Марина Васильевна Ледовская
Крылья в багаже. Книга вторая
– Николенька, – тихо позвала она, близко подходить не стала. Зачесалось колено, Надя почесала его через рубашку и только сейчас осознала, как нелепо выглядит со стороны: клуша в длинной рубашке да еще чешет колено и имеет намерение пристать к мужчине, который лежит к ней спиной.
– Нет, это пытка какая-то! – чуть не сказала громко, вовремя снизив децибелы возмущенного голоса. – Ну, если и правда он меня не хочет?
Расстроенная, она убежала в спальню, прыгнула в кровать, неловко запуталась в рубашке, психанула, сняла ее с себя и, метко прицелившись, бросила в кресло. Через пару секунд захотелось плакать – от жалости к себе или это коньячные метаморфозы? Сначала радость, потом слезы…
Неожиданно она почувствовала прикосновение к волосам, затем легкое касание к шее. Чуть сдвинулась кровать от тяжести тела, он лег рядом. Надя, не решаясь повернуться, замерла. Фертовский придвинулся к ней вплотную, приник к ее уху и нежно укусил за мочку.
– Откуда ты знаешь, что мне это нравится? – тихо произнесла Андреева.
– Что? – переспросил он и опять укусил ее за мочку. Голос был вкрадчивым и невероятно сексуальным.
– Прекрати! Этим ты сводишь меня с ума.
– А я и хочу тебя свести с ума, – промурлыкал он и поцеловал ее за ухом, – я хочу, чтобы ты потеряла голову. Я-то ее давно уже потерял, ты сомневаешься?
– Иногда – да! – она спрятала улыбку.
– М-м-м, иди сюда, – Николай включил ночник, перевернул Надю, наклонился над ее лицом, – пахнет коньяком, – удивился он, – постой, ты пила коньяк? – он хохотнул, закрыв лицо ладонью.
– Ну да, – призналась Надя, – не вижу ничего смешного, – вознамерилась было обидеться, но Николай так искренне и от души хохотал, что она передумала. Даже и не подозревала, что он способен так смеяться. Будто миллионы бриллиантовых искр засветились в его глазах, а ямочки на щеках, оставленные поцелуями ангела, затронули в ее душе самые нежные и звучные струны…
– Если ты пила коньяк, – сказал Николя сквозь смех и вдруг умолк, – да еще сняла рубашку, – он только сейчас заметил, что она лежит рядом обнаженная, одеяло съехало вниз, открывая взору грудь, – все-таки ты думала о близости?
– Ну, вот еще! – Надя отвела в сторону тянущуюся к ее груди руку и отодвинулась на другой конец кровати.
– Немедленно двигайся сюда! – раздалось притворно сердитое требование.
– И не подумаю! – Надя скорчила забавную гримассу.
– Как девчонка, честное слово! – Фертовский уселся на кровати и грозно сложил руки на груди.
– Я и есть девчонка, – не стала спорить она.
– Тогда иди сюда! Я хочу, чтобы ты придвинулась ко мне, – он хитро улыбнулся, – ну, пожалуйста, я должен кое-что сказать.
– Только сказать?
– Не только, – он протянул руку, – ну, иди ко мне, мое сокровище бесценное. Любовь всей моей жизни, моя Наденька.
Ей так понравились его слова, что она, больше не медлила. Они одновременно устремились навстречу друг другу. Объятья, горячие поцелуи. Оторвавшись на секунду от разгоряченных губ Надежды, Николай перевел дыхание.
– Я едва уговорил тебя остаться, – пожаловался Николай, откинувшись на подушку, Надя пристроилась у него на плече, – ты не хотела близости?
– Ничего подобного, я переживала не меньше твоего. Мне даже не спалось.
– Мне тоже.
– Но ведь ты, – она замялась, – я видела, как ты спал.
– Значит, ты наблюдала за мной?
– И ты тоже. Ведь ты видел, что я ушла.
– Да, видел, – признался он, – видел и очень страдал, – он опять принялся ее целовать, а руки гладили. – Но ведь и ты проявила свое коварство: вышла из душа вся такая недоступная, как в доспехах, демонстративно закуталась в одеяло и отвернулась, дав понять, что не хочешь быть со мной этой ночью.
– Это ты дал понять, что я тебя не привлекаю, – возмутилась она и даже махнула рукой, – поэтому я и ушла, – она сделала паузу, – пить коньяк! Чтобы хоть как-то себя утешить. А потом решила попытаться тебя соблазнить.
– Соблазнить? – он невольно улыбнулся.
– Ну да, как дурочка стояла и смотрела на твой затылок. А ты делал вид, что тебе все равно. Ты, наверное, так привык к тому, что тебя дамочки соблазняют сами, что уже и не реагируешь.
– Были ситуации, конечно, – в его голосе чувствовалась ирония, – но так изящно еще никто меня не соблазнял: сначала полное безразличие, включая томительное пребывание в душе, выход в рубашке твоей прабабушки и ныряние в постель, а потом распивание в одиночку коньяка и скромное стояние возле моего дивана.
– А коньяк и правда хороший, – призналась Надя, – можно иногда я буду опрокидывать рюмочку? – пошутила она. – Ведь именно после этого волшебного коньяка я перестала вести себя так нелепо.
Фертовский опять засмеялся. Шутить над собой умела только Надежда Андреева.
– Я люблю тебя! Люблю всей душой, Наденька!
– Чему ты улыбаешься? – спросил Николай, когда они уже вышли из аэропорта, взяли такси – одну из самых приличных на вид машин, она была раздолбана меньше всех, и стали загружать чемоданы.
– Так, кое-что вспомнила, – Надя посмотрела на чудесное голубое небо Сейшел, легкий ветер стал заигрывать с ее волосами. Воздух был теплым и даже вкусным. Шоколадно-смуглый таксист, настоящий креол, глянув на Надю, цокнул языком. Когда сели в машину, он простодушно спросил у Николая про его спутницу. Правда, спросил так непонятно, что Фертовский, знающий королевский английский с детства, так как жил в Лондоне почти до российской перестройки, с трудом понял креола.
– Моя жена, – ответил Николай, чеканя каждый слог. Креол обернулся, опять посмотрел на недоуменную Надю, обнажил молочно-белые зубы в широкой улыбке.
– Мсье богатый человек, очень богатый, – сказал таксист. Николай сдвинул темные очки на кончик носа и в ожидании объяснений уставился на таксиста, – на моей Родине пышнотелая женщина считается огромным богатством.
Глава 4
Такого рода высказывание можно было расценить как угодно: от искреннего желания сделать просто комплимент гостям до попытки заигрывания с чужой женой на глазах у мужа. Правда, Надя плохо расслышала, что сказал таксист, скорее, догадалась по реакции мужа да по взглядам, которые то и дело на нее бросал креол, посматривая в зеркало. Фертовский сдвинул брови, поправил очки, что-то ответил таксисту, у того улыбка сразу сползла набок. И хотя он был добродушным малым и не комплексовал при общении с богатыми путешественниками из «больших стран» – обиделся, правда, ненадолго. Решил извиниться, объяснив, что не хотел ничего дурного. Кажется, господин принял извинения, по крайней мере, кивнул и скупо отвечал на вопросы. Оказывается, уже был на островах, и весьма высокого мнения о них, неплохо ориентируется на местности и даже знает историю Сейшел, чем вызвал у креола настоящую гордость.
Надя посмотрела в окно автомобиля. Дорога, по которой они ехали из аэропорта Маэ на север острова, тянулась вдоль восточного побережья Индийского океана. Машина таксиста скрипела рессорами и так подпрыгивала на буграх «лежачих полицейских», что Надя чуть ли не ударялась головой о крышу. Николай так крепко держался за облупившуюся ручку машины, что только чудом не получал удары по голове. Креол привычно прыгал и не замечал неудобств. Надя тоже скоро перестала испытывать дискомфорт, приспособившись ловко подпрыгивать, и даже находила в этом детское удовольствие. Более того, кругом расстилался такой пейзаж, что хотелось вылезти в окно, чтобы увидеть всю эту красоту. Невероятным казалось именно это – океан близко. Чуть ли не за бортом машины его изумрудная гладь, изумительно белый песок, пляжи чистые, как в пору творения. Они окаймляли остров, повторяя очертания бесчисленных бухт и бухточек, изрезавших побережье. Надя никогда не видела ничего подобного, ее путешествия ограничивались Крымом и один раз Северным Кавказом. На первый взгляд ей показалось, нечто подобное есть и на Сейшелах, но это лишь на первый взгляд. Здесь был настоящий рай, начиная от воздуха, солнца, океана и заканчивая местной экзотикой во всем, даже в мелочах. Муж сказал, что они проедут через столицу острова Викторию (Наде понравилось название, сразу вспомнила о подруге). Еще он добавил, что многие, кто провел здесь свой медовый месяц, называют эту поездку «путешествием жизни», еще долго вспоминая его с благодарностью.
– Николенька, это столица? – спросила Надя, когда показались дома с полотняными маркизами и ажурными балконами, лавочки, магазины – дорога Мон-Флери привела их к центру города.
– Да, это Виктория – столица острова Маэ, – подтвердил Фертовский, – до залива Бо-Валлон нам ехать совсем немного, меньше семи километров. Это по-настоящему туристическая зона архипелага, второй после столицы очаг цивилизации. Знаешь, как называют к нему дорогу? Дорога в 33 поворота! Вообще, здесь своеобразные дороги, делятся они на две категории – прибрежные и проложенные поперек острова. Всего их, кажется, шесть, да, шесть. Конечно, можно импровизировать по ходу дела (с риском вернуться в исходную точку, сбившись с дороги), но предпочтительно следовать установившимся маршрутам, о которых мне известно. Более того, меня привлекают пешие прогулки, надеюсь, ты непротив, дорогая? Мне не хочется зависеть от транспорта и чаще быть с тобой именно на дикой природе.
Надежда зарделась:
– С тобой – на край света!
– По-моему, мы не так далеко от него, – пошутил он с самым серьезным видом. Таксист слушал, открыв рот: какая странная речь! Окончания тянут, слова длинные! А господин с таким лицом, будто все время недоволен, хотя его замечательная жена явно покраснела от удовольствия. Да и смотрит она на него с нескрываемой нежностью, в то время как он закрыл глаза темными очками.
– А в маршрут наших прогулок войдет осмотр достопримечательностей Виктории?
– Конечно, – кивнул Фертовский, – но не забывай, для чего мы сюда приехали, прежде всего, – он снял очки и бросил многозначительный взгляд на декольте ее платья.
– Мы в машине не одни, – Надю все еще смущала его страстность, которая в определенный момент явилась для нее полной неожиданностью. Фертовский оказался самым горячим и ненасытным мужчиной в ее жизни. Ее удивляло, как быстро он воспламенялся, стоило им лишь остаться наедине. Надю охватывала дрожь, восторг, смущение. Понадобилось совсем немного времени, и она осознала – Фертовский способен своей любовью исцелить ее.
– Мы не одни, но таксист не знает русского языка, – заметил Николай.
– Кажется, для того, чтобы разгадать наши желания, вовсе необязательно знать язык. Посмотри хотя бы на мои пунцовые щеки, а взгляды, которыми мы обмениваемся? Особенно твои, мой дорогой!
– Тогда я надену очки. Так лучше? – он водрузил очки на нос.
– Бесполезно, думаю, таксист уже обо всем догадался. Будем скромнее хотя бы оставшуюся часть пути? О, это рынок? – воскликнула она, заметив ограду, на вывеске которой красовалось: «Sir Selwyn – Market», при входе колоритная темнокожая дамочка продавала лотерейные билеты. – Мы придем сюда?
– Если пожелаешь, – отозвался Николай и усмехнулся. Редкая женщина равнодушна к базару.
Наконец, столица осталась позади и вот он – залив Бо-Валлон. Его пляжи самые известные, самые посещаемые, на берегах спят, живут и купаются в спокойном океане сотни туристов. Однако густая заселенность всего района ничуть не мешает найти одну из множества бухточек, усеянных гранитным щебнем, очень удобную для купания в одиночку. А жить? На юге залива в бухте Бель-Омр Надю и Николая ждал деревянный домик в Le Petit Village. Домики здесь новые, словно только что сошедшие с картинки, находились на самом пляже, в тихом углу огромного залива.
Туда и приехали, выгрузили вещи, таксист, получив плату, пожелал хорошего отдыха, еще раз посмотрел на Надю и уехал.
– Какой славный домик! – не удержалась от восторженного возгласа Надюша. Хозяин домиков оказался радушным и гостеприимным, сам повел их к домику, выделил помощника донести вещи.
Домик из темного дерева был двухэтажным, на второй этаж выходил резной балкон с круглым столиком и стульями. Можно вечерами здесь сидеть и наслаждаться видом океана. Крыша домика была из зеленой черепицы, почти пологая. Весь первый этаж был застеклен, его окружала тоже деревянная резная ограда, которая крепилась в высоком фундаменте, украшенным мозаикой из мелкого серого камня. Домик утопал в зелени каких-то низкорослых деревьев, сбоку от него шумели пальмы. К газонам с экзотическими цветами вели ступеньки из того же серого камня.
Наде понравилась столовая и кухня, они были единым целым. Широкий стол с большой столешницей, высокие плетеные стулья возле маленького стола у окна, микроволновая печь, в углу – холодильник, возле него на стене – телевизор, все было залито солнцем, на столике и на холодильнике – вазы с цветами.
Спальня представляла собой небольшой зал, стены которого и потолочное перекрытие тоже были из дерева, в песочно-карамельном цвете. Большая кровать располагалась возле стены с вышитым в небесно-голубой рамке панно. Покрывало на кровати было точно в такой же цветовой гамме. Возле миниатюрного столика находились два плетеных кресла, в стене шкаф, тут же рядом, дверь в душевую. Особого шика не ощущалось, но уют и продуманность каждой мелочи создавали чувство домашней обстановки.
– Может, все-таки надо было взять номер в отеле? – вслух подумал Фертовский.
– Нет, мне здесь нравится! – Надя побежала к мужу и поцеловала его в знак благодарности. – Я предпочитаю банальной гостиничной комнате домик, где ощущаешь, что находишься «у себя». Это же здорово, разве не так?
– Меня умиляет твое умение радоваться самым простым вещам, – Николай обнял ее и прижал к себе, – меня вообще многое в тебе умиляет, восхищает и… – он поднял глаза кверху, – возбуждает. Да, воздух Сейшел пропитан не только пряностями, но и негой и эротизмом.
– Николенька, мы ведь только приехали, – напомнила Надя, – мы устали с дороги, хотелось бы принять душ.
– Удачная идея, – подхватил он. – Идем принимать душ.
– Вдвоем?
– Конечно! Разве тебе нужен кто-то еще третий?
– Нет, но…
– Никаких «но»! Я и так насилу дождался того, чтобы иметь возможность остаться с тобой наедине, кругом люди, люди, а тут еще и таксист со своими высказываниями и невероятной тряской своей машины. Неужели он думает, что я не знаю, какое мне досталось сокровище?!
Он стал расстегивать молнию на ее платье, поцеловал одно плечо, затем другое, коснулся груди. Да, идея снять домик была самой удачной, именно здесь им гарантировано полное уединение.
Глава 5
Надя, как только ее голова коснулась подушки, необычайно быстро уснула. Такого с ней прежде не случалось, в чужом месте она всегда плохо засыпала, независимо от удобства кровати, мягкости перин, умиротворяющей тишины или убаюкивающей темноты. Здесь тишину нарушал голос волн, которые неустанно накатывали на берег океана, их было слышно и в домике. В окна, через навес, пыталось пробиться ослепляющее солнце, да и кровать была жестковатой и даже тихонько поскрипывала, правда, не раздражающе. И Надежда уснула.
За это время Николай разобрал вещи, узнал адрес ближайшего кафе и заказал на ужин столик. Вернулся, жена еще спала. Удержаться от поцелуя оказалось весьма сложно. Она открыла глаза, потянулась.
– Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя особенная улыбка? – спросила Надя, когда устроился на кровати рядом с ней.
– Особенная?
– Она быстрая, легкая, иногда даже обезоруживающая, жаль, улыбаешься ты редко.
Надежда была права. Такая улыбка, как у Николая, была сродни появлению солнца. Он любил уединение, погружение в себя, но когда его солнышко «выглядывало» из своего уединения, получалась такая восхитительная королевская улыбка. Однако солнышко пугливо и беззащитно, поэтому улыбка только для «своих». А ямочки на щеках? Это же чудо! Изысканное и завораживающее. Надя, наконец, поняла, что делает его таким неотразимым – сопереживающий взгляд. В своей чувственности он был благотворитель, а сама чувственность носила ореол таинственности. Более того, создавалось непреодолимое ощущение, что он способен понять женщину на очень высоком уровне, практически досконально. В этом был ключ осознания его магнетизма. Однако посторонним человеком Николай воспринимался иначе – сдержан, порой скован, педантичен, иногда чрезмерно щепетилен.
В любви? Вот здесь самое интересное. Такие, как Фертовский, если их сердце поймано, уступают, уходят в укрытие, чтобы подумать. Страсть им кажется болезнью души, которую разум должен излечить. Они анализируют чувства, стараясь свести их к минимуму с помощью разума, сомнений, прений, насмешки, будучи при этом привязанным сильнее, чем думают. Они – горящий лед, не изливают свои чувства и любовь, доказывая делами больше, чем словами. Они рассчитывают на отношения, где главный акцент делается на моральную честность, чистоту, глубокое целомудрие, привязанность, если они не могут иметь этого, то предпочитают одиночество. И ещё один важный момент: люди, подобные Николаю, осторожны и с большим трудом заводят новых друзей. Они не будут делать первый шаг, пока не почувствуют себя абсолютно свободными в общении с новым человеком в их окружении. По некоторым моментам и обрывочным рассказам Надя успела понять, что во многом характер ее мужа сформировался не здесь, а в Лондоне, он там провел свои детские и юношеские годы.
Отец делал карьеру на дипломатическом поприще, матушка при этом никогда не работала, ни единого дня. Она всегда была «светской львицей», любила развлечения, праздник. Замуж вышла за сына друга родителей совсем молоденькой, неопытной по жизни, расценив это как веселое приключение. Кроме того, ей льстило внимание такого как Владимир Фертовский – образованный, с хорошими манерами, к тому внешне красивый, яркий. Он был подкупающе сдержан и серьезен, да еще его родители имели возможность ездить за границу. По тем временам это было великое благо. В общем, сыну светило такое же блистательное будущее, и это сыграло свою роль для заключения брачной сделки. В свою очередь Сонечка тоже понравилась Владимиру. Девочка была миленькой, даже очень, источала жизнерадостность, смотрела на Володю влюбленными глазами, все указывало на то, что она станет прекрасной женой. Но первые трудности начались, когда молодая жена, забеременев почти сразу после свадьбы, восприняла эту новость с ужасом. Более того, ее так мучил токсикоз, что из милой веселой курносой девушки она превратилась в постоянно раздраженную, усталую, болезненно исхудавшую женщину, которая к тому же не хотела иметь ребенка. Какой ребенок? Она еще сама дитя! И хочет получить от жизни все удовольствия. Муж стал уставать от ее нытья и перепадов настроения, он злился и старался меньше бывать дома.
Но, как известно, все проходит, и плохое тоже. Токсикоз закончился. Сонечка Фертовская почувствовала себя лучше и воспрянула духом. Родился замечательный здоровенький мальчик: русый пушок волос, поджатые пухленькие губки, и уже тогда он смотрел на мир серьезно. Софья заметно похорошела, красота набирала силу день ото дня, и она это знала. По взглядам мужчин, по комплиментам, да и зеркало было ее лучшим другом.
Сына назвали Колей, оба семейства были в восторге от факта появления ребенка. Но только факта. Сама молодая мамочка порадовалась, что избавилась от беременности, да и только. Такое странное равнодушие к ребенку со стороны женщины бывает редко, однако бывает. И хотя мальчику уделялось достаточно внимания от няни, одна из его бабушек – вторая умерла раньше – любила Коленьку, но, овдовев, долго болела, на нервной почве заработала заболевание, из-за которого была вынуждена переехать жить в теплые края. Поэтому внука удавалось видеть нечасто. Но он чувствовал себя несчастным именно из-за равнодушия собственной матери. И, чем больше ему хотелось получить ее любовь, заслужить, тем сильнее он ее раздражал. Ее раздражало в нем все: начиная от темных, почти черных, недетских глаз, которые он не сводил с нее ни на секунду. Избавиться от этих, как ей казалось, укоряющих глаз было возможно, если только лишить мальчишку своего общества – что она и делала.. Это ей помогало. Он становился похожим на своего папашу не только внешне, был замкнут, молчалив, он совсем не умел улыбаться. В этой его сдержанности угадывалось и врожденное, и привитое высокомерие семьи Фертовских, их надменная чопорность. Они, конечно, скрывали дворянское прошлое своих предков, тщательно вуалируя его активной партийной работой, связями, умением приспосабливаться и хранить тайны. И все же в этом семействе при определенных обстоятельствах обнаруживались замашки отнюдь не пролетариев или представителей новых советских интеллигентов. Здесь тяготела наследственность, «голубая кровь», которая не разбавлялась никакими вливаниями.
Коленьке хорошо давались науки, он знал английский язык едва ли не с пеленок, много читал, уединяясь в своей комнате. Когда появлялся отец, то задавал ему различные вопросы, внимательно слушал ответы, скупо хвалил или сердито возмущался неточностями. Любил ли его Коленька? Он не знал, но отец, по крайней мере, проявлял к сыну интерес, в отличие от матери. Та была несбыточной мечтой, фантазией с шуршанием шелковых платьев, мимолетным запахом духов, напоминающих ландыши, и отчаяньем. Первое явное разочарование пришло к Коленьке в день его семилетия. Отец в этот раз почему-то решил устроить настоящий праздник, созвал много гостей. Все они улыбались хмурому мальчику, дарили дорогие подарки и тут же теряли интерес к имениннику. Детей было мало: два крошечных мальчика, которых еще интересовали соски, и девочка-подросток, которую совсем не интересовала малышня – виновник торжества пребывал в этой же категории.
– Какой у вас красивый мальчик! – одна из гостий, полная высокая дама, подошла к Коленьке и погладила его по густым русым кудрям. Вместе с ней подошла и мама. Он не любил, когда прикасаются к его волосам, и не привык к проявлению ласки, от посторонних – тем более. Ласка забылась, она была в другой жизни, в обрывочных воспоминаниях раннего детства, где-то там были теплые руки бабушек, одна из которых умерла рано, другую он почти не помнил, видел редко. Мама так хотела. А теперь нежность совсем посторонней тетеньки не вызвала в нем ничего, кроме желания убежать. Но он не мог, не решился, с ней была мама.
– Только грустный какой-то, – добавила тетенька.
– Просто он у нас серьезный, – криво улыбнулась мама, – такой маленький – большой мужчина. Да, золотко? – она вдруг обняла его – испуганного и онемевшего. На миг его накрыло волной тепла, запаха ландышей и прикосновения мягких складок одежды. Мама быстро обняла и так же быстро отпустила Коленьку. Именно тогда ему пришло в голову, что мама просто хотела показать тете, какая она хорошая и как любит его. Именно тогда он начал распознавать фальшь и лицемерие…
Зачем он все это сейчас вспомнил? К чему ворошить целый пласт воспоминаний, покрытых толстым слоем пыли, надежно, казалось бы, похороненных обид и разочарований, связанных, прежде всего, с женщинами в его жизни. Вернее, с одной женщиной. От нее почти ничего не осталось в его судьбе. Нет, осталось и гораздо больше, чем он думал. И мертвый груз воспоминаний всплыл на поверхность неслучайно: сейчас рядом находилась женщина, которая, первая после матери, сумела тронуть его сердце, заставила его биться иначе. Не потому ль так болезненно он реагировал на все, что происходило между ними? Он вернулся в прошлое, к тому Коленьке, и опять жаждал любви. Это была своего рода спираль, еще один шанс. И неважно, что сейчас он взрослый мужчина и может о себе позаботиться, защитить себя, а женщина рядом – вовсе не его мать. Суть в том, что одна из них, дав ему жизнь, лишила любви, а другая своей любовью способна возродить его к жизни.
Фертовский внимательно посмотрел на Надюшу: она, подсунув под щеку ладошки, устроилась у него на груди, закрыла глаза и опять задремала. Он погладил ее по спине, затем запустил руку в волосы, жесткие густые – свидетельство ее непростого характера. Но Николаю нравилось и это. Ее прямолинейность избавляла его от необходимости сомневаться в ее чувствах, уличать в лицемерии. А способность проявлять эмоции? Он когда-то попал в такой фонтан негодования при ее отказе, но ведь ее эмоции бывали и позитивными? Они ошеломляли, заражали, она умела наслаждаться каждой мелочью и с удовольствием этим делилась.
Надя во сне почмокала губами, Николай продолжал гладить ее по волосам, затем кончиками пальцев прикоснулся к шее, почесал за ушком, как кошку. Реакция последовала незамедлительно – Надежда вздрогнула, открыла глаза.
– Нечестно, – она поджала губы, – я так хорошо устроилась и даже задремала. Ты можешь спокойно лежать?
– Нет, – он пожал плечами, улыбнулся одними глазами, – ты хочешь невозможного: лежать с тобой рядом и ничего не делать?
– Ну, ты мог бы тоже подремать, – предложила она, однако заинтересованно поглядела на его губы – нижняя более полная и чувственная. И хотя лицо по-прежнему оставалось бесстрастным, руки уже выдавали все его желания.
Глава 6
Надя сидела у самой кромки воды, которая, накатывая, омывала ее ноги и звала за собой, на гребнях собирались барашки, а потом весело разбегались на шелковом песке. Николай заплыл так далеко, что Надя видела его лишь темную голову, которая казалась едва ли не точкой.
Плыть с ним Надежда не решилась, как супруг не уговаривал, у нее сегодня немного кружилась голова, наверное, акклиматизация. Поэтому дальний заплыв – несколько рискованное занятие, хотя и любила воду, особенно морскую. Любила ее теплое прикосновение, солоноватый вкус, мелькающих рыбок и мягкий «гребешковый» песок под ногами. А когда был полный штиль, море источало такое безграничное спокойствие, такое умиротворение, что душа очищалась, осветляя мысли, и возникало ощущение бесконечной свободы. Его дарило море, а здесь было даже лучше – здесь был океан.
Надя перевернулась, легла на живот прямо в воде и ощутила, как волны стали шаловливо подталкивать ее, то и дело, плескаясь на спине. Потихоньку перемещаясь к горизонту, солнце готовилось к закату, туда, где соединялись небо и океан. Воздух был особенно густым и мягким, легкий ветерок шелестел листьями пальм, одна из которых на длинном, похожем на толстый канат, стебле, устремилась к воде и нависла над ней, так и не добравшись. На вечернем небе растекались облака сиреневато-желтыми перьями. Пляж был почти пустым, вдали загорали двое мальчишек, но и они вскоре ушли.
– Привет! – услышала Надя и удивилась: как быстро муж доплыл обратно, к берегу. Еще несколько минут назад его даже не было видно, а тут уже родной сердцу голос над самым ухом. Она почувствовала прикосновение его крестика на цепочке на своем плече.
– Как там, на глубине океана? – Надюша повернула голову, посмотрела на мужа, улыбнулась: мокрые кольца его волос прилипли ко лбу, на коже блестели капельки воды, а глаза имели цвет темного янтаря.
– Все хорошо, тебе огромный привет от марлина, он сетовал, что не засвидетельствовал тебе свое почтение лично, – Фертовский хитро сощурил глаза и провел взглядом по фигуре Надежды.
– Ой, что-то мне подозрительны такие взгляды, – пробормотала она и на всякий случай отодвинулась, волна тут же обдала ее, захлестнув почти с головой. Николай засмеялся.
– Ах, так! – Надя вскочила и, недолго думая, окатила мужа брызгами очередной набежавшей волны. Он замер, вытаращив на супругу глаза, дождался еще пару атак с ее стороны, и, наконец, поток воды двинулся ей навстречу. Она завизжала, отскочила. Миллионы соленых искр, будто сказочный дождь, посыпались на Надю, она хохотала, отворачивалась, пыталась убежать, но «дождь» настигал ее с новой силой. Это было восхитительно, легко и радостно, словно на миг вернулось детство – невинное, неповторимое, беззаботное.
– Больше не могу, сдаюсь! – закричала Надя и в изнеможении плюхнулась на песок. – Ты победил, – сказала она, когда муж поцеловал ее и сел рядом.
– Я с тобой абсолютно счастлив, ты знаешь об этом? – сказал он и положил ей руку на плечо.
– Приятно догадываюсь. Давай, проводим сегодня закат? Это первый наш закат в раю. Смотри, солнце уже коснулось воды. А потом оно все больше и больше станет уходить за край океана, и, в конце концов, утонет. Коленька, завтра утром ты спасешь из воды солнце?
– Попытаюсь, конечно, вот только придется для этого очень рано встать. А это небезопасно.
– Почему? – она так искренне удивилась, расширила глаза, что Николай не удержался и опять поцеловал ее. Ему вообще все время хотелось прикасаться к жене, ласкать ее, целовать, такого не было ни с одной женщиной, он не испытывал ни тяги, ни сильных эмоций и так привык к этому, что и не подозревал, что способен на иное. С Надей все по-другому.
– Так ты не в курсе, что происходит на Сейшелах ночью? – он притворно возмутился. – Как такое не знать?
– И что же происходит? – от нетерпения Надя заерзала.
– Я думал, что ты знаешь, – продолжал подтрунивать Николай, – это важно, очень важно.
– Ну, Коленька, не томи, говори! – Надежда дернула его за палец.
– Все не так просто, – он сосредоточенно смотрел вдаль и словно решал: сказать или нет? – Во-первых, надо взять с тебя клятву, что ты никому не скажешь об этой тайне.
– Клянусь! – поспешно выкрикнула Надя. – А Вике можно? – тут же спросила она, на всякий случай.
– Виктории ни в коем случае, – строго сказал Николай, – нет никаких гарантий, что своими знаниями она не захочет поделиться еще с кем-нибудь.
– Хорошо, я буду молчать, – торжественно произнесла Надюша, – хоть это и нелегко.
– Все-таки я должен подумать, – Николай лег на песок, положил руки под голову, закинул ногу на ногу, уставился на вечереющее небо.
– Пока ты будешь думать, я с ума сойду от любопытства. Тебе нужна жена с помешанным рассудком? – Надя перекинула ногу и села супругу на живот.
– Да, твоя угроза носит серьезный характер, – согласился он, по-прежнему глядя в небо, – придется все-таки рассказать, – он сделал паузу, – но предупреждаю, что это небезопасно.
– Я не боюсь, – Надя поймала тянущуюся к ней руку супруга и стала от нетерпения закручивать на ней пальцы…
– Уверена?
– Ну, Коля, хватит насмешничать! – Надя надула губы. – Зачем ты это делаешь?
– Наденька, ты так живо реагируешь, что я не могу удержаться, чтобы не пошутить. Кроме того, ты понимаешь юмор, это одно из твоих многочисленных достоинств, – сказал он и улыбнулся. Она в ответ – тоже.
– Так что же там все-таки за тайна? Что происходит ночью на островах?
– Это связано с пальмами «Коко-де-мер».
Надя кивнула, готовая слушать.
– У этих плодов необычная форма, кокос отчетливо похож на… ягодицы, он считается символом Сейшел. Вспомни, наше знакомство с этим уникальным плодом произошло практически с первых минут пребывания на островах – на визе, которую нам поставили в аэропорту, изображен Коко-де-мер во всей своей красоте. Но его пальмы ни менее интересны. Они разнополые. Женская, украшенная этим самым кокосом, достигает 24 метров в высоту, а мужская, в кроне которой прячется похожее на фаллос соцветие, растет до 37 метров. По слова местных жителей, во взрослом Коко-де-мер содержится вещество, служащее основой для… виагры. А как только солнце садится за горизонт, пальмы занимаются любовью, и тот, кто увидит, как это происходит, с рассветом умрет. И это вполне понятно – остаться в живых после созерцания такой картины смог бы не каждый.
