Мария Фомальгаут
Дом с шести до полуночи
Что-то Другое
Город умирает – в последнем проблеске сознания бросает в пустоту воспоминание, страницу никогда не написанной книги, обрывок чьего-то сна, не расшифрованные тайнописи на стенах потерянно гробницы… Что-то устрашающее, непонятное, начертанное на стене храма – то, что несет погибель…
Когда всё становилось слишком сложно, Что-то Другое перебирался на край вселенной, где у него было потаенное местечко, известное ему одному, – на звезде, погасшей много лет назад, подсвеченной сиянием другой, еще живой звезды. Что-то Другое отталкивался от пустоты, как умел только он один, разгонялся до головокружительных скоростей – всё быстрее и быстрее, пока мир вокруг него не погружался во тьму, потому что луч света не мог обогнать стремительный полет Чего-то Другого. Этот безумный путь продолжался мириады веков – так велико было расстояние до края вселенной. Что-то Другое нехотя замедлял свой бег, отчаянно пытался вспомнить события последних веков – и не мог, потому что память слизало время, обращенное вспять в резвой гонке. Еще чуть погодя Что-то Другое начинал привыкать к тому, что впереди появился ярко-синий свет, а позже – сияние со всех сторон.
Память неумолимо влекла Что-то Другое к погасшей звезде. Нет, возле этой звезды не случалось ничего такого, что могло бы привлечь внимание Чего-то Другого – именно это и привлекало Что-то Другое, уставшего от бесконечной сложности вселенной. Здесь Что-то Другое погружался в медитативное созерцание – на века и века. Если бы кто-то видел Что-то Другое с стороны, то предположил бы, что Что-то Другое следит за чем-то по ту сторону вселенной – но видеть было некому.
Так продолжалось до того дня, когда Что-то Другое увидел на погасшей звезде город. Город был не похож на другие города, да все города не похожи друг на друга – но все-таки Что-то Другое понял, что это именно город. Он раскинулся у подножья гор, как будто прятался от света далеких звезд, что было странно – обычно города тянулись к свету.
Что-то Другое испугался – потом задумался. Он не знал, чего ждать ему от города, он вообще не ожидал, что здесь будет – город. Город тоже не ожидал, что здесь будет Что-то Другое, более того – город даже не понимал, что здесь, рядом с ним прячется Что-то Другое.
Что-то Другое посмотрел на город – город был слабым, город был маленьким, город был не из тех городов, которых следовало сторониться или от которых следовало обороняться. Город, скорее, был из тех городов, которые можно было просто не замечать.
Просто.
Не замечать.
В конце концов погасшая звезда была достаточно большой, чтобы на ней разместился и Что-то Другое, и город – и даже не один город, а множество городов. Так решил Что-то Другое – почти-почти решил, когда задумал заглянуть вперед – не немножко вперед, а совсем-совсем вперед, насколько хватало глаз, – увидел.
Что-то Другое изумился – он никак не ожидал, что город убьет его. Пусть даже через мириады мириад веков – убьет… Что-то Другое посмотрел на город – и города не стало. Если бы он хотел, он мог бы убить город, но он просто сделал так, что города не стало.
Что-то Другое хотел успокоиться – но не мог, воспоминания о нороде лишили его безмятежности. Он понял, что погасшая звезда никогда не будет такой же, какой была до того, как на ней появился город. Более того – он понимал, что вряд ли сможет найти еще одно такое же местечко, просто… потому что…
По крайней мере, одним Что-то Другое был доволен – смертельная опасность больше не грозила ему…
– Видишь там?
– Вижу, мой мудрый.
– Что там, свет?
– Нет, мой мудрый.
– Что там, тьма?
– Нет, мой мудрый.
– Что там, жизнь?
– Нет, мой мудрый.
– Что там, смерть?
– Нет, мой мудрый.
– Что там?
– Что-то другое… мой мудрый.
Мудрый не понимает, мудрый волнуется, мудрый не знает, чего ждать от этого, от этого, от чего-то другого…
Обо всем об этом Что-то Другое не вспоминал – сейчас, века и века спустя. Он умирал – по крайней мере, так ему казалось – он уже не прилагал усилий, чтобы лететь через беззвездную пустоту, он несся в пустоте по инерции, пересекая световые года. Он должен был найти хоть какой-то источник тепла – если это вообще было возможно в черной пустоте.
Что-То Другое слышал тепло – бесконечно далеко отсюда. Он еще не знал, что это за тепло – он послал зов, даже не надеясь, что он будет услышан…
Мудрый спохватывается.
Смотрит пророчество.
Пророчество древнее, пророчество давнее, древнее самого города, отсюда кажется – древнее самой вселенной, пришедшее откуда-то издалека. Воспоминание из бесконечно далекого прошлого, страница никогда не написанной книги, обрывок чьего-то сна, не расшифрованные тайнописи на стенах потерянно гробницы… Что-то устрашающее, непонятное, начертанное на стене храма – то, что несет погибель…
Что-то Другое послал сигнал мира – он знал, что этот сигнал должны были понять, просто обязаны были понять, просто… просто потому, что по-другому не может быть, потому, что всегда и везде узнавали, всегда и везде. Что-то Другое прислушался – сигнал был услышан и понят, это главное – услышан и понят.
Что-то Другое приближался к вожделенному очагу – он все еще не знал, что будет дальше, он так и не понял, почему – режим уничтожения, почему, почему, был же сигнал мира, почему…
С запахом НФ
Так.
Без паники.
Говорю себе – без паники, у самого трясутся руки, черт, черт, черт, черт, чер-р-р-рт…
Отступаю назад, назад, назад, прижимаюсь к стене, дальше отступать некуда, дальше только тихонько-тихонько по стеночке отползать к двери, может, успею выскочить, и что с того, что успею выскочить, можно подумать, он меня не догонит…
Он…
Почему я решил, что это он, – осклизлый, пропахший какой-то тухлятиной, выбивается из стального панциря, подбирается ко мне.
– А мне бы… духи подобрать.
Померещилось. Где духи, какие духи, уже кажется черт знает что…
Отступаю к двери, бочком-бочком…
– А мне бы… духи.
Спохватываюсь. Нет. Не померещилось. Точно, бормочет, выговаривает:
– А мне бы… духи.
– Э-э-э… да это вам в магазин парфюмерный надо…
– А мне сказали, у них нет, а мне сказали, к вам надо…
Думаю, как бы потактичнее сказать, что у нас тут химлаборатория, разве что серной кислоты могу подкинуть, да и то не могу, меня директор потом так подкинет, мало не покажется.
– А мне бы духи… а вы сделаете, да?
Тихонько посмеиваюсь про себя, я что, на парфюмера сильно похож, или как. Все-таки спрашиваю, сам не знаю, зачем:
– Вам… какие духи надо?
В глубине души подумываю, а вдруг и правда серная кислота или формальдегид какой, продадим ему пузырек…
– А мне бы это…
Мне кажется, я ослышался. Ну конечно, он фыркает, клокочет, давится словами, поди, разбери…
– С чем духи?
– С запахом…
Никакой ошибки.
Еще надеюсь, что это растение какое-нибудь, ну как бывает – роза, горечавка там всякая, а то – научная фантастика.
И чувствую.
Не растение, нет.
– Да как же я вам… сделаю-то…
– Ну, я не знаю… как-нибудь…
– Х-хорошо… постараемся…
– А то видите, я как…
Смотрю на него. Не вижу, он – как. На всякий случай киваю.
Захлопываю книгу.
Открываю следующую.
Прочитываю несколько страниц – тоже закрываю, не то, не то, не то…
Черт…
Не умеют писать, не умеют…
– Ну, вот… что-то такое получилось…
Жуткая осклизлая дрянь подбирается к пузырьку в моей руке, принюхивается, причувстывается.
– Я туда запах космоса добавил… – говорю зачем-то.
Осклизлая дрянь… тьфу, черт, черт, чур меня, чур, что я думаю, что я думаю вообще, если эта тварь мысли читает, мне хана…
Вонючая нечисть роняет на стол горсть желтых камней, еще не знаю, что это, догадываюсь – золото. Вертится в голове, что снадобье столько не стоит, тут же гоню от себя эту мысль, дают – бери…
Захлопываю книгу.
Не то, не то, все не то.
Разучились писать, разучились…
Выключаю свет, ладно, спать, спать, завтра на работу вставать рано…
…он бежит по коридорам, по лестницам, по этажам, спотыкается сам о себя, поднимается куда-то по бесконечному лабиринту – вверх, вверх, вверх. Он знает, что должен добраться до самой сердцевины нагромождения коридоров и лестниц, что там будет что-то… что-то… Его останавливают, спрашивают что-то пропуск какой-то, он что-то показывает или что-то делает, какой-то пароль – отсюда не вижу, его пропускают, он спешит дальше, его снова останавливают на каком-то другом уровне, выше и сложнее, он снова показывает пароль – но что-то не срабатывает, его…
…а вот не успеваю увидеть, убивают его или еще что —
– просыпаюсь.
– А мне бы… духи…
Знакомый запашок, знакомая нечисть, тьфу, тьфу, чур меня, чур, опять я про него плохо думаю…
Уже не говорю про парфюмерный магазин, уже спрашиваю:
– Вам… какие?
– Так с запахом…
– Все то же.
Все-таки осторожно спрашиваю, правда ли он имеет в виду научную фантастику, жанр такой, или ему чего-то другое надо, цветы так называются или там что…
Нет.
Жанр.
Спохватываюсь, что об этом я его не спрашивал, значит, и правда мысли читает, черт, как я вообще еще живой стою после того, что тут про него думал…
– А те… не понра…
– Не понравились.
– Ну, хорошо, хорошо, я что-нибудь придумаю… квантовой механики добавлю или еще чего…
– А-а-а… с-спасибо…
Открываю книгу.
Еще одну.
И еще.
Листаю несуществующие страницы несуществующих книг, в этой, кажется, что-то есть…
Нет.
Нет.
Нет.
Бред.
Отбрасываю книги, которые никогда не будут написаны.
– Вот… попробуйте… может… понравится…
Он принюхивается. Задумывается.
– Х-хорошо… спасибо… попробую…
Бросает на стол россыпи золота, спохватываюсь, думаю – да вы погодите, да вы сначала попробуйте, подойдут, не подойдут духи, он думает – да ничего, ничего, это вам за труд…
Открываю книгу, книга чем-то цепляет, еще не могу толком понять, чем именно, какая-то попытка квантовой механики…
…нет.
Бред.
Бред.
Бред.
Проваливаюсь в сон, что-то мечется по бесконечному лабиринту лестниц, переходов, коридоров, что-то хочет добраться до сокровенной сердцевины, где… а что где, не знаю, не вижу отсюда, сон сам решает, что мне показывать, что нет. Его останавливают – снова просят что-то, пропуск, пароль, – он подает, показывает. Поднимается выше, петляет в каких-то переходах, коридорах, лестницах, спрашиваю себя – почему он не пытается обойти посты охраны, почему идет через посты, показывает не то пропуск, не то пароль, охранники (отсюда не вижу, люди они или что иное) принюхиваются…
Принюхиваются…
…только сейчас понимаю, что все это время на всех постах они принюхивались, – недовольно фыркают: не то.
А что с ним дальше, я не вижу – просыпаюсь.
– А мне бы… духи…
Вздрагиваю. Оглядываю комнату, где он, где он может быть – а вот он, подползает ко мне, нда-а-а, крепенько его потрепали, крепенько…
Спохватываюсь:
– Это… это они вас так?
Они…
– А мне бы духи…
– Да-да, конечно… – хлопаю себя по лбу, – слушайте, да дались вам эти духи вообще, а? Что вам эта фантастика… вы кто вообще… вы что такое вообще… ну вот что вы есть, то и есть, зачем вам…
Он смотрит на меня.
Понимаю – дались ему духи, дались…
– Слушайте, ну… я про вас напишу… вот… возьму, напишу… про вас…
– Духи…
– …Х-хорошо, хорошо, хорошо… будут вам духи… будут…
Перебираю книги. Книги, которые не были написаны. И не будут. Потому что… потому что я отбрасываю их одну за другой, одну за другой. Только теперь я ищу не то, что искал всегда – я ищу его…
Его…
Отчаянно пытаюсь представить себе, каким он должен быть, – ничего не представляется, в парочке ненаписанных книг попадается что-то такое, бережно выкладываю их на стол, потом посмотрю получше, может, и получится он у меня…
На столе пустота – книг еще нет, их никто не придумал – и все-таки боюсь смахнуть это несуществующее ничто…
– Вот… духи ваши…
Он недоверчиво смотрит:
– Думаете… поможет?
Сжимаю зубы:
– Поможет… должно помочь… Слушайте, вы не бойтесь даже… они вас пропустят… пропустят… просто… потому что…
Он хочет бросить на стол желтые камни, отмахиваюсь, отнекиваюсь, да что вы, что вы…
Перебираю книги, которые положил вчера на стол, листаю, читаю, – нет, все не то, не то…
Сжимаю зубы.
Заставляю себя выбрать одну из книг, пропади оно всё пропадом, пропади…
ОТКРЫТЬ ФАЙЛ
Когда всё становилось слишком сложно, Что-то Другое перебирался на край вселенной, где у него было потаенное местечко, известное ему одному, – на звезде, погасшей много лет назад, подсвеченной сиянием другой, еще живой звезды. Что-то Другое отталкивался от пустоты, как умел только он один, разгонялся до головокружительных скоростей – всё быстрее и быстрее, пока мир вокруг него не погружался во тьму, потому что луч света не мог обогнать стремительный полет Чего-то Другого…
…нет.
Не то.
Всё не то.
СОХРАНИТЬ ФАЙЛ?
ДА НЕТ
Сохраняю. Сам не знаю, зачем. Спать, спать, спать…
Жду его.
Он не приходит.
День, другой.
Третий.
Ищу его – не нахожу. Перебираю ненаписанные книги, быть не может, чтобы его не было, а ведь нет, нет, нет…
Засыпаю.
Оглядываю лабиринты – никто не торопится, никто не спешит, никто не пытается просочиться в саму сердцевину…
Смотрю на посты.
Хочу спросить – пустили или нет.
Думаю, позволит мне сон или не позволит…
Космеан
Космос шумит, космос волнуется, волны бьются головами о берег, где-то в глубинах космоса мечутся беспокойные рыбы.
К вечеру космос затихает, и в нем отражаются звезды.
– Это вам корабль нужен.
Вздрагиваю. Нет, я, конечно, готов был к тому, что Асгард находится далековато, но никак не ожидал, что придется добираться на корабле.
Спохватываюсь:
– Э-э-э… а какой корабль… космический, или…
На меня смотрят так, будто я задал идиотский вопрос.
– Ну что вы глупости спрашиваете…
– А где я могу взять корабль?
– А вон… в порту…
Океан разбегается во все стороны, – бешено, безумно, стремительно – подброшенный Большим Взрывом, мечется, ощеривается галактиками, разгоняет звезды – быстрее, быстрее, быстрее.
Иду к порту, подсчитываю оставшиеся средства, прикидываю, хватит мне на корабль или нет. Не хватит, точно не хватит, мы же самые умные, мы же экономить не умеем, мы же…
– А мне бы… корабль.
Смотрю на человека возле шлагбаума, осторожно говорю:
– А мне бы… корабль.
– А-а-а, без проблем, без проблем… выбирайте… какой на вас смотрит…
Иду между бесконечными рядами кораблей, которые качаются на волнах, смотрю в в бесконечную даль океана, подернутого звездами, пытаюсь понять, где заканчивается вода и начинается небо, – не вижу.
– Один поедете?
– Ага.
А вот, Ласточку возьмите, в два счета домчит…
Смотрю на Ласточку, думаю, что не так с этой Ласточкой, да все с ней не так, с этой ласточкой, только я этого пока не знаю, узнаю, когда куплю, когда разобьюсь на этой ласточке, только тогда уже поздно будет…
Человек называет цену, отсчитываю банкноты, понимаю, что на обратную дорогу мне уже не хватит.
– Ну, вот… программа тут задана, Ласточка сама полетит, вы не волнуйтесь даже…
Волнуюсь. Все-таки спрашиваю то, что хотел спросить уже давно:
– А это… какой корабль?
– Да говорю вам, Ласточка.
– Да нет… в смысле…
– Ка-Экс сорок семь дробь одиннадцать, четыре эл.
– Да не-е-ет… в смысле это… космический или такой?
– Ну, вы как вчера родились, чесслово.
– Нет, ну, правда, не разбираюсь я…
– Ну а вы сами-то подумайте, вы через это вон на чем пересечете?
Он показывает на серебристую гладь, подернутую звездами, понимаю, что – не понимаю.
– А…
Уходит, оставляет меня наедине с Ласточкой, наедине с тем, что впереди…
Делать нечего, забираюсь в ласточку, пристегиваю ремень, а, ремень есть, значит, всё-таким полетим, смотрю на штурвал, нет, всё-таки что-то не то…
Космос окружает со всех сторон, плещется волнами, где-то на огромной глубине проплывает что-то несуразное, темное, – корабль осторожно берет в сторону. Рассекаем бесконечную пустоту океана – раньше я и не думал, что может быть так красиво, только я и звезды…
Не выдерживаю.
Спрашиваю.
Вот так.
Вслух:
– Да вы кто, океан или космос?
– А что… и так и так… нельзя?
Вздрагиваю. Голос у него низкий, хрипловатый, жесткий такой.
– Что… нельзя?
– Что я, не могу одновременно быть океаном и космосом?
– Н-нет.
– Да почему нет-то? Где написано, что нет?
– Ну… м-м-м-м… – хочу ответить, что где-нибудь да и написано, понимаю, что:
– Нет.
– Ну, вот видите… а то как увидит кто-нибудь, так начинается… а вы океан или космос… Достали уже… вот вы мне скажите, вы по профессии кто?
– Журналист я.
– А это что? А не говорите, всё равно не пойму… Ну вот, вы мне скажите, – вы человек или журналист?
– Так… и так, и так.
– Ну вот, а мне почему нельзя, чтобы и океан, и космос?
Хочу что-то возразить про видовую принадлежность и профессию, не возражаю.
– Или вы из этих? – спрашивает океан, который космос.
– Из… из каких из этих?
– Ну… из этих.
Чувствую тревогу в его голосе, стараюсь успокоить:
– Нет-нет, не из этих я.
– Ну, хорошо, успокоили, а то я уже думал, вы из этих…
Ближе к вечеру космос начинает волноваться, волны поднимаются все выше и выше, уже подумываю, как бы космос меня не утопил. Нет, снова успокаивается, как будто понимает, что везет на себе корабль с человеком. Хочу расспросить космос про него самого – кем он сначала был, космосом или океаном. Может, родился океаном, долго смотрел на звезды, а потом сам захотел стать звездами. А может, космос всю жизнь чувствовал, что ему чего-то не хватает, а потом заглянул в глубокие бездны океана.
Не знаю, с чего начать разговор, хочу поблагодарить космос-океан за то, что он меня поберег, но тут же спохватываюсь:
– Вы волновались… что-то случилось?
– Да… они нашли меня…
– К-кто они?
– Они… эти… они тоже вот все орали… так нельзя-а-а-а, или вы океан, или вы космос, мы вас аресту-у-уем…
– И что… арестуют?
Космос молчит. Вздыхает.
– Так за чем же дело стало… прячьтесь ко мне в ласточку!
– Но… я же так не смогу…
– Почему не сможете? Вот вы космосом и океаном быть можете?
– Но… это другое…
– Что другое, что тут не так, давайте, прыгайте…
Космос-океан прыгает в корабль, тут же захлопываю люк.
– Вы космос не видели?
Это уже там.
На космодроме. Или в порту, не знаю, как правильно.
Восторженно киваю:
– Ага, видел, видел, красота такая…
– …да нет… вы это… не видели, куда он делся?
– Кто делся?
– Космос… который океан.
– Э-э-э… так космос или океан?
– Космос… который океан. Океан… который космос…
– Слушайте, не понимаю, вы про что вообще…
Таможенник смотрит на меня с подозрением:
– Корабль ваш разрешите осмотреть.
Вздрагиваю.
Бросаюсь к штурвалу.
СТАРТ
Гравитация рвет на куски, размазывает меня по кабине, норовит выдавить внутренности. Отключаюсь – на какие-то доли секунды, ледяное дыхание космоса возвращает меня к жизни, соленый океанский ветер овевает лицо.
Открываю глаза.
Дотягиваюсь до штурвала.
Океан вздыхает:
– Вы… вы рискуете.
– Рискую.
– Слушайте, они до вас доберутся, они вас тоже убьют…
– Убьют.
– Но вы…
– Не бойтесь… оторвемся…
Мельком смотрю на потрепанную газету со своей фотографией, с подписью – разыскивается. Человек-журналист. И дальше что-то там про нарушение законов мироздания…
Броня
– Кольчугу возьмете?
– Да лучше сразу доспехи.
Продавщица обреченно смотрит на меня.
– М-м-м… вашего размера… н-наверное нн-нет…
– А давайте посмотрим.
Смотрим. Меряем. Качаю головой. Нет, быть не может, чтобы моего размера не было, одни эти кольчужки дешевенькие на меня налезут…
– М-м-м… а броня какая покрепче есть?
– Есть… только дорого…
Смотрю на девушку. С ненавистью. Тебя не спросили, дорого не дорого, если не на ламборджини сюда приехал, или как его там, это не значит, что я нищий.
– Ну вот, например… титановая…
– Не пробьет?
– Что вы, непробиваемая.
Задаю коронный вопрос:
– А сами-то вы ею… пользуетесь?
– Не для нашей зарплаты.
Теперь уже в словах продавщицы слышится укор. Ну что ты на меня как на врага народа смотришь, я, что ли, виноват, я, что ли, магазином вашим заведую, зарплату начисляю…
– Мм-м… а попробовать броню где-нибудь… можно?
– Ну… можете залог оставить, на улицу выйти… там сейчас самое то…
Выхожу…
…возвращаюсь, восхищенный.
– То, что надо… Даже ничего не почувствовал. Слушайте, я бы раньше эту броню нашел, я бы ничего другого и не брал…
Продавщица подобострастно улыбается, мол, рады стараться, все для вас, и все такое…
…ное самоубийство в Московской области, подросток выбросился из окна семнадцатого этажа. По предварительным данным причиной поступка стала ссора с любимой девушкой. У пятнадцатилетнего ученика 47-й гимназии не было достаточно крепкой брони, зарплаты матери еле хватило на броню первого уровня.
ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ
Правильно, вот так вот про детей забывают, потом на тебе. Себе, поди, мамаша броню получше поставила, а ребенку и что поплоше сойдет…
Я своей доче самую лучшую броню купила, в кредиты залезла, не поскупилась. Даром, что ей только двенадцать, шестой класс, в шестом классе черт знает что творится, сама помню школьные годы чудесные, черт их бы драл.
Правильно, на броне экономить нельзя, самим потом дороже выйдет…
Медленно-медленно открываю дверь. Прислушиваюсь. Никого ни чего в подъезде. Если бы кто-то был, я бы назад кинулся. Опрометью. Медленно выхожу. Дверь закрываю на три оборота. Прислушиваюсь. Черт, шаги… нет, это мои собственные, ничего…
Кубарем скатываюсь по лестнице, долго жду у закрытой двери, пока пройдут все прохожие, туда-сюда, чесслово, видеть никого не могу, ни знакомых, ни незнакомых…
Никогда не был таким беззащитным.
Просачиваюсь в дверь ближайшего магазина, молюсь, чтобы здесь отказалось то, что надо, чесслово, сил нет что-то искать…
– Что-то подсказать?
Вздрагиваю. Ну, я теперь от всего вздрагиваю. Даже от девушки с лучезарной улыбкой.
– Это… у меня броня… трещину дала.
Сейчас покрутит пальцем у виска, так не бывает.
– Что же… бывает.
Вздрагиваю.
– Хотите сказать… я не один такой?
– Конечно. Броня, она же не вечная…
Чуть не ору – да что ж вы сразу-то не сказали…
– Ну ничего, мы вам сейчас другую подберем…
– Такую же долговечную?
– Ну а как вы хотели, они все такие сейчас…
Продавщица смущенно улыбается. Я тоже смущенно улыбаюсь. Смотрим друг на друга, конечно, через броню, прямого взгляда мы бы не выдержали. Говорят, душа от человеческого взгляда умирает…
Еду в пазике, слушаю новости. Конечно, через броню. Не через броню новости наши слушать невозможно, даром, что передают их тоже через броню. Теракт в Кении. Ураган смел половину Сан-Франциско. В связи с дефицитом бюджета правительство в наступающем году…
Тьфу.
Встречаемся взглядами. С ней. Еще думаю, ба, знакомые все лица. Смотрим, конечно, через броню. За пределами магазина она кажется живее, интереснее…
Она подсаживается ко мне первая. Растягивает губы в улыбке.
– Я к вам… делегатом. От моей души.
– Вот оно как…
– Мне кажется… наши души друг другу нравятся.
Снова улыбаюсь:
– Похоже на то.
Её ладонь ложится мне на руку.
– Может… у тебя попробуем?
– …выбросился из окна. Экспертиза установила, что его душа была защищена примитивной броней класса двадцать один, которая признана неэффективной еще со времен…
Стараюсь не слушать бормотание диктора на экране. Мне в детстве повезло больше, родители как-то сразу подсуетились насчет брони, я вообще не помню, чтобы я что-то чувствовал. О чем только нынешние думают, вообще не знаю…
Лежим в темноте, в тусклом свете экрана. Еще обнимаем друг друга, еще боремся с подступающим сном. Вика – так она себя назвала – сонно жмурится.
– Может… попробуем?
– Давай…
Бережно-бережно открываем броню. Открываем одновременно. Чтобы без обмана.
Чувствую, что не могу посмотреть на свою душу, не могу решиться. За много лет я уже забыл, какая она, а может, никогда и не обращал внимания.
Заглядываю под свою броню.
Смотрю.
Не понимаю.
Кажется, моя душа выглядела как-то иначе. Неважно. Вынимаю из-под брони истлевший скелет, усаживаю в кресло. Вика делает то же самое, вынимает из своей брони полурассыпавшиеся кости, усаживает рядом с моими.
Дальше мы не нужны, дальше наши души сами разберутся. Устраиваемся каждый за своим компом, ждем.
Души не шевелятся.
Ладно, им виднее.
Набираю в поисковике – душа. Один миллион картинок. Никто не знает толком, как должна выглядеть душа… ну-ну… Еще раз смотрю, нет, душа должна выглядеть как-то не так…
Минутная стрелка делает круг.
Встаем. Пакуем свои души обратно в броню. Пожимаем друг другу руки, говорим протокольные слова вежливости. Расходимся.
Кажется, нашим душам было хорошо…
