, Ольга вплыла в зал. Гул оваций разнесся по всей квартире.
– Пошли, посмотрите на Димкину родню, – сказала Татьяна и подтолкнула нас к дверям. – Сегодня все собрались, – раздраженно добавила она.
Вся комната была забита родственниками Рогожкина. А было их не так уж и мало: три сестры, три Димкина зятя – все сестры были замужем, – пяток деток и две незнакомые мне женщины, одна из которых была примерно нашего возраста, а другая – значительно старше.
«На мать Рогожкина вроде не похожа», – подумала я, всматриваясь в незнакомые черты пожилой дамы.
Сам именинник сидел во главе стола грустный и явно подавленный всеобщим весельем. Водку он не пил ни в праздники, ни в будни, чем и отличался от своих ближайших родственников. На подвыпивших сестер и зятьев смотрел устало и, как мне показалось, с досадой.
Мы с Алиной протиснулись к Рогожкину и вложили ему в руки коробку с подарком.
– Пиши нам на радость, – выпалила Алина, отведя глаза в сторону, благо ей было на кого посмотреть. Слева от виновника торжества сидела его сестра – Мария – в алой блузе, ворот и рукава которой были оторочены лебяжьим пухом, выкрашенным в тон ткани. Мария была женщиной отнюдь не маленькой, шелка на блузу пошло много. Не всматриваясь в детали, можно было подумать, что Рогожкин сидит рядом с колышущимся флагом Турции или Китая. Не хватало только звезд или османского полумесяца.
– Спасибо, что пришли, – невпопад сказал Дмитрий.
– Да мы вроде бы не уходим, – пожала плечами Алина, не зная, что еще сказать в сложившейся ситуации.
– Я хотел сказать, спасибо за подарок, – поправился Рогожкин и густо покраснел. – Очень хорошие ручки «Паркер»… Они же безумно дорогие?
Алина загадочно улыбнулась. Кто ж ему скажет, что ручки она купила китайского производства и не в фирменном магазине, а на школьной ярмарке?
– Дима, мы желаем тебе здоровья, счастья, творческих успехов, – затараторила я, опасаясь, как бы моя подруга не брякнула, что подарок обошелся нам по дешевке. – Пусть все, о чем ты мечтаешь, непременно сбудется в скором времени.
– Спасибо, – Рогожкин вяло кивнул и со вздохом сказал: – Садитесь, сейчас… гулять будем.
Все родственники уже сидели за столом. Для нас были оставлены места с краю. Там же села и Татьяна.
– Ну, начнем, – взял слово старший зять. – Дима… – далее пошел перечень всех благ, которые должны присутствовать в жизни именинника: здоровье, счастье, богатство и прочее, прочее.
– И деток ждем, деток побольше! – завопила Мария в кумачовой сорочке.
– Как они мне надоели, – зашептала мне в ухо Татьяна.
– Зачем тогда звала? – спросила я. – Я смотрю, что и Дмитрию праздник не в кайф.
– Как же, отвертишься от них! Я Ольге говорю, мне, мол, некогда заниматься столом. Я на работе с утра до вечера. А она мне: «А Маша на что? Ты знаешь, где она теперь работает? Поваром в ресторане. Так что Димкин день рождения – это, понимай так, повод пустить мне пыль в глаза. Мол, вишь, мы какие! Как мы о брате заботимся, не то что ты! Машка из своего ресторана все приволокла! И мясо, и салаты. Картошку Ольга со своего огорода привезла. А я только коньяк и шампанское купила. Зачем покупала, не знаю – Рогожкины одну водку хлещут, – вздохнула Карасева.
– Ну и пусть пьют. Скорее напьются – скорее уйдут.
– Если бы так, – с надеждой проговорила она.
– Таня, а кто та женщина? – присоединилась к разговору Алина, до сих пор рассматривавшая поочередно гостей.
– Кто? – не поняла Карасева.
– Пожилая. Помнится, твоя свекровь умерла. Или я ошибаюсь?
– Свекровь умерла, – подтвердила Татьяна. – А это тетя Вера. Она вовсе не родственница Рогожкиным. Не помню всей истории, но то ли она жила в одном дворе с матерью Димы, то ли с детства с ней дружила, то ли они работали вместе. Еще до нашей с Димкой свадьбы она переселилась куда-то очень далеко. Вот теперь приехала в гости и решила всех знакомых проведать.
– А на Димкин день рождения зачем ее пригласили?
– А как ее не пригласишь, если она у Ольги остановилась? Не оставишь же старуху дома, если она Диму с пеленок знала.
– Верно, некрасиво бы получилось. А вторая тетка кто?
– Вторая? Это племянница тети Веры, Женя. Они вдвоем у Ольги поселились.
– На Любу похожа. Думала, еще одна сестра, – равнодушно отметила Алина.
– Боже упаси! – в сердцах воскликнула Татьяна и тут же прикрыла рот рукой. – Мне еще четвертой Димкиной сестры не хватало! Тем более такой убогонькой.
– Почему убогонькой? По виду не скажешь, – от нечего делать продолжала допытываться Алина.
– Заикается жутко. Спросила у нее: «Как вам наш город?», а она завелась: «Х-х-хо-р-р-ро-ший г-г-город». Чайник успел закипеть, пока она все выговорила. А, пусть сидят. На два человека больше, на два человека меньше. Меня другое возмущает. Зачем они пятерых детей приволокли? Сидим как на колхозной свадьбе. Стульев не хватило. Пришлось у соседа табуретки просить. А ведь дети не маленькие, могли бы и дома посидеть. Ну да разве об этом Ольге скажешь? Ты ведь знаешь, у меня с ней отношения натянутые.
Это верно, Татьяна пришлась не ко двору Рогожкиным. Несмотря на то, что сами же сестры настаивали, чтобы единственный брат получил высшее образование, невестку они хотели ровню себе, с которой общаться было бы проще. Ольга работала маляром в строительном управлении. Мария – поваром, а Люба сделала «головокружительную» карьеру, устроившись в магазин «second hand». Благодаря Любане – так в семье звали младшую сестру – вся семья одевалась в «приличные», по общему мнению, тряпки. Она и Татьяне постоянно предлагала кое-какие вещи из новых поступлений, но та каждый раз отказывалась: то ей цвет не подходит, то размер… «Брезгует», – к такому выводу пришли сестры. По большому счету так и было – у Татьяны были средства, чтобы одеться не из «вторых рук». В одежде она толк знала и на себе не экономила.
Еще не нравилось сестрам, что невестка не ездит к Димкиной тетке в деревню, не закатывает в банках на зиму огурцы и помидоры. Но больше всего их обижало, что Татьяна не участвует в женских посиделках семьи Рогожкиных и вообще не интересуется родственниками. «Не нашего она поля ягода – фифа. Даже фамилию свою на мужнину менять не стала. А чем Рогожкина хуже Карасевой? Ничем, – говорили они за спиной у Татьяны. – Зря Дмитрий на ней женился. Зря».
Впрочем, и Дмитрий в семье Рогожкиных был чем-то вроде белой вороны. С детства с книжками не расставался, потом стихи стал писать. Короче, как говаривали мужья сестер, «в семье не без урода».
Между тем застолье набирало силу. Стук вилок о тарелки чередовался со звоном рюмок. Пили за здоровье именинника, счастье, какие-то там успехи и просто без повода. Татьяна периодически бегала на кухню, приносила то котлеты по-киевски, то куриные окорочка, то жареную рыбу. Мария приволокла из ресторана огромное количество блюд. Их надо было разогреть и выложить на тарелки.
«Интересно, за продукты она заплатила или они ворованные?» – подумала я, глядя на гордую и счастливую физиономию Марии.
Есть давно не хотелось, пить тем более – и я, и Алина не такие уж любительницы выпить. Бокал шампанского или сухого вина – вот наша норма спиртного за вечер. Рогожкины же пили основательно, рюмка за рюмкой. По мере того как стремительно опустошались водочные бутылки, разговор становился громче, а гости развязнее. Мужья сестер начали сыпать анекдотами, слушать которые на трезвую голову было стыдно, по крайней мере мне.
Я толкнула под бок Алину.
– Пошли домой?
– Пора, – согласилась со мной Алина. – Пора закругляться.
– Девчонки, вы куда? – спросила Татьяна, вымучив страдальческую улыбку. – Еще торт будет. На заказ делали.
– Танюша, уже половина девятого, а я своим обещала прийти в девять. Наверное, уже волнуются.
– И мне пора, – Алина привстала со стула.
– Давайте, я вам хоть торта отрежу, – расстроившись, предложила Татьяна.
– Нет, что ты! Именинный торт надо подавать целым, не разрезанным.
– Как хотите, – не стала спорить Татьяна. – Если решили уходить, Дима сейчас вас проводит.
– Не надо нас провожать, – заартачилась я. – Пусть с сестрами общается. Неудобно имениннику надолго стол покидать. И за нас переживать не стоит – тут до остановки такси ровно тридцать метров. Все ж быстрее, чем по телефону вызывать.
– Нет, он вас проводит, – тверда сказала Татьяна. – Темень на дворе. Дима!
Дима, внимательно изучавший узор на тарелке из семейного сервиза, поднял на жену уставшие глаза.
– Марина и Алина уходят, – известила его Татьяна.
Дима, не спрашивая, почему мы собрались уходить так рано, ему тоже было смертельно скучно в компании родственников, поднялся из-за стола и подошел к нам.
– Я провожу, – ответил он жене, взял из тумбочки ключи от квартиры и пошел впереди нас.
До остановки мы шли молча. После рабочего дня и сытного ужина мы с Алиной мечтали только об одном – скорее принять горизонтальное положение, и ворочать языком нам совсем не хотелось. Дмитрий нес на лице печать легкой грусти. Я его прекрасно понимала: терпеть не могу свои дни рождения. Для женщины дни рождения – настоящая катастрофа. На целый год старше, со всеми вытекающими из этого факта последствиями.
Увидев машину с зеленым огоньком, я сделала расстроенное лицо и с сожалением сказала:
– Вот и такси. Жаль, что ты не успел почитать нам свои стихи.
«Не перестаралась ли я? Надеюсь, ему не придет в голову и впрямь читать стихи?» – подумала я.
Своим ответом Дмитрий меня озадачил.
– Да кому они нужны? – отмахнулся он. – В недобрый час меня матушка родила. Вечно я буду тринадцатым. А наше общество признает только первых.
Странно было слышать эти слова из уст Рогожкина. Обычно, если кто-то случайно затрагивал в разговоре тему литературы или искусства, он без предупреждения начинал читать свои рифмованные опусы. Если его перебивали, он обижался, но продолжал читать. И читал до тех пор, пока слушатели откровенно не начинали зевать. Поэтому среди людей, хорошо знавших Рогожкина, тема искусства и поэзии, в частности, была чем-то вроде табу – никто не хотел тратить свое время на бездарные Димкины стихи. Никто. А Димка вроде бы и не понимал этого, не замечал насмешливых улыбок и шушуканья за своей спиной. Он лелеял мечту когда-нибудь издать сборник стихов. А теперь, что же получается, он прозрел? Или кто-то, наплевав на Димкины чувства, открыл ему глаза? Сказал, что стихи – дрянь, и посоветовал, вместо того чтобы марать бумагу, заняться стоящим делом. Возможно, нашелся такой человек. Или, что более вероятно, накануне своего дня рождения он поссорился с Татьяной.
Алина обрадовалась, что Рогожкин не будет мучить нас своими стихами, впрыгнула в свободное такси и уже из салона автомобиля сказала:
– Спасибо, Дима, за чудесный вечер. Было очень весело и… вкусно. Пока.
– До свидания, Дима, – простилась я с Рогожкиным и села в такси.
