Марина Серова
Забавы высших сил
Вот когда я из сравнительно молодой и привлекательной женщины превращусь в убеленную сединами бабульку, займусь, наверное, мемуарами. Мне есть что поведать миру. Напишу о самых своих интересных делах. Криминальных, разумеется. Нет, только не подумайте, что я уголовница, как раз наоборот. Я – частный сыщик. Вернее, сыщица. Или, как называют меня некоторые мои друзья, а иногда и недруги, ищейка. А если выражаться точно и вежливо по отношению к моей профессиональной деятельности, то – частный детектив. Так и записано в моей лицензии. Кроме того, как и полагается людям данного рода занятий, немножечко стерва, немножечко безбашенная и довольно умная, несмотря на то что блондинка.
Итак, как бы я начала свою первую повесть? Определенно, нужно представиться. Зовут меня Татьяна Александровна Иванова. Мне двадцать… Впрочем, возраст женщина не обязана указывать. Родилась в городе Тарасове, что стоит на берегу великой матушки-Волги, и в нем живу всю свою сознательную жизнь. Закончила тарасовскую юридическую академию, курсы психологии при тарасовском же университете, кроме того, знаю карате, самбо и еще много страшных слов! Да, шутки в моих мемуарах не помешают. После учебы поработала немного помощником прокурора, после чего поняла, что горы писанины – не для меня. Для меня важны только действия, причем стремительные, без проволочек и лени. Кроме этого осознания своего призвания, получила на данной, с позволения сказать, работе корочки этого самого помощника. Они, конечно, давно просрочены, но очень помогают порой в моей работе частного детектива. Большинство людей к чужим документам бывают крайне невнимательны, им, главное, хоть какую-то бумажку показать, и они тебе уже верят. Вот потому у нас достаточно развелось аферистов. Так что, граждане, будьте всегда бдительны!
Ну, как-то так. Если уж я что и упустила, вспомню по ходу «мемуарописания». А вот какое дело вошло бы в мою первую повесть – так это, наверное, то, которое я закончила совсем недавно! Не так часто мне попадаются такие, я бы сказала, шокирующие… или душещипательные, что ли. Да, над литературным языком придется еще поработать. Но это к старости. А сейчас, пока я валяюсь на диване и отдыхаю от проделанной накануне работы, предложу вам наброски и черновики. Так что не судите строго, пожалуйста.
Ну, начнем, помолясь!
* * *
Как сейчас помню, тот день был довольно пасмурным, как, впрочем, и несколько предыдущих. Температура за окном к середине ноября была минус ноль. Почему минус, спросите вы? Потому, что холодно, а я терпеть не могу, когда тебя пронизывает сырость, прилипает слякоть… нет, грязь, и джинсы понизу испачканы этими серыми брызгами, а про машину и говорить нечего. Ах да! У меня есть железный конь по имени «мишель». Я так зову эту машину, потому что она, во-первых: «Ситроен», то есть французская, а имя Мишель тоже французское; во-вторых, оно является как мужским, так и женским. И если это импортное изделие меня сегодня ни в чем не подвело, не застряло в пробке, не завязло в районном навозе, или еще чего, то тогда она – девочка. Поскольку девочки более выносливы и трудолюбивы, чем эти… ну, вы понимаете, о ком я. А если завтра что не так, то «мишель» автоматически становится этим самым… мальчиком, в общем.
Так вот, в тот день мне позвонила одна женщина и представилась как Анастасия Валентиновна Костромская… Так, неправильное начало повести. Нужно по-другому.
Время близилось к обеду. В холодильнике, кроме двух яблок и пакета ряженки, ничего больше не имелось. Я подумала о том, что гастрит – не самая приятная перспектива, и стала переодеваться для похода в ближайший супермаркет. Куплю сейчас пельмени и устрою праздник живота. Готовить я просто ненавижу, да и времени чаще всего на это нет, поэтому веду такой полуфабрикатный образ жизни. Либо – кафе, бистро, пиццерия и прочие заведения общепита, благо деньги на это имеются.
Я уже влезла в свои любимые джинсы, когда зазвонил домашний телефон. На домашний чаще звонят люди пенсионного возраста. Давно уже это поняла. Так и на сей раз я не ошиблась.
– Да, я вас слушаю.
– Здравствуйте, – прозвучал в трубке голос немолодой женщины. – Могу я поговорить с Ивановой Татьяной Александровной?
– Можете, говорите, – не совсем вежливо отозвалась я, предчувствуя, что боль в желудке мне все-таки обеспечена.
– Это вы? – немного растерянно спросила звонившая.
– Да-да, слушаю вас, – скороговоркой поторопила я потенциальную клиентку.
– А-а, здравствуйте, Татьяна Александровна, – снова поприветствовала она меня. – Вас беспокоит Костромская Анастасия Валентиновна. Мне посоветовали обратиться к вам. Вы же частный детектив? Да?
– Да-да, слушаю вас, – повторила я в третий раз, не теряя самообладания. Клиенты со своими бедами – это мой хлеб. А также пельмени, пицца, Мишель и другие полезные вещи. Я стараюсь уважать своих клиентов.
– Татьяна Александровна, – всхлипнули в трубке, – а можно с вами как-то встретиться?
– Конечно, уважаемая Анастасия Валентиновна, – как можно мягче отозвалась я, боясь, что она незамедлительно разрыдается. Такое часто случается в моей практике.
По правде сказать, чего уж там, звонят мне чаще всего люди отчаявшиеся. И не для того, чтобы поделиться радостью.
– А можно прямо сейчас? – умоляюще попросила Костромская.
– Хорошо, приходите. Жду. Вы адрес мой знаете?
Вообще-то с некоторой регулярностью я размещаю объявления в местных рекламных газетах, в объявлениях есть мои телефоны и адрес. Это для таких, как Анастасия Валентиновна. Для людей помоложе – в Интернете. Но если говорят: «Мне посоветовали», еще неизвестно, знают ли они место моего обитания.
– Да, мне сказали. Значит, сейчас можно?
– Да, сейчас. А вы где в данный момент находитесь? – не без основания поинтересовалась я.
– В Заводском районе, – обрадовала меня Анастасия Валентиновна. – Так я еду?
– Обязательно! Жду! – с оптимизмом ответила я и отшвырнула трубку.
Это называется у тетки «сейчас»! Да из Заводского, из этой Пырловки, до меня полчаса на такси пилить, а уж если на автобусе, то и час. Разумеется, Костромская услугами такси не воспользуется, как и сотовым телефоном, а посему у меня есть время на обед!
В супермаркете я купила две копченые куриные ляжки, отказавшись от варки пельменей, в микроволновке все же побыстрее, и еще баночку лососевой икры на завтрак. Кто знает, будет ли у меня в дальнейшем время на такие грандиозные закупки? Уже у кассы спохватилась и побежала обратно к прилавкам за батоном и сливочным маслом. Какая икра может быть без масла? На ужин в домашней обстановке я не рассчитывала. Если начнется работа, то об этом можно и не мечтать.
Обед удался на славу, поскольку я успела еще выпить чашечку кофе и выкурить со смаком вкусную сигарету. Борюсь, конечно, с курением, но борьба с преступностью мне дается гораздо легче.
* * *
Не успела еще вытяжка до конца нейтрализовать следы моей пагубной привычки, как домофон оповестил о приходе Анастасии Валентиновны. Я глянула на маленький экран и визуально, насколько он позволял, заценила ее внешний вид. Нет, надо говорить «оценила». Вдруг меня будут читать люди культурные, не понимающие современный молодежный сленг.
На вид ей было лет около шестидесяти пяти, прикид… ой, одежда довольно старомодная. Какое-то мешковатое пальтишко и вязаный беретик. Черно-белое изображение монитора не позволяло разглядеть цвет одежды и обувь, слишком близко клиентка стояла к камере видеонаблюдения, и я поспешила впустить ее в подъезд.
Через пару минут Костромская уже предстала пред мои голубые очи и, кряхтя, стала расстегивать свои довольно поношенные грязные полусапожки из кожзаменителя. Пальто оказалось серым, а берет зеленым, явно связанным ее собственными руками. И я как-то стала сомневаться в ее платежеспособности. По тарасовским меркам мои гонорары вполне приличные: двести долларов в день. Не чета, конечно, столичным, но я ведь не крохобор. Иногда бывало, что лишь из справедливости вообще не брала денег со страждущих, смотря насколько ценной была сама по себе борьба за справедливость.
Наконец Анастасия Валентиновна разогнулась, и я услышала от нее очередное приветствие. До сих пор она молчала. Я – тоже.
– Да, здравствуйте, – кивнула я, – проходите сюда, пожалуйста, – и указала пригласительным жестом на кухню, пропуская ее вперед.
Костромская была в меру упитанной женщиной с седыми волосами, выбивающимися жидкими прядками из-под зеленого берета. Мясистый нос ее был красноват, а чуть раскосые темные глаза – припухшими. Видимо, плакала. На ней так же мешковато, как и пальто, сидела серая же фланелевая юбка, которую дополнял темно-бордовый джемперок, определенно связанный тоже ею. Она неуверенно опустилась на краешек стула и тяжело вздохнула.
– Простите, Анастасия Валентиновна, сразу спрошу вас, – опередила я ее излияния, – кто вам посоветовал ко мне обратиться? Если не секрет, конечно.
– Нет, не секрет, – довольно бойко отозвалась она. – Это Луговичная Мальвина Васильевна. Мы соседи по двору.
Я прекрасно знаю и помню Луговичную, вполне достойная женщина. Мне пришлось выручать, вернее, даже спасать ее сына, а заодно и моего бывшего одноклассника от большой неприятности, которая грозила парню очень долгим сроком заключения. Там была довольно мощная подстава в мокрухе… Простите, его подозревали в убийстве, которое он не совершал, но все улики были против него. Кстати, надо бы и эту историю определить в мои будущие мемуары.
– А ваша соседка по двору вас проинформировала насчет оплаты моего труда? – не постеснялась спросить я, чтобы зря не тратить свое время.
– Да-да, вы не беспокойтесь, Татьяна Александровна. Деньги у меня теперь есть. Правда, совершенно не понимаю, откуда они пришли.
– Что ж, тогда давайте начнем. Все по порядку, без нервов, желательно четко и ясно. Я вас внимательно слушаю.
Костромская чуть подалась вперед, стул под ней скрипнул и наклонился вместе с ней. Я ловко подхватила клиентку под локоток и усадила на место, посоветовав устроиться поудобнее и откинуться на спинку стула. Не хватало мне тут еще несчастного случая. Вообще, на край присаживаются люди неуверенные в себе. Это знаю из тех же курсов психологии. Почему же не уверена в себе Костромская? Скорее всего, ожидает отказа с моей стороны. Значит, я ей очень нужна, рассудила я, пока она охала и извинялась.
– Ну и? – поторопила я ее, сев через стол напротив.
– Ах да, – спохватилась Анастасия Валентиновна, будто забыв, зачем сюда пришла. – Я насчет моего сына Аркашеньки. Он у меня… – и, не договорив, она стала сотрясаться в беззвучных рыданиях.
Я немедленно налила ей прямо из крана воды и протянула стакан:
– Может, валидол еще?
У меня на такие случаи всегда под рукой эти пахучие таблетки. Нередко приходится ими угощать моих посетителей. Но, сделав отрицательный жест, Костромская отпила пару глотков, поправила свой берет и, снова глубоко вздохнув, приступила к рассказу:
– Дело в том, Татьяна Александровна, что мой Аркашенька два месяца назад попал под машину. Насмерть. На месте умер, прямо у нас во дворе, – при этих словах она расстегнула свою черную сумку, которую до сих пор не выпускала из рук, и выудила оттуда носовой платочек. Смачно высморкалась, скомкала его и поднесла к глазам, которые снова слезились. – Свидетелей они не нашли. Темно было.
Народу, наверное, уже никого. Девять часов. Вечер. А, может, и не искали совсем.
«Ну-у-у, ДТП», – разочарованно подумала я, чаще всего, если полиция не разобралась, дело почти безнадежное. Но все-таки продолжала слушать клиентку.
– В полиции мне сказали, что разбираться тут нечего, потому что это несчастный случай и более ничего, – подтвердила она мои умозаключения. – Вы же знаете, как там у них, особо работать не хотят, если есть возможность все списать на несчастный случай. Но я не верю им! – горячо возразила Анастасия Валентиновна, погрозив кому-то пальцем. – Ведь вы знаете, как там?!
Я знала. Да, работать особо не хотят. Зато я чаще всего при работе. Спасибо им за праздность их бытия!
– И что же вас насторожило? – не очень надеясь на успех нашего с ней совместного дела, спросила я.
– А дело в том, что Аркашеньку не просто сбила машина. Она его сбила, а потом еще и переехала! – почти выкрикнула Костромская.
– Вот как? – немного удивилась я, почуяв носом ищейки, что дело может и впрямь оказаться куда интереснее, чем предполагалось. – А откуда вам стало известно об этом? От вас в полиции этот факт даже и не пытались скрыть? – спросила я, прекрасно зная, что вот к таким простушкам, какой казалась на первый взгляд моя клиентка, отношение в нашей полиции весьма особенное: поскорее отправить восвояси, ничего толком не объясняя. Дел и так невпроворот, и они гораздо важнее, чем подобные.
– Поначалу да, вообще со мной не церемонились. Но когда я получила на руки свидетельство о причине смерти моего сыночка, то ужаснулась. Там все было изложено! – опять перешла почти на крик Костромская. – И то, что на правом бедре обширная гематома от сильного ушиба, и то, что раздроблена грудная клетка с последующими повреждениями жизненно важных органов, то есть сердца и легких… – Тут она запнулась, громко всхлипнула и снова поднесла платочек к лицу. – И головной мозг…
– А кем вы работаете, Анастасия Валентиновна? – перебила я ее вновь зарождающиеся рыдания, поскольку меня некоторым образом удивили ее познания в медицине.
– Сейчас я на пенсии, уже два года. По возрасту сразу ушла, – всхлипнула она. – А раньше работала медсестрой в нашей первой градской больнице, что на улице Репина.
– Понятно, дальше, – попросила я, прикинув, что ей всего пятьдесят семь.
– И с этим заключением я пошла в свою больницу, к знакомому патологоанатому, и Сергей Владимирович мне сказал, что по этому заключению определенно понятно, что Аркашеньку машина не только сбила, но еще и переехала потом. Будто специально. Да вот оно у меня, взгляните сами, – полезла она в свою сумку, извлекая соответствующий документ.
Я бегло прочитала написанное и поняла, что доля правды в сказанном клиенткой существует. Она между тем продолжала:
– Вот видите, сначала его по ногам машина ударила. Он у меня высокий, длинноногий… был. Удар сначала пришелся по середине бедра, а уж потом… Это что ж за изверг такой был?! За что?
– Успокойтесь, соберитесь, – посочувствовала я ей, возвращая заключение судмедэксперта. – И что же вы предприняли дальше? Сразу – ко мне?
– Нет, сразу пошла опять в милицию, или полицию, черт их разберет. Говорю: так, мол, и так, не может быть, чтобы случайность такая, тычу им этим заключением. А они объясняют мне, что, скорее всего, водитель сбившей моего сына машины был в сильном алкогольном опьянении. Сначала сбил как будто, а потом стал разворачиваться и случайно наехал на него лежачего. Случайно! Вы представляете, каким это надо быть пьяным, чтобы так… Это как?!
– Ладно, допустим, это невозможно. Хотя в жизни возможно и не такое. Но есть ли у вас основания полагать, что ваш сын кому-то так сильно насолил, что его захотели убить? – резонно поинтересовалась я.
Анастасия Валентиновна поморщила мясистый нос, задумалась на минуту, а потом выдала:
– Боюсь, что мог он нажить себе врагов. Характер у него был задиристый. С детства еще. Но это потому, что не терпел несправедливость! А так мальчик он был порядочный, трудолюбивый и честный, – поспешила она оправдать сына. – Мне всегда помогал. Животных очень любил. Вот притащит какого-нибудь котенка полудохлого и выхаживает его или голубя подраненного. Даже мышонка почти слепого в подъезде нашел и домой притащил! В банке трехлитровой его выкармливал, а когда тот подрос, выпустил. В лес специально ездил! А я никогда не возражала. Да и отец его – тоже. Шутил, правда, иногда: «Тебе надо было девочкой родиться или стать ветеринаром, когда вырастешь». Добрый был ребенок, добрый. Ничего не скажешь. А как повзрослел, ну, чуть пожестче стал. А как еще в нашем-то мире прожить?.. Да вот все одно, не прожил. Враги, видно, хитрее оказались.
В кухне воцарилась тишина. Я обдумывала, стоит ли браться за это сомнительное дельце. Ведь вполне может быть так, как предположили в полиции. Сейчас ведь часа полтора уйдет на то, чтобы опросить Костромскую по всей форме, не упуская по возможности даже самых мелких деталей. Ладно, посмотрим, что она скажет насчет своих подозрений относительно недругов Аркадия.
Она же, наверное, вспоминала их всех поименно.
– Итак? – первая прервала я возникшую паузу.
– Ну-у, это могли быть… могла кто-нибудь из его девиц, мог быть бывший друг его – Анатолий, ну-у… – не совсем уверенно начала перечислять Костромская.
– Так, хорошо, – остановила я ее, чувствуя, что можно попробовать. Даже если все окажется банальным, деньги я все равно получу. Да и клиентку в любом случае успокою. Очень часто таким, как она, просто необходимо докопаться до истины, чтобы отомстить обидчику. В принципе, я с ними согласна. Зло должно быть наказано. – Я возьмусь за ваше дело.
Костромская облегченно выдохнула и затеребила платочек.
– Только хочу сразу вас предупредить, что все может и на самом деле оказаться банальным наездом пьяного водителя. И вполне может статься, что я его в таком случае не найду. Сами понимаете. Если нет свидетелей… – и я многозначительно развела руками. – Но твердо могу обещать: если берусь выполнять работу, то делаю ее очень добросовестно.
– Спасибо! Спасибо вам большое! Я вам верю. Мальвина Васильевна зря не посоветует, – рассыпалась в благодарностях моя клиентка, словно я пообещала воскресить ее сына. Мне даже неудобно стало.
– Давайте-ка для начала вы мне расскажете о своем сыне. Какое образование, где работал, с кем дружил, кого любил, а кого не очень. Хорошо?
Предусмотрительная Анастасия Валентиновна тут же достала из черной сумки фотографию Аркадия и протянула мне:
– Вот. Тут ему тридцать лет. А когда погиб, ему было полных…
– Тридцать два, – закончила я за нее, рассматривая цветную карточку, с которой на меня смотрел вполне симпатичный блондин с голубыми глазами и правильными, в отличие от матери, чертами лица. Этакий злодей-сердцеед, как поет Леонтьев.
– А вы откуда знаете, сколько ему было? – удивленно вскинула брови Костромская.
– Ну, вы же дали мне почитать свидетельство о смерти. Там все написано. Погиб, как я тоже уже знаю, четырнадцатого сентября сего года. Сегодня шестнадцатое ноября. Чуть больше двух месяцев назад. А пришли вы ко мне только сейчас, потому что все это время обивали пороги… и так далее.
– Совершенно верно, – с восхищением взглянула на меня Анастасия Валентиновна, – и вы так сразу запомнили?!
– Возьмите, – скромно опустив глаза, вернула я фотографию. – Так продолжим?
Через час я уже многое знала об Аркадии Николаевиче Костромском, немного не дожившем до возраста Христа. Только вот натурой он, как я поняла, был от Христа далек.
Отец Аркадия, а стало быть, муж Анастасии Валентиновны, умер от обширного инфаркта прямо на рабочем месте – у станка фрезеровщика, – когда Аркаше было девятнадцать лет. Образование тот получил, как выразилась Костромская, достойное, в отличие от отца. Окончил торговый техникум. Женат не был ни разу, но два года жил в гражданском браке с «ужасной женщиной» Постниковой Маргаритой, которая родила ему дочь. В той же квартире проживала и ее «мамаша, которая тоже немало кровушки попила» у несостоявшегося зятя. Но Анастасия Валентиновна всегда подозревала, что ребенок не от Аркадия. Так же думал и он, а потому после рождения дочери быстро вернулся в родительский дом, так и не женившись на Маргарите и не признав ребенка. То есть алиментами не был обложен. И, как опять же считала Анастасия Валентиновна, подтвердились их сомнения по поводу отцовства. Потому что «ужасная женщина» на эти самые алименты не подала и экспертизу, которую Костромская посоветовала сделать сыну, делать не стала.
По мнению моей клиентки, Маргарита Постникова могла быть в списке подозреваемых.
А еще Аркадий почти сразу после Маргариты некоторое время встречался с некой Каравайцевой Мариной. Но что-то у них не сложилось, и Аркадий ее бросил. У «этой дамочки», пояснила Костромская, были слишком большие запросы, а Аркаша не так уж много получал, работая менеджером на тарасовской мебельной фабрике. Марина же была сильно на него обижена и тоже может войти в число убийц. Тем более что характером она обладала «довольно агрессивным» и имела собственную квартиру.
Под эту же категорию подходил его бывший друг Анатолий Воскобойников. Тот был спившимся неудачником, обитающим в коммуналке. Аркадию надоело бесконечно давать ему в долг, и они сильно поссорились.
Где-то за месяц до гибели Аркадий познакомился наконец с «чудесной девушкой» Лидией Москвиной. Она очень переживала его смерть. До сих пор навещает Анастасию Валентиновну. Помогает пережить горе.
Друг у Аркадия был единственный и неповторимый – Спесивцев Алексей. Правда, тоже «немного попивает». Но человек хороший, «проверенный еще со школьной скамьи». Они вместе и на фабрике работали. Спесивцев был там грузчиком. Проживает в одной квартире с бабушкой.
Да, не густо, необоснованно, но надо всех проверить. Тем более что у Марины Каравайцевой имелась своя машина. «Какая-то белая». Да и у Анатолия была когда-то, только уже давно не на ходу. «Гниет в гараже». И лучший друг Спесивцев не был безлошадником. Ездит на бежевой «советской машине».
Не знаю, правильно ли я пишу, но все, что в кавычках, – выражения моей клиентки. Так и впоследствии ориентируйтесь. Лучше я опишу дальнейшее кратко и четко, иначе придется отступать на описание эмоционального состояния моей клиентки. А это займет много времени для вас. Да и для меня. Или в мемуарах надо все описывать подробно и душещипательно? Пока не знаю.
Что касается непосредственно самой трагедии, то сбит Аркадий был при выходе из арки, ведущей во двор их дома. Даже не успел дойти до первого подъезда. А они живут в третьем. Он в тот вечер после работы заходил к Лидочке, а затем пошел домой. Матери обещал, что вернется часам к девяти вечера. В половине десятого Анастасия Валентиновна заволновалась, «как сердцем почуяла неладное», стала звонить Москвиной, но та сказала, что Аркадий уже час как ушел от нее. Тогда взволнованная мать набрала номер сотового сына, а ей ответил незнакомый голос. Как оказалось, это уже полиция прибыла на место происшествия. Анастасия Валентиновна «как есть в домашнем халате и тапочках выбежала во двор». В полицию сообщил мужчина из первого подъезда двенадцатой квартиры – Мишакин Павел Петрович, он возвращался домой и увидел на асфальте окровавленное тело Аркадия. Поскольку тот был неузнаваем, не признал соседа и сразу вызвал «Скорую». А те в свою очередь – полицию.
Когда совершенно опухшая от слез Костромская собралась уходить, я задала ей вполне обычный вопрос:
– Скажите, Анастасия Валентиновна, вы вот сказали, что живете в одном дворе с Луговичной.
– Да. Только она в девятиэтажке, а мы… – тут она снова всхлипнула и поправилась: – А я – в пятиэтажке, что рядом прилегает. В тридцать пятой квартире.
– Но, насколько я знаю, Луговичные живут в Октябрьском районе, а вы сейчас приехали из Заводского. Так? – и я взглянула на нее вопросительно.
Костромская как-то сразу сникла, вжала голову в плечи и часто заморгала:
– Да, я… там, а… там э… у меня там живет… – залепетала она.
– Вам неудобно отвечать на этот вопрос? – не скрывая удивления, поинтересовалась я, помогая ей надевать пальто.
– Да нет, удобно. Вам… и теперь. В общем, у меня там живет один знакомый. Дело в том, что он неизлечимо болен. Прикован к постели. Вот еще одна трагедия на мою долю. Саша… Александр Степанович. Ему осталось жить буквально считаные дни. Он мне дорог, и я… – она снова сбилась и крепче прижала к груди сумку.
– Вы были с ним близки? – сочувственно взглянула я на нее.
– Нет… Да… Были когда-то. Он в больнице нашей лежал, где я работала. Тогда еще у него был шанс на выздоровление. Там и познакомились. Но я от всех это тщательно скрывала. Особенно от Аркаши. Не хотела, чтобы мальчик подумал, будто я предаю память его отца. Три с лишним года, как девочка, от сына скрывалась. Теперь вот вдвойне стыдно. Может, надо было все-таки их познакомить? Или уж нет? Не знаю.
– Понимаю, – соврала я.
Какой такой мальчик в тридцать с гаком? Какая память? Чего здесь особенного? Но, видно, Анастасия Валентиновна была женщиной особого воспитания, с определенными принципами.
– И еще последний вопрос, – поспешила я закрыть эту болезненную для нее тему. – Вы сказали, что к вам неизвестно откуда пришли какие-то деньги. Что это значит?
– Ах да! – спохватилась она, хлопнув себя по карману пальто, словно там и лежали эти деньги. – И как это вы все так запоминаете? Молодец какая!
С удовольствием выслушав очередную похвалу в свой адрес, я выжидательно смотрела на нее.
– Это была ужасная история, Танечка. Ох, простите, Татьяна Александровна.
– Ничего, можно и так, – махнула я рукой и решила, что зря оставила этот вопрос напоследок. Сколько еще придется париться в коридоре моей клиентке, если это опять очередной ужастик? – Может, вернемся на кухню?
– Да ну, – тоже отмахнулась она, – тут и говорить особо не о чем. Была у меня очень близкая подруга. В отличие от меня она деятельная такая, как сейчас говорят – крученая. Держала три магазина. Посудой торговала. Потом кризис восьмого года настал, и она стала прогорать. Кредиты брала, продавала кое-что из имущества своего. Но не хватало, чтоб на плаву удержаться. Вот тогда она пришла ко мне и попросила взять для нее кредит в сто пятьдесят тысяч рублей. Божилась, что если не выплывет, то продаст магазины и все мне вернет сполна. Я, старая дура, доверилась ей, даже с Аркашей не посоветовалась, взяла этот чертов кредит. Понадеялась сначала, не дадут мне – пенсионерке, но у Галины Дмитриевны там все знакомые в банке. Дали. Сначала-то все хорошо было. Мы с Галиной общались по-прежнему. Раз в месяц я платила нужные суммы, а она мне их компенсировала. А через полгода ко мне из банка позвонили и спросили, почему я перестала выплачивать долг? А я уж и забыла про эту ссуду. Звоню Галине, трубку берет чужой человек. Спрашиваю ее, а он отвечает, что уже месяц с лишним как купил эту квартиру! А про Галину ничего не знает! Представляете, Танечка?!
– Кошмар, – покачала я головой. – И что же на вас столько напастей? Как я вам сочувствую!
– Ой, спасибо, деточка. – И Анастасия Валентиновна снова собралась заплакать.
– Так, и что же дальше? – поторопилась я вывести ее из этого состояния. – Нашли вы Галину Дмитриевну?
– Прям! Нет, конечно. Магазины она, как оказалось, все-таки продала, квартиру – тоже и уехала в Америку. А на мне остался ее долг. Я устроилась подрабатывать уборщицей, чтобы хоть как-то возросшие проценты выплачивать. Аркаше все рассказала. Ох и кричал же он на меня! Да и поделом мне. Потом тоже стал помогать платить. Вот так я до сих пор за свою лучшую подружку и отдуваюсь.
– А откуда вы узнали, что она в Америку уехала?
– А это мне соседи ее по квартире сказали. Я же ходила туда, выспрашивала. Ну а потом, когда с Аркашенькой это случилось, я вдруг обнаружила в почтовом ящике конверт. Спустя три дня после трагедии. Как раз в день похорон. На нем только и было написано печатными буквами: Костромской А.В. Я когда открыла его, так и обомлела! В нем доллары лежали! Много! Я, честно говоря, первый раз эти заграничные деньги в руках держала. Когда Лидочка ко мне пришла, я ей показала. Она посчитала и сказала, что на наши деньги тут немногим меньше ста тысяч рублей! Ну я и подумала, что Галина каким-то образом о моей трагедии узнала, совесть в ней шевельнулась, вот и прислала через кого-то часть своего долга. Да что уж теперь? Я сразу решила квартиру продавать и однокомнатную купить. Зачем мне теперь одной три комнаты? Так что с банком я расплачусь, и Александра Степановича будет на что хоронить. Да-а, недолго ему совсем… Ну и с вами есть сейчас чем расплачиваться, вы не волнуйтесь.
– Да я не для этого про деньги у вас спросила, – пожала я плечами, чувствуя, что начинаю оправдываться перед несчастной теткой. – Мне все нюансы важны, поверьте.
– Я понимаю, понимаю, – энергично закивала она, словно испугавшись, что я ей сейчас откажу. – Вы спрашивайте, ради бога.
– Как фамилия вашей бывшей подруги?
– Пушкарева. Галина Дмитриевна. Проживала по адресу: Соляная, дом сорок семь, квартира шестнадцать, – добавила Костромская, опередив мой следующий вопрос.
– А кто, по-вашему, мог передать вам деньги? У вас общие знакомые с ней есть?
– Есть. Ромашкина Лариса Петровна. Мы втроем дружили всегда. Я и через нее пыталась Галину найти. Но она тоже о ней ничего толком не знает.
– Адрес, телефон дать можете?
– Волжская, дом пятнадцать. Квартира два. А телефон надо вот тут… – И она полезла в сумку. – У меня все телефоны в блокнотик записаны.
Надо же! В блокнотик. Нет чтобы в сотовый забить. Хотя такой анахронизм, возможно, дополняет наш прогрессивный двадцать первый век. Скоро подобного, наверное, вообще не будет.
– Вот, – водрузив на переносицу старомодные очки в толстой оправе, ткнула она пальцем в нужную строчку, – записывайте. Или вы опять все запомните, как и про всех остальных?! – с восхищением посмотрела она на меня.
– Запомню, – не без гордости за себя утвердительно кивнула я. – У меня память хорошая.
Анастасия Валентиновна, как мне показалось, на этот раз отнеслась ко мне с некоторым подозрением, но номер продиктовала:
– Не представляю, как это вы так?
– Это профессиональное, – снова без ложной скромности одарила я ее улыбкой. – Конечно, сразу несколько длинных номеров сотовых телефонов я не запомню, – поспешила я ее успокоить на свой счет. – А вот домашние телефоны, адреса, имена, фамилии – это запросто! Что ж, Анастасия Валентиновна, на этом пока будем прощаться. Вы, если что, звоните мне. Вот тут еще мой сотовый, – и я протянула ей свою визитку. – Дома вы меня теперь с трудом застанете. И оставьте мне номер вашего контактного телефона и точный адрес.
– Какого телефона? – не поняла она.
– Того, по которому могу с вами связываться, если у меня возникнут к вам дополнительные вопросы.
– А-а, домашний! Пятьсот пять, семьсот тридцать девять, – без запинки отрапортовала она.
– А сотовый у вас есть?
– В принципе, есть, мне Аркаша на день рождения подарил, только вот я им не пользуюсь. А зачем? Из дома не так часто выхожу, разве что в магазин, да иногда вот к Александру Степановичу. Сейчас, конечно, буду чаще у него бывать. Сына больше нет, а Саше усиленный уход нужен. Вы на всякий случай и его телефон запиши… запомните, – этот номер она продиктовала, не обращаясь за помощью к блокноту.
