Марина Крамер
Черная вдова. Выстрел в горячее сердце
Часть I
Мент
… Ни бодрствую, ни сплю, —
и так проходит ночь…
настанет же рассвет —
весенний долгий дождь
и думы о тебе…
Эти навязчивые строки постоянно отдаются в мозгу, мешая жить, изнуряя, заставляя снова и снова возвращаться в тот день, заново переживать случившееся. Два месяца прошло, а все не отпускает никак, не становится легче, не забывается. И так тянет туда, на кладбище, где под черной плитой лежит тот, ради кого была вся жизнь…
– Даша, что ты там делаешь? – Марина вошла в каминную и с удивлением обнаружила, что домработница выставила из бара все бутылки и теперь пытается расположить их в каком-то только ей ведомом порядке.
Отбросив со лба светлую кудряшку, круглолицая, улыбчивая Даша повернулась к хозяйке:
– Убрать тут решила, Марина Викторовна, столько бутылок скопилось – ужас!
– Радоваться должна, что их много и все полные, – буркнула Коваль, беря со столика пачку сигарет и отправляясь в спальню, на балкон.
Она совсем прекратила прикасаться к спиртному – боялась, что затянет, и тогда точно не выкарабкаться. Именно поэтому в баре скопилось столько разнообразных бутылок с напитками. Марина дала себе слово не упасть до той черты, после которой начинается ничто, и держалась, хотя порой ей хотелось махнуть рукой на все и заглушить разрывающую сердце боль с помощью испытанного средства – бутылки текилы.
В такие моменты она запирала бар на ключ и отдавала его домработнице, под угрозой увольнения запрещая Даше возвращать его. Привычная ко всему Дарья не удивлялась – знала, как легко молодая хозяйка срывается и выключает себя из жизни на неопределенный срок. Сейчас, когда после гибели Егора Сергеевича прошло два месяца, Даша уже меньше переживала, наблюдая за тем, как Марина старается держать себя в руках. Да и Хохол не давал ей слишком уж задумываться и погружаться в свое горе. И было еще кое-что…
Апрель никогда раньше не казался таким монотонным и тягостным. Завтра с Кипра возвращается футбольная команда, а Марине до этого не было никакого дела, даже неинтересно, как они там сыграли, с кем…Ничего не хотелось, все надоело…
Телефон звонит, а трубку снять лень, все равно это кто-то неважный и ненужный. Но упертый зато – трезвонит и трезвонит!
– Да!
– Здравствуй, Марина…
«Черт тебя побери – опять надоедливый мент, достал уже! Как только ухитряется так быстро добывать постоянно меняющийся номер мобильника – непонятно! Пользуется служебным положением, что ли?»
– Чего тебе опять, Ромашин? – устало ответила Коваль, заранее зная, чего – сейчас встречу назначать будет, заколебал!
– Ты будешь сегодня в городе?
– А может, я уже там?
– Я стою напротив твоего офиса, и тебя здесь точно нет. Так что?
– Слушай, самому-то не надоело еще? Как мне от тебя отделаться, скажи? Каким волшебным словом? Тем, что на три буквы? – Она закурила сигарету и закинула ногу на перила балкона.
– Зачем ты так? – немного обиделся подполковник. – Я соскучился.
– Вот бы мне твои проблемы, а? – позавидовала Марина, покачиваясь в кресле. – Мне совсем скучать некогда.
– Так я увижу тебя сегодня? – настаивал он, и она усмехнулась:
– А ты телевизор включи вечером – там обязательно что-то обо мне будет! Ведь знаешь, что от меня журналисты уже третий месяц не отлипают, как и ты, впрочем.
Со дня гибели мужа ей просто прохода не давали, особенно когда вскрылось, что никакой это не московский строитель Грищенко погиб от выстрела в висок, а сам Егор Сергеевич Малышев, считавшийся давно погибшим. «Восстановлена справедливость!» – так об этом сказал один борзый журналист в «Криминале»… Правда, через два дня он почему-то закрылся в своем гараже и угорел в машине, надышавшись выхлопными газами… непонятно, что ж он так неосторожно…
– Марина, ты сама-то не устала корчить из себя неизвестно кого? – поинтересовался тем временем Ромашин. – Ведь я знаю, что ты совсем не такая…
– Да, я знаю, что я в принципе ангел… наверно, – усмехнувшись, проговорила она. – Только вот крылья мне как-то один человек вырвал с кровью и макнул меня потом в чан с дерьмом, чтоб не сильно гордилась. Так что теперь я именно то, чем выгляжу.
– Неправда. Тебе просто нравится думать о себе в подобном свете, вот ты и думаешь, и других еще заставляешь.
– Так не думай обо мне – в чем проблема-то?
– Легко тебе говорить, – вздохнул он. – Приезжай ко мне…
– Куда?! – поразилась Коваль такой наглости. – В управу, что ли? Это еще зачем?
– Зачем… затем, что я хочу увидеть тебя.
– Ты точно больной, Ромашин! Как медкомиссию-то обошел, скажи? В ментовку психов не берут.
– Мне исключение сделали…
– Повезло, – Марина выбросила окурок, перекинула ногу на ногу, устраиваясь удобнее. – У тебя все?
– Ты не ответила.
– А была должна?
– Марина, я ведь не мальчик, а ты заставляешь меня валяться в ногах, вымаливая возможность увидеть тебя, – тихо и грустно проговорил Ромашин.
– Саша, ты волен делать все, что хочешь. Я не принуждаю тебя ни к чему – ты сам хочешь этого. Давай прекратим бесполезный разговор, – попросила она. – Счастливо тебе, – и положила трубку, отключив телефон.
Бедолага Ромашин потерял голову в тот самый момент, когда увидел ее впервые, в тот самый день, когда погиб ее муж. Подполковник места себе не находил и был рад тому обстоятельству, что лично контролирует дело, это давало ему возможность видеть поразившую его женщину. Разумеется, Ромашин отдавал себе отчет в том, кто она и чем занимается, как и понимал то, что вряд ли она станет общаться с ним по поводам, не имеющим отношения к расследованию гибели ее мужа. Но образ Марины преследовал подполковника, заставлял постоянно вспоминать ее, сидевшую в кресле посреди огромного зала казино, ее бескровное лицо, на котором ярко и непристойно выделялись накрашенные алой помадой губы. Кто угодно выглядел бы вульгарно в таком виде, но не она – ей удивительно шло все это, и траурные одежды, и вызывающе-кровавые губы.
Ромашин был поражен тем, насколько хорошо она владела собой – только что лежала на крыльце, рыдая и не видя никого вокруг, и вот буквально через десять минут сидит собранная и почти спокойно отвечает на вопросы, только курит много. Он не мог заставить себя не смотреть на нее, и тогда она, подняв покрасневшие глаза, сказала ему что-то – он даже не понял, что именно, но взгляд отвел.
Через неделю после похорон Грищенко-Малышева подполковник приехал в «Парадиз». Его долго не впускала охрана, которая никак не могла в толк взять, что хочет от хозяйки переодетый в штатское начальник городской милиции. Да он и сам не мог внятно это объяснить, но потом нашелся:
– У меня есть одна вещь, принадлежащая госпоже Коваль, я должен вернуть ее, – и Кот впустил его.
Марина сначала не могла понять, кто это вообще такой, она и видела-то его полтора раза за все время, и фамилия его ей ни о чем не говорила. Только когда он вошел в кабинет, где Коваль сидела с чашкой чая, забросив по привычке на стол ноги, до нее и дошло, кто это.
– Чем обязана, господин подполковник? – холодно поинтересовалась Марина.
– Я приехал, чтобы вернуть вам это… – смущенно пробормотал он, теряясь под пристальным взглядом, и протянул ей раскрытую ладонь, на которой лежала подвеска, тот самый черный бриллиант, что спас жизнь Коваль и отнял ее у Егора. – Я подумал, что вам дорога эта вещь…
В синих глазах плеснул ужас, Марина даже отшатнулась от протянутой в ее сторону руки, но потом сумела прийти в себя.
– Мне это не нужно! – отрезала она, хватая сигарету. – Можете оставить себе. Если это – все, то можете быть свободны.
– Простите… я не хотел… – еще сильнее смутился подполковник, покраснев, как пацан.
Марине вдруг стало стыдно – чем перед ней виноват этот приятный на вид человек: тем, что решил вернуть безделушку, не подозревая, как ей больно ее видеть?
– Хотите кофе, господин подполковник? – произнесла она, стараясь сгладить свою резкость, и увидела в его глазах промелькнувшую радость.
– Если можно…
– Даша! – заорала Марина, и Ромашин вздрогнул от неожиданности. – Кофе свари, пожалуйста! Присаживайтесь, – указала рукой на кресло напротив.
Он осторожно опустился в кресло, не сводя с нее глаз.
– Что-то не так? – спросила она, устав от этого взгляда.
– Что? Нет-нет, просто… Сколько вам лет, Марина Викторовна? – вдруг спросил он и испугался собственной смелости. – Простите. Можете не отвечать – я ляпнул глупость…
– Тридцать четыре, – спокойно ответила она. – Я никогда не скрываю свой возраст.
– Совсем молодая…
– Для чего?
– Для всего, что вам пришлось пережить.
– Я привыкла.
Даша принесла кофе на подносике, поставила перед подполковником, забрала у хозяйки пустую чашку.
– Что-нибудь еще, Марина Викторовна?
– Нет, спасибо, Даша, можешь идти.
Воцарилось молчание. Коваль курила, Ромашин пил кофе, исподтишка разглядывая ее. Марина тоже изучала гостя.
«Видный мужичок, надо признать, жалко только, что блондин и мент. Но наружность вполне приятная и располагающая. Женат, вон кольцо на пальце, и дети есть, наверное».
– У вас есть дети, господин подполковник? – спросила Коваль, и он ответил честно:
– Есть, два сына, но они уже взрослые. Можно мне называть вас по имени?
– Пожалуйста, – пожала она плечами.
– И вы тоже зовите меня по имени, хорошо? Меня зовут Александром.
Внезапно он встал и, подойдя к ней вплотную, взял руку и поднес к губам:
– Простите… Марина, я не должен делать этого, вам сейчас не до того, но нет сил удержаться – я голову потерял с тех пор, как увидел вас в казино…
– Идите вон, господин Ромашин! – негромко, но очень зло и отчетливо произнесла Коваль.
Он пошел к двери и обернулся на пороге:
– Простите…
Когда он ушел, на Марину вдруг напал приступ истерического хохота, и она покатывалась до тех пор, пока не пришел Женька, телохранитель недремлющий:
– Что с тобой?
– Ты не поверишь – у меня сейчас был начальник ГУВД, на колени падал! – она снова скорчилась от приступа смеха. – Я не могу – почему мужики такие уроды и придурки? Что вам всем вокруг меня – медом, что ли, намазано?
– Погоди… – перебил Хохол. – Он к тебе приставал, что ли?
– Не хватало еще! Я – и с ментом?! Западло, Женька!
Если бы кто-то сказал ей, что ровно через два месяца она окажется в постели с этим самым ментом, пришла бы в ярость…
Боль – она черного цвета, обволакивающая и ласкающая. Коваль осознала это на кладбище, приехав на сорок дней к мужу. И мрамор памятника не казался ей больше холодным, и место это не вызывало отрицательных эмоций, скорее – наоборот. Марина прижималась лицом к плите, чувствуя, как она теплеет от этого, как будто Егор отвечает жене. И традиционные белые розы не казались больше чем-то печальным – просто цветы, которые так любил муж… Наверное, все ее эмоции выплеснулись в тот раз, когда Егор инсценировал свою гибель, Коваль пережила шок тогда, два года назад, а сейчас приняла все как очередной удар судьбы.
Хохол был единственным, кого утомляли эти поездки на кладбище – он не мог простить Малышу того, что он отнял Марину, и теперь она не подпускает его к себе. И вообще обходится без мужиков, что для нее равносильно подвигу. И с так идиотски забеременевшей Веткой никаких отношений она тоже не поддерживала, игнорируя ее. Да и сама ведьма со дня похорон Егора не звонила и не приезжала, жила у себя, а Маринин племянник Колька регулярно наведывался к ней и сообщал тетке последние новости. Как ни странно, он был не в курсе Веткиной беременности, хотя не исключено, что мог быть ее причиной. Почему та не говорила – Коваль не понимала.
Сегодня, после посещения кладбища, Марина вдруг решила навестить подругу, но, когда сказала об этом Хохлу, тот взвился:
– Опять началось?!
– Тебя это не касается, – совершенно спокойно ответила Коваль, вставая с лавки и собираясь уходить. – Отойдите все, дайте с мужем попрощаться.
Охрана отошла метров на десять и встала спиной к хозяйке, а та снова прижалась лицом к черной мраморной плите и прошептала:
– Пока, Малыш… я скоро приеду опять, ты меня жди, хорошо? И помни – я люблю тебя, родной…
Отряхнув перчатку от рыхлого снега, который здесь еще лежал, Марина вышла из оградки и пошла к машине. Усевшись на заднее сиденье рядом с мрачным Хохлом, она велела водителю ехать в город, в центр, где жила подруга.
– Поедем домой! – попросил Хохол, но Коваль отрицательно покачала головой:
– Нет, мне надо к Ветке. Ты стал слишком много позволять себе, Женя, мне это не нравится.
– Мне тоже не нравится кое-что, – буркнул Хохол. – Например, то, что ты все время от меня бегаешь. Я что – совсем чужой тебе?
– Нет. Но больше ничего не будет.
– Почему?
– Не хочу.
Он замолчал и отвернулся, глядя в окно. Марина не обольщалась, что он поверил ей, но сказала то, что чувствовала – не хотела она его больше, все кончилось, перегорело. Если бы вдруг Хохол решил уйти, она расстроилась бы, но только потому, что привыкла к его присутствию, к тому, что он всегда мог защитить. Но не более того.
…Ветки дома не оказалось, где ее черти носили – непонятно, но, значит, не судьба сегодня перемирие устраивать.
– Тебе повезло, – хохотнула Коваль, возвращаясь в машину и глядя на Хохла.
– Это не мое дело, – угрюмо бросил он.
– Вот спасибо!
Дома ожидал сюрприз – повестка из прокуратуры. Дело об убийстве мужа, конечно, завели, но на успех в милиции особо не надеялись – не раскрываются такие дела… И каждый понимал, что Коваль сама куда быстрее найдет и накажет исполнителей и заказчиков, чем это сделает прокуратура и милиция, поэтому никто слишком уж землю не рыл, так – для видимости. Но завтра ехать все же придется. Марина весь остаток дня провела в постели, читала какую-то ерунду и запивала ее зеленым чаем. Даже Хохол, привыкший к тому, что после кладбища она непременно напивается в дрова, был шокирован – Коваль не попросила принести текилу, только чай.
– Ты не заболела? – Он пощупал лоб, и Марина улыбнулась:
– Странно видеть меня трезвой?
– Ты никогда не изменяешь своим привычкам, а сегодня…
– А сегодня не хочу. Устала. Полежи со мной, – попросила она неожиданно для самой себя, да и для него тоже.
Женька прилег на край кровати, но Коваль притянула его ближе к себе, подергала за майку:
– Ты не знаешь, что я терпеть не могу одетых мужиков в своей постели?
– Тебя не поймешь – то не подходи, то раздевайся, – пробормотал он, снимая майку и спортивные брюки. – Иди ко мне, – он обнял ее, но Марина, отстранившись немного, негромко сказала:
– Женя, я не шутила.
– Я понял. Но обнять тебя я могу?
– Можешь. Можешь даже остаться у меня, но предупреждаю – если что, не жалуйся потом!
– Не волнуйся, цела будешь…
Как же она всю ночь хотела его, кто бы знал… Но она дала себе слово, что этого больше не будет, и сдержит.
Визит в прокуратуру шокировал – вместо следователя в кабинете ожидал начальник ГУВД.
– Что вы делаете здесь, господин подполковник?
– Жду вас, – честно ответил Ромашин, отодвигая ей стул.
– Зачем?
– Хотел увидеть.
– Странный способ вы нашли, – заметила Коваль.
– Но ведь по-другому вы не согласились бы, – резонно откликнулся он.
– И что будет дальше? – поинтересовалась Марина, вынимая сигареты.
– А чего бы вам хотелось?
– Мне?! От вас?!
– Вы делите мир на ментов и правильных людей, да, Марина Викторовна? – усмехнулся Ромашин. – Иначе откуда такой сарказм в голосе?
Она смотрела ему прямо в глаза и улыбалась, а внутри все почему-то вздрагивало. Чем-то неуловимым этот мент напоминал ей погибшего мужа. Ромашин оказался изобретательным – он взял ее за руку и поднял со стула, притягивая к себе:
– Поедем ко мне, девочка… поедем, я не могу здесь…с тобой нельзя так, ты же совсем другого уровня женщина… поедем, Мариша… – Он словно не замечал, что невольно перешел на «ты», и она тоже не заметила этого.
Не понимая, что нашло на нее, Коваль спокойно дала увести себя из кабинета, вывести через пожарный выход во внутренний двор и усадить в припаркованную там «Волгу».
– Охрана с ума сойдет… Куда мы едем? – пробормотала она.
– Ко мне на дачу.
– Ты спятил, да? Ты хоть понимаешь, что сейчас происходит? – спросила Марина, глядя на его решительное лицо.
– Конечно – я везу к себе женщину, которая лишила меня сна и желания работать. – Подполковник улыбнулся, довольный таким поворотом событий.
Он приготовился услышать от нее что угодно, приготовился даже к тому, что она ударит его, начнет кричать… Но Коваль сидела в его машине абсолютно спокойная, только про охрану вот вспомнила.
– Нет, Ромашин, ты на это с другой стороны посмотри – подполковник, мент, начальник городской управы, везет к себе бандитку…
– Не наговаривай на себя! – отрезал он, сворачивая на проселок. – Мне все равно, кем ты себя считаешь.
– Так это не я – это твои братья по классу! – засмеялась Коваль, положив свою руку на его, сжимающую руль, и Ромашин вздрогнул от прикосновения прохладной кожаной перчатки.
Дача оказалась на уровне – двухэтажный коттедж, в котором и зимой было неплохо. Ромашин быстро затопил камин, подвинув Марине кресло.
– Не замерзла? Сейчас быстро тепло станет, здесь вообще всегда тепло. Хочешь коньячку? – предложил он, положив руки ей на плечи.
– Не хочу.
– А я бы выпил…
– Нервничаешь?
– Есть немного, – признался Ромашин, осторожно наматывая на палец прядь черных волос. – Ты думаешь, мне было легко решиться?
– Решился ведь, – пожала она плечами.
Он обошел кресло, в котором Марина сидела, опустился на пол и уткнулся лицом в ее колени:
– Если бы ты знала, что творится сейчас у меня в душе…
– Я не хочу знать этого – мне и своего хватает. – Она опустила руку на его голову, прикоснулась к волосам, и он поднял глаза:
– Если ты сейчас скажешь, я отвезу тебя домой…
– Что, передумал? – улыбнулась Коваль, погладив его по щеке.
– Как я могу передумать? Но ведь и заставить тебя я тоже не могу… если ты не хочешь, ничего не будет.
– Тогда зачем ты замутил все это?
– Уже не знаю…
– Хочешь, скажу? – Она наклонилась к его лицу близко-близко и зашептала: – Потому что тебе до смерти захотелось узнать, что же во мне такого, что заставляет тебя постоянно обо мне думать… Пойдем, Саша, я покажу тебе все, что ты хочешь…
Он подхватил ее на руки и понес в спальню, на кованую кровать, осторожно раздел и замер, глядя.
– Господи…
– И что такого ты увидел, что повергло тебя в ступор? – поинтересовалась Коваль, ложась на бок.
– Тебя…
– Иди ко мне…
Он долго лежал рядом, боясь прикоснуться, только гладил пальцами лицо. Марине было странно наблюдать за подобной нерешительностью – обычно мужики сразу знали, что и как.
– Можно, я поцелую тебя?
– Саша, ты такой смешной – я лежу перед тобой совершенно голая, а ты спрашиваешь разрешения поцеловать меня…
– Я боюсь, что ты исчезнешь, если я к тебе прикоснусь.
– Если бы я собиралась исчезнуть, я изначально не поехала бы – к чему такие сложности? – Она перевернулась на живот и поцеловала его грудь, едва коснувшись губами. – Ты же видишь – я здесь, с тобой…
Это было странно – взрослый мужчина вел себя как подросток, впервые оказавшийся в постели с женщиной. Он долго изучал ее, прежде чем войти, целовал и гладил так нежно, что Марине почему-то хотелось плакать – таким иногда бывал Егор… Когда же она, заплакав все-таки, упала лицом в подушку, он изумленно повернул к себе ее голову и, поцеловав в губы, спросил:
– Что с тобой, Мариша? Я сделал что-то не так?
– Нет, Саша… – всхлипнула она. – Дело не в тебе… я не могу привыкнуть к тому, что теперь я на самом деле одна… понимаешь – я отвыкла быть одна…
– Ты не одна – я с тобой, – целуя ее снова, проговорил он.
– Ты не со мной – у тебя жена и дети.
– Это неважно. Я никогда не видел такой женщины, как ты.
– Да таких, как я, вообще редко кто видел, – усмехнулась Коваль, вытирая глаза. – И одни проблемы от этого.
– Не говори так, – попросил он, взяв ее лицо в свои ладони. – Не могу слушать. Я все готов сделать для тебя, все, что ты захочешь. Только будь со мной.
– Ты спятил, Саша, – это ведь абсолютно невозможно, подумай о своей карьере, которая рухнет под откос сразу, как только станет известно о нашей связи. А известно станет очень быстро, поверь мне, – все, что связано со мной, попадает на первые полосы и на все местные телеканалы.
– Мне все равно. Это только мое дело – с кем спать.
– Тебе так кажется потому, что мы с тобой сейчас лежим в твоем доме, и никто не знает об этом. Но все изменится, поверь мне, когда это выплывет наружу, – сказала Коваль, дотягиваясь до пачки сигарет на тумбочке. – Ты начнешь винить меня в своих неудачах и неприятностях, а я терпеть этого не могу.
– Ты считаешь меня ничтожеством, не способным отстоять свое право на любовь?
– А я разве говорила о любви? Я говорила о твоей карьере, о работе, о том, чего ты лишишься из-за меня.
– А теперь послушай меня, – перебил Ромашин, отнимая у нее сигарету и делая глубокую затяжку. – Мне сорок два года, я давно работаю в милиции, у меня есть определенная репутация. В конце концов, существует такое понятие, как развод, – делить нечего, дети взрослые, учатся, жена – предприниматель, у нее своя сеть магазинов, и уже давно она зарабатывает больше меня, так что ничего не потеряет. А ты… да будь ты четырежды судимая квартирная воровка, я все равно не отступился бы. Я целый месяц с ума сходил, думая о тебе, о том, как набраться смелости и прикоснуться к тебе, просто заговорить. Я понимаю, ты не только обо мне, ты и о себе тоже думаешь, ведь и тебя связь с ментом не украсит в глазах твоих бойцов и всех остальных… Но, Мариша, подумай о том, что мы могли бы и не афишировать ее – ведь сегодня нам с тобой удалось. Так что мешает и в дальнейшем поступать так же? – Он привлек ее к себе, обнял, прижимая голову к груди. – Я не могу отказаться от тебя, ни за что не сделаю этого – ты нужна мне.
– Зачем?
– А может, я влюбился?
– Это глупо, Саша. – Коваль попыталась встать, но он не выпустил, прижав еще сильнее:
– Не уходи… побудь со мной немного еще, потом я отвезу тебя… пожалуйста…
Она осталась… Они занимались любовью почти до самого вечера, уже стемнело, и Марина отчетливо представила, как сейчас психует Хохол, сидя в «Хаммере» возле здания прокуратуры. Ее нет полдня, за это время можно в тюрьму сесть, а не то что со следователем побеседовать. Да и черт с ним, с Хохлом, – она имела право на свою личную жизнь, никак не связанную с ним. Однако благоразумие взяло верх над полученными эмоциями, и Марина приподнялась на локте, коротко глянула на блаженно растянувшегося в постели Ромашина:
– Саша, мне пора…
– Я не хочу отпускать тебя, – признался он, обнимая ее и пряча лицо на груди. – Может, останемся? Завтра суббота, и все выходные мы могли бы провести здесь…
– Не гоните лошадей, господин подполковник! – засмеялась Коваль. – Если сегодня я не выйду из здания городской прокуратуры, в этом городе произойдет всплеск криминала – мой телохранитель парень безголовый во всем, что касается меня, не остановится, пока не найдет.
– Твой телохранитель – Евгений Влащенко, Жека Хохол? – спросил Ромашин, поглаживая ее по затылку под волосами.
– Да.
– Я его знаю.
– Его только ленивый не знает, – фыркнула Коваль.
Это не было преувеличением – репутация и известность у ее охранника и по совместительству любовника была та еще…
– Нет, я не о том – я работал в райотделе, когда его задержали во второй раз. Видишь? – Он показал длинный тонкий шрам на правом боку. – Это его знаменитая финка, я успел среагировать, и лезвие только кожу рассекло, а иначе…
– А иначе тебя бы уже похоронили. Я это знаю – Женька владеет финкой, как я вилкой, – спокойно продолжила Марина, чуть коснувшись шрама пальцем.
– Собственно, ему за это и накрутили, там вообще-то ерунда была, но он ведь уже был судим, да плюс нападение на сотрудника, – закончил Ромашин, не переставая поглаживать ее.
«Да-а, вот-то Хохол обрадуется, если узнает, с кем кувыркалась в постели его дорогая Коваль… Представляю его рожу и монолог…»
– Знаешь, жизнь такая странная, – произнесла Марина, закрыв глаза и прислушиваясь к движениям его пальцев, ласкающих ее. – Кто бы сказал, что я добровольно лягу в постель с ментом после всего, что мне пришлось перетерпеть от твоих собратьев, – я не поверила бы. Но, Саша, скажу тебе честно – мне было с тобой очень хорошо. Я вообще-то не такой секс люблю, но то, что сегодня произошло, было замечательно. А сейчас давай собираться, мне действительно пора.
…В машине он молчал, напряженно вглядываясь в темную дорогу, а Коваль дремала на заднем сиденье, утомившись за этот бесконечный, странный день. Сейчас вернется домой, упадет в джакузи с пенкой, будет лежать долго-долго…
…Не сбылось, к сожалению, – едва Марина показалась на крыльце закрытой уже прокуратуры, как к ней подскочил Хохол и заблажил во всю луженую глотку:
– Ты что же делаешь со мной, а?! Почему трубку не берешь?! – и Марина вспомнила, что убрала звук у телефона, чтобы не отвлекал.
– Не ори – не дома! – отрезала она, перейдя в нападение, чтобы заставить его замолчать. – Звук убрала – я ж на допросе!
– Да за это время можно расколоть любого в «несознанке», а не то что показания снять со свидетеля! Кому ты лепишь?! – не прекращал орать Хохол, схватив ее за рукав.
– Убери руки! – приказала Коваль негромко. – Забылся, урод?
– Урод?! Быстро! – отпустив ее руку, проговорил он с обидой. – Быстро ты забываешь все, что было, Коваль.
Он повернулся и пошел к машине, а Марина так и осталась стоять на крыльце. Повернув немного голову, заметила выезжающую из внутреннего двора прокуратуры белую «Волгу».
– Марина Викторовна, вы домой или ужинать? – спросил подошедший Сева, и Коваль очнулась:
– А? Нет, не хочу ужинать, устала.
Хохол демонстративно сел во второй джип, чтобы дать понять, что Марина перегнула палку, но ей это было безразлично.
Она выпрыгнула из машины во дворе дома и бегом помчалась в спальню, на ходу скидывая вещи:
– Даша, убери, пожалуйста, я в душ!
Встав под воду, она немного расслабилась и успокоилась, взяла губку и гель, стала медленно водить по телу, вспоминая все, что произошло сегодня. Марина вдруг посмотрела на ситуацию чужими глазами – она улеглась в постель к совершенно незнакомому мужику всего через сорок дней после гибели мужа… Кто она после этого? Есть вполне конкретное название, и это определение не могло обрадовать. А самое главное, сейчас ее мучило только одно – то, что он мент… Нельзя при ее образе жизни связывать себя отношениями с ментом, хоть тресни – нельзя, тот же Бес сгнобит за это, да и собственные пацаны не будут в восторге. Но его лицо, руки, губы – все это стояло перед глазами, и еще то, как он называл ее… Егор крайне редко звал жену по имени, у него всегда в запасе было великое множество ласковых словечек. Да и вообще, кроме отца и иногда племянника, никто, кажется, уже и не помнил, как ее зовут, все Наковальня да Коваль – как вариант. И это ментовское «Мариша» было таким непривычным и странным, словно не о ней. Коваль со вздохом выключила воду и, завернувшись в халат, встряхнула мокрые волосы. В спальне было прохладно, она чуть повернула регулятор на батарее и растянулась на кровати, прихватив любимую книжку с собранием древнеяпонских танка.
«Я знаю себя.
Что ты виною всему,
Не думаю я.
Лицо выражает укор,
Но влажен рукав от слез»…
Телефон зажужжал, крутясь на тумбочке, – Марина так и не включила звук, забыла просто. Номер был незнаком, она поколебалась, отвечать или нет, но потом решила – а вдруг кто-то нужный:
– Да.
– У тебя все в порядке? – раздался в трубке голос Ромашина.
– Откуда у тебя мой номер?
– Ты забыла, что я какой-никакой, а милиционер? – усмехнулся он. – Так все нормально, проблем нет?
– Нормально.
– Ты не обиделась? Я посмотрел на всю ситуацию со стороны – выглядит ужасно. Я воспользовался своим положением и властью…
– Саша, я тебя умоляю! – засмеялась Коваль. – Я никогда не делаю того, чего не хочу.
– Когда я тебя снова увижу?
– Не знаю. Возможно, никогда.
– Это ты серьезно?
– Подумай о себе – я не хочу доставлять тебе неприятности, мне и так достаточно вины по этой жизни… Я стала причиной гибели собственного мужа, еще многих людей – хватит с меня. Прощай, Ромашин, не звони мне больше.
– Погоди, Мариша! – взмолился он. – Прошу тебя, еще только секунду побудь со мной – я не боюсь неприятностей, я ведь сказал тебе…
– Саша, давай не будем продлевать мучения – чем дольше мы будем общаться, тем больнее станет, я не хочу, я устала… Прощай.
Марина, отключив трубку, бросила ее на постель и неожиданно для себя заплакала.
– Почему я опять должна страдать и мучиться, почему не успокоиться и не жить спокойно и без проблем? – пробормотала она, пряча лицо в подушку.
Марина прекрасно понимала, что эта связь не приведет ни к чему хорошему, ведь даже встретиться нормально они вряд ли смогут – кто он и кто она!
Остается сцепить зубы и подождать, пока все пройдет само, а Ромашин, поняв невозможность этой связи, отступится.
Это оказалось проблематично. Он никак не хотел успокаиваться, звонил постоянно. Марина не успевала менять номера мобильного, подполковник моментально узнавал новый и опять звонил. Это продолжалось целый месяц, и вот сегодня Ромашин опять вызвонил ее. Марина грубила, как могла, но ему это было безразлично.
– Хохол! – заблажила она на весь дом. – Иди сюда!
– Я уже здесь, если ты вдруг оглянешься, – раздалось за спиной. – Не замерзла на балконе-то?
– Нет. Слушай, мне надо номер сменить… – начала Марина, поворачиваясь.
– Опять?! Меня уже в телефонной компании в лицо узнают – я там постоянный клиент! Ты мне объясни – что происходит? – попросил он, садясь на перила и доставая сигарету. – Месяц уже мозги мне паришь, скрываешь что-то, темнишь… И выглядишь странно как-то – грустная все время и о чем-то думаешь, думаешь…
– Женя, а с чего мне веселиться-то? Если ты вдруг подзабыл, то я вдова.
– Ты вдова уже давно, и это тебе не мешало.
– Это ты сейчас о чем? – подозрительно спросила Коваль, внимательно глядя на телохранителя.
– Да о том, что тебя совсем перестали интересовать мужики, моя ты дорогая, – ехидно отозвался Хохол, затягиваясь и выпуская дым колечками. – И это очень странно – с твоим-то темпераментом…
– Не думала, что в обязанности телохранителя входит контроль за моей интимной жизнью! – фыркнула она.
– А я ведь не просто телохранитель, ты это помнишь?.. – вкрадчиво прошептал он, спрыгивая с перил и подходя к ней. Его ручищи легли на плечи, прижав к спинке кресла, губы приблизились, жадно захватывая Маринины. Женька легко подхватил ее и понес в спальню, несмотря на сопротивление, сломить которое ему особого труда не составляло.
– Отпусти меня! – завизжала Марина, едва только ее рот оказался свободным, но у Хохла было на этот счет совсем другое мнение:
