Мария Берестова
На последних осколках мира
Мучительно остро из сердца его прорастала мольба: «Останься, останься со мной!» Её близость бередила в нём чувства уже забытые, пробуждала совершенно похороненное под пеплом горечи желание жить и бороться.
– Я люблю тебя, понимаешь? – спросила она, прикасаясь ладонью к его щеке.
– Нет, – честно ответил он, обескуражив её этой честностью.
Конечно, он не понимал. Он сомневался в её любви всегда, и уж тем более он не понимал, почему она именно теперь вздумала говорить об этом – теперь, когда ему самому уже казалось, что всё кончено, когда он принял этот факт, был совершенно сломлен им – и был готов отказаться от неё.
Эсна жалобно сморгнула. Ей сделалось невыносимо больно от того, как она виновата перед ним, и, не в силах справиться с этим чувством, она заплакала.
– Ну что ж, опять я довёл тебя до слёз, – со смирением в голосе констатировал он, прижимая её к себе и гладя её роскошные волосы.
– Не ты довёл! – воспротивилась она, вжимаясь в него покрепче.
Он тяжело вздохнул, потом признал:
– Я бы хотел, чтобы ты осталась.
За этой простой лаконичной фразой стояли долгие месяцы боли и безнадёжности. В его жизни хватало потерь – страшных и безвозвратных – но, когда от него отвернулась она, это подкосило его внутренние силы.
Эсна была тем островком мира, спокойствия и любви, в который он возвращался из своих суровых будней повелителя Ньона. Наблюдая игру её живой мимики, слушая её серебристый смех, принимая её ласки и поцелуи, он вспоминал, ради чего и за что борется, ради чего каждый день ведёт свою вечную битву с судьбой и с врагами. Всё имело смысл – когда он знал, что наступит вечер, и в этом вечере будет Эсна, его нежная светлая Эсна.
Без неё смысл был потерян.
Он жил по инерции; по привычке; на чистом волевом импульсе.
Он продолжал делать то, что делал всегда, воплощал те стратегии, что уже утвердил, ежедневно методично выполнял свою работу – но за всем этим была теперь пустота.
Вечера без неё.
Пустые, бессмысленные вечера человека, которому не за что больше бороться.
Надвигалась гроза, в обществе бурлили волнения, князья погружались в заговоры, разведка собирали всё новые тревожные данные – намечалась битва, возможно, решающая для его правления.
А он не чувствовал готовности сражаться, потому что сражаться ему было больше не за что.
Грэхард крайне редко хотел чего-то для самого себя; и никогда ничего он не желал так отчаянно и болезненно, как любви Эсны. Лишившись Эсны – он потерял стимул, который двигал его вперёд. Он лишился своей причины бороться.
И вот, теперь она смотрела на него своими светлыми глазищами – смотрела и говорила…
Он сморгнул, заставляя себя сосредоточиться на её словах.
– …хочу остаться, – лихорадочно говорила она, стирая слёзы. – Я люблю тебя и хочу быть с тобой!
Грэхард так сильно и исступлённо желал услышать от неё именно это, что теперь ему было сложно поверить в то, что она вправду это говорит.
– Не прогоняй меня, пожалуйста! – просила она, прижимаясь к нему. Ей было теперь страшно, что он не простит ей этого года, и не захочет ничего слушать, и просто постановит, что всё кончено – а она ничего, ничего не сможет с этим сделать, потому что совершенно невозможно его переубедить!
– Глупости говоришь, солнечная, – тихо ответил он, зарываясь пальцами в её золотые пряди, – как я могу хотеть тебя прогнать? – в голосе его ясно слышался горький упрёк.
– С тебя станется, – буркнула она ему в бороду, впрочем, успокаиваясь и чувствуя, что он, в самом деле, её не прогонит.
– Я люблю тебя, родная, – просто ответил он, пропуская сквозь пальцы её волосы и любуясь тем, как на них играют закатные лучи солнца.
Она, удивлённая неожиданным ласковым обращением, вскинула на него открытый беспомощный взгляд.
Лицо его показалось ей мягким и умиротворённым, и она успокоилась, осознав, что он точно оставил свою идею отослать её.
– Люблю, – уверенно повторил он, нежно проводя пальцами по её лбу и скуле.
Улыбнувшись, она перехватила его руку своей и поднесла к губам; поцеловала каждый палец и ладонь. О чём-то задумалась; по губам её скользнула улыбка; она бросила на него лукавый взгляд и переспросила:
– Любишь? – и тут же потребовала: – Докажи!
Он в весёлом изумлении приподнял брови. Впрочем, в выражении его глаз не было ни гнева, ни раздражения – он увидел в её словах флирт, и почувствовал, что ужасно соскучился по этому лёгкому весёлому флирту, который она умела привносить в его жизнь.
Эсна, однако, была настроена куда серьёзнее, чем ему думалось. Прикусив губу, она собралась с мыслями и потребовала:
– Если любишь – живи! – и с упрямым выражением лица упрекнула: – А то, тебя послушать, так ты уже в гроб собрался ложиться!
На лице его расплылась широкая искренняя улыбка.
– Нет уж! – решительно ответил он и твёрдо постановил: – Теперь никаких гробов! – и, сильным движением подхватив её на руки, поцеловал её.
Сердце его теперь переполняло желание жить – совсем уже позабытое им чувство, про которое он думал, что оно больше никогда к нему не вернётся.
«В самом деле, и что это я надумал капитулировать?» – удивлённо спросил он сам себя, припомнив свой пессимистичный настрой.
С каждым её поцелуем, с каждым её «Люблю», с каждым прикосновением – сердце его билось всё решительнее и сильнее, и глубокая, всепоглощающая жажда жизни овладевала всем его существом.
Ему снова было, за что бороться, – и горе было тем, кто попытался бы встать у него на пути!
