Мария Фомальгаут
Несотворенный мир
– Я только к тебе попро…
– Попрощались уже, и не вздумай даже, и на порог тя не пущу! Дуй давай!
Это означало – беги. Я побежал, конечно, не так, как бегают животные, перебирают ногами – я вышел на улицу, поймал такси, уже в такси спохватился, что не взял ничего из дома кроме документов, стал вспоминать какие-то тесты, Если бы вам пришлось покинуть землю навсегда, какие бы три предмета вы с собой взяли. Я не мог вспомнить, что отвечал, когда проходил такие тесты, да и вообще – кто сказал, что в ковчег можно было что-то принести с собой…
В ковчег…
Я ловил себя на том, что никогда раньше не видел ковчег – даже на экране телевизора. В отличие от кораблей спасения и бункеров про ковчег не говорили, не трезвонили на каждом углу – потому что опять же в отличие от мифических кораблей и бункеров ковчег был настоящим. О нем молчали – чтобы уберечь от обезумевшей толпы, которая будет рваться на борт, когда мир начнет трещать по швам.
Я представлял себе, как подъеду к стальной громадине ковчега, как поднимусь по трапу, как улыбчивая стюардесса проверит у меня документы и пожелает приятного полета, как я войду в свою каюту и пристегну ремни…
От этой мысли мне почему-то стало страшно, как перед кабинетом стоматолога. Кто не знает про стоматолога, тому поясню, что в те времена моя физическая оболочка была хрупкой и уязвимой, и когда её повреждали, я чувствовал это…
…впрочем, не о том речь.
Тем не менее, все оказалось совсем не так, как я думал. Машина затормозила перед высокой бетонной стеной, ворота которой были плотно закрыты. Я расплатился с водителем и пошел к воротам, подбирая слова, я не знал, как сказать – день добрый, я лечу в ковчеге, вот мой билет – или просто молча протянуть билет…
Ближе к воротам я выбрал второй вариант, просто молча протянул карточку с кораблем. Это была не та самая карточка, которую мне подарил отец когда-то давным-давно – от той уже ничего не осталось, еще в детстве я вырезал из неё корабль, чтобы летать на нем в космос.
Человек в форме посмотрел на мой билет, покачал головой.
– Не тот билет.
– Простите?
– Молодой человек, вы меня за идиота-то не держите, я что, не знаю, как билеты выглядят?
Мир перевернулся у меня под ногами.
– А… к-как?
– Обыкновенно, как… вон, на экран посмотрите…
Я посмотрел на экран, и чем больше я смотрел, тем больше понимал, что моего отца обманули, снова, в который раз, обманули ловко, хитро, а он и не догадывался, и я тем более не догадывался, и…
И…
– Слушайте, ну столько денег на билет потратил…
– И чего?
Я стоял у ворот и не знал, что делать дальше. Я чувствовал, что не могу просто так повернуться и уйти, и они не могут просто так не пустить меня, просто… потому что…
– Слушайте, а одного человека так просто возьмете?
– Еще тебе чего?
Я схватился за последнюю соломинку.
– А… в фильмах… людей вот так… пускали…
– Фильмов обсмотрелся?
Я не знал, что ответить. Я смотрел, как закрываются ворота, и надо было бежать, ломиться в эти ворота, молотить кулаками, пробиваться любой ценой, как в фильмах, там герой забирался в какие-нибудь подсобки, потом его оттуда всем ковчегом вытаскивали…
Кто-то мягко отодвинул меня, кто-то прошел вперед меня в ворота – у него, конечно же, был билет, настоящий билет, не поддельный билет, его, конечно, пропустят без проблем, не то, что меня – и мне уже захотелось кинуться к нему, потихоньку спросить, не найдется ли лишнего билетика…
А вдруг…
И только тогда я заметил, что он прошел без билета, вот так, вообще, и охранники ничего у него не спросили, вот так, ничего, совсем, и он прошел, человек как человек, каких миллионы, в кепке с надписью Элен, вот это я точно помню, надпись – Элен, хотя, быть может, там было написано что-то другое, а я прочитал – Элен.
Я метнулся было за ним – сам не знаю, чего ради, метнулся за ним, почти на полном серьезе хотел спросить, нет ли у него лишнего билетика. И только тогда я почувствовал исходящее от этого человека…
Нет, не запах, и не тепло, и ничего из известного мне тогда. Что-то другое, непонятное, едва ощутимое, воздействие какое-то, которому я пытался подобрать название – и не находил. Что-то другое не понравилось мне. И это что-то не дало мне прикоснуться к идущему, не дало мне тронуть его за плечо.
Он ушел.
Ворота захлопнулись.
Я стоял и думал, что мне делать дальше, что вообще делают в таких ситуациях. По сценарию я должен был любой ценой перебраться через ворота, любой ценой просочиться на ковчег, по ходу перестреляв целый полк охранников, а в последний момент…
Здесь было одно маленькое «Но». Все происходило не по сценарию фильма, а на самом деле.
Я чувствовал, как бесконечно далеко содрогается земля, я видел, как бесконечно далеко на горизонте взмывает в небо ослепительная серебряная стрела. Я видел, как стрела вспыхнула, рассыпалась на куски, на раскаленные осколки, упавшие незнамо где.
Я понимал, что это конец – конец всех наших надежд. Вряд ли мы смогли бы повторить что-то подобное сейчас, когда наша цивилизация доживала последние века.
Странно, что я ничего не чувствовал. Совсем. Ни горечи, что остался на Земле, ни отчаяния, что все наши надежды разрушились, ни радости, что я остался жив. Ничего. Совсем. Случилось слишком много всего, чтобы я мог что-то испытать. Видите ли, наш мозг был устроен так, что…
Впрочем, это не имеет значения. Итак, я стоял и смотрел на огненные всполохи в небе, и надо было думать, что делать дальше, и не думалось, когда ворота снова открылись, и вышел человек в кепке Элен, и нужно было спросить его, почему он не улетел, и не спрашивалось, и сам не знаю, как до меня дошло, что…
– Это вы… сделали с Ковчегом? Что он…
Я не договорил. Я посмотрел на него, и понял – он. сам не знаю, что накатило на меня в эту минуту, даже не ярость, а не знаю, как сказать, я должен был убить его, потому что он убил их всех, потому что…
Потому что…
– Ты… ты что сделал, а?
Как со стороны я слышал свой голос, как со стороны я видел самого себя, бегущего за Элен (так я называл его про себя), видел, как он бежит к темному провалу у обочины шоссе, тогда я не думал, что это за провал, тогда я прыгнул туда вслед за своим врагом, навалился ему на спину, сжал тощее горло…
…Уже позднее, много веков спустя я обзавелся популярной тогда Книгой Жизни и в графе «мой первый полет в портале» написал:
Мой первый полет в портале состоялся совершенно случайно. Тогда я убил ту тварь, которая уничтожила наш ковчег, нашу последнюю надежду на спасение. В пылу борьбы (как коряво смотрится здесь эта избитая фраза) я бросился за ним в портал, где добил истекающего кровью (зачеркнуто, не было там никакой крови) умирающего врага. Конечно же, портал захлопнулся, и мне пришлось совершить малоприятный перелет. Я пришел в себя посреди зеленоватой пустыни, на горизонте которой виднелось что-то, в чем я угадал город. Там на меня обратили внимание местные стражи порядка. К счастью, встреча с ними не представляла для меня никакой опасности…
Обозначаю гипотенузу через а, два катета – через бэ и вэ.
Нет.
Не поймут.
Помечаю гипотенузу одной черточкой, первый катет – двумя, второй – тремя.
А вот дальше как прикажете объяснять, что такое квадрат, циферку два здесь не поймут…
– Вы еще долго мне будете гипотенузы писать?
– А… откуда вы русский язык знаете?
– Уберите это, уберите… меня в школе этим умучили… и вы еще тут…
Смущенно молчу.
– А у меня сахар есть, – говорит он, – вы едите сахар?
– Ем.
Стараюсь не вспоминать, что сахар – белая смерть, стараюсь забыть все запреты не грызть сахар, вытряхиваю из памяти суетливых родителей, да что ты сахар грызешь, вон, печеньку возьми…
Нет здесь печенек.
Нет…
Впрочем, запись про стражей порядка я оставил в другом разделе Книги Жизни. Уже позже, кое-как выучившись говорить на местном наречии Вечер добрый и Простите, я не местный, а также плести из тонких энергий сны на заказ (то была моя первая работа на чужбине), я попытался узнать что-нибудь про человека в кепке Элен – но, разумеется, никто ничего не знал…
– Элен, – повторил я.
– Элен? – переспросил он.
Я понял, что он даже не знает, почему я называю его Элен. Что я вообще называю его Элен…
– Вы тогда… убили ковчег.
– Да.
– Но…
– Пришли отомстить? Или хотите узнать – зачем?
– И так, и так, – ответил я.
– Смотрите, – кивнул Элен.
Я не понял его.
– К-куда… смотреть?
– Смотрите, – повторил Элен. Элен… я так и не знал, как его зовут на самом деле.
Наконец, я понял, куда нужно смотреть. На него. В его сознание, в его память, в письма, сохранившиеся в нем.
Друг мой, милый моему сердцу, ты спрашивал меня, где я пропадал так долго? – Охотно тебе отвечу, тем более, у нас нет друг от друга тайн. Да и теперь, наконец, я могу не делать тайны из того, что так терзало мою душу все это время. Наконец-то могу сбросить с себя груз тайны, отчасти постыдной, отчасти пугающей.
Эта история началась давно, так давно, что мне трудно вспомнить её подробности. Все началось с моего отца, который, разумеется, хотел воспитать из меня достойную душу, способную любить и сопереживать. На свою беду я рос существом эгоистичным, равнодушным к чужим сознаниям – и как ты знаешь, таким и остался. Только ты, друг милый сердцу, потянулся к самовлюбленному эгоисту и скрашиваешь мое одиночество.
А тогда, во времена моего детства, отец пытался пробудить во мне искру милосердия. Он задумал построить для меня мир – большой и красивый мир, и населить его созданиями, о которых мне предстояло бы заботиться. Я всегда смотрел на замыслы отца со снисходительным молчанием, у меня были другие планы, я уже представлял себе, как буду устраивать в своем мире кровавые побоища, плести интриги, сжигать города катастрофами…
Я вздрогнул и посмотрел на Элен, или как его там звали.
– Так это вы все устроили? Последний день Помпеи? Вавилонское столпотворение? Хиросиму? А также Варфоломеевскую ночь? Сталинград?
Он холодно усмехнулся.
– Дальше читайте.
Я стал читать дальше, а что мне еще оставалось…
Однако, планам отца не суждено было сбыться – он умер, так и не достроив свой мир. Я знал, что где-то остался мир, наследником которого был я – но не спешил увидеть то, что принадлежало мне по праву. Мало=помалу я и вовсе забыл о том, что кто-то когда-то пытался создать для меня живую игрушку, но так и не доделал её, не заселил народами и городами.
Я вспомнил о мире случайно – в какую-то из годовщин смерти отца. Сам не знаю, зачем я отправился в заброшенную систему, туда, где меня никто не ждал, сам не знаю, что потянуло меня туда – быть может, ностальгические воспоминания.
Я ожидал увидеть печальные руины того, что могло быть миром – величественным и прекрасным. Каково же было мое удивление, когда я увидел совсем не то, что должно было быть в брошенном мире.
Собственно, этого и следовало ожидать. Мир, предоставленный сам себе, живет по своим неписанным законам, по законам, который он сам же и создал. Ничего удивительного в том, что мир рано или поздно порождает что-то, способное мыслить, что-то, способное посмотреть на мир и познать его. Должно быть, мир сотворил их, чтобы познать самого себя – впрочем, я переоцениваю возможности мира, ведь мир не может принимать решения сам. Скорее всего в каждом мире заложена программа, – оставшись один, порождай тех, кто способен познать тебя.
Должно быть…
Все-таки мало мы знаем про миры.
Поэтому неудивительно, что когда я пришел на заброшенный участок, моему взору предстали они – жуткие существа, порожденные хаосом, который воцарился в мире. Я прокручивал их историю – и в моем сознании не укладывалось, как, из чего, откуда могло появиться вот это, вышедшее из прибрежной грязи, из глины, выползшее из грязной воды, вдохнувшее обжигающий воздух заброшенной земли, как появилось вот это, хлипкое, влажное, поднявшееся на неуклюжие лапы и посмотревшее в звезды…
Тем не менее, они были. И тем не менее, они не только были, но и с минуты на минуту были готовы покинуть свое обиталище, устремиться к чужим неведомым мирам. Я понял, что явился сюда как нельзя кстати – чтобы предотвратить неизбежное, не дать этим тварям расползтись по всему миру…
Я не дочитал.
Мне было все ясно. Даже слишком ясно.
Элен презрительно посмотрел на меня:
– Это все, что вы хотели узнать?
– Боюсь, что да.
– У вас еще есть ко мне вопросы?
– Боюсь, что нет.
– Что же… разрешите пожелать вам всего хорошего.
– Спасибо, – я даже не смог ответить ему Вам также.
– Удачи вам в вашем… чем вы там занимаетесь, запамятовал… или ничем…
Я даже не ответил ему, чем я занимаюсь. Все это уже не имело значения, – здесь, сейчас. Хотелось бить кулаками в стены и пинать камни на дороге. Мир, на который мы возлагали столько надежд, оказался банальной игрушкой в руках двух безумцев – не более того.
Я направился домой. Первый раз за много веков я мог сказать себе – я направился домой. Даром, что от мира, который был нашим домом, почти ничего не осталось. Сначала мне захотелось поискать тайные порталы, которыми ходили последние люди с земли – но я тут же отогнал от себя эту мысль.
Когда я возвращался домой, водитель дважды переспросил адрес, и даже после этого то и дело поглядывал на меня косо, да не сошел ли я с ума. Я и сам готов был посмотреть на себя косо и спросить себя, не сошел ли я с ума.
Нет.
Я понял, чего мне так не хватало все эти годы. Возвращения домой.
– Приехали, добрый господин, – сказал шофер и покосился на меня.
– Большое спасибо.
Старый мир встретил меня тишиной – такой непривычной для этого мира, беспокойного с самого своего сотворения. Не шумели деревья, не ревели ящеры, не двигались континенты, не извергались вулканы, не умирали люди, сраженные в битве, не взрывались ракеты, не надрывались сигнализации машин, не звонили телефоны, не плакали дети.
Мир молчал.
Молчал уже миллионы лет. Я поднялся на крыльцо и открыл дверь своим ключом. В мире было холодно, что неудивительно – ведь солнца больше не было. Мне пришлось снова растопить камин в мире и ждать, пока прогреется хотя бы одна комната.
Я сел в своей комнатушке, предаваясь мечтам. Я представлял, как заново отстрою разрушенный мир. Я думал, как снова зажгу солнце, даром, что это невыгодно – разжигать солнце. Я поправлю перекрытия и настелю новые полы, я вставлю стекла и выложу из кирпичей новые стены. Я отделю воду земную от воды небесной и свет от тьмы, найду по оранжереям уцелевшие земные растения, почвы, плесень, грибы. Крупных животных, правда, не осталось, ну ничего, вроде есть где-то земные птицы, гады морские…
Я представлял себе, как найду людей. Неважно, что их давно уже нет, я найду людей – ведь кто-то же оставил недокуренную сигарету на столике. Найду людей, приведу в отстроенный мир, разведем огонь в камине, как в былые времена, будем добывать уголь и нефть, даром, что уже давным-давно нет ни того, ни другого, ничего, проживем как-нибудь на солнечной энергии, распашем поле, засеем чем-нибудь, чем засевали раньше поля, даром, что нам, бесплотным, с электронными мозгами уже ничего этого не нужно…
В тот вечер у камина я на полном серьезе верил, что смогу восстановить мир, со всеми подробностями представлял себе новенький отремонтированный мир, засверкавший новыми красками.
К сожалению, моим мечтам не дано было сбыться…
Нет, не так нужно писать.
Я предавался своим мечтам, когда…
И не так.
Мои мечты были прерваны самым грубым образом..
И не так.
Я не знаю, как писать дальше. Меня охватывает ступор, как бывает всегда, когда нужно вспомнить очень неприятное событие. Память отказывается вспоминать, память упорно говорит мне – это не было, этого не могло быть, это было не со мной, не со мной, не со мной. Не было кольта, прижатого к моему виску, да нет, какого кольта, кольтами здесь не пользовались давным-давно, это было какое-то другое оружие, неведомое мне, но явно для меня опасное. Конечно, была надежда, что оружие не причинит мне вреда – в какую-то минуту я даже подумал, а что если испытать судьбу, сорваться с места, бежать, и пусть они стреляют, они не убьют меня из этого.. этого… Но нет, я не мог рисковать собой так опрометчиво.
Итак, я стоял посреди ледяной пустыни, не смея пошевелиться, а кто-то прижимал оружие к моему виску.
– Добрый вечер, – сказал я на всякий случай и опять же на всякий случай добавил, – рад вас… видеть.
Мне не ответили – хотя я говорил на языке мыслей. На меня набросили путы и поволокли меня куда-то по ледяной пустыне. Краем глаза я смог рассмотреть своих пленителей – никогда я раньше не видел ничего подобного, тщетно я пытался понять, от каких животных произошли эти существа, мохнатые, с белой шерстью, с длинными цепкими пальцами.
Меня привели в глубокий бункер, надежно спрятанный среди холмов – неудивительно, что я не заметил его раньше. Я снова попытался заговорить со своим конвоирами – но они сначала сделали вид, что не слышат моих сигналов, а потом и вовсе обмотали головы металлическими листами. Я первый раз видел такое отторжение, я понять не мог, чем заслужил такую ненависть с их стороны. Даже если я вторгся на их земли без их согласия, это не давало им права так поступать со мной.
Я прислушивался к обрывкам их фраз – я пытался понять их, и чем больше пытался, тем меньше понимал.
– Чужого взяли.
– Надо же, и полгода не прошло. Долгонько выслеживали.
– Да он знаете страшный какой…
– Что-то не вижу, чтобы он страшный был.
– Ага, он Тая чуть не убил, пока ловили…
– Чуть-чуть не считается… так говорите, оттуда?
Кто-то – должно быть, главный – показывает вверх, в потолок, догадываюсь, что имеет в виду не обшарпанный потолок бункера, а небо – там, высоко-высоко.
– Оттуда. Похоже, телепортироваться может… и еще много чего…
– Может, значит, и нас научит…
– Думаете, скажет?
– Заставим.
Наконец, я начал понимать, кого я вижу перед собой. Тех, кого я так жаждал и так боялся найти.
Тех…
Нет, об этом нужно писать не так, совсем не так.
Этот мир стоял со времен своего… нет, этот мир не стоял, этот мир несся в бесконечной карусели из ниоткуда в никуда, этот мир менялся – день за днем, час за часом, и менялись те, кто жил на нем. Мир бешено вращался, порываясь сбросить с себя своих обитателей – и последним приходилось выдумывать всё новые и новые уловки, чтобы удержаться. Мир наполнился обжигающим кислородом, чтобы сжечь тех, кто поселился в нем – но они научились вдыхать кислород. Мир осушал океаны – жители морей выходили на сушу. Мир наклонился, чтобы породить снег и холод – и мохнатые мамонты пошли по снегу, ища под сугробами зеленую поросль. Мир замерзал и вновь оттаивал – люди уходили в бункеры, люди прятались в подземельях, снова выбирались на поверхность земли во время оттепелей. Наконец, мир вспыхнул умирающим солнцем, опалил планеты и остыл навсегда. Как выжили тогдашние обитатели нашей земли, я не знал, какими они были тогда, я тоже не знал. Я видел далеких потомков тех, кто пережил взорвавшееся солнце и…
Нет.
Опять не так.
Как я вообще мог писать о том, чего не знаю. Повторюсь – нам недодали истинного знания, и мы ничего не могли сказать наверняка о своей истории, даже о тех событиях, которые пережили сами.
Ладно, не о том речь. Итак, я сидел связанный в своем мире, который в одночасье перестал быть моим. Я слышал, как поскрипывают и подрагивают перекрытия внизу старого мира, и думал, сколько еще простоит эта земля, которая никому не нужна – даже своему создателю.
Что-то подсказывало мне, что недолго.
Я обратился к тому, кого считал главным в компании моих пленителей:
– Вы знаете, что ваш мир находится в аварийном состоянии и может рухнуть в любой момент?
Я говорил с ним на его языке – но он не услышал меня или сделал вид, что не услышал. Он склонился над бумажной картой, он как будто не видел меня.
– Вы не слышите меня? Я человек… такой же… как вы…
Я не мог прочитать его мысли, но я понимал – он не верит мне.
– Мой генерал, срочное донесение, – еще один человек вошел в комнату, – они подтягиваются к нашим границам.
– Отлично… это будет последняя битва… скажите нашим, пусть готовят войска.
– Силы неравны, мой генерал.
– Чтоб я этого не слышал даже! Силы у него неравны… ну поди, сдайся им сразу же, чего медлишь-то? У нас козырь есть, а ты говоришь…
– Козырь?
– А это что, по-твоему? Кстати… допроси.
Он кивнул в мою сторону. Наконец-то на меня хоть кто-то обратил внимание. Я задумался, подбирая слова – никогда мне еще не было так трудно это делать.
– Господа, я очень рад встрече с себе подобными. Поверьте, я искал вас много лет. Я рад вам сообщить все, что мне известно, однако прежде всего замечу, что ваш мир трещит по швам. Нужно что-то делать, чтобы он не рухнул…
Человек слышал меня, я чувствовал, как подрагивают перепонки в его ушах – но делал вид, что не слышит. Он поволок меня в маленькую камеру, по пути я первый раз попробовал свои путы на прочность – они оказались прочнее, чем я думал.
– Господа, если вы и дальше собираетесь игнорировать меня, я ничего вам не скажу.
Однако, того, что случилось дальше, я не ожидал. Человек (я уже не сомневался, что имею дело с человеком) просто вскрыл мне память. Стыдно признаться, но я не ставил никаких защит на свою память, просто потому что не ожидал, что кто-то когда-то попытается взломать её. Повторяю, я слишком расслабился на Кафедре, в мире, не знавшем войн миллионы лет.
И вот теперь мою память открыли, как шкатулку без замка, равнодушно скопировали оттуда все и вся, даже воспоминания, в которых я стеснялся признаться самому себе. В том числе и воспоминания об Элен. И много о чем еще. Я смотрел, как мохнатые твари роются в моей памяти, хватают кусок за куском, сами не понимают, что они видят, ищут тайны каких-то сверхорудий и сверхспособностей, не находят. Кажется, они не замечали, как предательски трещит и покачивается мир, доживающий последние дни, и даже когда с крыши упала деревянная балка, и что-то загрохотало в водосточной трубе, последние обитатели мира не дрогнули.
– Ваш мир нуждается в ремонте, – настойчиво повторил я, – нужно что-то делать… немедленно. Хотя бы покинуть этот мир… я покажу вам, куда можно перебраться.
Они не слышали меня. Не хотели слышать. И я понял, что ничегошеньки с ними не сделаю. По крайней мере, я надеялся, что у них хватает ума поддерживать свой мир в более-менее прочном состоянии – но оглушительный грохот там, снаружи, возвестил мне, что я ошибся.
Человек, который вскрыл мою память, мрачно кивнул и сказал:
– Началось.
Что такое война, я знал не понаслышке – но слишком долго я жил в мире без войн, слишком долго я привыкал, что никто не будет бомбить мой дом и никто не убьет меня.
Слишком долго.
Я следил за человеком, который смотрел мою память. Я знал, что если он будет разбирать мою память слой за слоем, он увидит мое прошлое, то прошлое, которое было еще здесь, на земле, ходил по этим холмам, еще зеленым, смотрел на солнце, тогда еще было солнце. Он увидит, как я покидал землю, как вернулся снова, он поймет, он не сможет не понять, что я такой же как он…
На улице опять грохнуло. Еще и еще. Дрогнули стены бункера, я видел, как ползут трещины по потолку, слышал топот ног по лестницам там, наверху. Старый мир угрожающе заскрежетал и начал крениться – но люди как будто не замечали этого.
– Ну что у нас там? – генерал нетерпеливо посмотрел на человека, который изучал мою память.
– Время нужно…
– Какое к черту время, иди вон западникам скажи, что время тебе нужно, а пусть наступление отменят денька на два, пока Тук с памятью разберется!
– Тогда вот… Кажется, вот так он перемещается моментально…
– Очень хорошо. Наших солдат научить сможете?
– Наших солдат хоть бы научить воду за собой смывать…
– Р-разговорчики… сделаете?
– Сию минуту… Вещь-то простенькая…
Мне стало не по себе. Я все еще не верил, что они собираются применить портацию – предельно простую и предельно опасную. Это было не просто немыслимо, это было…
– Вы сами не понимаете, что делаете, – попытался возразить я.
Они не слышали меня. Вернее, делали вид, что не слышат. Мир снова закачался, как подкошенный, жалобно заскрипел – война ответила ему двумя взрывами.
Тук хотел выйти из комнаты вслед за генералом – но что-то задержало его внимание, он снова наклонился над моей памятью. Я не мог следить за его мыслями, я следил за его глазами, я понимал, что он, наконец, увидел мое прошлое, наконец, он понял, кто я такой.
– Тук, вам особое приглашение нужно, или как?
Тук выбежал за дверь, я остался один. Один наедине с умирающим миром. Один наедине с войной, со своими мыслями. Я снова попробовал на прочность сковавшие меня путы – они чуть поддались, достаточно для того, чтобы вселить в меня надежду.
Я начал высвобождаться – под грохот орудий и скрежет старого мира. В какую-то минуту хитрые путы сковали меня еще сильнее – но я нашел в них слабину, мне хватило бы её, чтобы выбраться. А выбираться нужно было поскорее, потому что стены бункера предательски трещали, готовые в любой момент обвалиться и похоронить меня под собой.
Проще всего было уйти в портал – и в то же время сложнее всего, я знал, что одного-двух порталов наш мир не выдержит. Поэтому для побега я выбрал самый простой способ – по коридорам и лестницам убежища, лишь время от времени проходя сквозь стены.
– Они наступают, мой генерал…
Я смотрел, как солдат говорит генералу, что армия проигрывает – и сам не знал, зачем я остановился возле генерала, что я хочу сказать ему, тем более, что тут вообще можно было говорить, и так уже было все понятно, я видел снежную пустыню, усеянную трупами, я видел Тука, вернее то, что было Туком, а теперь лежало с проломленным черепом на заляпанном кровью снегу. И, тем не менее, я еще надеялся что-то изменить, я как по воздуху шел к генералу, я хотел сказать ему, что…
Наши взгляды встретились.
Генерал показал на меня, дал короткую команду из глубины веков:
– Пли!
Он не договорил. Ему не дал договорить кто бы вы думали – сам мир, который наконец-то устал держаться непонятно за что и закачался, осел, обрушился сам на себя. Я видел, как падают перекрытия, как рушатся балки, как рушится мир, подняв тучу пыли.
Я подхватил генерала, сам не знаю, зачем. Я все еще пытался спасти хоть что-то в этом погибающем мире, хотя уже понимал, что спасать нечего.
– Что… что вообще случилось-то?
– Мир рухнул… Он давно в аварийном состоянии был…
– Так что ж вы мне не сказали-то!
– Так я вам только об этом и говорил, вы меня не слушали!
Первый раз в жизни я ударил человека по лицу – даже и не хотел бить, как-то само собой получилось, что я его ударил, он даже не ответил мне. Мы цеплялись за обломки мира, летящего в бездну, падали вместе с тем, что было…
Нет.
Не так.
Об этом нужно было писать не так.
Этот мир стоял здесь с самого своего сотворения. Это был один из тех миров, которые нещадно разворовали прежде чем сдать заказчику – тем паче, что заказчик этого мира куда-то исчез. Тем не менее неожиданно сам для себя этот мир простоял какое-то время – он даже переживал недолгие взлеты и падения, пока не умер совсем. И даже мертвый он продолжал держаться какое-то время, пока не одряхлел вконец. Мало-помалу время и непогода сделали свое дело, и мир рухнул в последнем сражении его последних обитателей…
Да.
Вот это будет подходящим концом для истории.
Но это еще не конец.
Стремительное падение прервалось – мне показалось, что мы разбились, но нет, мы зависли в воздухе, в пустоте, остановленные неведомой силой. Я не сразу понял, от кого исходит энергия, а когда почувствовал – недолгая радость сменилась ужасом.
– Элен, – прошептал я, – Элен…
– Живы остались? – прошептал знакомый голос.
– Немножко… вот что… там под обломками мира… люди…
– Сейчас, сейчас достану…
Я смотрел, как Элен вытаскивает из-под обломков солдат, оживляет, согревает, пытается как-то обустроить в рухнувшем мире. Я помогал ему чем мог, разбирал обломки, вытаскивал убитых, перевязывал раненых, спрашивал себя, что, собственно, происходит…
– Надо бы разжечь солнце, – сказал я ближе к вечеру.
– Не было такого в планах, – помотал головой Элен, перебирая чертежи.
– А что было?
– Разберемся… я сам тут мало что понимаю. Кстати… вы у нас кем работаете?
– Конструктором был.
– Отлично. Поможете мне… разобраться.
Я даже не возразил ему, что я совсем не такой конструктор, который разбирается в мирах. Здесь это уже не имело значения. Здесь и сейчас ничего не имело значения, я даже не стал спрашивать, нужно ли убрать обломки рухнувшего мира, или мы будем строить прямо из них. Я растопил огонь в очаге, а Элен вытащил из обломков треснувшую луну, стряхнул с неё пыль и повесил над нами.
2015 г.
