Марина Серова
Опасный цветок
Я внимательно выслушала эти странные подробности и была вынуждена признать, что все это выглядело как чья-то дурная шутка. Вот только эта шутка привела к смерти молодой женщины.
– Ну, теперь-то вы видите, что я права и Камиллу действительно убили? – взволнованно спросила Елизавета. Однако я предпочла не спешить с выводами. Прежде чем начать расследование, мне предстояло обговорить с потенциальной клиенткой весьма щекотливый момент, к чему я незамедлительно и приступила.
– Елизавета Валерьевна, вы ведь понимаете, что, несмотря на некоторые настораживающие моменты, очень многое все же говорит в пользу версии официального следствия – ваша сестра стала жертвой собственной беспечности. То есть несчастный случай – наиболее вероятная причина смерти Камиллы.
Елизавета Ковалькова оказалась сообразительной особой.
– Я в любом случае оплачу вашу работу, – заявила она, твердо глядя мне в глаза. – Даже если подтвердится, что это несчастный случай. Но я уверена, что Камиллу убили. Сколько я вам должна?
Я назвала сумму задатка, и Елизавета, осведомившись, привязана ли моя банковская карта к номеру телефона, деловито принялась производить манипуляции на своем смартфоне. Через несколько секунд на мой счет поступила указанная сумма, и я приступила к необходимым расспросам.
– Елизавета Валерьевна, расскажите о круге общения вашей сестры. Вы упомянули, что Камилла работала в парикмахерской?
Ковалькова кивнула:
– Да, это мужская парикмахерская «Ваш стиль». Там она и познакомилась с Сергеем. На свою беду…
– Камилла и после свадьбы продолжала там работать? – уточнила я. – Может, дружила с кем-нибудь из коллег?
– Да, дружила, – Ковалькова почему-то неприязненно поморщилась. – С Ариной, фамилии не знаю. Она тоже стилист в этой цирюльне. Кстати, она была свидетельницей на свадьбе Камиллы.
– Вы можете описать эту Арину? – спросила я.
– Да что там описывать! – на губах Ковальковой появилась презрительная усмешка. – Невзрачная такая, моль серая. Худенькая, маленькая, с короткой стрижкой. Бойкостью, правда, отличалась. В общем, из тех, что в каждой бочке затычка.
– Недолюбливаете вы подругу вашей сестры, – вскользь заметила я. Елизавета пожала плечами:
– А за что мне ее любить? Она же видела, что этот Сергей – урод. И что, не могла отговорить Камиллу? Нет же, стращала Камиллу, что упустит классного парня. Давай, говорит, тащи его в ЗАГС, на свадьбе погуляем. Вот и погуляли…
Что ж, в последовательности госпоже Ковальковой не откажешь. То заявляет, что сначала муж сестры ей понравился, теперь же обвиняет подругу Камиллы в том, что та не отговорила ее от неудачного замужества. Однако озвучивать я свои выводы не стала, лишь мысленно взяла эти подробности на заметку и продолжила расспросы:
– Вы упомянули, что Камилла после ареста мужа обращалась за консультацией к юристу. А вы, случайно, не знаете, к кому именно?
– Прекрасно знаю, – заявила Ковалькова. Это Городишин Борис Павлович, известный адвокат в Тарасове. Может, слышали? Очень дельный, между прочим, и Камилле помог.
Я сдержанно кивнула. Мне приходилось пару раз обращаться к Городишину в связи с предыдущими расследованиями. Ковалькова не зря назвала Бориса Павловича дельным адвокатом. Гонорары Городишина были не из доступных, но всецело себя оправдывали. Казалось, не было такой передряги, из которой Городишин не смог бы вытащить своего клиента. Несколько удивило меня то, что к нему обратилась Камилла – с ее-то маленькой зарплатой, которой и на съем квартиры не хватало. Зачем она это сделала?
– Вы упомянули, что в квартире вашей сестры появилась какая-то странная инсталляция, – обратилась я к своей клиентке.
Ковалькова непонимающе посмотрела на меня.
– Я имею в виду тот букет ромашек возле фотографии Камиллы, – напомнила я. – Он еще в квартире?
– Ах да, – Елизавета кивнула. – Да, скорее всего, он еще там. Я еще ничего не убирала после смерти сестры, разве что смахнула пыль с мебели и прошлась пылесосом по паласу. До сорока дней не принято выбрасывать вещи покойного…
– Вы не могли бы дать мне ключи от квартиры Камиллы? – попросила я. – Мне хотелось бы лично все это увидеть. Возможно, удастся что-нибудь обнаружить.
Ковалькова кивнула и принялась рыться в сумочке.
– Да, у меня есть свои ключи от квартиры, – пояснила она, выудив из сумочки связку ключей и протягивая ее мне. – Камилла специально для меня их заказала, еще в прошлый мой приезд.
Ковалькова неуверенно посмотрела на меня и, сама того не подозревая, ответила на вопрос, который давно вертелся у меня на языке.
– Я не могу долго находиться в квартире Камиллы, – пояснила она, негромко всхлипнув. – Поэтому сейчас живу у подруги, она приютила меня на несколько дней. Пока… Пока все это не закончится. Но вы можете туда заходить, когда захотите. Если вдруг соседи начнут любопытствовать, пусть звонят мне, я все объясню.
– Спасибо, – я убрала связку в сумочку.
Больше никаких сколько-нибудь значимых подробностей Ковалькова сообщить не смогла и, попросив меня держать ее в курсе расследования, попрощалась и поспешно покинула кафе. Я же, напротив, не торопилась уходить из прохладного зала и, заказав еще кофе, принялась просматривать заметки в своем блокноте, которые делала во время беседы с клиенткой.
Информации было, прямо скажем, негусто. Я позвонила Кире и выяснила, что да, Камилла Шальновская как минимум трижды обращалась в полицию по поводу побоев и издевательств мужа. В первый раз он отделался штрафом, во второй – был задержан на сутки, а в третий, по пьяни, еще и с полицейскими вел себя агрессивно, потому его и оставили в отделении на пятнадцать суток. До СИЗО, кстати, дело не дошло – Елизавета перепутала, наверное. И он правда умер в отделении. После чего я решила начать с юриста, Городишина Бориса Павловича. Порывшись в смартфоне, я убедилась, что с нашей прошлой встречи Борис Павлович не поменял место своей дислокации, то есть продолжал принимать клиентов в своей адвокатской конторе на одной из центральных улиц Тарасова. Я мысленно прикинула, что от кафе, где я расположилась с таким комфортом, до адвокатского бюро Городишина примерно полчаса хода. Быстрым шагом удастся добраться минут за двадцать. Топать по жаре, конечно, то еще удовольствие, но мысль, что придется возвращаться к себе во двор, чтобы очутиться в нагретом салоне авто, казалась уж и вовсе нестерпимой. Немного поколебавшись, я все же сделала выбор в пользу пешей прогулки и с сожалением покинула свое прибежище.
Глава 2
– Татьяна, вы ли это?! – Борис Павлович громогласно приветствовал меня на пороге своего кабинета. На лице солидного адвоката читалось радостное изумление, смешанное с жадным любопытством. Причем последняя эмоция явно превалировала.
Высокий и довольно плотный, но не тучный мужчина средних лет, Городишин являл собой образчик так называемого успешного человека. Один из лучших юристов в городе, Борис Павлович зарекомендовал себя как адвокат по уголовным делам, способный вытащить, казалось бы, самого безнадежного клиента. О величине его гонораров, причем даже за краткую консультацию, говорилось шепотом. Однако я вполне могла рассчитывать и на продолжительную беседу с прославленным адвокатом, не потратив при этом ни копейки. Объяснялось подобное бескорыстие довольно просто – Городишину не раз случалось обращаться ко мне по поводу нюансов дела, если его клиент оказывался по совместительству фигурантом моего расследования. Моя помощь порой оказывалась весьма значимой, что позволяло Борису Павловичу в который раз оправдывать свои заоблачные гонорары.
– Прошу, прошу! – Городишин широким жестом пригласил меня в свою обитель, и я с огромным удовольствием опустилась в уютное кожаное кресло, вновь очутившись в просторном помещении, где превосходная сплит-система обеспечивала превосходный комфорт.
– Горячих напитков не предлагаю, горячительных – тем более, – ворковал между тем Борис Павлович своим глубоким бархатным баритоном. – А вот от настоящей минеральной воды вы, надеюсь, не откажетесь.
Что ж, после Ковальковой настала моя очередь восстанавливать водно-солевой баланс. Минералка не относилась к моим излюбленным напиткам, но, сделав несколько глотков из высокого бокала матового стекла, я с благодарностью улыбнулась хозяину кабинета. Прохладный напиток с удивительно приятным вкусом подействовал освежающе, что сейчас было весьма кстати. Борис Павлович ответил самодовольной улыбкой.
– Я в этом знаю толк, – добродушно хохотнул он и тотчас принял деловитый вид: – Ну-с, чем могу помочь?
– Борис Павлович, вы помните некую Камиллу Шальновскую? Она еще обращалась к вам за консультацией около года назад, хотела узнать, каковы ее шансы упрятать за решетку мужа-насильника?
– Хм… – Городишин озабоченно нахмурился и принялся щелкать по клавишам ноутбука. – Имя вроде знакомое, но все же год прошел. Сейчас посмотрим… Ага, вот. Шальновская Камилла Дмитриевна.
Городишин внезапно оживился и всем корпусом обернулся ко мне:
– Да, я вспомнил эту особу. Запомнил, потому что она отсчитала сумму за консультацию наличными трясущимися руками. Да, буквально тряслась от страха, без преувеличения. Сознаюсь, на меня она произвела не очень приятное впечатление, хотя мне было ее жаль.
– Жаль? – переспросила я. Городишин кивнул:
– Очень уж боялась она своего муженька и пыталась выяснить, каковы его шансы остаться на свободе. Что ж, ее опасения были вполне понятны, вы ведь знаете, что дела об изнасиловании одни из самых неоднозначных.
Я кивнула.
– Но в данном случае переживания моей клиентки оказались абсолютно беспочвенными, – заявил Городишин. – Со слов гражданки Шальновской, я уяснил, что улики против ее горе-муженька были серьезными, результаты экспертизы полностью подтверждали, что молодая женщина подверглась сексуальному насилию. Кроме того, эта самая Камилла поступила весьма предусмотрительно, сохранив результаты медицинских экспертиз. То есть, попросту говоря, после каждого избиения она обращалась в травмпункт, чтобы зафиксировать побои. В полицию тоже обращалась, – добавил он то, что я уже успела выяснить у Кирьянова. – Я имею в виду – по факту причинения легкого вреда здоровью. Хотя и боялась, что мужа это лишь еще больше разъярит. Ну а после этой гнусной истории с изнасилованием эти свидетельства очень даже пригодились. Своего рода отягчающее обстоятельство. Конечно, дело небыстрое, но девушка была готова ко всему, лишь бы засадить муженька за решетку. А почему вас заинтересовала эта давняя история? Появились новые обстоятельства?
– Появились, – вздохнула я. – На днях Камилла погибла.
Брови моего собеседника изумленно изогнулись.
– Погибла? – недоуменно переспросил он. – То есть ее убили? Вы ведь занимаетесь криминальными расследованиями…
Городишин с нескрываемым любопытством взглянул на меня и проговорил:
– Значит, сбылись худшие опасения Камиллы Шальновской? Рискну предположить, ее муж вышел из заключения по УДО и первым делом решил разобраться со сдавшей его женушкой.
Я покачала головой:
– Нет, до заключения дело не дошло. Сергей Шальновский скоропостижно скончался еще до суда.
– Вот как… – задумчиво протянул Городишин. – А кто же тогда расправился с юной прелестницей? Вы кого-то подозреваете?
– Я даже не уверена, что с ней, как вы выразились, действительно кто-то расправился, – откровенно призналась я и вкратце рассказала Борису Павловичу известные мне детали гибели Камиллы.
– М-да, – скептически произнес Городишин, когда я закончила, – ровно поровну аргументов как в пользу убийства, так и несчастного случая. Возможно, депрессия из-за того, как повел себя муж. А может быть, и скрытое чувство вины – сами понимаете, Татьяна Александровна, женщины – создания нежные и ранимые. Отправила мужа за решетку, он там умер, а Камилла подумала, что из-за нее. Хотя… пожалуй, все-таки суицид мы с вами можем осторожненько исключить.
– Почему? – заинтересовалась я, поскольку доводы с чувством вины и возможной депрессией казались мне вполне логичными.
– Камилла Шальновская была натурой устойчивой в психическом плане, более чем. Барышни подобного типа, судя по моему опыту, скорее виновника негативных эмоций прикончат, нежели себя. Она себя любила искренне и безусловно.
– Постойте, а как же тогда объяснить то, что она не ушла от мужа при первых признаках агрессивного поведения? – Городишин и впрямь мужик опытный, адвокат отличный и в людях разбирается, так что я могла ему верить. Но все же…
– Ой, Татьяна Александровна! Мало ли объяснений можно отыскать? Возможно, материальный вопрос сказался. Шальновская сама по себе – парикмахерша, заработки не сказать чтобы большие. А муж у нее все-таки состоятельный… был. И она вполне могла надеяться, что все утрясется постепенно – и терпеть, не желая расставаться с обеспеченной жизнью. Может быть, кстати, и чувства, и много разных факторов.
– То есть вы полагаете, что она не самоубийца?
– Полагаю, что так, с высокой долей вероятности. В непростое дело вы ввязались, Татьяна Александровна. Даже не знаю, что вам посоветовать…
Борис Павлович сочувственно посмотрел на меня и тут его взгляд оживился.
– Да! – почти вскричал он. – Ведь у истории с этим Шальновским было продолжение!
Его холеные пальцы вновь забегали по клавиатуре, и через пару минут Городишин довольно кивнул:
– Буквально вслед за Камиллой ко мне за консультацией обратилась некая Вероника Гаврютина. Это была довольно нервная молодая особа примерно одних лет с Камиллой.
Услышав имя упомянутой особы, я вся обратилась в слух. О Веронике говорила и Ковалькова, причем в весьма негативном ключе.
– Так вот, – увлеченно продолжал Борис Павлович, – если Камилла хотела узнать, насколько велики шансы Сергея Шальновского оказаться за решеткой, то Вероника Гаврютина, наоборот, жаждала выяснить, есть ли у него шансы там не оказаться.
Я несколько секунд обдумывала это замысловатое заявление.
– Иными словами, она хотела, чтобы вы защищали Сергея в суде?
Городишин кивнул:
– Примерно так. Но в первую очередь ей нужна была именно консультация. Вернее, Гаврютина хотела, чтобы ее успокоили и уверили, что все обойдется. И вот именно этого я ей пообещать не мог, я ведь знал, насколько серьезно положение этого самого Шальновского. Поэтому я в обтекаемой форме объяснил ей, что шансов немного, но не следует поддаваться унынию. Сам я отказался представлять интересы Шальновского в суде, я не берусь за заведомо проигрышные дела. Напрямик я этого, разумеется, не сказал, сославшись на то, что этот период у меня полностью загружен. В сущности, я оказал этой Веронике услугу. Вы ведь знаете, какие у меня гонорары. Девушка бы попросту напрасно потратилась, а так она хотя бы не выбросила деньги на ветер. Однако я дал ей координаты другого юриста, Арсентьева Георгия Дмитриевича.
Я сделала пометку в блокноте и уточнила:
– Это адвокат по уголовным делам?
Городишин кивнул:
– Да, молодой человек, из тех, кого принято называть перспективными. Это дело он бы, конечно, не потянул, но все же лучше, чем ничего.
– А вы не могли бы и мне дать координаты этого Арсентьева?
Борис Павлович кивнул и, порывшись в ящике стола, извлек небольшой серый прямоугольник из неплотного картона.
– Вот, пожалуйста, – улыбнулся Городишин, протягивая мне визитку. Я поблагодарила и убрала кусочек картона в сумочку. Тут дверь в кабинет Городишина приоткрылась, и в нее робко заглянула худенькая девушка в темно-коричневом костюме. В руках у девушки был блокнот. Вероятно, это была секретарь Городишина, которую я попросту не заметила, проходя через приемную, до того неприметный у нее был вид.
– Борис Павлович, – произнесла секретарь тихим, слегка испуганным голосом, – к вам представители оптового объединения, говорят, у вас назначена встреча…
При этих словах девушка виновато оглянулась.
– Да-да, я помню, – Городишин явно смешался, но я тут же пришла ему на выручку. Поднявшись из уютного кресла, я проворковала с очаровательной улыбкой:
– Спасибо, Борис Павлович, что уделили мне время и за помощь.
Городишин вежливо улыбнулся в ответ, на его лице читалось явное облегчение.
– Ну что вы, не стоит благодарности, Татьяна Александровна. Рад был с вами повидаться. Всегда к вашим услугам.
Распрощавшись с Городишиным столь церемонным образом, я вышла в приемную, едва не столкнувшись с упомянутыми торговыми представителями. Два типа в футболках и спортивных брюках, которые, скорее всего, были попросту владельцами оптового склада на ближайшем рынке, уставились на меня с вожделением, разве что слюна не капала. Меня всегда выводили из себя подобные знаки внимания, и я едва удержалась от того, чтобы не показать язык, а заодно и средний палец этим ценителям женской красоты. Вместо этого я, не одарив визитеров Городишина ни единым взглядом, презрительно прошествовала мимо них к выходу из приемной. Услышав позади восхищенный шепоток «Классная телочка!», я вновь сделала над собой усилие, чтобы, резко развернувшись, не врезать им обоим с размаху между глаз, продемонстрировав таким образом свою неоспоримую классность. Вместо этого мне пришлось ограничиться мысленным пожеланием, чтобы Борис Павлович не смог им помочь. А заодно основательно разорил их своими баснословными гонорарами так, чтобы этим типам пришлось сдать в ломбард свои печатки из дутого золота.
Подбадривая себя подобными кровожадными фантазиями, я вышла из прохладного офиса, с ходу угодив в объятия душного города. Свернув в небольшой скверик, я уселась на лавочку в тени раскидистой липы и извлекла из сумочки телефон, а заодно и визитку, которую заполучила у Городишина. Набрав номер Георгия Арсентьева, я услышала «информативное» сообщение, что абонент недоступен или находится вне зоны доступа. Попросту говоря, господин Арсентьев отключил телефон. Ну что тут скажешь, если Георгий Дмитриевич часто практикует подобный прием, ему так и суждено оставаться перспективным адвокатом. Причем без достижения серьезных карьерных достижений. Что ж, коль скоро беседу с Арсентьевым пришлось отложить на неопределенное время, я решила побывать в квартире Камиллы.
Высотка, где на днях разыгралась трагедия, находилась в другом конце города, поэтому о том, чтобы идти туда пешком, не могло быть и речи. Я со вздохом поднялась со скамейки и побрела к своему дому. Перспектива оказаться в душном салоне авто удручала, но так хотелось поскорее найти хоть что-то, что могло бы навести на след преступника. Если, конечно, Елизавета, ослепленная жаждой отомстить за свою сестру, не ошибается и преступник действительно существует.
Оказавшись в машине, я некоторое время ждала, пока полуисправный кондиционер создаст хоть какое-то подобие прохлады. Наконец, когда температура в салоне стала чуть ниже, чем за пределами машины, я порулила в сторону Старой Набережной.
Оказавшись возле единственного подъезда тридцатидвухэтажной высотки, я невольно подняла голову, пытаясь всмотреться в окна, расположенные примерно посередине здания. Никаких шансов… Расположение высотки было таково, что некому было бы заметить что-нибудь подозрительное из окна противоположного дома. Объяснялось это тем, что никаких противоположных домов попросту не было. Небоскреб высился словно одинокий монументальный шпиль, если, конечно, бывают шпили прямоугольной формы. Возможно, в недалеком будущем у высотки появятся соседи-человейники, как ныне принято называть многоквартирные дома. Но сейчас дом, где некогда проживала молодая чета Шальновских, пребывал в гордом одиночестве посреди обширного участка, именуемого Новомостовой площадью.
Еще более нелепо было бы предполагать, что преступника, выталкивающего жертву из окна, мог заметить кто-нибудь из запоздалых прохожих. Вряд ли люди, решившие прогуляться перед сном или возвращающиеся из гостей, развлекаются тем, что сканируют взглядом окна на верхних этажах. Идеальные условия для недоказуемого убийства, лучшего и желать нельзя.
Мой взгляд переместился значительно ниже, и приблизительно на уровне второго этажа я заметила наружную камеру видеонаблюдения. Запомнив это, я вошла в подъезд и направилась к лифту. Оказавшись на нужном этаже, я извлекла связку ключей и без колебаний вошла в квартиру.
Я не стала задерживаться в небольшой темной прихожей и шагнула в единственную комнату, служившую одновременно и гостиной, и спальней. В довольно просторной комнате также царил полумрак, и я, подойдя к окну, раздвинула золотисто-коричневые шторы. В окно брызнул послеполуденный солнечный свет, и я с любопытством огляделась. Вплотную к стене была придвинута просторная тахта, покрытая светло-розовым атласным покрывалом и щедро декорированная подушками всевозможных форм и расцветок. Поверхность комода подле тахты была сплошь уставлена фарфоровыми фигурками животных, балерин и лебедей с золочеными клювами. Вероятно, Камилла в отношении декора придерживалась принципа «чем больше, тем лучше». Посреди этого фарфорового изобилия высилась ваза с перламутровым покрытием с увядшими ромашками. На ближайшие к вазе статуэтки осыпалась желтая пыльца, на полу возле комода валялись посеревшие скукожившиеся лепестки. Как и говорила Ковалькова, в вазе было четыре цветка.
Я немного подвинула вазу, чтобы рассмотреть фотографию в золотистой рамке. Девушка на фото улыбалась широкой довольной улыбкой, показывая ямочки на щеках. Камилла была весьма привлекательной – яркая брюнетка с волнистыми волосами до плеч и веселыми темно-карими глазами. Я решила прихватить фотографию с собой и, отправив ее в свою сумочку, продолжила осматривать комнату.
Я аккуратно обследовала содержимое ящиков комода. Косметика, бижутерия, расчески и головные щетки – все перемешалось самым хаотичным образом. То ли Камилла не отличалась аккуратностью, то ли кто-то здесь уже побывал до меня, пытаясь разыскать нужную ему вещь. Или деньги? Впрочем, ничего ценного в комоде не оказалось. В нижнем ящике я обнаружила ворох кружевного белья, довольно провокационного и явно дорогого. Такими комплектами обычно обзаводятся дамы, ведущие бурную личную жизнь. Тут мне пришло в голову, что я ровным счетом ничего не знаю об этой стороне жизни Камиллы. Елизавета Ковалькова о знакомых мужского пола своей покойной сестры ничего не сказала. Городишин, разумеется, не в счет. Здесь могло быть два разумных объяснения. Начнем с того, что после смерти мужа Камиллы едва ли минул год. Стоит ли удивляться, что пережившая зверское изнасилование молодая женщина будет всячески избегать общения с мужчинами. Жертвы подобного преступления способны вернуться к прежней жизни далеко не сразу. Иногда на это требуется несколько десятилетий, а то и вовсе вся оставшаяся жизнь. Однако обилие сексуального нижнего белья ставило подобный вывод под сомнение.
Другой вариант – сводные сестры были вовсе не так близки, как воображала Ковалькова, и Камилла далеко не все рассказывала своей старшей сестре.
Был еще и третий, так сказать, запасной вариант – Ковалькова просто запамятовала некоторые детали личной жизни сводной сестры. Эту версию я решила держать в резерве, чтобы уточнить при случае у своей клиентки.
Вновь подойдя к окну, я внимательно осмотрела непосредственное место трагедии, под которым следовало понимать широкий подоконник. Камилла выпала из распахнутого окна, которое сейчас было полуоткрыто. Москитная сетка на окне отсутствовала. Понимая, что снимать отпечатки пальцев с подоконника и оконной ручки уже не имеет смысла, я открыла окно настежь, пытаясь воссоздать картину трагедии. Девушка сидит на подоконнике с дымящейся сигаретой в одной руке и цветком ромашки в другой. Предположим, она глубоко задумалась и, внезапно пошатнувшись, выпала из окна спиной назад. Мгновенный паралич сознания попросту не дал несчастной девушке возможности вовремя среагировать на смертельную опасность и ухватиться рукой за край подоконника. Этот шанс спасти свою жизнь Камилла упустила, какие-то доли секунды решили дело. Вместо того чтобы бросить ромашку и удержаться на подоконнике, Камилла лишь сильнее вцепилась в цветок. По словам Ковальковой, ее погибшая сестра сжимала в кулаке злополучную ромашку. Так ее и нашли…
На полу под подоконником я также обнаружила пару съежившихся лепестков. Странно… Елизавета Ковалькова сообщила, что Камилла курила перед смертью. Возле подоконника, если верить ее словам, валялась опрокинутая пепельница с окурками. Вопреки своему убеждению ничего не трогать в жилище недавно умершего человека, Елизавета все же убрала пепельницу и выбросила окурки, что вполне понятно – не оставлять же в квартире такое свинство. А вот лепестки Елизавета не заметила. Что ж, она ведь сама пояснила, что всего лишь пропылесосила палас, а под подоконником никакого паласа не было. Я отошла от окна в противоположный конец комнаты, рассеянно осматриваясь. Ничего интересного мне больше не попалось, и я собралась было выйти из комнаты, чтобы осмотреть другие помещения в квартире, но тут мой взгляд уловил какое-то легкое поблескивание на полу у края тахты. Я наклонилась, и в моей руке оказался маленький прямоугольный предмет – глянцево-черная зажигалка. С некоторым удивлением я стала ее рассматривать. Изящная вещица строгого лаконичного дизайна уютно уместилась на моей ладони. Хотя, казалось бы, чему тут удивляться – Камилла явно не тяготилась своей вредной привычкой, вполне логично найти в ее квартире зажигалку. Вот только как она оказалась на полу? Ну, судя по беспорядку в комоде и довольно хаотичному убранству комнаты, Камилла не грешила склонностью к идеальному порядку. Просто швырнула зажигалку на тахту или комод, а та соскользнула на пол. На всякий случай я сунула зажигалку в сумочку, решив при случае показать ее своей клиентке. Может быть, Елизавета Ковалькова узнает вещицу, принадлежавшую сестре.
Мимоходом я заглянула в стенной шкаф, отодвинув дверь-купе. Содержимое шкафа вполне согласовывалось с увиденным мной в комоде. Ворох блузок, щедро украшенных люрексом и стразами, расшитые пайетками синтетические платья обтягивающего фасона или, наоборот, с пышными многослойными юбками были небрежно нацеплены на пластмассовые плечики. Подвигав вешалки взад-вперед, я не обнаружила ничего похожего на мужскую рубашку или джемпер.
Дальнейший осмотр квартиры окончательно убедил меня в том, что мужчины в жилище Камиллы были нечастыми гостями или не задерживались надолго. А уж о совместном проживании и вовсе речи не шло. Никаких бритвенных станков или пены для бритья в ванной комнате, лишь одинокая зубная щетка в пластиковом стаканчике и обилие баночек и тюбиков с кремом для ухода за кожей лица и снятия макияжа. Гипотетическая личная жизнь Камиллы, если таковая имелась, протекала явно вне стен ее квартиры.
Я вернулась в прихожую и на узком подзеркальнике заметила небрежно брошенную золотистую сумочку на цепочке. Аксессуар в стиле хозяйки квартиры. Взяв сумочку, я принялась исследовать ее содержимое. Связка ключей на брелоке в виде сердечка, косметичка с леопардовым принтом, пачка сигарет и… Последняя находка заставила меня нахмуриться. У меня в руке вновь оказалась зажигалка, но ни дизайном, ни стоимостью она ничуть не соответствовала той, которую я несколько минут назад обнаружила в гостиной. В моей руке была дешевая зажигалка из прозрачного желтого пластика, одна из тех, которые принято называть одноразовыми. Выходит, у Камиллы было две зажигалки? Хотя почему бы нет. Камилла вполне могла пользоваться более дорогой и стильной зажигалкой от случая к случаю, предпочитая брать ее с собой лишь иногда, например, чтобы произвести впечатление на знакомых. А менее дорогие аналоги всегда носить с собой. Дешевую одноразовую зажигалку не жаль и потерять или где-нибудь забыть по рассеянности.
Больше ничего заслуживающего внимания в сумочке Камиллы не оказалось, и я вернула аксессуар вместе со всем содержимым на подзеркальник. Дольше оставаться в квартире не имело смысла, и я, посмотрев в дверной глазок и убедившись, что не столкнусь на площадке с кем-нибудь из бдительных соседей, выскользнула и бесшумно захлопнула за собой дверь. Защелкнувшийся замок отозвался едва слышным звуком. Повернув ручку, я попыталась вновь открыть дверь, но не тут-то было. Дверь оказалась заперта, и, чтобы попасть в квартиру, мне пришлось бы воспользоваться ключом. Я решила учесть это обстоятельство и направилась к лифту.
Оказавшись в машине, я предприняла еще одну попытку связаться с Георгием Арсентьевым. Ничего нового я не услышала, перспективный адвокат, видимо, предпочитал весь сегодняшний день быть недоступным. Я пожала плечами и порулила к себе домой. Что ж, у каждого свой стиль работы. Мне, например, больше подходит быть на связи в любое время суток, а у Георгия Дмитриевича, по всей вероятности, имелись свои соображения на этот счет.
Заходя в квартиру, я с беспокойством прислушивалась к своим ощущениям. Еще одну атаку тропической духоты мой организм вряд ли выдержит, надо будет срочно найти действенный способ поторопить ремонтную службу. К моему облегчению, все оказалось не настолько трагично. Во второй половине дня солнце светит в окна моей квартиры уже не столь интенсивно. Однако я решила предпринять попытку снизить температуру окружающей среды хотя бы еще на два-три градуса. Призвав на помощь всю свою домовитость, которая, прямо скажем, никогда не была моей сильной стороной, я тщательно исследовала залежи на антресолях, пока не обнаружила искомый предмет. Вентилятор на высоком штативе, о существовании которого я забыла с тех пор, как в моей квартире появилась сплит-система. Я установила допотопный охладительный прибор возле кровати и, включив его, убедилась, что мотор издает едва слышное мерное гудение. По крайней мере, спать мешать не будет. Оставив в спальне включенный вентилятор, я наскоро приняла душ и сварила себе крепкий кофе, в первый раз за сегодняшний день.
Прихватив кофе, я вернулась в комнату и устроилась на кровати перед включенным вентилятором. То ли прибор действительно превосходно выполнял свою функцию, то ли мне просто отчаянно хотелось убедить себя, что воздух в комнате посвежел, но я почувствовала себя гораздо лучше, чем накануне. Кофе обычно благотворно действует на мои способности к логическим умозаключениям, да и собранные факты требовали некоторой систематизации. Именно к последнему занятию я немедленно и приступила.
Для начала я поставила перед собой задачу – определиться наконец, погибла ли Камилла в результате случайности или молодая вдова стала жертвой хладнокровного убийства. Причем убийства, искусно замаскированного под несчастный случай. К однозначному выводу я пока не пришла, поскольку в пользу каждого из вариантов аргументов было приблизительно поровну.
