«Повесть о Сонечке» Цветаева написала в эмиграции в память о своей подруге, актрисе второй студии Вахтангова Софье Голлидэй, с которой провела в Москве весну 1919 года. В этой автобиографической повести фигурируют многие известные люди столицы 1917–1919 годов, окружавшие Цветаеву: Евгений Вахтангов, Юрий Завадский, Павел Антокольский. Посвященные им стихотворения, а также цикл «Стихи к Сонечке», дополнили состав сборника.
Что-то написать о таком совершенном в литературном плане произведении, это как насвистеть что-нибудь про «Лунную сонату» или нарисовать схему «Последнего дня Помпеи» палочкой на мокром песке. Абсурдно. И не нужно. Лучше просто сухо констатировать: «Повесть о Сонечке» написана блестяще, а Цветаева – волшебница. Эти бесконечные цветаевские повторы, в которых она, как кольца, накидывает точные формулировки сложных чувств, заговаривает нас, уговаривает, имеют гипнотическое воздействие. Мы уже не умеем так чувствовать. Читая «Сонечку» или какой-нибудь дневник XIX века или что угодно настоящее из русской классики, удивляешься, насколько у наших предков была разработана чувствительность. Накачана, как мышцы. А мы – погрубели. И еще, как точно и просто они умели выражать свои сложные чувства словами. А мы – не умеем. Совсем разучились.Вся «Повесть о Сонечке» это нескончаемые ахи и охи, высокопарные слова, безумная, или лучше – БЕЗУМНАЯ – любовь. Короче, женские восторги и 200 страниц экзальтации. Но экзальтация проникнута какой-то радостью. Действие разворачивается в 1919 году. Марина Цветаева живет в большой холодной квартире в Борисоглебском переулке, у нее двое детей – шестилетняя Аля и двухлетняя Ирина. Отца нет, семья голодает. Цветаева вываривает картошку в самоваре и кормит этой баландой детей. Больше ничего нет. «Три года не ели сахара». Цветаева рубит мебель, чтобы согреться. «Эти руки предназначены для того, чтобы быть только целованы, – восклицает Сонечка, – а они ломают шкафы и носят пуды». Но при всей этой внешней беспросветности, атмосфера книги очень радостная. Цветаева в этот год ежедневно общается со «студийцами», молодыми актерами МХТ, Сонечкой Голлидэй и Володечкой. И все их разговоры только о любви…Я слушал «Сонечку» и вот, что думал: какая же важная вещь – уважение. Уважая, можешь все простить. Например, стоят две девицы с телефонами и фотографируют себя в зеркало, делая гримаски. Где-нибудь в лифте или в модном кафе. Абсолютно одинаково фотографируясь, и с одинаковыми гримасками. Но одну из них ты не уважаешь и думаешь: господи, что за овца! А другую уважаешь и видишь в ее действии какую-то новую искренность и наивное искусство. И почти любуешься. Вот так же – с Цветаевой. Бесконечные охи и вскрики ее «Сонечки» могли бы показаться навязчивым поэтическим бабством, если бы это не была Цветаева. А все, что делает Цветаева – безупречно. И этим невозможно не любоваться.
Удивительное дело, но до «Повести о Сонечки» добралась только сейчас. В школьные годы я обожала стихотворения Марины Цветаевой, многие из них до сих пор помню наизусть, но проза Цветаевой всё же прошла как-то мимо, а это нужно исправлять! Ведь это такое восхитительное и необычное чтение. Интересно и то, как я с возрастом начинаю вычитывать из давно знакомых и любимых мною авторов что-то совершенно новое, тайное и сокрытое мне ранее. Как мне кажется, довольно-таки немногие люди из простых обывателей знают о том, что у Марины Цветаевой была не одна подобная любовь к женщинам с одинаковым именем, а целых две. Не только Соня Парнок, но и Сонечка Голлидэй. Да-да, именно Сонечка. И никак иначе.
"О нас в церкви не пели и в Евангелии не писали", – вывела Цветаева, посвятив целую повесть талантливой, но без повести этой давно бы позабытой подруге.Вспыхнувшее чувство, яркое чувство. Читала я и отчетливо ощущала, что Марине и Сонечке очень нравилось это состояние. И пусть некоторые люди воспринимали их как буйных помешанных, но им же было просто хорошо, почему нет? От одного только восклицания: «Марина!» во время каждого их диалога хотелось жить. Мне не приходилось ощущать такие эмоции после прочтения именно любовной истории от кого бы то ни было, особенно в контексте биографии (автобиографии). Когда я слышу или произношу имя Марины Цветаевой, а теперь и по отношению к «Повести о Сонечки» возникает ощущение сопричастности. И в то же время я не могу понять, как же ей удалось изложить так тонко и так мощно глубину человеческих чувств – не столько своих, как чужих. Я так же не понимаю, как можно было жить так страдая и как можно жить без таких переживаний. Эта такая… странная, насыщенная, скомканная концентрация любви Марины и абсолютной беззащитности Сонечки. Почти абсолютная красота с горькой ноткой. Марина выступает в роли учительницы, в роли старшей сестры; она видится читателю умной, насмешливой, решительной. В свою очередь, Сонечка – это юный ученик, открытая и детская душа, чистота помыслов, наивность, своеобразная экзальтация в выражении чувств. Но суть ее восприятия действительности – другая – красота, горечь, экзальтация.
Я только этим словом и кормилась. От того так и отощала.. Сумасшедший монолог… Правда. Дочитала «Повесть о Сонечке», а ощущение будто жизнь дожила. Не прожила, а именно дожила. Какую-то отдельную, не мою, но очень мне близкую. Правда далеко не в контексте однополой любви и бисексуальности, а в контексте жизни. Проза её затянула настолько, что историю дружбы между поэтессой и актрисой Сонечкой Голлидэй читала, как историю дружбы между мной – и Цветаевой, между мной – и Сонечкой. Одарённая, её даже называли гениальной, но зубастая и неудобная, Сонечка сразу стала близкой и понятной до глубины души, с её врожденной, но немного детской мудростью, с её природой: когда себя любить лень, зато другим все чувства и всё сразу. Цветаева – умнее, мудрее, опытней – она уже на тот момент жена и мать двоих дочерей. Разные как два полюса, но такие близкие душевно они были созданы друг для друга, чтобы подарить это приятное чувство – любовь. По крайней мере, в их любовь хотелось верить. Она у них была короткой, но приятной. Может быть хорошо, когда Любовь вот такая? Очень целомудренная вещь, несмотря на тему. Хотя почему несмотря? Сейчас можно приписать этой любви что угодно, а тогда это была обыкновенная институтская влюбленность двух одарёных и очень умных девушек. Цветаева и сама говорит, что Сонечка – вся века «Осьмнадцатого», старомодная и целомудренная. Отчего же некоторых сейчас так волнует, в каких они состояли отношениях, и был ли у них интим? Разве это важно? Ведь совершенно не тот посыл вкладывала Марина Ивановна в свою «Повесть о Сонечке». А как обнажать дущу, а не только тело, так этому ещё многим стоит поучиться. Да и ставить клеймо или точную сексуальную ориентацию женщине, которая эрос переплавляла в поэзию, – звучит даже несколько нелепо, вульгарно и грубо. Ведь то, сколько было именно «сексуального» в ее любви к разным людям, – очень спорный вопрос. Многие моменты шли поперек ее принципов, а религиозное воспитание повлияло на нее сильно. Видимо, она просто была способна на глубокие и страстные чувства к людям обоих полов, но в рамках патриархальной старорежимной морали, которой Цветаева была привержена. Хотя это только мои мысли и догадки. Ещё интересен тот факт, что несмотря на страсть к разным людям, её отношения с мужем Сергеем Эфроном всегда были достаточно стабильными и по нынешним понятиям даже хорошими. Это была искренняя преданность и душевная (да и физическая, думаю) верность мужу, ради него она была готова ехать в эмиграцию или вернуться в СССР, муж для неё – каменная стена, оплот. Любая другая страсть – это чувства, которые льются потоком, но быстро заканчиваются, оставляя после себя приятный шлейф воспоминаний. И несмотря на это, Марина Цветаева знала и была убеждена, что мужа ни на кого не променяет, каким бы ни был другой человек. Всё это за пределами обыденных представлений о любви, браке, верности… Ведь душа Цветаевой была необъятным полем, а её страсть – как огромный океан, которому вольно бушевать. А в целом, вещь довольно-таки цветаевская. Парадоксальность, постоянно сбитый порядок слов, частые восклицания, вопросы и монологи без ответов.Горькое горе, что Марине Цветаевой не было дано зрелости, старости, она могла бы стать не меньшим явлением как писательница, чем была поэтессой.
Хотя.. она прекрасна во всём и по-всякому, а потому – читайте!
Читала книгу параллельно с Раневской ( Фаина Раневская: «Судьба-шлюха» – рецензия ). Мне почему-то показалось, что в ее «Повести о Сонечке» я получу то, чего мне не хватило в книге Раневской – а именно погружения в эпоху, светлого настроения – ведь книга о любви. Эта биографическая книга также задевает историю московского театра первой половины прошлого века. Софья Голлидэй – актриса, подруга Цветаевой, которой поэтесса посвятила свою книгу спустя двадцать лет после описанных событий. Насколько я поняла, с Сонечкой у них была только платоническая любовь, в отличие от предыдущих отношений Цветаевой с Софией Парнок, закончившихся изменой последней и разрывом. Я навоображала себе, что «Повесть о Сонечке» будет о женской дружбе, о поддержке, о чем-то хорошем, добром и светлом, ну и конечно о самой Сонечке. Но боже, что там началось! Вся книга – это ода Сонечке, как она прекрасна, да какие у нее красивые глаза, да какие косы, о как я люблю Сонечку, Сонечка – это оооо…, как я люблю свою любовь к Сонечке, сюси-пуси… В общем, меня чуть не вытошнило прямо на страницы книги. Чет люди какие-то вокруг ходят, что-то происходит, но нам нет до этого дела, потому что у нас – любовь к Сонечке…Я не смогла это читать. У меня наверное ещё долго будет глаз дёргаться при упоминании имени Цветаевой. Зато в книге очень хорошее предисловие, которое мне очень понравилось. Оно было намного интереснее и живее самой «Повести о Сонечке». Предисловие – рекомендую, «Повесть о Сонечке» – ну вы поняли…