Марина Линник
Правдивые истории двух вечеров
– Да-да, конечно, я продолжу, – спохватился граф Акусин. – Так вот… Дьяк до мельчайших подробностей описал свой вояж с тайным обозом, сопровождаемым опричниками Ивана Грозного, в некое место на Волге. Согласно его рассказу, в этих подводах, груженных коваными сундуками, находилась библиотека самого царя, которую уже несколько столетий ищет не только наш дорогой князь, но и много других любителей древности.
– Откуда ему это было известно? – удивленно поднял брови граф Орлов-Денисов. – Да и кому потребовалось перевозить книги, да еще и тайно?
– Надвигалось Смутное время, – пожал плечами граф Акусин, – многие из бояр плели заговоры против царя. Его время подходило к концу, и за спиной шла борьба за престол. Иван IV был уже не тем грозным владыкой, под взглядом которого склоняли головы даже самые непокорные, а дряхлым старцем, хотя надо отметить, что к моменту смерти ему было немногим больше пятидесяти. Болезни, потрясения, бесконечные войны, неумеренные страсти сделали свое дело.
– Но кому потребовалось бы уничтожать библиотеку? – спросила юная графиня. – Je ne comprends pas39.
– Многие считали царя демоном, а его библиотеку − бесовским писанием, – ответил Сергей Александрович. – Времена были темные, и все неудачи и невзгоды, потопы, войны и засухи приписывались действию злых сил, считались бесовскими проделками.
– Можно ли верить словам какого-то дьяка? – усомнился граф Лунин.
– Я и сам сомневался вначале. Но подробное описание плавания по Каме, Волге, строительства потайного прохода, да еще и с ловушками, подробнейший перечень и описание сундуков, а потом рассказ о казни рабочих, строивших подземелье, и сопровождавших их стрельцов утвердили меня в мысли, что это правда. Да и написанная на старославянском сопроводительная грамота, якобы выданная самим царем Иваном Грозным, служила тому подтверждением. Мне так показалось тогда, но потом…
– Что потом? – князь подался вперед и уставился на графа Акусина.
– Потом мне в руки попал тот документ, о котором я и хочу вам поведать.
Сергей Александрович замолчал, переводя дыхание. Неожиданно для себя он обнаружил, что волнуется, как гимназист на выпускном экзамене.
– Как вам известно, – неуверенно начал граф Акусин, – на Руси были два царя, которых называли «грозными»: это Иван III (его жена и привезла библиотеку из Византии в качестве приданого) и его внук – Иван IV. Но об Иване III со временем перестали говорить как о «грозном». Все досталось Ивану IV: и слава, и имя, и библиотека, к которой он не имеет никакого отношения.
– Как не имеет? – возмутилась Наталья Андреевна. – C’est trop40, милостивый государь!
– Но Сергей Александрович прав, сударыня, – поддержал графа князь Безбородский, бросив на графиню неодобрительный взгляд из-за незнания ею подобных вещей, казавшихся ему элементарными. – Библиотека попала в Московское княжество вместе с Софьей Палеолог во времена Ивана III, его сын Василий повелел перевести все книги на русский язык. Что касается Ивана Грозного, то его можно только проклинать или благодарить – это как кому угодно – за его рвение, которое он проявил в сокрытии сего сокровища. От Смутного времени и до наших дней предпринималось немало попыток отыскать тайное хранилище, но все тщетно. Она как в воду канула…
– Что же было написано в том документе? – прервал его граф Лунин, желавший поскорее добраться до конца захватывающего рассказа.
– Это был полный отчет, написанный пономарем Кононом Осиповым и подписанный самим дьяком Макарьевым о событиях, кои произошли в 1682 году в последние дни октября. А точнее, о невероятном открытии, сделанном дьяком в московских катакомбах.
– Я что-то слышал об этом, – подтвердил слова графа Никифор Андреевич, глаза которого вновь вспыхнули азартом. – Мне даже известно, что по его многочисленным просьбам в подземельях Кремля не раз начинались поиски, но никому не удалось найти ни комнаты, ни сундуков, ни проходов. Я склоняюсь к мнению, что к старости дьяк стал слаб умом и сам не ведал, что говорит. Или же пономарь все выдумал, имея целью зачем-то попасть в подземелье.
– Так-то оно так, милый князь, но смею вас уверить, что, видимо, некоторые события имели место быть, – продолжил рассказ граф Акусин. – И пожелтевший свиток, исписанный каллиграфическим почерком, тому свидетель.
– Что? – вскричал князь, буквально подскакивая в кресле.
– Никифор Андреевич, голубчик, – пожурила его графиня, – зачем же так всех пугать. Наберитесь терпения, je vous demande41. Сергей Александрович, голубчик, продолжайте!
Граф Акусин, шумно вздохнув, продолжил уже более уверенным голосом:
– Дьяк Василий Макарьев, думный разрядный дьяк, который, несмотря на возраст, так и не достиг звания окольничего, сильно провинился перед царем, Алексеем Михайловичем. В чем заключалась его провинность, неизвестно. В качестве наказания его даже хотели отправить на каторгу, но за дьяка неожиданно вступилась царевна Софья Алексеевна, страсть как любившая кремлевские тайны. Она-то и посоветовала послать его составлять план кремлевских катакомб, так как после строительства оных план исчез вместе со строителями и самими архитекторами (что неудивительно). Ведь считается, что кремлевские катакомбы были построены раньше самого Кремля аж на сто лет!
– Это невероятно! – воскликнул удивленный Иван Дмитриевич.
– Летописи подтверждают данный факт, но это не самое главное. Остается только гадать: как архитекторам удалось соорудить такой лабиринт втайне от всех; лабиринт, в который можно войти и остаться там навеки.
– C’est terrible!42 – содрогнулась молоденькая графиня Акусина, побелев от страха. – Только представьте себе: темнота, холод и бесконечные коридоры. Боже!.. Как я не подумала! Там же наверняка живут призраки! – Елизавета Алексеевна охнула и откинулась в кресле.
– Голубушка, не принимайте все так близко к сердцу, – обмахивая ее веером, проговорила Наталья Андреевна. – А вам, голубчик, не следует сгущать краски и пугать подобными вещами.
– Сударыни, прошу простить меня, если напугал вас, но я только сказал правду. Кремлевские катакомбы настолько обширны, что никто до сих пор не знает их истинных размеров. Истина была известна только трем итальянским архитекторам, но они канули в небытие, унеся с собой в могилу тайну московского лабиринта. Наверно, неприкаянные души творцов, тщательно оберегающие свое детище от чужаков, и положили начало легендам о призраках, которые заманивают свои жертвы в бесконечные коридоры, откуда еще никому не удавалось выбраться. Но тем не менее этот факт не только не останавливал желающих найти сокровища и легендарную библиотеку, а наоборот, привлекал исследователей, будоража их воображение.
– Я и сам не прочь был бы заняться поисками, если бы не возраст и не раны, – буркнул князь Безбородский, отчаявшийся дождаться окончания повествования.
– Увы, милый князь, – с сомнением ответил граф Лунин, – вам не удалось бы это предпринять, даже если бы вы были Геркулесом. Наш Император строго-настрого приказал запретить любые походы в подземелье после того, как там завалило нескольких рабочих.
– Но в то время это было возможно, – продолжил Сергей Александрович свой рассказ. – Согласно документу, составленному пономарем Осиповым, Василий Макарьев «сильно испужался» данного приказа, но отказать царевне Софье не мог. Выпив изрядно для храбрости (слухи о странностях, случавшихся в катакомбах, не прошли мимо его ушей), он отправился «в Ад», как он рассказывал впоследствии пономарю.
– Ему удалось что-то найти? – глухо спросил Никифор Андреевич.
– А вот в этом-то и вся загвоздка, – сокрушенно покачал головой граф Акусин. – Найти-то он нашел: и кованые сундуки, занимавшие сводчатую комнату от пола до потолка, и свитки, несколько из которых лежали на дубовых столах (другие, как он понял, хранились в сундуках)… При тусклом свете фонаря он рассмотрел даже небольшой топчан и небольшой столик, на котором лежали свечи. Все это ему удалось разглядеть сквозь небольшое решетчатое оконце в дубовой окованной двери, запертой на огромный висячий замок. Не помня себя от радости, смешанной с изумлением и неверием в происходящее, он поспешил покинуть катакомбы, дабы сообщить благословенную весть царевне Софье. Но когда на следующий день дьяк, в сопровождении приближенных царевны и нескольких слуг, проделал тот же путь от Тайницкой башни к Успенскому собору, а затем, взяв чуть левее, направился по не известному доселе никому тоннелю, то вместо заветной двери обнаружил тупик. Вернувшись немного назад и пройдя по другому пути, Василий Макарьев опять наткнулся на тупик. Дьяк, бормоча что-то невразумительное себе под нос, вместе со спутниками весь день бродил по катакомбам, неизменно натыкаясь на тупики. Казалось, неведомая злая сила водила их по коридорам, путая дорогу и заводя во все новые и новые ответвления лабиринта, чтобы скрыть нечаянно открывшуюся накануне тайну. «Василь Кузьмич, уж не смеешься ли над нами? – не выдержал один из бояр, тяжело оседая на пол. – Дюже длинен твой путь. Аль мы сбились с дороги? А то ли и вовсе нет энтой проклятущей двери, будь она неладна?» − «Есть, есть, – энергично замахал руками Василий. – Дюже пьян я вчера был, батюшка. Коли б не это, так быстро дорогу нашел бы». «Э-эх, тартыга43 ты, тартыга, – взвился боярин, грозя дьяку кулаком. – Дай тока выбраться из проклятущего места. Ненадобно было царице Софье брать под сень такого облуда44» − «Не серчай, батюшка. Видать, бес попутал». Внезапно, как бы подтверждая его слова, по коридорам пронесся зловещий хохот. Бояре как один крякнули и начали осенять себя крестным знамением. Дьяк попятился назад, пугливо озираясь. «Веди нас к выходу, демон проклятущий! А то сгинем тут, живота лишившись», – приказал один из бояр, грозно поглядев на побледневшего Василия Макарьева.
– Значит, я все-таки был прав, – пробормотал вполголоса князь Безбородский, – когда говорил, что библиотеку надо искать под Кремлем. Но меня никто не слушал, ссылаясь на вездесущий трактат…
– Дьяку Макарьеву так и не удалось отыскать ту самую дверь? – осведомился граф Орлов-Денисов, прервав Никифора Андреевича. Тот лишь гневно поглядел на него, но промолчал, зная вздорный характер хозяина дома.
– Увы, нет, иначе бы мы давно познакомились с бесценными сокровищами легендарной библиотеки, в которой, согласно списку пастора Иоганна Веттермана (правда, многие по сей день утверждают, что такого списка нет), находились редчайшие древние сочинения на латинском и греческом языках.
– А что стало с самим дьяком? – поинтересовалась графиня Акусина, придя в себя от волнения. – Его все же сослали на каторгу? Ему так и не удалось оправдаться в глазах царевны Софьи и ее отца? Quelle est la fin de cette histoire?45
– К счастью для него, Василию Макарьеву удалось избежать наказания, моя дорогая, – улыбнувшись, ответил граф Акусин. – Царевна Софья приказала всем участникам неудачного путешествия по тоннелям хранить все в строжайшем секрете. И хотя дьяк Макарьев, оправившись от треволнений, связанных с неудачей второго похода и со странным хохотом в подземелье, все-таки предпринял еще одну попытку отыскать ту самую дверь, ему так и не удалось этого сделать. Эту тайну бережно оберегают три итальянских архитектора, хранители московских катакомб. Однако, судя по документу, обнаруженному мною, люди, умеющие хранить тайны, не очень отличаются от людей, не умеющих хранить тайны. Вся разница в том, что одни сразу рассказывают об услышанном, другие раскрывают тайну чуть позже, прибавляя к услышанному что-то новое. Так или иначе, но московские катакомбы ревностно хранят свои секреты и по сей день.
П
роклятые камни
– Верно, ведь дьяк Макарьев рассказал пономарю об этом странном событии своей жизни, несмотря на запрет, – холодно заметил князь Безбородский, на которого история графа подействовала сильнее всего, ибо он теперь знал, где нужно искать библиотеку Ивана Грозного. Никифор Андреевич уже решил про себя, что использует все свое влияние и приложит все упорство, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к заветной цели. – Что ни говори, но только мертвые могут хранить тайны.
– Как сказал древнегреческий философ Плутарх: «Говорить учимся мы у людей, молчать – у богов», – возразил граф Акусин, пожав плечами. – А мы все-таки обыкновенные люди, дорогой князь, и нам свойственно ошибаться и проявлять слабость.
Никифор Андреевич громко фыркнул, презрительно посмотрев на графа.
– Твердый дух может жить только в крепком теле, – буркнул князь, не прощавший проявлений слабости ни женщинам, ни мужчинам.
– Тем не менее единственное, что может оправдать дьяка Макарьева и спасти его доброе имя, – продолжил Сергей Александрович, – так это тот факт, что он сделал признание лишь перед смертью, не желая уносить с собой в могилу тайну московского лабиринта.
– Да уж, – протянул граф Орлов-Денисов. Его скучающий вид говорил о том, что светская болтовня, не смолкавшая в салоне его жены, жутко надоела ему. И только слава гостеприимного хозяина одного из самых известных домов Москвы не позволяла ему в этот поздний час выпроводить надоевших гостей. – В наш век, милостивый государь, не каждому удается оправдаться перед миром, а уж тем более перед Богом.
Затем он обернулся к стоявшему около окна графу Лунину и с плохо скрываемым ехидством спросил:
– Милостивый государь, не помнится ли вам скандал, ставший предметом долгих разбирательств? Этак лет пятнадцать-семнадцать назад?.. Ну, граф! О нем говорили вся Москва и весь Санкт-Петербург! Мимо вас, к кому наш Император относится с большим уважением и доверием, не должно было пройти столь нашумевшее дело. Признаться, вы меня разочаровали.
– Если вы будете столь любезны, – с подчеркнутой предупредительностью ответил граф Лунин, – напомнить мне подробнее об этом факте, то я смогу дать вам достойный réponse à cette question46.
Николай Васильевич с ненавистью поглядел на собеседника, но промолчал. В воздухе повисла гнетущая пауза, ибо все прекрасно понимали, что назревает конфликт. Понимала это и Наталья Андреевна, невольная причина неприязни мужа к графу Лунину, с которым ее связывала тесная дружба, окрепшая на ниве общих интересов в области искусства и литературы.
– Mon cher, прошу тебя, граф не может помнить обо всех скандалах, в которых был замешан двор Его Императорского Величества, – поспешила она урезонить мужа и не дать тем самым разгореться пламени. – Уверена, что если ты напомнишь, о чем идет речь, Иван Дмитриевич тотчас о нем вспомнит. N’est-ce pas? – обратилась она к побледневшему от ярости графу Лунину.
– О, разумеется, – поспешил заверить ее граф, мельком бросив враждебный взгляд в сторону Николая Васильевича. – Господа, вы должны меня простить, память вещь ненадежная…
– Особенно, если увлекаешься женщинами, а не государственными делами, – как бы разговаривая сам с собой, пробормотал граф Орлов-Денисов.
Граф Лунин сделал вид, что не расслышал грубых слов, адресованных, безусловно, ему. Он слегка улыбнулся графине и, взяв себя в руки, уже более дружелюбно обратился к Николаю Васильевичу:
– Сударь, вы несправедливы ко мне. Ну да, впрочем, так было всегда, – натянуто улыбнулся он. – Но все же – о чем идет речь?
– Милостивый государь, вам ни о чем не говорит имя Якова Коковина?
– Если не ошибаюсь, то именно его работу не далее как вчера я видел в Эрмитаже. Это великолепное произведение искусства из созданных когда-либо человеком. Его масштаб и в то же время изящество линий бесконечно поражают глаз. Но я слышал, что мастер только начал делать эту вазу, а закончена она была его учеником?
– Милостивый государь, вы прекрасно осведомлены в данном вопросе. Действительно, рисунок, подбор материала, из которого сделана сия величественная ваза, поразившая ваше воображение, и начальные работы были сделаны самим Яковым Коковиным. К сожалению, из-за скандала, который на многие годы очернил доброе имя уральского мастера, Якову Васильевичу так и не суждено было завершить начатое.
– На какой же скандал вы все время намекаете, дорогой граф? – осведомился Сергей Александрович Акусин. – Не могли бы вы познакомить нас с сим фактом поближе? Я знаю, что пустая болтовня не сильно вас интересует, но тем не менее…
– О да, – прощебетало юное создание, – мы просим вас, s’il vous plaît!
– Я согласен с обществом, – раскатистый бас князя наполнил гостиную. – Нам будет очень интересно послушать ваш рассказ.
– D’autant plus que47 вы не часто балуете нас своим вниманием, сударь, – как бы между прочим проговорил граф Лунин, награждая Николая Васильевича вызывающим взглядом.
Слепая ярость зажглась в глазах графа Орлова-Денисова, исказив до неузнаваемости его в общем все еще не лишенное привлекательности лицо. Но вовремя брошенный умоляющий взгляд Натальи Андреевны положил конец приступу негодования. Граф откашлялся и начал свой рассказ, услышанный им из первых уст:
– Милостивые государи, – начал он слегка развязно, – прежде чем я начну рассказывать о громком скандале (а многие из присутствующих могут и не знать о нем по причине давности лет), я хочу заявить, что являюсь лишь тем человеком, которому посчастливилось услышать его от лица, находившегося в центре событий. Вы должны знать, что он рассказывал мне обо всем, опираясь на свое субъективное суждение. А там уж вам решать: верить или нет. Что касается меня, то, признаться, я склонен поддержать рассказчика, хотя его точка зрения может бросить тень на весьма и весьма уважаемых и достойных сынов Отечества.
Все гости, находившиеся в гостиной Натальи Андреевны, замерли в предвкушении интересной истории и смотрели на рассказчика немигающими глазами.
– Эту историю, на первый взгляд простую и ничем не примечательную, но очень трагичную для человека, многие годы прослужившего государству, мне рассказал статский советник Ярошевицкий. В начале сороковых годов мы с ним случайно оказались за одним карточным столом. Ему жутко не везло в тот вечер, впрочем, как обычно. За три года, как мне потом удалось выяснить, он спустил чуть ли не все состояние. В Департаменте уездов его держали только благодаря прошлым его заслугам, ибо более беспринципного человека трудно было бы сыскать не только в Петербурге, но и в Москве.
– Уж не тот ли это Ярошевицкий, что был замешан в деле об исчезновении большого изумруда? – внезапно прервал графа Иван Дмитриевич.
– А, милостивый государь, я смотрю, к вам стала возвращаться память, – ехидно заметил граф Орлов-Денисов.
– Сударь, я бы попросил! – вспыхнул граф Лунин, заливаясь ярким румянцем от гнева.
– Господа! Господа! Je vous prie de vous arrêter!48– взмолилась хозяйка салона, которой никак не удавалось примирить этих двух столь разных людей. – Сейчас не место и не время ссориться по пустякам. Голубчик, – обратилась она к графу Лунину, – уверяю вас, Николя никак не хотел вас обидеть. Il a le sens de l’humour terrible49.
Она натянуто улыбнулась Ивану Дмитриевичу, а затем, переведя взгляд на мужа, с укором взглянула на него. Тот лишь слегка усмехнулся, но покорился жене, которую не просто обожал, а боготворил.
– Что же произошло с этим статским советником? – спросил граф Акусин, пытаясь разрядить обстановку и направить разговор в иное русло. – Признаться, я мало что знаю об этом инциденте, но, кажется, где-то все же слышал эту фамилию.
– Проигравшись в тот вечер в пух и прах, Ярошевицкий бросил карты и, пробормотав «тысячу извинений», покинул игровой стол. Спустя какое-то время и я вышел из игры и направился в сад, чтобы освежиться (был вечер весьма жаркого дня, и находиться в доме было уже почти невозможно). А надо сказать, у графа Заварского замечательный сад, могу поклясться, он туда вложил не одну тысячу рублей… Но суть не в этом. Проходя мимо беседки, я услышал тихий мужской голос, что-то бормотавший себе под нос. Приглядевшись, я увидел статского советника, сидевшего в беседке и обхватившего голову руками. Признаться, я уже хотел было незамеченным пройти мимо, дабы не мешать человеку. Но что-то в его облике заставило меня остановиться и войти внутрь. «Милостивый государь, – тихо начал я, чтобы не испугать его. – Простите меня за бестактность, ибо нарушаю ваше уединение. Разрешите мне присесть?» Ярошевицкий поднял голову и взглянул на меня невидящими глазами. «Я… Я…», – промычал он в ответ и опять уронил голову на руки. «Не хочу показаться слишком назойливым, но, может быть, я могу вам чем-то помочь?» − «Помочь?» – эхом отозвался статский советник и вдруг ни с того ни с сего дико расхохотался. «Помочь!» – смеялся он, запрокинув голову. Признаться, мне стало не по себе. Я хотел уже позвать на помощь, но внезапно Ярошевицкий перестал смеяться и, мрачно взглянув на меня, хрипло произнес: «Простите меня великодушно, граф. Я перестал себя контролировать. Бесконечные неприятности, проблемы, неудачи, всевозможные беды вот уже три года буквально сживают меня со свету, доводя до исступления. Проклятие Хозяйки Медной горы преследует меня с того самого окаянного дня, когда я увидел тот самый изумруд, будь он неладен».
– Граф, вы уже не в первый раз упоминаете о каком-то изумруде, но так ничего и не рассказали о нем, – посетовал Сергей Александрович. – Нам всем очень хочется узнать, чем же так знаменит сей камень, и почему тот человек считал, что его прокляли?
– О, – пролепетала юная графиня, – это должно быть так terriblement!50
– Только худоумный может поверить в этот бред, – резко возразил князь Безбородский, с презрением пожав плечами.
– Как знать, как знать, – задумчиво протянула Наталья Андреевна, медленно обмахиваясь веером из страусовых перьев (столь необходимым любой женщине, следящей за модой). – Лично я верю в проклятия. Чуть позже я расскажу вам одну правдивую историю, и у вас отпадут всяческие сомнения на этот счет.
– Je pense que tout le monde est d’accord51, – улыбнувшись уголками губ, ответил Иван Дмитриевич. – А пока, сударь, просим вам, продолжайте.
– Прежде чем ответить на вопрос, почему так знаменита история с изумрудом Якова Коковина, из-за которого и начался этот сыр-бор, я расскажу вам о самом камне. Тогда вы поймете, почему поднялась вся эта шумиха вокруг таинственного камня, – важно начал граф Орлов-Денисов, обводя слушателей многозначительным взглядом. – Вам известна моя страсть к минералогии, поэтому, милостивые государи, я могу о камнях говорить часами. Признаться, это удивительная наука… Но не буду докучать вам долгими отступлениями. Итак, что же такое изумруд и почему наши прелестницы сходят по нему с ума?
Юная графиня хихикнула, но тотчас же смутилась из-за своей несдержанности.
– Изумруд, или смарагд, – продолжал Николай Васильевич, не обратив на нее внимания, – это разновидность берилла, сочной зеленой окраски. В зависимости от количества и состава примесей расцветка камня может меняться: от травянистого до ярко-зеленой. Этот драгоценный камень не уступает по ценности алмазу, сапфиру и рубину, а иногда и превосходит их. Изумруд был известен с древности: в одних странах он считался священным камнем, дарящим своему обладателю мудрость и надежду, в других – символизировал силу зла. Раньше его привозили из Колумбии, но с открытием копей на Урале в 1830 году началась новая эра изумруда. В Москве и Санкт-Петербурге все первые модницы считали своим долгом заполучить убор из зеленого самоцвета, символизирующего весну и молодость, плодородие и силу природы. Более того, ему приписывали целебные свойства, способность излечивать от многих недугов, а еще с помощью изумруда предсказывали будущее.
– Ах да, – мечтательно протянула Наталья Андреевна, – помнишь, mon cher, ты подарил мне на свадьбу изумительную изумрудную диадему. Mon Dieu, как она сверкала!
– Мне тоже maman оставила в наследство несколько украшений из этого камня, – проворковала Елизавета Алексеевна. – Voilà, messieurs, admirez, s’il vous plaît!52
Она вытянула изящную ручку, на которой красовался изумительный перстень с камнем глубокого зеленого цвета.
– Не правда ли, оно очаровательно? – проговорила юная прелестница и, взмахнув огромными ресницами, вопросительно посмотрела на окружающих.
– Несомненно, моя дорогая, – подтвердил граф Акусин, прервав восторженные восклицания супруги. – А при чем здесь тот мастер?
– Именно он в начале 1831 года вместе с рабочими горного завода и обнаружил огромный пласт породы с изумрудами высокого качества, за что был даже награжден орденом.
– Наш Государь высоко оценил находку Коковина, ибо был найден новый источник государственного обогащения. Ему также были выделены немалые деньги для развития горного дела, его ценили не только в Екатеринбурге, но и в Петербурге, – сухо заметил граф Лунин. – Насколько мне известно, кабинет Его Императорского Величества воздавал должное его усердию и стараниям.
– Этот же кабинет, вместе с Департаментом уездов, и лишил человека не только доброго имени, семьи и любимого дела, но и жизни, – парировал Николай Васильевич, хмуро поглядев на Ивана Дмитриевича.
– Каждый может ошибиться, – пожал плечами граф Лунин. – Il n’y a pas des gens innocents53.
– Ошибиться? – вспыхнул Николай Васильевич. – Сколько талантливых людей сгубила глупость и жадность сильных мира сего, готовых ради своей выгоды подвести под монастырь любого, кто попадается у них на пути?
– Сударь, не кажется ли вам, что повеяло вольнодумством? Эдак можно и неприятности нажить, – предостерёг графа князь Безбородский, покосившись на Ивана Дмитриевича, сурово смотревшего на Николая Васильевича.
– Mon cher, – испугалась Наталья Андреевна, – зачем так волноваться? Так было всегда, и так будет и впредь… Прошу тебя, голубчик, не надо больше прерывать повествование. В любом случае, мы вряд ли сможем помочь этому… мастеру. S’il te plaît!
– Хорошо, – проворчал граф и, как бы ему ни хотелось вступить в дискуссию с графом Луниным, он решил отложить это на потом. – С момента обнаружения месторождения изумрудов и до начала того странного происшествия прошло около шести лет. Как мне рассказал мсье Ярошевицкий, в течение того периода Хозяйка Медной горы как бы насмехалась над людьми: то баловала их большими находками, то заставляла изо дня в день трудиться не покладая рук, не давая при этом ни единого крошечного камушка. А Петербург все требовал кристаллов, ибо сановники все больше и больше входили во вкус и интересовались прекрасными камнями. Особенно те, чья страсть к минералогии стала наваждением. Я знавал таких людей, которые могли часами, днями, месяцами сидеть в кабинете и рассматривать удивительное творение природы.
– Голубчик, – наигранно печально вздохнула графиня Орлова-Денисова, – ты сам этим грешишь…
– Да, но я никогда не забываю о вас, милостивая госпожа, – слегка улыбнулся граф и, подойдя к жене, поцеловал протянутую руку. – Но встречаются просто одержимые люди. Признаться, порой мне кажется, что камни – это их болезнь, наваждение, проклятие, в конце концов. Одним из таких людей был (и является) Лев Алексеевич Перовский.
– Перовский… Перовский, – задумчиво протянул граф Лунин, сморщив нос. – Уж не тот ли это Перовский, что возглавлял Департамент уездов, и которого совсем недавно Указом Его Величества назначили министром уделов и управляющим Кабинетом Его Императорского Величества и Академией художеств?
– Совершенно верно, милостивый государь, – мрачно отозвался граф Орлов-Денисов. – Проклятие Хозяйки Медной горы еще не настигло его, но я убежден, что час расплаты не за горами.
– А что связывало главу Департамента уездов с мастером Коковиным, жившим на далеком Урале? – поинтересовался граф Акусин.
– К несчастью для последнего, их интересы, связанные с изумрудами, совпали. Вот тогда-то отвратительный характер и влияние в обществе первого оказались сильнее таланта и усердия другого.
– Я согласен с вами, сударь. Действительно, граф Перовский обладает циничным и беспринципным нравом. Мне доводилось с ним встречаться, ибо наш Государь благоволит и ему и его брату, Василию Алексеевичу. Он ведет себя со всеми, кто ниже его по рангу, высокомерно и надменно и, наоборот, охотно льстит тем, кто может помочь ему хоть как-то возвыситься в глазах Императора.
– Oh oui54, – отозвалась Наталья Андреевна, расправляя складки своего платья, – весьма неприятный monsieur. Гордец, каких еще свет не видывал.
– Но при этом он немало сделал для блага государства, – вступился за него Иван Дмитриевич.
– Позвольте узнать, что именно, милостивый государь, – ехидно поинтересовался Николай Васильевич и, прищурив глаз, насмешливо поглядел на графа. – Уверен, вам хватит и пальцев одной руки.
– Посмотрим, – холодно отозвался граф Лунин. – Прежде чем я начну перечислять заслуги этого человека, хочу сразу оговориться, что я никоим образом не защищаю графа Перовского, а только перечисляю факты. Итак, благодаря своей страсти, как вы правильно выразились, сударь, Лев Алексеевич считается первым покровителем гранильного и камнерезного искусства в империи; он проявил большое усердие на посту министра внутренних дел – и этого вы тоже не можете отрицать.
– Да, возможно, – уклонился от прямого ответа граф Орлов-Денисов. – Но ему легко было это сделать, так как он сам был членом Тайного военного общества.
– Эти ошибки молодости были прощены нашим Государем, – возразил граф Лунин, перебив собеседника. – К тому же, возглавляя Департамент уездов, графу удалось добиться ряда нововведений, реформ…
– …после которых уездные крестьяне подняли бунт, – вставил Николай Васильевич.
– По приказу Льва Алексеевича была проведена ревизия, то есть народная перепись, затем…
– Господа, господа! – прервав графа Лунина, громко запротестовал князь Безбородский. – Эдак мы и до утра не доберемся до конца рассказа… Николай Васильевич, вы так и не ответили на вопрос: как совершенно разные по статусу люди стали врагами? Это невозможно! Один живет на Урале, другой в Петербурге. Похоже, вы что-то не договариваете.
– Проклятые камни – вот что их объединило, – решив прекратить спор с графом Луниным, ответил Николай Васильевич. – Одного сгубило малодушие, а другого − жадность и тщеславие.
– Это как? – не понял князь, удивленно глядя на рассказчика.
– Я сначала и сам не разобрался, поэтому решил расспросить моего ночного собеседника поподробнее. И вот что он мне поведал. Как я уже сказал, граф Перовский был увлечен камнями, как никто другой. Это была его жизнь. Семьи не было, ибо жена умерла довольно-таки рано, детьми не обзавелся. С родными братьями он почти не знался, хотя иногда встречался с Василием Алексеевичем по служебным делам. Признаться, я слышал о нем, и немало. Но прежде всего граф слывет прекрасным организатором. Сами посудите: он четко отладил работу по снабжению Петергофской фабрики камнями, не забывая, конечно, пополнять и свою собственную коллекцию, которой граф очень гордится. А о ней, надо вам сказать, ходят легенды, ибо все лучшие камни, добытые в разных странах, оседали и оседают в кабинете Льва Алексеевича…
