Мария Дуденко
Очнись
Владлена
Владлену стало тяготить это совместное спанье на матрасе, но переселиться от Гали в комнату родителей она не решалась. Почему-то было жалко Галю. Она такая добрая и преданная. Но и Владлена не виновата, что влюбилась в Роберта. Ей все время было мало, и тяжело расставаться даже до завтра. А с Галей стало как-то пресно, муторно. Да и сама бедная Галя вдруг показалась серой мышкой. Владлене очень хотелось поделиться своим восторгом первой любви, но почему-то не с Галей, как будто та не в состоянии была понять.
Роберт был из семьи ссыльных поволжских немцев. Он свободно читал и говорил по-немецки, в семье с этим было строго, родной язык все-таки. И Владлена с особым рвением стала налегать на немецкий. Она мечтала прочитать в оригинале все книги, которые обнаружила дома у Роберта.
После школы они обычно долго бродили по парку, Роберт читал стихи, Владлена собирала букеты из разноцветия опавших листьев. Шли к нему. Сначала пили горячий сладкий чай с гренками, обсуждали, как будут поступать в медицинский. Потом Роберт учил Владлену немецкому. А в те дни, когда его мать уезжала по делам, он учил ее любви на своей кровати с жестким матрасом. Она спрашивала его, откуда он понабрался опыта, а он отшучивался, что его соблазнила одна взрослая женщина. Владлена удивлялась своему бесстыдству. Ей нравилось слушать, как его хриплое дыхание и ее стоны звучат в унисон.
Их первый раз случился еще летом в Лесном. Они задремали в тени огромного дуба. Владлена проснулась первой, повернулась и буквально уткнулась в Роберта. Она сама поцеловала. Сама захотела впустить его. В эту ночь, уже дома, она несколько раз просыпалась, и трогала свою грудь и живот, не веря, что стала женщиной. Ну что, что ей, так стремительно повзрослевшей, теперь было делать с наивной и чистой Галей? Владлена была так увлечена своей влюбленностью, что никак не отреагировала, когда Галя объявила ей, что уезжает к маме, пока только на каникулы. Ну что ж, может оно и к лучшему. Можно будет все время проводить с Робертом.
Но в самом начале каникул Роберт вдруг куда-то засобирался. Пообещал все объяснить потом, чмокнул в щеку и даже не проводил. Остаток дня Владлена все порывалась идти к нему домой и выяснять отношения. Роберт так ничего и не объяснил, только смотрел на нее как-то по-новому. Владлена отгоняла от себя плохие мысли, прижималась к нему, когда никто не видел, нет – свой, родной, показалось. В последний день каникул вернулась Галя, привезла любимые Владленины конфеты в синей хрустящей обертке, робко заглянула в глаза.
В первый же учебный день Роберт прибежал к ней домой ранним утром. Он никогда до этого не поднимался в квартиру, провожал только до подъезда. Владлена сама просила его, никак не могла решиться познакомить с родителями. Заспанная, она открыла дверь и увидела на пороге Роберта. Владлена удивилась и обрадовалась одновременно. Она зыркнула на дверь комнаты, не проснулись ли родители, и приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Роберта в губы. Он отстранился.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал куда-то в сторону.
– Что так срочно? – улыбнулась Владлена.
Роберт потер переносицу, шагнул в сторону лестничного пролета, вернулся. Его нервозность передавалась Владлене. Она вся подобралась. А он молча ходил из стороны в сторону и не смотрел на нее.
– Ну, говори! – приказала Владлена ледяным тоном, и внутри у нее тоже все стало ледяным.
– Мы уезжаем, – еле слышно выдавил Роберт. – В Германию.
Хотелось плакать, но она держалась. Она стояла и ждала чего-то.
– Я люблю тебя, – он первый раз сказал ей, что любит. Но от этого стало только еще больнее.
– Когда? – зачем-то спросила Владлена.
– Поезд через два часа.
– Почему ты не сказал мне, что вы собираетесь уезжать? Зачем ты вообще, зачем ты меня, – голос задрожал, говорить она не могла.
– Это все было не точно. Мало кого выпускают. Мы давно… Все это вилами на воде, – оправдывался он. – Владлена, я вернусь за тобой. Я заберу тебя. Я…
Но Владлена не слушала, в висках бухало и бухало. Роберт хотел обнять, а она изо всех сил оттолкнула его и закрыла дверь. Уходи, уходи. Из-за двери было слышно, как он что-то пытается сказать. Почувствовав еще чье-то присутствие, Владлена повернула голову и увидела Галю. На секунду ей показалось, что та пытается сдержать улыбку. Галя кинулась к ней и обняла. Владлена затряслась и разом обмякла.
Сил ходить в школу совсем не было. Она обрадовалась, когда увидела на градуснике нездоровые цифры. Mысленно все разговаривала и разговаривала с Робертом, пыталась доказать ему что-то. Когда аргументы заканчивались, она просто плакала, потом проваливалась в сон. Ей снилось, как она идет по улице, и ее догоняет Роберт, а она ухмыляется ему в лицо, ей некогда, ее ждут пациенты и, вообще, она замужем. То она во сне бросалась ему на шею, а он брал ее на руки и нес до самого дома.
Владлена все никак не поправлялась. Она почти не ела, в основном, лежала и все время молчала. Галя сидела рядом с ней, тоже тихонько плакала и упрашивала попить бабушкиного компота или поесть немного. Мама Владлены не знала куда бежать, и тогда Галя предложила вызвать своего отчима дядю Колю. Он хоть и гинеколог, но врач все-таки.
Дядя Коля приехал, вежливо попросил всех из комнаты, сел на край кровати.
– Владленочка, деточка, – голос его был мягким и ровным, – ты только не злись на Галю, она очень тебя любит и сильно переживает. Она рассказала мне, что, – он запнулся, подбирая слова, – про то, что ты дружила с мальчиком, и он уехал на совсем. Я хочу помочь. И я должен спросить тебя, – тут он снова замолчал. Владлена не понимала, чем он может ей помочь. – В общем, давно у тебя были последние месячные?
Владлена уставилась на дядю Колю. Секунда, другая, она резко села на кровати, и ее прошиб пот.
– Ты только не нервничай еще больше. Все равно надо прийти на осмотр, чтобы сказать точно, – ни тени осуждения или презрения, – Я вижу, ты сильно повзрослела. Но пообещай мне, что не будешь принимать поспешных решений.
Она мелко и часто закивала.
Месячные так и не пришли. Владлена пошла в библиотеку, набрала все, что было о беременности и абортах. Библиотекарша вытаращилась на нее, тогда Владлена заявила, что готовит доклад. Она клала руку на живот и пыталась представить себе их с Робертом малыша. Но сомнений оставалось все меньше. Ну что, что ей, шестнадцатилетней девчонке, было делать. Она позвонила дяде Коле. Он снова приехал, долго разговаривал с родителями Владлены.
Рассказать Гале правду она не смогла, наплела, что дядя Коля уговаривал маму с папой отпустить ее на зимние каникулы к Гале в гости. Галя прыгала от радости до потолка. «Правда, правда?», – спрашивала она и начинала перечислять, в какие музеи и театры они с Владленой пойдут.
В тот день шел снег. Тяжелые лохматые хлопья. Владлена проснулась очень рано, было еще темно. Галя беззаботно сопела рядом. Владлена смотрела, как из темноты в столб фонарного света заносило снежинки, засасывало в круговорот и выбрасывало обратно в пустоту. Она оставила Гале записку, что напросилась на экскурсию в больницу к дяде Коле, что жалко было будить Галю, пусть выспится и сходит в краеведческий без нее, а то кости мамонта и проеденные молью кафтаны навевают на нее страшную скуку, то ли дело хворые женщины.
Дядя Коля объяснил ей, что с ней будут делать. Было страшно, и она вцепилась в его руку. Сделали укол. Десять, девять, восемь… Она вдруг увидела Роберта, он что-то говорил ей. Она не могла ничего разобрать и только переспрашивала. Пошел снег и заслонил Роберта от нее. И сквозь пелену она наконец смогла разобрать – убийца.
Галина
Галина привезла с дачи миксер. Вообще, много чего пришлось привезти. У Ани ничего не было толком, ни тебе силиконовых форм, ни разъемных. Подмешивая в сладкую яичную смесь пышную белоснежную муку, Галина улыбалась. Сейчас Борис приведет Ванечку из школы, а шарлотка почти готова. Борис будет ворчать, что от Ванечкиного звонкого голоса уши у него закладывает. И она опять улыбнулась.
Галина периодически посматривала через открытую дверь в Анину комнату. Как будто Аня могла куда-то деться. Бедная девочка. Ну зачем она это сделала. Хорошо, что дома теперь. Ванечку-то в больницу не пускали.
Галина поставила шарлотку в духовку и присела отдохнуть в кресло-качалку напротив Аниной кровати. Наваливалась дрема, Галина пыталась бороться с ней, а то пирог сгорит. Но глаза закрывались сами собой, набегалась уже за полдня. И Галине привиделось, будто большой палец у Ани на руке пошевелился. Сон испарился тут же. Галина встала и внимательно пригляделась. Ничего. Подошла и осторожно прикоснулась. Наверное, щекотно было бы обычному человеку. Нет, никакого движения. Показалось, точно показалось.
– Бабушка, – кричал Ванечка из коридора, – чем пахнет?
– А как ты думаешь? – и Галина поспешила в коридор, прикрыв за собой дверь к Ане. В голове крутилась какая-то назойливая мысль, но Галина не успела ее додумать.
Вечером она читала Ванечке, лежавшем поверх одеяла в любимой штопанной-перештопанной пижаме, которая была ему мала и которую он не давал выбросить, потому что ее купила мама.
– Бабушка, можно тебя спросить?
– Конечно, милый.
– Почему Жанна сказала, что ты мне ненастоящая бабушка?
Галина почувствовала, как щеки начинают гореть, хорошо, что лампа светит на книгу, а не ей на лицо.
– Потому что, – она попыталась унять дрожь в голосе, – потому что некоторые люди, когда боятся чего-то, то начинают говорить и делать всякие гадости.
– А чего она боится? – допытывался Ванечка.
– Что твой папа любит твою маму.
– Что он поцелует ее, и она проснется?
– И Жанна останется у разбитого корыта, – и Галина щелкнула Ванечку по носу.
– И мы снова будем жить втроем, как раньше? Мама, папа и я? А ты будешь приходить к нам в гости? – и Ванечка обнял ее за шею.
– Ну все, все, милый, давай-ка уже спи.
– Бабушка, а что, если мама не проснется? – и Ванечка вдруг заплакал. Галина прижала его и тоже заплакала.
– Мы будет ждать и надеяться. Я буду рядом, милый. Всегда буду заботиться о вас с мамой.
Галина гладила Ванечку по голове, пока он не успокоился и не уснул, и представила его подростком с ломающимся голосом, который все реже забегает к матери в комнату и уже устал надеяться, что она очнется.
Анна
Интересно, почему его голос со временем так мало изменился. Я слышу и вспоминаю, как он козу бодатую мне в детстве делал. Ни тембр почти не изменился, ни интонация эта, «как бы чего не вышло», немного заискивающая даже. А коза бодатая мне нравилась, вернее, не коза, а то, что папа меня потом хватал под мышки и подкидывал, и обнимал, и шептал на ухо, что я его самый любимый котя. И я ему отвечала, что котя хочет мороженого. И мы покупали мороженое у тетечки в белом халате и колпаке. И я фантазировала, что это докторша, и вообще все доктора такие, добрые и угощают мороженым. И мама тоже, она ведь доктор.
– Боря, чего ты молчишь?
– Ну, Галя…
– Что «Ну, Галя»? Трудно тебе, что ли?
– Ну, я как будто сам с собой разговариваю.
– А чего ты шепчешь тогда, если как будто сам с собой? Это же твоя дочь все-таки.
– Дочь, дочь. Ну она лежит, как бревно.
– Боря!
– Боря, Боря. А что, нет? Ноль реакции. Слышит она что-то или нет, как понять?
– А не надо ничего понимать. Ты представь, что слышит и все понимает. И вообще, чтобы Анечка вышла из комы побыстрее, надо с ней разговаривать почаще, держать за руку. Сам ты бревно.
– Ну, Галь. Ты думаешь, я не хочу что ли, чтобы Аня выздоровела? Побыстрее бы. Можно было бы нам на дачу вернуться уже.
– Ну все, все, иди уже давай за хлебом, болтаешь не по делу.
Я уже не слушала. И как они до сих пор не разошлись. По любому поводу препираются. Когда я с Ванечкой поселилась у них, все время спорили, когда ему гулять, спать, есть. Меня даже не спрашивали. Я и не лезла. Мне просто нужно было замедлиться и прийти в себя. Дрыхла до обеда. Стала на свидания к Антону бегать. Даже собралась в театр вернуться, хоть на один выход в месяц. А потом Галина предложила оставить Ванечку им. Оставить им. Как это? Потому что я плохая мать? Интересно, маме она тоже предлагала меня отдать ей? Я не стала разбираться, собралась и ушла, с Ванечкой, обратно к Антону. И снова не могла заставить себя с ней разговаривать. Как это возможно – предложить отказаться от своего ребенка, да еще таким елейным тоном.
Вот она так всегда. Всегда как бы с самыми лучшими намерениями. Не знаю, может, я придираюсь. Она просто случайно оказывается не в том месте и не в то время, и происходит что-то плохое, а она ни при чем. Как тогда, на нашей с Антоном свадьбе. Мне так хотелось поверить, что можно начать все сначала. Я позвала папу. Я надеялась, придет мама. Как-то узнает и придет. Я даже спросила папу, не в курсе ли он, что с мамой. Он ответил как-то уклончиво, не глядя на меня, мол что-то где-то от кого-то слышал. Я подумала тогда, что, наверное, они общаются, может быть, они снова общаются. Мама придет на свадьбу, мы обнимемся и будем оплакивать нашу разлуку и наши обиды, у меня потечет тушь, мама скажет «ну вот, что за невеста», а я засмеюсь от счастья. А Галину я не позвала. Ну и пусть обидится. Но Галина пришла, с папой. Папа, мямля, не смог не взять ее. Она улыбалась и показывала папе, куда поставить большую коробку. Суетилась, старалась помочь. Меня это раздражало, я уговаривала себя не портить самой себе свадьбу. Пока мы ждали приглашения в основной зал, я вертела головой и искала знакомое лицо. Рядом толпились гости пары, которая должна была регистрироваться после нас. Невеста, похоже, была уже навеселе. Жених оправдывался, что Люсенька очень нервничала, и он дал ей коньячку.
– У вас с собой? – спросила я жениха.
Он вытаращился на меня. А потом закивал и позвал паренька с алой лентой через плечо. Тот достал фляжку из внутреннего кармана пиджака, который ему был явно велик, и протянул мне. Я глотнула, проследила, как тепло опускается из горла в ступни, и немного выдохнула. Галина привела папу и велела никуда от меня не отходить, потому что в любой момент позовут, кто невесту поведет, бегай его ищи. Папа тоже приложился к фляжке. Антон беззаботно болтал со своими друзьями, которых я совсем не знала. Я продолжала блуждать взглядом по лицам. Где-то у самого выхода, между спинами чьих-то гостей я увидела, даже скорее почувствовала ее взгляд. Секунду я колебалась, потом рванула туда, к выходу. Пьяненькая Люсенька закачалась где-то сбоку и начала падать, схватившись за мою фату. Тут же подскочила Галина, стала причитать и прикалывать обратно фату, отобранную у непутевой Люсеньки. Я пыталась отмахнуться, повернуться туда, где я видела маму.
Когда фата, наконец, заняла свое место, нас позвали в зал регистрации. Папа схватил меня за руку и потянул туда, где нас уже ждала сотрудница ЗАГС, женщина в строгом костюме с почему-то скорбным лицом. Я обернулась и увидела только силуэт в закрывающихся дверях. Регистраторша долго бубнила что-то про доверие и взаимное уважение, а я стояла и еле сдерживала слезы. Чтобы не потекла тушь, и Галина не стала бы вытирать ее своим правильно выглаженным и аккуратно сложенным платочком.
Глава 2
Галина
Галя мялась у забора. «Шизгара» гремела на весь парк. Толкнул под локоть пробиравшийся в самую толпу парень с красной повязкой. «Прекратить крики!» – дружинник пытался приструнить девиц в обтягивающих мини, повизгивающих от восторга и пялящихся на ребят из местного, но очень популярного ВИА. Галя не танцевала. Как-то не очень у нее получалось, да и с кем. Пристроиться к незнакомым людям ей даже не приходило в голову, а Владлена только презрительно фыркала в ответ на предложение пойти на танцплощадку. Так что Галя стала бегать туда тайком.
Она еле заметно притопывала ногой и беззвучно подпевала. Робко поглядывала по сторонам, вдруг кто-то наблюдает за ней и пригласит, когда будет медляк. Почти у входа, как будто все еще сомневаясь, стоял молодой человек. Внешность у него была самая обычная, ничем не запоминающаяся, прямо как у Гали. Всю дорогу домой Галя ругала себя, что не решилась пригласить его на белый танец. А если он больше не придет? Раньше она его на танцах не встречала, может, он случайно один раз зашел. Галя запрещала себе надеяться, но все равно всю неделю в голову лезли какие-то картинки, где ее рука лежит у него на плече, а он обнимает ее за талию.
В этот раз она долго вертелась перед зеркалом, примеряя подаренную мамой юбку, которую все не решалась надеть, очень уж обтягивала ее худые бедра. И даже слегка подкрасила губы. Подходя к танцплощадке, Галя замедлила шаг, чувствуя, как у нее колотится сердце. Под огромным во всю доску объявлением «Вход в джинсах запрещен» торчали чьи-то ноги в джинсах. Галя улыбнулась, отдала зажатые в потный кулачок тридцать копеек и нырнула в толпу.
Она заставила себя протолкнуться туда, где было особенно плотно и танцующие то и дело невзначай прикасались друг к другу. Галя сначала вся сжалась, но постепенно расслабилась. Наверное, подействовали разгоряченные, почти в унисон двигающиеся тела вокруг, как будто какие-то шаманские пляски. И она затанцевала, для себя, без зырканья по сторонам, просто для удовольствия. Когда солист запел ее любимую «Колыбельную», и все мгновенно разбились на пары, Галя осталась на месте, обняла себя за плечи и прикрыла глаза. Спи, ночь в июле только шесть часов. Пока не заиграла следующая песня, Галя так и стояла с закрытыми глазами. А когда открыла их, уперлась взглядом в того самого нескладного парня. Он смотрел на нее, не отрываясь, но не подходил. А она пошла снова к забору, где всегда стояла до этого вечера. Прислонилась, пригладила волосы. Он подошел.
– Вы не против, если я тут рядом с вами постою?
Такой забавный, стеснительный. Галя кивнула.
– Вон тот парень патлатый весь вечер жует волосы свои. Неприятно, но не могу от него оторваться, – как будто извинялся он.
– Ой, это вообще-то очень опасно, можно так себе нажевать кишечную непроходимость, волосы же не перевариваются.
Молодой человек смотрел на Галю с удивлением и некоторым восхищением.
– И это, кстати, не невоспитанность, а нервное. У него, видимо, хронический стресс, – несло Галю.
– Вы врач?
– Медсестра. Ой. Но медсестра тоже много должна знать и уметь. И вообще…
– Да что вы, я ведь совсем не… медсестры не хуже врачей нисколько. Но мы даже не познакомились! Меня зовут Борис.
– Галя. Галина.
Борис оказался инженером. Сказать, почему пошел учиться на инженера, он не мог. Все шли, и он пошел. Галя рассказала, что у нее получилось примерно так же. Она даже не знала, кем хочет стать. Подруга позвала поступать в медицинский. Галя не поступила с первого раза. Да и со второго. Поработала санитаркой год. Насмотрелась всякого. Решила в медучилище пойти. А теперь снова в больнице. И подруга там же, ординатуру проходит.
Борис всегда слушал Галю очень внимательно, с интересом, по крайней мере, так ей казалось. Сам говорил мало. И она, вдохновленная его вниманием, болтала без умолку. Хотя везде ее считали тихоней и молчуньей. Танцплощадку, на которой было слишком громко, они довольно скоро заменили на прогулки по набережной, с которой поворачивали на аллею и шли до Октябрьской площади. Оттуда рукой было подать до Галиного дома, но они петляли по переулкам, а потом долго стояли у подъезда. Галя ждала, что Борис однажды поцелует ее. Можно будет разрешить ему больше до свадьбы? Все, с кем она работала, были замужем, а если и нет, то невинность давно уже потеряли, и в сестринской обсуждали такие подробности, на которые у Гали не хватало воображения. Но Борис не целовал.
Галя думала над тем, как бы разнообразить их встречи, и тут как раз у Владлены случился день рождения. Общежитие медработников – тот еще оплот трезвой жизни, поэтому праздник намечался на износ. Галя эти вечеринки не очень любила, но это же Владленка, и повод вытащить Бориса куда-нибудь. Галя сделала над собой усилие и спросила Владлену, нельзя ли ей привести с собой еще одного человека. Владлена не стала скрывать удивление, но и не расспрашивала. Галя снова сделала над собой усилие, когда приглашала Бориса. Зря боялась, Борис, как и Владлена, легко согласился.
Галя пришла пораньше, чтобы помочь. Как всегда, кое-что забыли купить, и она вызвалась сходить в магазин, чтобы немного продышаться после прокуренной комнаты. Обратно шла в расстегнутом плаще, было предчувствие чего-то важного. Когда она вернулась, Борис уже сидел на табурете и держал в вытянутой руке пепельницу, в которую Владлена небрежно стряхивала пепел, рассказывая что-то про родовые пути. Борис не смущался, слушал, раскрыв рот. Но не так, как слушал Галю. Глаза у него блестели по-особенному. Гале захотелось что-нибудь уронить, чтобы оба они повернулись и увидели ее. Но она стояла молча, пыталась понять, почему скрутило живот и закололо в груди. Она поставила авоську рядом с дверью и вышла из кухни. На нее налетел уже еле стоявший на ногах Мишка, полез обниматься, стал совать ей в руку стопку с водкой. Она хотела отказаться, как всегда, но передумала, выпила залпом, горло обожгло с непривычки. Через секунду стало тепло и легко, она засмеялась, обняла Мишку и потащила его в комнату, где уже распевали песни и кто-то спрашивал, куда пропала именинница.