Марина Ушакова
Восхождение нелюдя
1. Его имя казалось ему бессмысленным набором звуков. Он не помнит свою фамилию. Да и не слышал ни разу от родителей, чьи лица остались в памяти мутными пятнами. Остались только тряпьё от матери да отличный нож от отца, что надёжно спрятан от любопытных или алчных взглядов – за такой нож могут запросто убить, а ему без него не выжить. В этом мире без мяса долго не протянешь.
Бенир медленно плёлся по чёрному полю, не останавливая взгляд на раненных и мёртвых. В руке почти каждого врага его народа покоились круглые или овальные камешки: пористые, красно-коричневого цвета, разного размера, но обязательно такие, чтобы помещались в ладони. Релины не носили камней в отличие от народов вайи.
В небе прямо перед ним сверкнул тонкий серп неизвестного, но привычного явления и тут же исчез. Через несколько минут появятся такие же в других местах. Эти сверкающие, тончайшие, еле заметные “серпы” двигаются в небе слева направо без остановки иногда на мгновения заслоняя садящееся или всходящее Солнце. Луну они редко закрывают.
Перед ним ещё десятки километров последствий боя. Каждая из двух этих рас преследует собственные интересы, не заботясь о тех, кто останется в живых и будет влачить такое же существование, как Бенир: нищета, голод, холод, паразиты, опасности на каждом шагу. А то и калеками многие остаются, не способные заработать на кусок хлеба. Да и интересы эти – тайна за семью печатями власть имущих, которых и в глаза-то никто из простого люда не видел.
– Эй, сын врага, помоги! – раздался сдавленный голос.
Мальчик метнул равнодушный взгляд на умирающего вайи и, дёрнув бровью, перешагнул его, следуя своему пути. Сказать, что виды ран и искажённые болью лица не вызывали в нём ничего нельзя. Ему было страшно. Он испытывал глубокое сочувствие к этим бедолагам. Но знал точно, что помочь никому из них не в состоянии.
Он отвёл взгляд от горбатой спины. Многие из вайи, не держащие в руках камешки, были чем-то больны или искалечены – уродливые горбы почти у всех зрелых солдат. У этого горба ещё нет. Совсем молодой. На вид лет двадцать.
– Подожди! Пожалуйста! Помоги! Дай воды! Я заплачу!
Бенир остановился. Ему не помешают любые ценные вещи. Воды хоть и мало, но он знает, где её достать. Конечно, придётся сделать крюк в несколько километров за водой, но до заката он не успеет вернуться сюда снова.
Он присел рядом с раненным и поднёс к его губам свою изрядно помятую флягу. Боец, прикрыв нервные, покрасневшие веки, припал к горлышку и жадно потянул драгоценную влагу. Несколько раз он заходился кровавым кашлем, брызгая на руку мальчика.
– Благодарю.
Боец откинулся и тяжело дышал, глядя в пасмурное небо, затягивающееся жирными тучами. Не иначе, дождь будет.
– Я обещал тебе оплату. Достань из кармана. Из правого.
– Ты должен сам это сделать, – нахмурился Бенир. – Я не мародёр, и, если полезу в твой карман, это будет выглядеть, как грабёж. Доставай оплату сам. Я жду.
Серые глаза раненного окинули грязное лицо мальчишки. Чёрт, не разобрать из-за размазанной сажи. А вот глаза у мальца ядовитого, светло-серого цвета. Релин. Чистокровный. Враг. Дитя врага. Но это не имеет значения: никто из солдат никогда не поднимет руку на ребёнка. Детьми промышляют только бандиты и продавцы рабов. Куда-то продают их. Но никто не видел рабов на вражеских территориях. Есть слуги.
– Согласен.
Боец потянул слабую руку к мундиру и погрузил её в глубокий карман. Он извлёк оттуда свёрток и, положив на него свой крошечный камешек, вложил в руки мальчика.
– Возьми. Мне всё равно уже не жить, а тебе это может пригодиться и сослужить хорошую службу в будущем. Удачи, путник.
Оставив без ответа умирающего, Бенир поднялся и направился дальше, уже с интересом поглядывая на раненных: если ещё отпоить водой врагов, у него накопится достаточно ценных вещей, чтобы заплатить за ночлег в деревне в грядущую грозу. И раненным возможно спасение, и он не останется в накладе.
Впрочем, здесь ему все враги: и вайи, и релин. И те, и другие на каждом шагу его длинного пути пытались сделать его своим рабом, слугой, ограбить, избить, а то и…
Бенир поджал бледные губы и зло сплюнул в сторону. Он едва тогда сумел сбежать. Кто-то из пленных перерезал глотку командиру преступной группы, посеяв хаос, которым и воспользовались многие невольники и бежали куда глаза глядят.
Говорят, раньше во время сражений на поля приходили специально обученные люди и оказывали помощь раненным; забирали в некие больницы и там лечили. Даже раны зашивали. Теперь никто не заботится о раненных. Если кто выживет и сам поднимется на ноги, то пойдёт воевать дальше или вступит в ряды бандитов. А нет – значит, судьба такая. Никто никого не жалеет, никто никому не помогает. Тысячи, сотни тысяч детей-сирот бродят по миру в поисках хорошей жизни. Некоторое так бредут до самой старости, если выживают.
Люди разучились любить и проявлять милосердие. И он такой же. Или нет? Всё же, он испытывает к раненным искреннее сочувствие. Где-то глубоко, очень глубоко в душе.
С сомнением взглянув на круглый пористый камешек в своей руке, мальчик с сомнением огляделся на горы тел вокруг себя. Зачем раненный отдал ему то, с чем каждый вайи живёт всю жизнь и умирает с ним же в руке?
– Помоги.
Бенир остановился – кто-то ухватил его за лодыжку слабыми пальцами.
– Заплатишь, помогу. Чего надо?
Он грубо выдернул ногу из кривых, чёрных пальцев.
– Закопай его.
Да, этот уже точно не жилец. Бенир присел рядом, внимательно разглядывая совершенно серое, обескровленное лицо просителя. Тоже без горба. Нет горбов у тех, кто держит в руках камешек. Что за удивительное совпадение?
– Закопай. Это. Вот. Оплата.
На землю высыпалась горсть монет.
– Меня закопать ты не сумеешь. Так закопай его. Прошу тебя.
По земле покатился камешек. Этот был чуть крупнее, чем у большинства, с продольной риской.
– Закопай. Он ещё слепой.
Бред какой. Но Бенир молча ковырнул ножом рядом с умирающим землю и, вложив туда камень, накрыл пропитанной кровью почвой.
– Готово.
Но боец уже не дышал, слепо глядя в небо.
– Приехали.
Оглянувшись по сторонам, Бенир нагнулся и вытряхнул содержимое карманов бойца. Он обещал себе никогда не влезать в карманы. И сейчас он просто всё вывалил наружу. Он выполнил просьбу и заслужил награду.
На земле рассыпались кубики чая, пара кусочков пожелтевшего сахара, старая фотография, которую мальчик не стал разглядывать; портсигар, кажется, из серебра. Не нужен. Здесь этого добра навалом. Очки. Вот эта нужная штука. Блокнот. Весь исписанный мелким почерком. Можно взять и почитать на досуге. Книга. Очень маленькая, но красивая, красная с позолотой по краям плотной кожаной обложки. Тоже с собой. Нож. Отличное лезвие, но маленький. С таким не поохотишься. В зубах разве что поковырять.
Бенир истратил всю воду, отпаивая за вознаграждение раненных. Возможно, кому-то эти несколько глотков спасут жизнь. Но больше никто из вайи не отдал ему свои камни. Они умирали, крепко сжимая их в своих негнущихся и посиневших кулаках или из последних сил закапывали их рядом с собой, а затем тихо умирали. Только горбатые уходили в мир иной очень спокойные: ничего не просили, не плакали от боли и страха, а с улыбками смотрели в небо или на лежащих рядом раненных или убитых.
К релинам он не подходил вовсе, зная, что его соотечественники слишком горды, и не станут просить ни о чём.
Окинув поле боя, Бенир двинулся своим курсом, понимая, что до темноты непременно нужно добраться до ближайшей деревни, чтобы избежать встречи с ночными падальщиками и не попасть под ливень. Но дождь всё же застал его на спуске с горы к благодушно сияющим огонькам жилищ одного из кланов вайи.
Он лишь на мгновение обернулся и, заметив падальщиков, ускорил шаг, периодически поскальзываясь в жирной грязи. Тропа уже изрядно размокла под дождём, и ноги скользили. Последние метров двадцать Бенир съехал на широкую дорогу и побежал к домам, слыша за спиной коварный шелест падальщиков. Утром на том поле уже ничего не останется. И выжившие, если не покинут это поле, тоже останутся на съедение тварям. Падальщики не трогали только тех, у кого не было никаких ран или царапин. Они преследовали запах крови, а от Бенира пахло кровью раненных.
Мальчик уверенно вошёл в двери первого же попавшегося ему на пути постоялого двора и приблизился к стойке.
Хозяйка неодобрительно окинула его с головы до ног и презрительно фыркнула.
– Тебе чего?
– Воду, еду, комнату на ночь.
Бенир положил на стойку пару монет, глядя на дородную женщину сощуренными и злыми глазами.
– Забирай свои деньги и убирайся с моего постоялого двора!
Женщина смахнула монеты на пол и занялась своими делами, больше не глядя на него.
– Я не крал эти деньги, а заработал, – сквозь зубы процедил Бенир, угрожающе взглянув на пьяного посетителя, пытавшегося поднять его деньги.
Заметив, что мальчишка смотрит на него, пьяница быстро ретировался, так и не коснувшись двух монет.
– Дай мне комнату, – повторил он, глядя в маленькие глазки женщины. – Иначе я разнесу весь твой постоялый двор.
Женщина на мгновение застыла, разглядывая мальца. Сложив в голове неизвестные “два плюс два”, осторожно вышла из-за стойки, подняла монеты и протянула мальчику ключ.
– Свободна только комната в мансарде, – буркнула она. – Еду принесу через двадцать минут. Вода в комнате есть.
Хозяйка мрачно проводила уходящего в комнату мальчика и недовольно бурча, принялась готовить ему плотный ужин. Она поняла, кто нагрянул в дождливый вечер в её дом. Это тот, кого опасаются все местные бандиты. Мелкий, щуплый и смертельно опасный зверёныш, выросший без родителей. Много о нём ходило слухов. Но ни одна из сплетен не была о милосердии и доброте. Проклятый релин, которого не могут изловить власти. И донос на него писать опасно. Пробовали некоторые. Но за его поимку объявлена неплохая награда. На эти деньги можно отремонтировать левое крыло.
Хозяйка покосилась на лестницу, ставя на поднос тушёное мясо, овощи и кувшин с молоком. Положила было небольшой отрез хлеба, но тут же заменила его на большой ломоть.
Внутренний голос говорил, что пацан уйдёт до того, как прибудут жандармы. Но, может, стоит попытаться? Тем более, он нужен им живой. Это главное условие.
В зале стояла удивительная тишина: местные забулдыги молча доедали свои ужины и обильно запивали алкоголем, поглядывая на лестницу. Никто не осмеливался обсуждать маленького проклятого релина. Пока он мал, то может почти беспрепятственно перемещаться через границы. Но едва ему стукнет шестнадцать, потребуются пропуск, документы и разрешение вайийских и релинских властей. Бродяга и так уже много дел натворил по слухам. Ему приписывали убийство вайиского генерала. Будто бы мальчишка зарезал его словно наёмник по приказу руководства Релина.
Не многие задумывались о том, как наглый мальчишка-убийца свободно расхаживает по их землям: не прячет лица, среди бела дня посещает публичные места. Настоящий убийца был бы осторожен. Но логика сельских жителей предпочитала молчать, приписывая мальчишке всё более несуразные преступления лишь по причине его розыска властями обеих враждующих сторон. Да и жандармы не горели особым желанием даже за вознаграждение его хватать. Они часто отворачивались, делая вид, что не замечают его или не узнают.
Хозяйка подняла поднос и, сделав шаг в сторону лестницы, на мгновение задумалась. А знает ли сам мальчишка, что его разыскивают?
Пожав плечами, женщина подтянула одной рукой свои длинные юбки и направилась к постояльцу. Ей всё равно. Есть ключ и надёжный замок. Она закроет его, когда он заснёт и вызовет жандармов. Сбежать с мансарды ему не удастся: окно маленькое годится только для голубей, крыша крепкая, стены каменные и высокие. Никуда не денется.
Вручив ужин странному постояльцу, женщина украдкой сунула записку своему малолетнему сыну и выпроводила под дождь. Тот должен был отнести бумагу в штаб жандармерии. После этого она тихо поднялась к мансарде и осторожно провернула в замке ключ. Всё, мальчишка не уйдёт.
Сын вернулся через час и сообщил, что записку передал и скоро прибудут за гостем.
Женщина уселась в кресло в углу и принялась за вязание, слушая тихие разговоры других постояльцев и дождь, барабанящий по крыше и закрытым ставням. В такую погоду ни один нормальный человек не выйдет. По лесам и лугам сейчас снуют голодные падальщики, а могут и в селение заползти. Хорошо, что сын вернулся до наступления темноты.
Бенир прикрыл глаза, лёжа на достаточно чистой кровати, хоть и жёсткой. Спартанская обстановка комнаты его не смущала – во многих селениях такие дома не могут похвастаться богатыми комнатами и мягкими постелями. Спасибо и на этом.
В крошечное окошко робко заглянул лучик утреннего солнца, когда Бенир проснулся и потянулся, хрустя суставами. Надо же, никто не побеспокоил его этой ночью. Как это хозяйка жандармов не вызвала?
Он услышал, как тихо провернулся ключ. На пороге появилась явно не выспавшаяся хозяйка, тихо прошла в комнату, поставила на стол завтрак и вышла, даже не взглянув на него. Наверное, гроза не дала ей спать. Или падальщики слишком близко к её дому приближались.
Бенир быстро позавтракал и, собрав свой вещевой мешок, спустился вниз. Зал пуст. Все забулдыги, скорее всего, спят где-нибудь или уже на работах. Для них сейчас слишком ранний час. Они появляются обычно ближе к вечеру.
Положив монету на прилавок хозяйки в благодарность за спокойный сон и хорошую еду, мальчик направился к выходу.
– Подожди, – окликнула его женщина. – Забери эту монету.
Бенир удивлённо обернулся.
– Почему?
Женщина отвела взгляд и хмыкнула.
– Я вызывала ночью жандармов, чтобы они тебя забрали. Но никто из них не смог дойти до моего постоялого двора. Все сгинули в ночи. Двоим только удалось укрыться у соседей от непогоды. Так, что, забери. Я не заслужила доплату.
Бенир окинул её с ног до головы и, так и не забрав монету, вышел, бросив через плечо:
– Может, в следующий раз у меня не будет денег, и ты найдёшь для меня место в сарае и кусок хлеба. Береги себя.
Хозяйка опустила глаза на монету. Золотая. А ночь с ужином у неё стоит два медяка. Она посмотрела на сына, который жадно облизнулся, глядя на сверкающий кругляшек.
– Запомнил гостя, Стан?
– Да.
– В следующий раз, как объявится, не смей отказывать ему ни в чём. И, если потребуется, найди ему укрытие от жандармов. И никому ни слова.
Мальчик кивнул, ткнул грязным пальцем в монету и широко улыбнулся. Мама сможет починить левое крыло, а это значит, что комнат станет больше на четыре. Это значит, что и денег прибавится, когда из шахт начнут возвращаться вахтовики. Им потребуется отдых и еда, и они будут останавливаться в их постоялом дворе, возможно, не на один день.
Он выбрал путь по прямой. Хотел знать, что за границей земель вайи. Месяц в дороге с периодическими ночёвками в постоялых дворах и заработками на полях сражений.
Его вещевой мешок пополнился удивительными предметами. Те, что не могли ему пригодиться, выменивал. Были вещи загадочные, предназначение которых Бенир не мог понять. Такие находки он оставлял себе, чтобы позже выяснить, что они такое. Однажды он пытался расспросить у прохожего предназначение одного из предметов, но едва не лишился не только своих вещей, но и жизни. С того дня он стал осторожен. Лишний раз свой мешок не открывал при посторонних.
Он обзавёлся несколькими большими флягами для воды, сигаретами и бинтами. Всё это он использовал на полях сражений: умирающие бойцы часто просили сигарету, а не воду. А троим однажды Бенир перетянул раны своей изорванной одеждой. Те парни сумели покинуть поле боя до появления падальщиков. Вероятно, и по сей день здравствуют.
Бенир, окинув взглядом бескрайнее поле, покрытое редкими цветами и островками слабой травы, сел на уступе и вынул кусок хлеба с сыром и принялся за еду. Он останется здесь. Рядом растёт огромное старое дерево, в ветвях которого можно остаться на ночь. Падальщики не способны подниматься на высоту более десяти метров.
Где-то на горизонте уже поднимались тучи пыли, делая уходящее светило алым. Скоро разразиться ещё один бой. Нужно подготовиться и ждать финала.
Каждый раз, глядя как люди убивают друг друга, мальчик пытался понять смысл этих сражений. Никто ведь по-настоящему не выигрывал. Обе стороны несли колоссальные потери. Командиры обеих армий, оставив на поле тысячи, а то и сотни тысяч своих солдат, в какой-то момент просто, разворачивали свои полка и уходили. Они не пытались перед боем договориться, не пытались остановить его или, просто, не явиться. Шли. Убивали. И уходили.
Бессмысленная битва казалась мальчику неправильной, сюрреалистичной, неоправданной, жестокой. Так и родители его погибли. Вот в такой войне. И у этих вояк тоже, небось, дома ждут их жёны, дети.
Два народа без конца воюют, оставляя на полях сотни тысяч умирающих своих сограждан. И никогда не пытался вмешаться некий третий народ, чтобы остановить это. И есть ли другие народы в этом мире? Каков он этот мир, если здесь постоянно воюют, отдавая тяжело раненных и тела мёртвых на растерзание ужасным тварям?
Бенир отвлёкся от размышлений, услышав у ног знакомый скрежет и шуршание. Падальщик!
Мальчик застыл с поднятой рукой у рта. Кусок хлеба и сыр зависли в воздухе. А у ноги выворачивалась земля, выпуская наружу ещё пока очень тонкую, едва заметную чёрную полоску. Маленький. Очень маленький падальщик выбрался и тоже замер, разглядывая сотнями микроскопических ярко-зелёных точек-глазок человека. Чёрная полоска. Просто прямоугольник не более двух сантиметров в длину и полутора сантиметрах в ширину. Вот и весь смертельно опасный падальщик. Детёныш пока ещё.
Хищник приподнял переднюю часть своего тельца, продолжая с любопытством рассматривать гору мяса перед ним.
– А хлеб будешь? – сглотнув от страха, прошептал мальчик. – Я ещё жить хочу. Давай, я тебе дам хлеба, а ты не тронешь меня? А?
Детёныши в стократ опаснее взрослых особей. Тех можно увидеть и убежать, а вот от их потомства не удрать – прыгают высоко, стремительно, их почти не видно на фоне тёмной земли, особенно ночью.
Бенир медленно стал опускать руку с хлебом к чёрному, качающемуся кусочку тряпочки, на которую так похожа эта тварь.
– Хлеб. Это хлеб. А сверху сыр. Вот, попробуй, – продолжал Бенир.
По его спине лился холодный пот, сердце от ужаса почти перестало биться, но рука продолжала опускаться к земле, к плоской морде крошечной твари. Бенир знал, что бежать бесполезно. Чтобы убежать, должна быть дистанция не меньше трёх метров. Тогда ещё есть хоть какой-то шанс на спасение.
Хлеб упал на землю прямо перед мордой твари, которой отпрянула, но через пару секунд набросилась на обед мальчика. Падальщик накрыл головой еду, и та стала распадаться на частицы, едва ли не в пыль. И пыль втягивалась в острые края прямоугольника твари.
Так, вот, значит, как они питаются!
Заинтригованный Бенир подтолкнул к твари кусочек сыра и склонился, наблюдая, как падальщик “уплетает” его обед. Над телом твари начали проступать контуры ещё одного прямоугольника – полупрозрачный, едва видимый, напоминающий марево, какое случается над дорогами во время жары.
Падальщик поднял переднюю часть тела и закачался вперёд-назад, вращая крошечными глазками, рассыпанными по поверхности того места, где у других животных есть голова.
– Что? Ещё еды? Погоди. Есть ещё. Вот.
Бенир извлёк из мешка тушку крысы, которую собирался обменять у солдат в военном лагере – те не гнушались никаким мясом. Ели даже воробьёв и мышей. Жаловались, что довольствие скудное, а то и не свежее, от чего случаются частые отравления порой и со смертельным исходом. А крыс они и сами ловят в промежутках между боями. Варят их подолгу. Так и выживают.
Крыса пришлась по вкусу падальщику. Тварь её так же расщепила в пыль и втянула в себя. Над её спинкой появилась ещё одна полоса, ещё более тонкая и прозрачная. Но под определённым углом можно её рассмотреть.
– Это ты так растёшь?
Бенир осторожно приблизил палец, пока тварь доедала крысу, и коснулся верхнего прямоугольника, будто бы висящего на расстоянии от спинки хищника. Тварь резко вскинулась, и мальчик испуганно отдёрнул руку, нервно облизнув сухие губы.
– Ну, ты, аккуратнее! Я же не собирался тебя давить!
Детёныш падальщика снова поднял верхнюю половину туловища и закачался. Опять вперёд-назад. Опять жрать просит?!
– Ну, нет. Хватит. Тебя не прокормишь. Иди уже.
Бенир осторожно отполз подальше, волоком таща за собой свой мешок, затем поднялся и быстро полез на дерево, поглядывая на всё ещё качающуюся пластинку твари на земле.
Пока он развлекался, рассматривая падальщика, в поле уже началось очередное сражение. Ничего интересного. Бьются на смерть. В основном стреляя в упор из слабых пистолетов или убивая друг друга обычными, но крепкими и большими ножами.
Бенир несколько раз зевнул и потёр глаза, уже понимая, что финал близок. Вот, точно: командиры внезапно подняли свои стяги, и их бойцы начали отступать, спотыкаясь о раненных или мёртвых. Никого из своих не поднимали, не пытались спасти, просто уходили.
Пора спускаться. Убедившись, что у подножия дерева нет падальщиков, Бенир закинул лямки мешка на плечи и полез вниз. Детёныш падальщика не оставил даже крошек. Возможно, он ещё где-то рядом. Нужно быть внимательным. Такие мелкие твари могут пронзить ногу, внезапно выпрыгнув из-под земли.
До земли остался буквально метр, и мальчик бросил в сторону кусочек хлеба. Нет. Ушёл тот падальщик. И других, похоже, рядом нет. Теперь точно можно спокойно спускаться. До наступления темноты у него ещё есть примерно часов пять на работу.
Он переходил от раненного к раненному: кому воды, кому выкурить последнюю сигарету, кому раны перевязать. Но он не помогал никому подняться на ноги, лишь забирал свою плату и переходил к следующему пока не остановился перед офицером. Тот лежал навзничь, раскинув руки в стороны. Камешек в руке. Большой, размером с кулак и с горизонтальной небольшой прорезью.
– Голову поверни мне, – попросил он. – Хочу видеть небо.
Привыкший уже ко всему, Бенир спокойно подложил под затылок раненному чей-то свёрнутый мундир и присел рядом, разглядывая чумазое лицо солдата.
– Вы все хотите видеть небо, – тихо сказал он, убирая в мешок опустевшую флягу и вынимая полную. Тихо добавил:
– Ты же знаешь, что бесплатно я ничего не делаю.
– Да, слыхал, – согласился офицер. – Мне уже не жить. Забери всё, что придётся тебе по нраву.
Бенир смущённо отвёл взгляд и спросил:
– А если я попрошу в уплату рассказать про те предметы, что я уже заработал? Многие солдаты отдавали мне своё имущество, но я не знаю их предназначения и ценности.
Офицер на мгновение прикрыл глаза, сглотнул, качнув кадыком.
– Смысл-то оставлять земле мои сокровища? А тебе они все пригодятся. Могу и на твои вопросы ответить. Давай, сын врага, показывай, что тебе оставили. Только смотри, чтоб ходячие не увидели, отберут. А то и побьют ещё. Аккуратней.
Бенир огляделся по сторонам и достал первый предмет, поднёс его к глазам бойца.
– Что это за штука?
– Бинокль. Помогает видеть в даль. Там кнопка есть. Можно включить фильтр, тогда будешь видеть в инфракрасном диапазоне. Он работает от аккумуляторов. Со временем они садятся, и нужны новые. Их можно выкупить только у офицеров. Там сзади крышка есть для замены аккумуляторов.
– А как это: в инфракрасном диапазоне? – Бенир нажал на кнопку и поднёс к глазам бинокль, оглядываясь вокруг себя. Занимательная штука. Видно далеко, и очень чётко. Но почему-то только светящиеся пятна.
– Ты включил инфракрасный фильтр, поэтому ты сейчас видишь то, что ещё тёплое. Живые люди тёплые. Мёртвые некоторые ещё тёплые. Чем больше будешь им пользоваться, тем быстрее научишься различать в инфракрасном диапазоне живых и мёртвых. А можно и без фильтра. Он помогает в сумерках вовремя заметить нашествие падальщиков. Они очень, очень горячие. Светятся так сильно, что их в этот бинокль заметно даже тогда, когда они ещё под землёй.
Тебе повезло. Видать какой-то высокого чину офицер отдал тебе его. Дорогая очень штука и редкая.
Мальчик убрал бинокль в мешок и полез искать следующую вещицу. Вот она. Плотный, корявый слиток металла с щелями с обеих сторон.
– А это что?
– Мультитул.
– Что? Не понял.
– Набор инструментов для ремонта или еды, не знаю. Поддень выступающие части и потяни на себя, инструменты откроются. А может, там кнопка есть, поищи. Тоже очень, очень ценная вещь. Такие можно достать только у купцов, пребывающих с дальних земель.
Офицер замолчал и наблюдал за мальчишкой, который высунув язык, открывал инструменты в мультитуле и с любопытством крутил их в руках. В этом мультитуле оказались инструменты для ремонта разной техники: отвёртки, кусачки, свёрла, универсальный гаечный ключ и даже штангенциркуль.
– Для чего все эти инструменты? – Бенир сложил мультитул и убрал в мешок.
Офицер усмехнулся.
– Если не дурак, то со временем разберёшься. А отдавать или продавать не стоит, потом можешь пожалеть. Таких штуковин на наших землях почти ни у кого нет. Тебе кареты с лошадьми будут предлагать за него, не меняйся ни на что. И держи его при себе. Не в кармане, не в мешке, а на груди под одеждой или привяжи к ноге там, где его никто не увидит.
Бенир дал солдату попить воды. Он не хотел уходить от этого общительного человека, хотя ясно было, что он не выживет. Немного подумав, он вынул круглый камешек, который ему отдал первый солдат.
– Что это? Почему вы все их носите?
Боец скривился и отвёл взгляд, уставился в небо.
– Не ответишь?
– Камень души, – без желания буркнул боец. – Хватит уже. Забирай мои вещи и иди с миром дальше. Жаль мне того, кто отдал тебе свой камень. И тебя жаль. Ты релин. Нельзя вам – релинам касаться наших камней. А ты взял по глупости. Я и так понял, что у тебя чужой камень. Думал по началу, что украл ты его. Но краденный камень душу вора убивает. А ты жив. И здоров.
– Как ты это понял?
Бенир смутился, поднимаясь и закидывая свой мешок на плечо.
– Ты меняться начал. Скоро совсем перестанешь быть похожим на релина. И на вайи не станешь похожим. Будешь другим. Как те, кто появляются у наших границ иногда. Давай, иди уже. Не хочу, чтобы ты был рядом, когда моё сердце остановится.
Бенир кивнул и зашагал дальше, озираясь по сторонам и прислушиваясь к стонам раненных. Спохватился, вернулся за вещами, что обещал ему офицер. Но то уже был мёртв.
Мальчик достал нож и, выкопав ямку, положил туда камень офицера, прикопал и со спокойной совестью забрал всё, что было у этого бойца.
На этом поле почти не было выживших и раненных, у которых он мог ещё что-то заработать, а потому, направился к дереву, периодически оглядываясь на закат. Успевает.
Обернувшись в сторону дерева, Бенир на мгновение застыл, но тут же продолжил идти вперёд. У дерева возвышалась высокая фигура судьи. Принесли ж его падальщики!
Недовольно поджав губы, мальчик быстро огляделся по сторонам. Больше никого. Рука непроизвольно сжала рукоять ножа под одеждой.
Поднявшись на холм, он остановился в двух метрах от судьи и вопросительно поднял голову, глядя в чёрные, непривычно страшные глаза старика.
– Чем промышлял? – прогудел жуткий, утробный голос. Губы старика не двигались.
– Зарабатывал честно, – проворчал Бенир, спуская с плеча свой мешок.
– Показывай.
Мальчик опустился на колени и вывалил все свои сокровища, затем по порядку разложил пустые фляги из-под воды, бинты и сигареты. Их он положил ближе к старику.
– Этим зарабатывал: перевязывал раны, давал воду и закурить по желанию.
Старик приблизился и носком сапога раскидал весь заработок в стороны, рассматривая каждый предмет. Удовлетворённо кивнул.
– Лицензия. Предъявляй другим судьям при досмотре. Показывай купцам при обмене. Можешь продолжать работать на полях сражений. Но живым и здоровым сигареты не продавай. Они опасны.
К ногам Бенира упал диск. Простой белый диск с изображением изогнутой ленты и отверстием для шнурка.
Вытерев внезапно выступивший пот со лба, Бенир быстро собрал все вещи, засунул лицензию в карман и стремглав кинулся к дереву, заметив, как опасно вытянулись тени. С минуты на минуту начнут выползать из-под земли падальщики.
Он едва успел подняться на безопасную высоту, как снизу начали раздаваться скрежет и шуршание.
Заранее подготовленные палки уложил поперёк нескольких ветвей, застелил импровизированную площадку старыми тряпками и лёг спать, чутко прислушиваясь к каждому звуку. Завтра можно отправляться в город и выменять себе что-нибудь на приличную одежду, одеяло и еду. Он не заметил, как на подошве его истрёпанного ботика шевельнулся крошечный чёрный прямоугольник, мигнув сотнями светящихся зелёных глазок.
Детёныш падальщика пополз по обуви к голой лодыжке, осторожно коснулся тёплой кожи одним уголком своей “головы”, и тут же отдёрнулся, посинев. Некоторое время маленький падальщик качался, потом свернулся в трубочку и втиснулся в отворот ботинка.
2. Судьи. Всем с детства родители, соседи объясняют, как себя вести при встрече с ними. Ничего нельзя утаивать. Нельзя лгать. Нельзя убегать. Нужно честно ответить на любой вопрос судьи и, даже если человек нарушил закон, наказание будет смягчено максимально. В ином же случае судья может жестоко покарать виновника.
А ещё судьи никогда не спускаются на поля сражений до тех пор, пока падальщики там всё не зачистят до голой земли. Но их часто можно увидеть на холмах, внимательно следящими за битвой.
Бенир рассматривал облака, шагая широким шагом по пыльной дороге. Он ещё помнил неприятную историю, когда сосед побежал прочь от судьи. Судья лишь взмахнул рукой, и человек рассыпался пеплом. Всё. Не стало человека. А всё из-за страха, с которым тот сосед не сумел совладать. А может и преступление было им совершенно страшное.
Трудно сказать наверняка, какие именно преступления караются судьями смертью. Бенир помнил только несколько условий. А побег всегда заканчивался гибелью. Нападение на судью тоже ничего хорошего не сулило бунтарю. Судью невозможно убить. Любое оружие беспрепятственно проходит сквозь него.
Самое страшное наказание – поцелуй судьи. Душу высасывает, оставляя иссушённое тело до костей. Не убивает, а лишает тело жизни медленно и мучительно. Такое наказание судья назначает тем, кто тронет невинную девушку до свадьбы. Даже если она сама дала согласие.
Мальчик остановился на гребне холма, увидев внизу разноцветные дома. С южной стороны раскинулось пёстрое поле базара. Ему туда.
По пути вынул из кармана лицензию и, продев шнурок, надел на шею, оставив диск болтаться поверх одежды. Это его пропуск через границы, разрешение на работы, разрешение на обмены и продажи. Это его защита и будущее. Лицензию, разрешающую столько много разных действий трудно получить. Чем он заслужил белую лицензию? Обычно первой дают зелёную. И если человек не нарушает правил, то со временем ему её заменяют на синюю, потом красную. Белая считается почти универсальной. Самая редкая лицензия прозрачная, с золотой каймой по краю. Такой лицензией владеет только мастер, живущий на отшибе Релина и изготавливающий ножи для солдат. Больше ни у кого Бенир не встречал такой лицензии.
