Марина Повалей
Когда часы пробьют вчера
глава 4. Зеркала – это ерунда
11 лет назад.
По правде, я думала, недели мне хватит.
Зачем мне больше времени, чтобы влюбить в себя своего же мужа? Ему нужно только поглядеть на меня, увидеть. Если одних глаз ему будет мало, будет первая брачная ночь, там уж он всё рассмотрит.
Только вот её не было. Как и свадьбы.
Тогда, в день своего прилёта, я пыталась им объяснить, что не виновата. Что это не я, а карающая длань Господа за грех прелюбодеяния, направляла меня… никто не слышал. И не хотел.
Под крики, шум, её истошный вопль, кто-то за шкирку вытащил меня из-под стола – я ничего не слышала. Я только видела, как мой муж взял на руки эту… эту… чужую для него женщину и унёс. Я видела, как он колебался – броситься ко мне, или помочь ей…
Ничего, ничего, когда-то “приступили к Нему в храме слепые и хромые, и Он исцелил их”. Исцелит и этих.
Через месяц жизни здесь, я поняла – ждать исцеления придётся ой, как долго. Если бы муж тогда набросился на меня с кулаками, сделал всякое-чего, что угодно – у меня было бы куда больше шансов. Я верно ждала его первую неделю, каждую ночь.
На Вороне, сексуальная сторона жизни не секрет. Девчонки, мои ровесницы, как и все, росли в маленьких домах, где жило не одно поколение семьи: старики, родители, недавно женившийся сын приводил молодую жену в этот же дом, и не всегда их всех разделяла хотя бы шторка.
Мы вместе работали в поле, ходили за скотом, и, видя животных, не сдерживались в болтовне о том, как это бывает у людей.
Только стоило узнать о приказе императора о моей свадьбе, Стефана раздала всё моё девичье бельё, заменила его на женское, взрослое.
– Поверь мне, деточка, ни один мужчина, увидев тебя вот так, не сможет устоять, – говорила бабка.
Права она была, или нет – мне так и не удалось узнать. Ни в одну из череды этих ночей, никто не вошёл в мою комнату.
Мне ничего не оставалось, как выйти из неё самой.
– Скажите, могу ли я где-то взять другую одежду? – постучалась я в спальню свекрови, наконец, найдя её.
Она ответила не сразу. Глядела на меня, широко открытыми глазами, как если бы дверь и не открывалась, а ни с того, ни с сего, заговорила сама.
– Зачем? – мой вопрос застал её посреди белоснежной, залитой утренним светом спальни, она села к туалетному столику.
– Мне… я… моя одежда… она не подходит для Совы. Здесь одеваются по-другому, я тоже хочу…
– Хочу? – она сощурилась, и я впервые увидела морщинки на идеальном лице. – На своей помойке ты тоже чего-то хотела? – горничная, перестилающая постель, стала это делать медленнее, стараясь изо всех сил.
– Я… я ведь жена будущего тетрарха…
Она расхохоталась. Зло, искусственно, очень наигранно.
– Эта старая алкоголичка тебе ничего не объяснила? – эта женщина, воплощение элегантности и стати, прижала руки к груди. – Придётся этим заняться мне. Жена тетрарха, надо же! Возможно, только возможно, если бы в тебе была сила временщиков… если бы ты имела хоть крупицу сил Вороновых, то мы, Совины, могли бы и смириться. Ты пустышка. Мало того, ты проклятое отродье, ублюдок отступника…
– Я не ублюдок! А мой отец…
– Предатель, чьи внутренности склевали птицы, пока он болтался на верёвке, – святой Господь, ну за что она так? Это ведь неправда, она просто не знает, бабушка говорила, что станут болтать всякое-чего… – А ты его выблядок, и оказалась ты здесь только по воле судьбы и очередной приблажи верховного тетрарха… – надо уйти, не слушать, развернуться, потянуть ручку и выйти, или хотя бы закрыть уши. – Ни один Совин никогда не смирится с тем, что ему приходится дышать одним воздухом с отребьем. Это просто вопрос времени: мы найдём способ убедить императора в необходимости вашего развода.
– Свадьбы же не было…
– Если тебя не было на свадьбе, это ещё не значит, что её не было. Или ты хотела венчание в церкви? Чтобы мой сын никогда…
– Но как это возможно? Если не засвидетельствовал Господь?
– Как? Как ты говоришь? – она снова засмеялась, – фанатичка! Такая же помешанная на своём боге, как и твой отец.
Молчи, Сариша, молчи!
– Это не мой Бог! Это единый Бог, повелитель…
Дверь открылась, толкая меня в спину. В комнату без стука вошли люди.
– Твою ж… – мужской голос, обозлённый преградой в виде меня. Вопреки всему, у меня скрутило живот от этого глубокого голоса.
В комнату вошёл Влад. Он оглядел меня с ног до головы и поморщился, родинка на скуле, досадливо дёрнулась.
– Мария! – вслед за Владом влетела та самая лярва, которая грешит с чужим мужем. – Что она здесь делает? – по щекам у девки пошли красные пятна.
Но даже они её не портили.
Стефана мне врала – он никогда меня не заметит, пока рядом с ним эта стерва. Высокая, одним ростом с Владом, с аккуратной маленькой грудью и тонкой талией. Длинные ноги видны почти целиком – белоснежное платье, усыпанное яркими цветами, едва прикрывает ягодицы. Золотые босоножки на тонкой шпильке, они полностью открывают идеально-ухоженные ноги, пальцы с ярко-красными ногтями.
Она шагнула к моему мужу, сцепляясь с ним, болезненно прижимая к себе перевязанную руку. Он выступил вперёд, закрывая её собой.
Я не хотела. Я заставляла себя не смотреть в зеркало, прекрасно понимая, что я там увижу. Чадру я сняла, но мои плотные одежды… скатерть на обеденном столе в этом доме выглядит свежее. Платок на голове, который мне не хватает духу снять. А носков мокасин мне и вовсе не видно из-под подола.
– Клянчит новую одежду, – свекровь подошла к ним. – Куда-то собрались, дети? – подставила сыну и его подстилке щёки для поцелуя.
Меня, словно не стало в этой идеальной комнате. В идеальном утре, где сын зашёл поцеловать свою живую мать, где его избранница – желанна и принята его родными.
– Прокатимся по магазинам. Дмитре нужно купить платье на приём, потом заедем куда-нибудь, позавтракаем…
Дмитра – вот как зовут тварь, что украла у меня мужа.
– И туфли! – она стрельнула в меня глазами. Вот кто помнит, о моём здесь присутствии. – Я могу посмотреть что-нибудь из того, что уже не ношу. Хотя, – Дмитра развернулась, уставившись на меня в упор: – нет, чтобы одеть моё самое свободное платье, ей нужно похудеть размера на три. Видно, не судьба ей донашивать за мной.
Здоровой рукой она нашла пальцы Влада и переплела со своими. Ясно, как день – она не об одежде. Или не только об одежде.
– Я никогда не брала чужого! И мне не надо!
Я просто выбежала оттуда. На миг мне показалось, что вся эта идеальность, стерильность, всё их всякое-чего… – оно сейчас сотрёт меня. Осталась последняя минута, чтобы спастись. Я не могу ничего. Мне нечего противопоставить. Я здесь не хозяйка, не родственница им, не жена. Я никто.
У меня нет никакой возможности быть счастливой в этом доме. Возможно, получится быть незаметной?
Мне срочно нужно помолиться.
Наши дни.
Мазфон летел красиво. Не аппарат связи, а мазмобиль, честное слово.
Ещё и с функцией умной парковки – вон, так залетел между подушкой и простынёй – высший пилотаж, хоть и беспилотник.
А всё дело в чём? – в умелом управлении!
Ничто так не придаёт точности, как разряд первоклассного скандала!
А у меня их с утра было целых два! И это я ещё даже из комнаты не вышла!
Первым позвонил какой-то несчастный с Беркута – этот блаженный решил, что сумеет заговорить меня так, что я испугаюсь, что мою связь заблокируют прямо сегодня, расскажу ему код из сообщения, и тю-тю денежки со счёта. Тютюкать с моей карты нечему, у меня её в принципе нет, но когда это мешало поделиться радостью, в смысле – гадостью, с ближним, в смысле – с дальним? Тем более что времени у ребят, мотающих срок на Беркуте…
Вот кому не помешали бы услуги временщиков – я бы и даром вернулась в прошлое каждого из них и предупредила, чтоб завязывали.
В итоге бедолага бросил трубку, а когда я перезвонила – хладнокровно меня отверг – кинул в гавёный чёрный список.
Следующему не повезло оператору. И я сейчас не о работе, где приходится выслушивать идиотов, я о конкретном, к которому попал мой бесценный звонок. Их хвалёная защита от спама не защитила ни меня от скучающих арестантов, ни уже их самих от не выговорившейся меня. Она мне даже предложила бесплатную психологическую помощь по телефону, и я уже думала согласиться, и мне уже даже авансом полегчало… надо было ей всё испортить, добавить, что это финансируется тетрархом Совиным! Тут уж никто бы не выдержал, а я даже не пыталась…
Звонить и проверять, пополнила ли я ещё один чс, не стала. Должна же оставаться в девушке какая-то загадка? Вот и я решила погодить.
А пока годила, упаковалась в фантастическую юбку – невесомую, до самых пяток, цвета выгоревшей под солнцем травы на Вороне, закончила макияж и уже выходила из комнаты, когда пришло сообщение.
– Что за гавёный день! – заблокировала экран, чтобы перевести дух.
“Я вижу, что Вы прочитали”.
“Почему не отвечаете?”.
“Потому что Вы мошенница?”.
Мошенников развелось – один хлипче другого – глядишь, и посыпется.
Скандала хочется до чесотки! Устоять было тем сложнее, что срач в переписке – вообще мой любимый вид срача. Тормозит только то, что предъявительница претензий пришла ко мне гадать по рекомендации, её подружке я с точностью сказала, где именно ей нужно оказаться через полчаса, чтобы встретить своего… пусть будет принца на белом мазмобиле. Слить эту – самой себе закрыть трафик клиенток.
Подавила вопль всевышнего: “что искушаете Меня, лицемеры?”.
Стала долго и обстоятельно объяснять ей всякое-чего. Что будущее – картина непостоянная, и то, что увидела я – было одним из множества его вариаций. Обстоятельно – чтобы не слетела с крючка, долго – потому что одной рукой, вторую я совала то под кран с водой, то в волосы, не прекращая утреннего таинства – слепить из гавёного гнезда причёску.
– Сашка, снова закуталась в свои тряпки, – вылавировал из кухни сосед. – Чпомс! – заржала эта скотина.
Нет, ну что я удивляюсь?! Неужели я до сих пор верю, что скалка способна научить чему-то хоть одного мужика? Вот он – наглядный пример, что нет. Извилины не кудри – их так легко не завьёшь. Хотя и здесь, и там, природа играет важную роль.
– Слышь ты, тетрарх на минималках! – пока я потирала спину, зудящую от стрельнувшей соседом застёжки лифчика, из кухни высунулась Тесса. – Сашка, чай пьём?
А чем это, я, собственно, её потираю?
– Вот же! Гавёный день! – других слов в моём небогатом лексиконе не нашлось. Ну какую руку мой, вовлечённый в изысканную ругань мозг, мог отправить чесать спину? Естественно, не ту, что уже чешет волосы!
Я выдернула мазфон из-под струи воды, в секунду его разобрала и принялась тщательно протирать все детали.
– Зря, Сашка, – вытянулся на стуле Тессин муж. – Надо и его, и аккумулятор в крупу. Пока чаю попьём, успеет высохнуть…
Точно! Успеет!
А точнее – не успеваю! Или успеваю? Время-то я так и не глянула!
И уже хотела было спросить, но закрыла рот.
От неминуемой расплаты Фоку спасло только то, что я успела успокоить клиентку.
– Который час?
Фока ответил. Что ж, даже минут пятнадцать у меня есть, чтобы ты, козёл гавёный, навсегда перестал тянуть ко мне свои руки.
– Что? Как дела в мобильном мире?
– Ты прикинь, к нам вчера такой мазурик пригнали на перекраску – закачаешься… – пока он заливался соловьём, я помогла его жене разлить чай, а когда ставила перед нашим доморощенным самцом тарелку с бутербродами, то ой! чуть не упала прямо на него. Этот абориген даже моргнуть не успел, как я уже залпом, не садясь, осушила свою чашку.
– Всё, ребята, я побежала, опаздываю…
– Эй, Сашка! – спохватилась подруга. – А ты чего вообще? Куда так рано-то?
Я лишь мстительно улыбнулась: вот за то, чтобы ты, лучше мужика своего воспитывала. Пусть мучается до вечера, а там я придумаю, что рассказать.
Через мгновенье я уже неслась на всех парах.
– Дедушка Михай, – расплылась в улыбке перед соседом. Не то, чтобы я так рада видеть маленького, сухонького человечка в тюбетейке, сколько тому, что он, как и все люди его возраста, не спит подолгу. Вот и сегодня – ещё ночная холодрыга не сползла с Совы, а двери его ломбарда уже нараспашку. – Сейчас Тесса с Фокой выйдут на работу, – я кивнула на дверь нашего двора, прекрасно просматриваемую из-за его стойки. – Вы позовите его, скажите, что у вас есть кое-что, что ему очень нужно, там всякое-чего, – из-под блузки я достала потёртый соседов мазфон. – И денег с него возьмите обязательно, иначе урок не усвоит.
– Много?
– Мне на проезд.
Старик понятливо вытащил купюру – на поезд в оба конца к центру Совы хватит как раз.
Что такое три скандала, кровная месть сразу двоим и, вероятно, сломанный мазфон? – да ерунда это. Вот поездка в толпе клерков, отчаянно спешащих в своих дешёвеньких костюмчиках со своими гавёными жижами в бумажных стаканчиках, по своим конурам на высоких этажах центра мегаполиса – вот настоящее испытание для Вороновой.
Лучше буду думать о том мазмобиле, что пригнали в сервис, где работает Фока. С каких это пор они стали устанавливать камеры внутри?
Потрёпанная, но не растоптанная, несмотря на попытки каждого встречного, очень важного представителя офисного планктона, растоптать меня взглядом – приближаться они остерегаются, что само по себе неслыханно разумно, на мой взгляд.
Попытки провалились – из вагона я вышла целой и невредимой, на станции консорциума. Я всё ещё пыталась развидеть импозантную даму, которая уселась на собственный стул прямо напротив меня. Цель этой находчивой особы занимала меня до сих пор – заколдовать мои руки, с которых она не сводила взгляд, и дёргалась каждый раз, стоило мне ими шевельнуть, или… собственно, придумыванием альтернативы я как раз и занималась, когда:
– Сашка, так его за ногу, ты почему не абонент? Сколько можно ждать?
– Ай, золотой! Ну зачем нам эти мазфоны? Когда вот ты, вот я. И поглядим, и поговорим всякого-чего. Позолоти, касатик, ручку, всю правду расскажу, ничего не утаю.
– И тебе привет, – комиссар в штатском прекрасно гармонирует с толпой, живыми массами передвигающейся короткими перебежками от светофора до светофора. Сунул руки в карман: – что с мазфоном?
– Намочила, сохнет.
– Эх, свалилась на мою голову! Пошли!
Пошли, будто я против.
Пока я прохлаждалась в подземке, на улице стало ощутимей жарче. Ощутить это пришлось моим туфлям, точнее, одному, точнее – каблуку, который прямо перед дверью-вертушкой ввяз в расплавленный асфальт. На беду, слава Господу, не мою, из двери как раз выходил первый, но не последний на сегодня блондин. Тот, жестикулируя, что-то рьяно объяснял собеседнику в гарнитуру наушника, когда налетел на меня.
Не будь я натренирована годом ночных упражнений с одним из таких вот, мне обязательно стало бы плохо. Но мне стало хорошо. Особенно похорошело, когда он, чуть не сбив меня с ног, послал к чёрту собеседника, распрощавшись в приказном порядке, ощупал меня на предмет повреждений, мои руки на секунду оказались на кармане его рубашки…
– Ты! Вы… Мы? – я так и не поняла, ужас узнавания это был, или радость от него же. Лицо этого, когда-то очень доброго мальчика, быстро вернуло себе стандартное гавёное состояние “Совин”. – Мы знакомы? Прошу прощения…
– Ай, что ты, морэ! Кто владеет жизнями, тому не по чину расшаркиваться.
Боль на секунду отразилась на его лице, и он стал ещё отстранённее.
– Я обознался, – я отметила, что за ошибку он уже не стал извиняться. Когда понял, что перед ним не та, о ком он подумал.
Да, Совины умеют делать говнюков и из сладких малышей.
– Что за цирк ты устраиваешь? – прошипел мне на ухо комиссар, когда утопал младший Совин. – Ты можешь здесь разговаривать нормально? Или тебе не нужна эта работа?
Честно говоря, работа мне не нужна. То ли дело – оплата, которую я намерена стребовать. Напомнила себе вторую заповедь: “возлюби ближнего твоего, как самого себя”. До такой великой любви к комиссару мне, конечно, далеко, но начинать-то надо с малого. Пока с него хватит улыбки.
– Комиссар советует мне изъясняться, как высокородной терхе? Со всеми-чего?
– Вот! Ну вот! Ну можешь же, когда хочешь, так его за ногу! Мы же не о роли в балагане договариваемся. Ему нужна жена, покажи ему, что ты идеально подходишь.
Сюр: я идеально подхожу на роль его жены, только как жена я ему не подхожу.
– Хорошо. Сделаю, как просите, господин начальник, – мы получили пропуска и вошли в лифт последними, основательно добавив неудобств местным пассажирам, комиссарским животом.
Неумолимой и бескомпромиссной людской массой меня прижало к потному мужичку средних лет. Дрожащей рукой он держал свой мазфон, выслушивая кого-то по видеозвонку, в наушнике орали:
– Всё узнай! Мы платим бешеные бабки за сейф! Пусть всё покажут и расскажут. Пусть докажут, что они гарантируют сохранность…
Мужичонка крякнул и поправил наушник. Техника дала сбой, и грозный господин заверещал на весь лифт, первые секунды и не догадываясь, что приобрёл разом с десяток слушателей. Мой неудачливый сосед судорожно колупал свой гавёный наушник, размахивая потными подмышками, вспотел ещё больше – по вискам у несчастного текло. Наконец, случилось закономерное – телефон выскользнул из его рук. Ожидаемо – в мои. Первым делом я “случайно” сбросила вызов и вернула соседу мазфон.
Вот, даже свой план добрых дел на сегодня выполнила.
Ай да я! Ай да, молодец!
Раздражение на лице того, которого только что всякое-чего и в хвост, и в гриву, пусть и виртуально, даже если и фигурально – не моя забота. Люди не всегда понимают, что для них лучше. Здесь даже не нужно быть временщицей.
А вот кем здесь быть хорошо – так это зеркальщицей. Господь всемогущий! Сколько здесь зеркал! Стоило выйти из лифта – мне поплохело. Настолько, что, кажется, все эти зеркала сейчас сойдутся в центре и раздавят меня ко всем чертям.
– Ты напряжена, – буркнул комиссар, идя по белоснежному холлу. Взял меня за руку и остановился. – Ледяная! Да что с тобой?
Я только чувствую, как капля пота течёт по виску, но не могу её смахнуть – руки не слушаются.
– Зеркала…
– Так его за ногу! Так ты не прикидывалась? – то, что я сейчас стою – целиком и полностью заслуга комиссара. – Всё это твоё: не войду, пока не завесишь зеркало… – я только башкой мотнула. – Как же мы… как же ты тогда, так его за ногу, собралась жену его отыгрывать? Пошли отсюда!
Словно каждый сосудик, каждая мышца внутри меня замерли от напряжения. Не могу. Пальцы обескровели, и голова кружится.
– Нет. Дай мне пару минут тишины.
Одиннадцать лет я пряталась от них, боясь каждого шороха, что вот сейчас, именно в эту секунду вернётся былая магия, и из этого зеркала витрины бутика выйдет охрана Совиных и вернёт меня назад.
А я ни дня не смогу там прожить! Я захлебнусь их светом, меня разорвёт от ненависти, от этого чувства, избавиться от которого есть только один способ – отомстить за себя. Поставить их на место.
Закололо в животе – хорошо. Это хорошо, очень хорошо, боль лучше гавёной парализации.
Только сейчас мне уже недостаточно одной мести. Я хочу вернуться домой, наконец-то в конце этого тоннеля, по которому я шла все эти годы, появился свет от выхода. Нигде на всём Экмаоне я не буду с таким наслаждением следить за развалом консорциума Совиных, как на Вороне.
Сама услышала собственный хрип.
Зеркала – это ерунда. Мне просто нужно поверить, что Он не врёт, и зеркальные переходы им и правда недоступны. Он не врёт, он не видит во мне угрозы.
Схватилась рукой за шею, чувствуя, как температура поднимается, руки теплеют.
глава 5. Не будь ты такой красивой
Башку отдам на отсечение – когда мы входили в приёмную, никому бы и в голову не пришло соотнести меня с той малокровной девицей, которую только что крыло в коридоре.
– Добрый день! – озвучил спорное комиссар, когда кукольная блондинка, похожая на секретаршу, зависла на миг, но отправила в рот кусок сала. С пальца.
Всякое-чего я хватила на этом свете, но чтобы такое…
Красивый, тоненький кусочек, с мясной прослоечкой. Я даже увидела в нём микроскопические крошки специй. С кончика розового наращенного ногтя он скользнул в такой же розовый рот.
Я сглотнула фантомный вкус.
Салоедка зажмурилась только на миг, но у меня не осталось ни малейшего сомнения о вкусе и качестве потребляемого ею продукта.
– Чем могу помочь?
Я только сейчас поняла: идеальная секретарша Совина, с длинными, прямыми, как под линеечку волосами, жрёт сало на рабочем месте. В этой связке приёмная – сало – кукла определённо кто-то лишний. И это определённо не блондинка. У этого мудака все блондинки при деле – оттеняют его собственную блондинистость.
– Нам назначено. Комиссар Глухарёв.
– Ничего не знаю, – она щёлкнула мышкой мазтера. Серой, как ни странно. – У меня нигде не записано, а господин Совин, – щёки девахи порозовели под цвет модельного пиджачка, – никаких указаний не давал.
Да ладно! А что это мы так покраснели? Всякого-чего разводим с боссом?
– Так вы это, так его за ногу, уточните у босса, – кто-то мне о речи говорил?
По нему видно – нехорошо господину начальнику. В штатском пиджаке, явно маловатом, он несуразно мнётся посреди приёмной тетрарха, в лучах полуденного солнца. Бедный комиссарский лоб покрылся испариной, и кондиционер не спасает.
Ну ещё бы. Какой здесь этаж? Пятидесятый? Чересчур близко к светилу…
Миндальничать с очередной Совинской девкой можно сколько угодно, но гавёная вежливость, лично мне, мало когда в чём помогала.
В этот момент пролетающий за окном мазмобиль как раз загородил пекущий фонарь, чем отвлёк господина Глухарёва.
– Ай, какая красавица! Ай, какая умница! Давай, милая, позолоти провидице ручку, всю правду расскажу, ничего не утаю! – воспользовалась я заминкой, взяла огонь, в лице салоедки, на себя.
Буквально грудью закрыла доблестного комиссара Глухарёва.
Не ради него, себя.
Просто по привычке, болтаю первое, что приходит на ум. Лишь бы не плакать, не от зависти и злости, а от жалости. К себе. Потому что даже этой… да будь она какой угодно положительной – для Влада она обслуживающий персонал. Для неё у него нашлось хоть что-то. Для меня за два года не нашлось ничего, кроме отвращения.
– Нне надо! Пожалуйста! – секретарша сморщилась, её руки нырнули под стол, и тут я увидела живот. Ещё небольшой, но прекрасно заметный по худосочной фигуре, она обхватила его руками, защищая.
Святой Господи! Он сделал ей ребёнка…
– Релия, что здесь…
Он даже не успел нас, как стоит, разглядеть. Подбежал к своей… подбежал к ней бегом! Губы поджаты, острые скулы ходят ходуном. Два шага, и он присел, взяв её руки в свои.
– Что случилось? Что-то с ребёнком? Твою мать, не молчи! – мой муж потряс её за плечи.
В эту минуту сбывалась моя дебильная мечта: Влад Совин заботится обо мне, я ему не безразлична, и я ношу нашего малыша.
Я, да не я.
Сейчас при свете дня я оценила: за девять лет Хорёк вырос. Из сухощавого он стал гибким и сильным, из равнодушного – собранным. Но не со мной.
Тем хуже.
– Нет, господин Совин…
– Влад, Релия, мы договорились.
– Влад, да Влад. Всё хорошо, немножко прихватило, но уже всё прошло.
Президент консорциума выждал паузу.
– И всё-таки, тебе хватит работать. До конца срока будешь отдыхать!
Господь Всемогущий! Да я сейчас разрыдаюсь от умиления: тревожный отец и активная мамочка. Всё, как в лучших мечтах идиотки!
Мелким переливом запели мои браслеты.
Рука комиссара у меня на локте – поздно, вот она цепная реакция:
– Всё это очень трогательно. Пожалуй, мы пойдём, а вы тут продолжайте… – слова встали в горле. Он едва повернулся на звук моего голоса, но смотрит так удивлённо! Продолжая сидеть, снизу вверх, в этом определённо что-то есть… как же я тебя ненавижу! – Чем бы это ни было – продолжайте!
Наверное, вся моя ненависть отразилась во взгляде, Влад дёрнулся, а я разорвала зрительный контакт, не стала ждать господина начальника.
И вот помню же: “как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста”. Молчание – золото!
– Подождите! – этот Хорёк закрыл собой дверной проход. Клянусь отцовскими часами: этот, чуть покрасневший мужчина не может быть ни Совиным в принципе, ни уж тем более, Владом. Он за последние пять минут показал эмоций больше, чем мой муж за два года моей жизни в его доме. Теперь решил добить: – квадрат энного числа Фибоначчи равен произведению его соседей: Ф эн минус первое умножить на Ф эн плюс первое минус единица в энной степени.
– Чего?
Он уже одной рукой приобнял меня немного выше талии, плавно развернул к распахнутой двери.
– Вы зачем-то здесь. Я, как будущий тетрарх, просто не имею никакого морального и, что ещё важнее, – он поднял указательный палец, – этического права, отпустить вас не выслушав. Молодая женщина, уроженка другой тетры, вы бы не пришли сюда, не будь для вас это важно.
Его пальцы мягко поглаживают мою спину так, будто нет на мне шифоновой блузки – каждое движение проникает под кожу.
Нужно собраться! Взять себя в руки, а не позволять ему вот так усаживать себя в кресло.
И что же Релия? Ему ведь не всё равно – он беспокоится о ней. И позволяет себе всякое-чего за мной? У неё на глазах?
– Эта девушка, ей может снова стать плохо.
– Точно! – сияя улыбкой, он вытащил из кармана брюк свой мазфон, приземлился в кресло, быстро набрал сообщение.
– … из вышеперечисленного следует, что консорциум в целом и отдел пиара в частности… – бубнил кто-то из монитора.
Огромного белого монитора, в огромном белом кабинете. За окнами летают мазмобили, увлажнитель выпускает струйку пара, а в этом кабинете, только стол с брифингом и несколько люксовых стульев. Ничего лишнего, но каждый предмет здесь кричит: я стою столько, как тот насос на Ворон, из-за поломки которого пересыхает поле. И зеркала повсюду. Много-много гавёных зеркал, что, даже если зеркала нет, чувство такое, будто оно обязательно есть, отражает такое же зеркало и белоснежную стену. Жуть.
“Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где подкапывают и крадут” – судя по кабинету: он до сих пор не знает писание.
– Господин Совин, – комиссару пришлось присесть самому, приглашения он так и не дождался. Хорёк, смотрящий на меня, сделал вид, что не заметил, только его левая скула, с проклятой родинкой, недовольно дёрнулась.
– Я прошу прощения, у меня важная встреча, я не могу отключить звук, но, обещаю, они нам не помешают. Он клацнул, полагаю, выключил микрофон.
– Это мешает нам чётко оценить конкурентные преимущества системы. Прошлое не должно мешать настоящему… – из монитора.
Хозяин кабинета кашлянул, сделал звук из динамиков тише:
– Чем могу помочь?
– Да, собственно, мы-то потому и пришли, что вроде как вам требовалась помощь.
– Вот как? – перебил Влад комиссара
– Вот так и выходит, что… – мужской голос на важной встрече сменился женским.
Совин схватил мышку, снова что-то кликнул, звук стал гораздо тише, но не пропал.
– Господин Чаану сказал, что вы будете нас ждать…
– Так вы от него! Нужно было сразу сказать! Вы! – взгляд на меня, – подходите!
– Господин Совин, я очень рад, что Саша вам…
– Саша? Какое красивое имя!
– Некрасивое или красивое – не те критерии, которым должен руководствоваться… – тот женский голос начал набирать обороты.
– Вы уверены, что нас не слышат? – я не удержалась.
– Господин Совин, Саша вам подходит, это хорошо, но нам следует обсудить условия…
– Абсолютно, – чётко проговорил мне Влад. – Что вы хотите? – уже и комиссару.
– Для начала неплохо было бы услышать, что нужно делать, – мне нужна конкретика.
– Быть моей женой, – на последнем слове у Хорька пропал голос, он закашлял в кулак.
– Фиктивно?
Он только кивнул, продолжая кашлять.
– Что будет входить в мои обязанности?
– Изображать мою жену. Правду будут знать только члены семьи.
– Как долго? И что входит в это понятие “изображать”?
– Что обычно делают муж с женой?
– Это именно то, что нам нужно будет сделать с каждым конкурентом: порвать его… – ответил заместителю президента консорциума его сотрудник из мазтера.
Совин залился краской.
– Никакого секса! – я отвела глаза, потому что смотреть на этого человека стало невыносимо.
– Почему? – он запнулся: – в смысле, конечно! Конечно! Никакого секса! Да как вы могли такое подумать?
И правда, как? Уж не потому ли, что ты обрюхатил собственную секретаршу!
– И, сроки хотелось бы обозначить как-то поконкретнее, – а то, кто тебя знает, всякое-чего бывает: не успею и глазом моргнуть, как попаду в какую-нибудь гавёную кабалу.
– У нас предстоит встреча с императором, он хочет видеть мою жену…
– Что с настоящей терхой Совиной?
Влад скрестил руки на груди:
– Мы много лет живём отдельно.
– Так её и попросите?
– Видите ли, Саша, мы не в тех отношениях, чтобы она мне помогала. У нас уже давно нет ничего общего… – старая песенка женатиков ещё никогда не была такой лживой. Но это тот, исключительный случай, когда врун сам верит в своё враньё. Хорёк, он и на пятидесятом этаже Хорёк.
– Я изображаю вашу жену. Как часто? Как я поняла только для приёма у императора? – естественно, нет. Но простая девушка с Ворона не может этого знать.
– Боюсь, что нет, – он запустил руку в волосы, взлохматил причёску. Чёрт. – У тетрархов… нам нужно много времени проводить вместе, в смысле рядом, император обязательно считает ауру. У супругов она смешана.
Естественно!
– Других вариантов нет?
Просто, если он будет постоянно вести себя вот так, как дурак…
– Есть, – кивнул он радостно, – секс!
И вот я смотрю и думаю: ты кто такой? И куда этот весельчак дел сноба и отвратительно-заносчивого Влада, который брезговал даже смотреть на меня.
– У меня как раз намечается отпуск, думаю, я смогу обедать с вами какое-то время.
“То есть секса точно не будет?” спрашивают удивительно живые, блестящие глаза.
Я фыркнула.
– Я исполню роль вашей жены так хорошо, как только смогу. Взамен я хочу беспрепятственную поездку на Воронов.
– И всё? – он потёр подбородок.
– И вознаграждение для господина комиссара. Именно он меня уговорил. Не думаю, что вам, тетрарх Совин, это не по карману. Найти профессиональную актрису среди моих землячек, вам вышло бы сильно дороже.
– По рукам.
– Мы поклянёмся на тотеме.
– На тотеме? Так вы…
– Дальняя ветвь, очень дальняя и слабая. Настолько, что госпожа Стефана и не знает о моём существовании, но капли крови тетрархов Вороновых во мне достаточно для нерушимой клятвы.
– Но зачем? – он в непонимании покачал головой. – Мы могли бы подписать договор…
– Просто интересно, – я лучезарно улыбнулась, чуть наклонившись к столу, – у меня никогда ещё не было… своего тотема.
Ага, только я в нём была. Да и есть до сих пор. Всякое-чего можно было потребовать с меня за свободу. Обещание дать развод – не самый гавёный вариант.
Договор может нарушить и тетрарх – я могу сколько угодно потом грозить ему судом. Щелчок совинских пальцев – нет ни меня, ни договора. Но вот тотемную клятву нарушить невозможно. Если у меня будет тотем с частичкой души Хорька – она умрёт, откажись он от обязательств. Ставлю на то, что когда он узнает, что Сариша Воронова пересекла воздушное пространство Совы, только его клятва мне и поможет.
