Марина Индиви
Собственность Верховного бестиара
Собственность Верховного бестиара
Глава 1
Алина
– Алина! Алина! – Марика дернула меня за руку раньше, чем вся толпа студиозусов хлынула к окнам, выходящим на главную площадь академии. Только благодаря расторопности подруги я и успела одной из первых. – Смотри! Это же племянник Верховного бестиара!
Мужчина, который шел через площадь, притягивал к себе взгляды, словно на магическом аркане первого уровня. Несмотря на то, что он был достаточно молод, назвать его парнем просто не поворачивался язык.
– Красавчик! – выдохнула какая-то из студиозок справа.
Надо отдать ему должное, он в самом деле обладал выдающейся внешностью, а еще характерными чертами бестиаров – темные, иссиня-черные волосы и такие же темные глаза. Это я поняла, когда, пересекая двор, мужчина неожиданно вскинул голову и встретился со мной взглядом. Меня словно ошпарило: взгляд бестиара – благословение и проклятие. Проклятие – потому что его взгляд впитал прорыв самой Бездны, и, глядя в эти глаза, кажется, что смотришь именно в Бездну. Благословение, потому что бестиары защищают наш мир от чудовищ, что рвутся сквозь раны пространства по всей земле.
Отойти от окна уже не представлялось возможным: сзади напирали студиозусы. Кажется, в коридор, чтобы поглазеть на племянника Верховного бестиара сбежалась вся академия. Первой же отвести взгляд – значило нанести ему серьезное оскорбление. Бездна в его глазах бесновалась, словно все поверженные им чудовища разом проснулись в его крови. Да, это даже не образное выражение: убивая монстра, бестиар впитывает часть его сути и в какой-то мере становится им. Я же едва дышала, пока в иссиня-черной радужке плавилась сильнейшая магия нашего мира, умноженная на силу тех, чья кровь обагрила лезвия его хтианов.
Хтианами называли длинные тонкие мечи, больше напоминающие растянутые кинжалы, и сейчас они застыли молчаливыми убийцами за его спиной. С оружием бестиары не расставались никогда, и если на территории академии носить оружие дозволялось только гардианам, то для него сделали исключение. Или это он сам – исключение? Ведь бестиары не снисходили до посещения людских обучающих заведений. Да и что ему здесь делать? Среди нас, слабеньких студиозусов с минусовой магией?
Все эти мысли проносятся в моей голове в один миг, а потом бестиар отворачивается, поднимается по ступенькам и скрывается в арке вместе с толпой встречающих его во главе с ректором.
Спектакль окончен, а у меня сердце бьется в желудке и дышать до сих пор сложно, будто я впитала всех уничтоженных им чудовищ, как он сам. Из состояния шока меня выдергивает Марика, подруга пихает меня в бок и говорит:
– Как думаешь, на кого он смотрел?
– Он на кого-то смотрел? – я делаю вид, что ничего не понимаю. Не хватало еще, чтобы об этом кто-то узнал!
К счастью, Марика недовольно вздыхает:
– Он смотрел в нашу сторону! Точно на кого-то, кто стоял в двух ближайших арках, – и она начинает оглядываться, будто это поможет ей побыстрее вычислить счастливицу. Толпа уже растекается по рукавам коридоров, студиозусы группами вливаются каждый в свое русло: кому-то сегодня еще на отработку, кому-то на пропущенную практику в виду близости экзаменов. Взволнованный шепот, возбужденные голоса, шум становятся все тише, тише и тише.
– А вот куда смотрела ты, непонятно, – обиженно сообщает подруга. – Да что там! Тебя только твой Юрал и интересует!
– Что совершенно неудивительно, поскольку я собираюсь за него замуж, – с улыбкой сообщаю я.
Сумка на длинных ручках: холщовая, оттягивает мне плечо, и я снимаю ее, чтобы не перекособочиться окончательно. В ней сегодня четыре учебника и пять баночек с ингредиентами для зелий, пять тетрадок и один общий блокнот успеваемости, что вкупе создает такой приличный вес.
– Собирается она, – недовольно ворчит подруга.
У нее волосы как растопленный шоколад, длинные и густые настолько, что ее мать заплетает их в тугую косу и закручивает вокруг головы, чтобы было удобно. Со мной все проще: у меня две пшеничные косы до талии, и когда я их расплетаю, им не грозит расстелиться по земле.
– Собираюсь, – подтверждаю я уже веселее. – Просто не сейчас. А он готов ждать.
– Готов ждать-готов ждать. Эх, наивная ты, Алинка. Мужики – они же всегда присвоить хотят, – машет рукой подруга. – Ну, пойдем что ли. Урожай, он, знаешь ли, к осени сам не появится. Сажать сейчас надо.
Марика попала в академию, потому что в сельской школе обратили внимание на интенсивность и цвет ее минусовой искры. Минусовой магией обладают люди, она достаточно слабая и пригодна в основе своей для земледелия, всяких бытовых работ, простейшего исцеления и выравнивания эмоционального фона. Так вот, зеленая искра четвертого уровня Марики – это как раз об удачной посадке и неизменном созревании урожая в срок. Ее талант дает ей право обучаться в академии и обязанность после учебы работать в поле.
Мой дар – сиреневая искра пятого уровня, это про эмоциональное исцеление. То есть управлять настроением человека: подавлять или наоборот возносить до небывалых высот, как это делают бестиары, я не могу. Зато могу чуть-чуть выровнять эмоции и поддержать энергетически тех, кто, например, очень устал. Чтобы они могли дольше работать. Поэтому в полях я тоже незаменимый человек, и, хотя моя смена начинается на два часа позже, я все равно иду по просторному светлому коридору вместе с подругой. Мы спускаемся по лестнице, ведущей к дальнему входу, когда снизу доносится громкий шепот:
– Алина!
Чтобы увидеть неожиданного визитера, мне приходится перегнуться через лестницу. Кто бы сомневался!
Это Юрал.
Он уже третий раз пробирается ко мне в академию, и если в первый я была изумлена и восхищена, во второй мне было очень приятно, то сейчас в груди горящей занозой вспыхивает тревога. Я слетаю под лестницу так быстро, что Марика остается позади.
– Зачем ты пришел? – спрашиваю едва различимым шепотом.
– Как – зачем? – широко улыбается он. – Тебя увидеть.
Он снова переодет в форму садовника, которую выкупает у него на час-другой. Рыжие вихры горят огнем, веснушки на лице – как россыпь песчинок. Глаза голубые-голубые, как высокое летнее небо. Его внешность, невероятно солнечная, теплая – предмет бесконечных шуток Марики. Вот и сейчас, остановившись за нашими спинами, она не стесняется сообщить:
– Вашими детьми дорожки ночью освещать можно будет.
Юрал улыбается еще шире, а я киваю в сторону распахнутых дверей:
– Тебе нельзя здесь находиться, ты же знаешь?
На территорию академии действительно пускают только студиозусов, преподавателей, гардианов – по особым поручениям, и работников: коменданта, экономку, повара и его помощников, лекаря, садовника, горничных, ответственных за работу в полях.
– Ты не очень-то рада меня видеть? – мигом хмурится парень.
– Я всегда тебе рада.
– Но не сегодня?
– Сегодня в академии бестиар. Здесь гардианы. Что, если тебя кто-нибудь узнает?
– О, так ты за меня волнуешься, – мигом снова расплывается в улыбке парень, а у меня теплеет на сердце.
Вот правда, и чего я так завелась?
Вот только заноза никуда не исчезает, ворочается в сердце, жжется.
– Давайте все-таки выйдем, – беру его за руку, но, опомнившись, тут же отпускаю. – Встретимся у леса. Там нейтральные земли.
Юрал выглядит не очень довольным, но согласно кивает и первым идет к дверям. Мы с Марикой следуем за ним на приличном расстоянии, и подруга пихает меня локтем в бок.
– Ну, что я говорила? Этот парень готов ради тебя на подвиги.
– Ты говорила, что мужчины – собственники. Что им важно присвоить. Или что-то подобное.
– Так это сегодня, – смеется Марика. – А до этого я говорила, что он наделает тебе солнышек, как только поженитесь.
Мы выходим на залитое солнцем крыльцо, и мои щеки вспыхивают то ли от коснувшегося кожи тепла, то ли от слов подруги. Я все-таки считаю, что от второго, и по ощущениям, они сейчас полыхают как маяки. Да, за словом она в карман не полезет, а еще совершенно не думает о том, что может поставить кого-то в неловкое положение. Возможно, потому что для Марики неловких положений просто не существует. Она может сказать что угодно, когда угодно и кому угодно. При этом не только не смущаясь, но еще и наслаждаясь произведенным эффектом.
Буквально в ста шагах от здания академии дорога расходится. Одна ведет к полям, другая вдоль леса в город. До столицы здесь пара часов езды на обычной повозке, и чуть меньше часа – на магической. Вот только на магической я никогда не каталась, да и никто из знакомых мне не катался. Они исключительно для бестиаров и их окружения.
Мыслями снова возвращаюсь к тому взгляду, и даже весенняя жара отступает, словно я погружаюсь в студеное озеро с головой.
Да что же за наваждение-то такое, а?!
– Ладно, до встречи, подруга, – Марика машет мне рукой и направляется в сторону работающих, а я – к лесу.
Волочить сумку по земле гораздо проще, чем на себе, поэтому я ее просто тащу за собой, поднимая разогретую солнцем пыль и наслаждаюсь жужжанием пчел и шмелей, перелетающих от цветка к цветку. В этом году весна ранняя, очень теплая, цветение уже повсюду: в траве покачиваются пушистые шапки одуванчиков и яркие колокольчики, от яблонь и вишни доносятся умопомрачительные ароматы. Ветер уже по-летнему шумит листвой, срывает лепестки, и даже знакомая примета: сирень зацветет – к холодам, этой весной не работает. Я ненадолго останавливаюсь, чтобы коснуться кончиками пальцев ярких соцветий, перебираю их, и неожиданно замираю.
Пять лепестков!
Говорят, это к счастью. А если загадать желание и съесть необычную сирень – обязательно исполнится. Вот только я настолько счастливая, что даже не представляю, о чем мечтать? Любимый мужчина у меня есть, есть возможность даже учиться в академии и кормить брата с сестрой и отца. Вот если бы можно было вернуть маму… Отгоняю коснувшуюся сердца грусть, быстро, пока никто не видит, срываю цветочек и съедаю его, крепко зажмурившись.
«Пусть моя любовь длится вечно».
Может, это звучит глупо, но я не хочу однажды потерять Юрала, или чтобы он потерял меня. Хочу, чтобы наши дети были счастливы, чтобы мы были счастливы.
С этой мыслью я ускоряю шаг, и он уже машет мне из-за дерева неподалеку. Укоризненно качает головой, перехватывает сумку и легко вешает на плечо.
– Что ж сразу-то не отдала, Алинка?
– Сумку? Садовнику?
– Да не переживай. Сейчас все только бестиаром и заняты, – Юрал махнул рукой. Мы все дальше углублялись в лес, и мне иногда приходилось приподнимать подол серого форменного платья, чтобы перешагнуть через корягу. – Бестиаром, и тем, зачем он прибыл.
От неожиданности я даже остановилась:
– Так ты знал?!
– Не я. Садовник. Он даже отказывался мне форму давать, но я заплатил втрое больше. Батя озвереет, конечно, если узнает… но он не узнает.
Я только головой покачала.
– А что тогда сразу не сказал?
– При Марике-то? Не хочу, чтобы в поле вся работа встала. Сама знаешь, какая твоя подруга языкатая.
Я легонько ударила его в плечо.
– Моя подруга! – напомнила.
– Только не говори, что ты со мной не согласна. У нее же на языке вообще ничего не держится, а тем более такое.
– Такое – это что?
– В вашей академии зафиксировали нулевика.
Теперь я не просто замерла, а, кажется, вросла в землю.
Вся магия в мире делится на три вида: минусовая (это наша, человеческая), плюсовая – это мощь магии бестиаров во всех ее проявлениях, и нулевая. Нулевая считается преступной, то есть сам факт владения ею – верная смерть. Потому что эта магическая искра помимо воли того, кто ей наделен, способна раскрывать пространство, позволяя Бездне и ее тварям проникать в наш мир. Человек, чья сила перешла в нулевую, превращается в одержимого, сходит с ума, зачастую в считаные дни. Его единственной целью становится служение Бездне, сквозь его тело проходит сила, рвущая ткань нашего мира.
Нулевая магия возникает как аномалия из минусовой, как это происходит – никто не знает. Известно только то, что когда такое случается, появляется бестиар, и…
По коже потянуло холодом, когда я поняла, зачем он пришел.
Я представила себе одного из студиозусов или, возможно, преподавателя… а может быть, кого-то из работающих в поле. Представила, как над ними мелькают смертоносные лезвия хтианов. Одно движение – и все. Нулевиков казнят на месте, как угрозу высшего уровня. Любое промедление несет в себе опасность для места, где он находится, и для всех, кто живет в ближайших окрестностях.
– Ну вот. И тебе не надо было рассказывать! Побелела вся! – воскликнул Юрал.
Подхватил меня за локоть:
– Пойдем к речке! Там посвежее будет. Посидим, отдохнем.
До реки здесь было недалеко, а у нее и впрямь стало гораздо прохладнее. Хотя, возможно, дело было еще и в кронах деревьев, куполами смыкающихся над нашими головами, сплетающихся мощными ветвями и создающими спасительную тень.
Юрал быстро стянул камзол, со словами:
– Садись, я вот нам еще покушать принес, – протянул мне вытащенный из кармана сверток и расстелил камзол на земле.
Я едва успела почувствовать ароматный запах выпечки, пробивающийся через пропитавшуюся жиром и сладостью бумагу, когда услышала треск. Шелест. Стук копыт.
Мы с Юралом обернулись одновременно, и увидели шестерых всадников.
Возглавлял которых наш новый Верховный бестиар.
Глава 2
Богдан
Богдан ненавидел встречи с нулевиками. Возможно потому, что с детства обученный убивать, он так к этому и не привык. Отец считал это слабостью – да и как не считать, когда мир может рухнуть под угрозой вторжения Бездны, но он считал по-другому. Считал чужую жизнь ценностью, пусть даже это жизнь того, кто способен порвать пространство, из раны которого на земли Лазовии обрушатся полчища тварей.
Отец считал, что допустил ошибку, когда позволил жене воспитывать его до пяти лет. В семьях бестиаров мальчишек от матери отлучали сразу же, при рождении. Но отец слишком ее любил, поэтому «потакал ее слабостям» и «позволил зародить в сыне сомнения». Он очень изменился после ее смерти. Хотя сам Богдан смутно помнил отца до маминой гибели, служанки шептались. Рассказывали, как была добра и при этом смела госпожа, каким светлым был господин рядом с ней.
Светлым, несмотря на побежденные полчища Бездны.
Отец был сильнейшим, но именно из-за матери отказался от звания Верховного. Не захотел ехать в столицу, потому что не хотел терять ни одной лишней секунды, которые мог провести в ее обществе. Несмотря на то, что Богдан действительно мало что помнил, он помнил любовь. Он ее чувствовал, впитал на уровне инстинктов. Он помнил свет матери и сильные руки отца. Он помнил, как они были семьей.
Потом… потом мать отравили.
Влюбленная в отца дура-служанка, которую тот приказал забить камнями. Вместе с матерью в нем умерла не только любовь. Вместе с матерью умерла и его человечность.
– Кавальер Велимирский! Сюда, пожалуйста!
Ректор кланялся так низко, что, казалось, вот-вот пробьет лбом пол. Про всех остальных и говорить нечего: они не поднимали глаз. К бегающим взглядам Богдан привык, как и к заискиванию, как и к преувеличенному почтению, за которым прячется страх. А вот к прямому, бьющему навылет столкновению с девчонкой, прилипшей к окну, оказался не готов.
Женщин в его жизни было много, если не сказать больше, к двадцати пяти годам он попробовал почти все из того, что принято именовать плотскими утехами. Женское внимание стало обыденностью, ухищрения, изощренные ласки, все, на что они шли, чтобы задержаться в постели бестиара на подольше – тоже. Но эта… эта девочка смотрела иначе.
Не таясь, без наносного кокетства. Открыто и искренне, и удивительно, невыносимо светло. Глаза у нее были зеленые, колдовские, затягивающие. Он сам почти утонул в них, но это не было наваждением. Скорее, забытой легкостью из детства, когда в жаркий полуденный зной окунаешься в прозрачную на мелководье реку или в лесное озеро.
Короткое, ослепительно яркое ощущение пришло – и ушло.
Но сейчас, шагая среди суетящихся сопровождающих, Богдан не мог забыть ее взгляд. Эти глаза.
Он не мог забыть ее.
Впрочем, образ девушки стерся, стоило ему шагнуть из бесконечного, как казалось, изрезанного окнами коридора, на лестницу. Дверь перед ним открыли с поклоном: угрюмый старик, увешанный ключами, как деревенская лекарка пучками трав. Ступени уводили вниз, под землю. Богдан замечал, как ежатся шагающие за ним, как переглядываются, пугливо – и отнюдь не только из-за него. Никто не хотел приближаться к нулевику. Никто не хотел смотреть на казнь.
Но обстоятельства требовали и сопровождения – по этикету, и присутствия в качестве свидетелей. Поэтому люди упрямо шагали вниз, в зыбкое марево чадящих факелов, которые, впрочем, не спасали от сырости и холода, пропитавших стены. Внизу расстилался небольшой каменный ковер площадки, от которого расходились два рукава.
– Здесь у нас погреба, кавальер, – пробормотал ректор, указывая направо, – в них держим провизию. В другую сторону… Здесь камеры-с. Для… как раз для таких случаев. Но у нас их не то чтобы много, а скорее…
– Я знаю, что в вашей академии такое в первый раз, – коротко перебил Богдан и протянул руку ладонью вверх.
Потому что позаимствовавшая у старика ключ дама, с головы до пят затянутая в черное платье с таким тесным воротником, что ее лицо было красным, замялась. Заметив его жест, она побелела, но ключ отдала беспрекословно. Замок на тяжелой металлической двери был с артефактной защитой. Он почувствовал ее до того, как вставил ключ. Еще до того, как увидел пронизывающие камень и металл линии. Любого, кто попытается сюда войти без разрешения и без зачарованного ключа, обожжет по локоть. Сделает калекой.
Ему не составило бы труда взломать эту защиту, но плюсовая магия бестиаров в разы сильнее человеческой.
– Имя. Возраст. Как это произошло. Какая стадия, – коротко произнес Богдан, поворачивая ключ.
– Милен Норовской, – тут же откликнулся ректор. Перебивая его, дверь оглушающе заскрипела, когда Богдан ее толкнул. – Восемнадцать лет. Учился, учился хорошо, а тут вдруг вечером в лазарет спустился, с головной болью. Сказал, мол, нехорошо себя чувствую.
Впереди текла черная река коридора: свет ближайших факелов выхватывал лишь первый десяток шагов, и Богдан вскинул руку. Вспыхнувший над ладонью шар света оказался слишком ярким, и люди зажмурились.
– Что дальше? – Он первым шагнул в коридор.
– Дальше… ну смотреть его стал наш лекарь. Вроде нормально все было, а с утра боль усилилась, вот и решил взять артефакт замера: обычно от переизбытка магии такое бывает. Глянь, а у него в ноль все ушло, ну он скорее нам сообщать. А мы сразу же вас пригласили. Знаете ведь, счет идет на секунды в такие мгновенья…
– Стадия, – перебил его Богдан, останавливаясь перед очередной металлической дверью.
– Ключ тот же, – подсказала дама в черном платье.
– Стадия… ну-с, думаю, третья.
– Думаете?
– Так мы ж… э-э-э… его не замеряли больше. Был на второй, а как сюда час назад спустили, так и на этом все. Без вас решили не трогать, чтобы опасности не подвергать.
В лазарет спустился вечером, сюда попал час назад, и всего вторая стадия. Медленное развитие, потенциальная опасность – низкая. Богдан отмечал эти мысли равнодушно, отпирая дверь. Беловый световик сорвался с его руки и завис, освещая каменный мешок, в котором они оказались. Исчерченный рунами: эти руны наносил бестиар, только бестиар способен создать защиту, которая до восьмого-девятого уровня сдерживает нулевую магию.
Парень лежал у стены, свернувшись калачиком. На шаги и голоса даже не повернулся, и все застыли в дверях, словно не зная, чего ждать.
Все, кроме него.
Богдан шагнул в камеру, быстро приближаясь к нулевику. Еще до того, как опуститься рядом с ним и перевернуть за холодное плечо на спину, он знал, что увидит. Зрение бестиара показывало остаточное угасание нулевой магии. Рвано дергались последние черные нити ауры, которые при дальнейшем развитии могли бы открыть врата Бездны.
Сейчас же они искрили, как неисправный артефакт. Бились, рвались и таяли.
Нулевик смотрел на него широко распахнутыми глазами, на губах застыла пена, в скрюченных пальцах – крохотный пузырек с настоем беладонны.
Парень был мертв.
Алина
Юрал замер, как был – рядом со мной. Да и было отчего: сила Верховного бестиара накрыла берег, как грозовая туча под порывами ветра небо. Быстро, неотвратимо. Неумолимо.
Михаил Велимирский вступил в должность меньше недели назад, еще до того, как столица сняла траур по предыдущему Верховному. Этот мужчина словно весь состоял из квадратов и резких углов: массивный и при этом подтянутый, широкоплечий, с острыми лезвиями скул и жесткой линией подбородка. Темные, коротко подстриженные волосы даже не мог подхватить ветер, а впрочем, и сам ветер утихомирился при его появлении вмиг.
Жеребец, чьи поводья он натянул, всхрапнул и остановился, как вкопанный. Черный, как ночь – если бы не шпоры, он бы слился с хозяином. Ни единого пятнышка, только глаза сверкают янтарем, и эту породу ни с какой другой не спутаешь. Хьердаррских амазинов отличали как раз глаза и тонкие на первый взгляд полосы чешуи под гривой – справа и слева, и на боках. Эти лошади единственные были приспособлены ко встрече с тварями Бездны.
Михаила сопровождали пятеро всадников – звезда бестиара. Так называют боевое построение, которое создается при любом прорыве. Среди бестиаров есть ведущие, а есть ведомые. Бессменные спутники, которые со своим ведущим всегда, в боях и в поездках. Если посмотреть сверху, их расстановка выглядит как звезда, даже в движении. Отсюда и название. Вот и сейчас Михаил в центре, в самом ее сердце, но, вскинув руку, он разрешает построению распасться и выезжает вперед.
– Почему не в полях? – спрашивает Юрала, а смотрит на меня. Я сегодня уже «поймала» взгляд бестиара, но этот иной. Он смотрит на меня так, как бестиары обычно рассматривают людей: как вещь, словно прикидывая, есть ли от нас какая-то польза.
Юрал открывает рот, но тут же его закрывает, он словно язык проглотил.
– Ты немой? – резко интересуется один из спутников Михаила, статный блондин. – Отвечай, когда с тобой разговаривает Верховный!
Вместо ответа Юрал бледнеет еще сильнее, и мне не остается ничего иного, кроме как произнести:
– Моя смена начнется позже, мы просто хотели вместе пообедать…
– Закрой рот, девка! – осаживает меня все тот же блондин, но Михаил вновь вскидывает руку.
Чуть трогает бока жеребца, подъезжает к нам ближе, вплотную. От него и до этого на берегу словно тень легла, сейчас же я буквально оказываюсь в тени. Возвышаясь надо мной, бестиар смотрит на меня сверху вниз, и теперь в его глазах я вижу, а точнее, чувствую иное. Чувствую, потому что опускаю взгляд, но мне и без того достаточно. По моей коже течет его интерес – какой может быть интерес у Верховного к найденной в лесу девчонке. Платье словно становится прозрачным, оно будто растворяется, рассыпается на куски, как от старости. Ничего такого, конечно, не происходит, но я с трудом справляюсь с желанием подтянуть руки к груди и прикрыться.
В довершение всего мне на подбородок ложатся пальцы: жесткие, сильные, не подчиниться которым просто физически невозможно. Он поднимает мою голову медленно, сантиметр за сантиметром, словно ему доставляет удовольствие растягивать это процесс. Все выше и выше, и выше, я словно скольжу, как по тонкому весеннему льду, только сейчас по иссиня черному мундиру, по перевязи к плотному воротнику, по мощной шее с резким бугром кадыка. Выше. Еще выше. До того самого мгновения, как я отражаюсь в глазах с клубящимся в них наследием Бездны, и у меня начинает кружиться голова.
– Как тебя зовут? – спрашивает он.
– Алина. – Собственное имя сейчас почему-то кажется чужим.
Его взгляд задерживается на моих губах. Такой откровенный, словно он уже раскрывает их своими. Кожа покрывается мурашками, мне невыносимо хочется зажмуриться и сбежать.
– Тебе не говорили, что ходить по лесу с парнями – позор для незамужней девицы, Алина?
Юрал продолжает молчать, и я поднимаю руку, на которой мерцает браслет. Губы бестиара изгибаются, словно он видит нечто непристойное.
– Ты жениться на ней собрался? – интересуется он, отпуская мой подбородок и положив руку с поводьями на колено.
– Д-да, – это первое, что мой жених выдает за все время.
– Как скоро?
– А… Алина сказала, ч-что торопиться н-не обязательно…
– Вот как. Ну раз Алина сказала, – взгляд бестиара становится хищным. – Сними.
– Что? – сначала не понимает Юрал.
– Сними свой браслет. Ваша помолвка расторгнута.
Я испуганно оборачиваюсь к нему, но Юрал, вместо того, чтобы все объяснить, вместо того, чтобы за меня заступиться, беспрекословно подходит и снимает символ нашей помолвки. Я даже вздохнуть не успеваю, как он касается моей руки, прячет виноватый взгляд и пятится.
– Свободен, – коротко сообщает Михаил. – Еще раз увижу в лесу во время работы – мало тебе не покажется.
«Юрал», – беззвучно шепчу, во мне просто не осталось других слов. Все еще на что-то надеюсь, но и надежда смертна. Потому что когда мой жених разворачивается и дает деру, а я все еще стою и сжимаю в руке сверток с едой, который он мне протянул, Верховный бестиар произносит:
– Поедешь со мной, Алина. – Мое имя он произносит тоже как нечто непристойное, а в следующий миг кивает одному из сопровождающих: – Павел.
В мгновение ока оказавшийся рядом со мной блондин отрывает меня от земли и легко сажает перед Михаилом на лошадь. Повинуясь его жесту, сопровождающие снова выстраивают звезду. Меня вжимает в широкую грудь, и я шепчу:
– Пожалуйста… мне надо вернуться в академию.
– Учеба для девки – пустая трата времени, – комментирует Верховный. – Особенно для такой, как ты.
Хлесткое пренебрежение бьет как пощечина, но я только вцепляюсь в сбрую, и вовремя: Михаил пришпоривает лошадь, и та переходит в галоп.
Глава 3
Алина
В загородную резиденцию, или, правильнее будет сказать, в летний дворец бестиара меня привезли через парадный вход. То, что бестиары живут по своим правилам, никогда и ни перед кем не оправдываются, то, что любой их поступок воспринимается как закон, я знала, но сейчас убедилась в этом воочию. Едва Михаил спешился, к нему бросился слуга, чтобы принять поводья. Меня сдернули, как пушинку – все тот же Павел, он же нес мою сумку.
Куда подевался обед, который для нас приготовил Юрал, я понятия не имела, помнила только, что его забрали из моих рук, когда подсаживали. Юрал… даже вспоминать о нем было больно. Нет, я не ждала, что он бросится меня защищать или воспротивится воле бестиара, это было бы чистейшей воды самоубийство, но хоть что-то сказать… одними губами… тайком. Хоть как-то намекнуть, что он со мной, что все будет хорошо…
– Приведите ее в порядок к вечеру, – коротко произнес Михаил, и это был последнее, что он сказал до того, как взлететь по ступенькам и исчезнуть в проеме широко распахнутых дверей. Даже не взглянув на меня.
– Что стоишь? – насмешливо поинтересовался Павел. – Пошли. Сдам тебя служанкам.
Мы поднимались по широченной лестнице – такие я раньше только на картинах да в книжках видела, везде были мрамор, позолота, а сам дворец – небесно-голубой, как отражение света, который бестиары оберегают от Бездны. Пока я шагала рядом с Павлом, в окружении остальных, на меня не смотрели. Все опускали глаза, кланялись.
Не мне, разумеется, хотя то, что я об этом подумала, само собой было смешно. А вот от чего мне стало не смешно – так это от ужалившего меня откуда-то сверху колючего взгляда. Я вскинула голову, но никого не увидела, лишь шевельнулся легкий тюль занавески в огромном окне на втором этаже.
Дальше меня и впрямь сдали служанкам. Девицы, молчаливые и хмурые, вообще ни слова мне не говорили, хотя я пыталась узнать хоть что-то. То ли был такой приказ, то ли я им не понравилась, а может быть, просто посчитали лишним – да и что они могли знать? Просто делали свою работу. Привели в купальню, явно не господскую, потому что она была маленькой, с крохотной ванной, куда меня и усадили. Воду даже не нагрели толком, поэтому за то недолгое время, что меня терли мочалкой и больно дергали за волосы, я успела вся покрыться мурашками. На слова, что я могу помыться сама, меня разве что не обшипели, как рассерженные кошки, и дальше я уже просто не открывала рта.
Известно же, что любая прислуга в доме бестиара, а особенно Верховного бестиара, стоит выше любого крестьянина или дворового, так что не мне было говорить им, что делать. После купания меня завернули в огромные мягкие полотенца (как сказала бы Марика, отродясь таких не щупала) и быстро-быстро отвели в комнату. Наверняка небольшую для этого дворца, но мне она показалась хоромами! В ней не было нагромождения кроватей и тумбочек, между которыми с трудом протискивались даже самые худенькие, как в нашей общей комнате в академии, или занавесок, отделявших спальные места в родительском доме. Кажется, она вообще была на одного.
– Одевайся. Сейчас обед принесу, – сурово произнесла пухленькая служанка. – Поешь, потом ложись спать. Да время не теряй, отдохни как следует, потом снова придем. Собирать тебя будем.
– Куда?
Ответом мне был раздраженный взгляд и захлопнувшаяся достаточно громко дверь. Наверное, если бы не обстоятельства, я бы с интересом рассматривала все вокруг, сейчас же просто подошла к добротной, достаточно большой кровати, на которой лежала длинная до пят сорочка. Длинные рукава, ворот под горло – все как положено. Для сна. Ничего кроме этого нижнего платья из одежды здесь не было, поэтому я надела ее. Села на кровать, дрожа то ли от холода и мокрых волос, то ли от пережитого. Сунула руки между коленями.
Юрал сейчас наверняка пойдет к Марике и все расскажет. А та добежит до родных, до моих родных, не оставит их в неведении. Но и я сегодня вечером все расскажу бестиару, попрошу отпустить. Как можно скорее! Они ведь без меня не смогут…
Отпустит ли?
Снова и снова я мысленно возвращалась к тому моменту, когда он появился в лесу. Как смотрел на меня – жадным, мужским взглядом. При одной только мысли об этом меня начинало колотить, а после, когда вспоминала Юрала и его «отступление», без малейшего знака, и вовсе хотелось съежиться. Что я и сделала: подтянула колени к груди, обхватив себя руками, в таком состоянии меня и застала служанка.
Поставив поднос на стол, посмотрела еще более хмуро, а потом всплеснула руками:
– Замерзла, что ли? Вот же дурья твоя башка, деревенская! Что ж сушило не попросила?! – Сунув руку в карман, она извлекла оттуда артефакт, о которых в академии мы только слышали. Потому что он был очень дорогой, но помогал сушить волосы и одежду. Служанка сунула мне в руку красную пластинку, пояснила: – К голове подносишь и водишь. Сам включается, когда чувствует сырость, сам выключается, когда уже достаточно. Все поняла?
