Мария Фомальгаут
Шляпа что-то замышляпа
Неполезная книга
Редактор смотрит на меня. Как мне кажется – с ненавистью.
– И вы это… публиковать собираетесь?
Смотрю на книги. Говорю как можно спокойнее, черт, голос все равно срывается.
– А то… ну как вы думаете, чему эти книги ваши научить могут? Чему?
– Как-то об этом не думал.
– Не ду-умали… Вы хоть понимаете, что вы ответственность несете за то, что пишете? За то, что народ читает, за то, что люди думать будут?
Взрываюсь.
– А давайте людей запретим, тогда никто их развращать не будет.
– Шуточки шутим… ну-ну. Черт, не понимаете вы, как это все важно…
– Да понимаю, понимаю… так что вам не так?
– Так все не так. Вот, смотрите… история про хана Батыя… вот жили себе хан Батый, правил своим ханством, как его…
– Золотая Орда.
– Вот. Затасканное название, кстати, Золотая. Ну и вот, правил он ордой, а потом что? Вот так, ни с того ни с сего поперся на эту, как её… Рысь.
– Русь.
– Название поменяйте, очень уж с рысью схоже. Ну и чему такая книжка человека учит? Иди к ближнему своему и отними у него что-то?
– Ну вот, потом же хана прогоняют.
– Прогоняют… лучше бы вообще не нападал, тогда и прогонять бы не пришлось. И вы уж определитесь, как хана зовут, он у вас то Батый, а то Мамай…
Хватаюсь за последний аргумент:
– А вот… вы смотрите, эти княжества друг с другом ссорились-ссорились, а тут перед лицом общей опасности объединились. И победили. Вот и мораль, сообща лучше…
– Так чего лучше, кому-то понравится Дмитрий Донской, а кому-то этот… Батый. Или Мамай. Уж пусть лучше этому Дмитрию вашему идея какая-нибудь в голову придет… перелеты космические или еще что… а чтобы это в жизнь претворить, надо всех объединить… книжества эти.
– Княжества.
– Что за слово такое, княжества… книжества, я еще понимаю, а княжетсва… переделайте, короче.
Киваю.
– Переделаю.
– Или вот еще история. Люди думают, что земля плоская. Один узнает, что земля круглая, и его сжигают на костре. Ну чему эта история может научить?
– Ну как чему… за правду нужно до конца стоять.
– Да за какую правду? Вы хоть понимаете, чему эта книга научит – а если кто-нибудь какую-нибуь ересь объявит и всех несогласных жечь будет?
– Ну, вы утрируете…
– Ничего я не утрирую. Или вот. История про Колумба. Вот приехал он на чужую землю, и что? И давай всех убивать, отнимать земли у аборигенов… Чему эта история учит? Чему? Приходи в гости в чужой дом, убей хозяина? Что за бред-то?
Молчу. Чувствую, что нечем крыть.
– Вот вроде умный человек, а такую чухню пишете…
Признаюсь.
– Не я писал.
– А кто?
– А не знаю… у деда покойного в доме нашел…
Тяпа-Тяпа
– Полных лет сколько?
Встряхиваю головой, а кто ж его знает…
– Зубы ему посмотрите…
Они смотрят мои зубы, кто-то нехотя заключает:
– Ну… Молоденький… где живете?
– На улице.
– Кошмар какой… чем питаетесь?
– Да… чем придется.
– Тоже кошмар. С проявлениями насилия сталкивались?
Снова трясу головой. Да сплошь и рядом.
– Ну… всякое бывало… дрался там… я бил, меня били…
– А с ногой у вас что, прихрамываете почему?
– Да… какие-то поймали, в фургон затащить хотели…
– Похищение?
– Ну…
Думаю, добавляю – просто так:
– Это еще что… подруга у меня была… Альба… так ее какие-то бомжары к себе подозвали… и ножичком по горлу…
Они вздрагивают. Эти. Которые меня допрашивают.
– М-м-м… родители ваши живы?
– Отец не знаю…
– А мать?
– Мать с братьями какие-то отморозки расстреляли…
Эти вздрагивают. Многозначительно переглядываются.
– Ну что… уровень девяносто восемь процентов, куда уж больше…
– Приступать?
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Слышу его, вижу его, вон он, там, на краю пустоши, где вчера еще был цветущий луг. Вон он, маленький, тоненкьий, стоит посреди мертвой пустыни, вон увидел меня, бросился ко мне по мертвой земле..
– Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Да здесь я, здесь… Бегу уже, бегу… Видишь, тут я, ничего они с нами не сделают… они… кто они… не знаю…
Объект в зоне действия…
Вижу. Объект транспортировать.
Бегу – со всех ног, по песку, по серой мертвой пыли, вот он, совсем рядом, Юр, его зовут Юр, знаю, еще когда кувыркались с ним там, на лугу, и эта, большая, пахнущая цветами, все повторяла Ю-у-ур, пойдем, Юу-у-р пойдем…
Рядом чужой.
Вижу. Ликвидировать.
Опасно. Можно задеть объект.
Постарайтесь не задеть…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Бегу к тебе, бегу, я тебя не оставлю, ты не бойся, я тебе не какой-нибудь… как эти… самые… Кто-то кричит тебе оттуда, из подземных нор, Юу-у-ур, назааа-ад, ты не слышишь, не слушаешь, еще бы, это же какие-то дядьки кричат, от них пахнет машинным маслом, а не эта, пахнущая цветами…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Здесь я… и они здесь, вон, раскинули над нами свои сети, кружатся… Врешь, не возьмешь… Небо вспыхивает красным, шарят по земле беспокойные лучи…
– Ю-у-у-ур! Наза-а-а-ад, ма-а-а-ть твою-у-у-у!
– Сейча-а-а-ас! Те-е-епа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Здесь я… бегу к тебе – через мертвую пустыню, где вчера шумел лес…
Бегу… ты не знаешь, из какого далека я бежал к тебе, думал – не доберусь, а я бежал к тебе – через звезды, через миры, через галактики, на шерстке моей осела звездная пыль, когтями я царапал метеориты, разгонялся – быстрее света, когда огибал черные дыры.
Ты не знаешь, откуда я бежал к тебе, тебя туда бы не пустили. Я бежал к тебе из рая, где молочные реки и кисельные берега, я бежал к тебе из рая, где древо Познания и древо Жизни, я бежал – не через врата, там стоит ангел с мечом огненным, я бежал через дыру в ограде, оказывается, в ограде райского сада тоже есть дыры.
Я бежал – с солнечных лугов и из тенистых рощ, я бежал – из мира, где нет боли, печали, глада и страха, я бежал из райского сада, где отрет Господь всякую слезу с очей.
Они ищут меня – я знаю, они зовут меня, вот как сейчас ты зовешь меня, как тебя самого зовут большие люди из подземных нор… знал бы ты, какой это сильный зов…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Красные лучи скользят по пустыне…
Бегу к тебе…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Вот так же ты кричал тогда… первый раз, я еще укусил тебя в лодыжку, а нечего было в меня палкой тыкать, ты еще кричал, а-аа, он меня тяпнул, он Тяпа… Сколько вас там было, мал-мала-меньше, какой черт вас вообще сюда принес, черта с два отдохнешь спокойно… Нате вам, то Полкан все на помоечку на мою покушается, теперь этих чертенят черт принес…
– Юр, ты не трожь его, а то еще бешеный…
– Да ну на хрен бешеный, он жрать хочет… Ты сиди, я щас…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Вот так ты и кричал, когда снова туда пришел, на помоечку, я от тебя за ящики подальше забился, да какое там… чуял же, что у тебя в руках, что ты там притащил, дух такой дивный, как от «Пятерочки», только у «Пятерочки» дядька с помелом стоит, а тут на тебе…
– На-на-на… а-ай, ч-черт…
– Чего, Юр?
– Он мне чуть руку не оттяпал, ка-ак кинется! Жрать хочет… На-на-на… Служи!
Вот это тоже было, когда тряс у меня перед носом вот этим, дивно пахнущим, и близко, и не возьмешь, и тянешься, и скачешь на задних лапах, а ты еще смеешься, служи, служи… Над тобой бы так поглумились… хотя бывает и похуже, вот так вот позовут, и тоже в руках у них что-нибудь дивное, манящее, и пойдешь к ним, и ножичком тебя по горлу… Альбу так резанули, видел я…
Так что этот еще ничего, хоть ножом по горлу не полоснет, чувствую…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Бегу, бегу… через пустыню, по растресканной земле, красные лучи шарят по пустоши, ближе, ближе…
Объект в зоне действия…
Сфокусируйте прицел.
– Ю-юр, м-мать твою-ю-ю!
– Сейча-а-ас! Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Тяпа…
Тогда я тоже сказал, что меня зовут Тяпа… там, на допросе…
– Полных лет сколько?
Встряхиваю головой, а кто ж его знает…
– Зубы ему посмотрите…
Они смотрят мои зубы, кто-то нехотя заключает:
– Ну… года три, не больше.
По соседним комнатам допрашивают еще кого-то, узнаю кошчонку из соседнего двора, какую-то пичужку, глазам не верю, а вон за столом сидит длиннющая сосна, пахучими ветками подписывает какие-то бумаги.
– Вы говорите… всю вашу семью… под корень?
– Да что семью, весь наш народ… тысячи, миллионы… – шелестит сосна.
– Где жил ваш народ?
– На территории Сибири. Вы не представляете… века, века… Со времен палеолита там жили, когда этих… и на свете не было. И нате вам, за одну неделю…
Это сосна.
– Так вы говорите… на вас идет охота?
– Да… они приходят, чтобы нас убивать…
– С какой целью они это делают?
– Не знаю. Мне так кажется… для удовольствия.
Это какая-то пичужка.
– М-м-м… родители ваши живы?
– Отец не знаю…
Это я говорю.
– А мать?
– Мать с братьями какие-то отморозки расстреляли…
Эти вздрагивают. Многозначительно переглядываются.
– Ну что… уровень девяносто восемь процентов, куда уж больше…
– Приступать?
– Ну. Этому втолкуйте, что к чему.
– М-м-м… думаете, поймет?
– А вы так втолкуйте, чтобы понял.
– Мы… – поворачивается ко мне, – мы представляем организацию по защите ваших прав…
Они…
Кто они…
Не знаю.
Когда я увидел их первый раз…
Не помню.
То есть, что значит, не помню… вот тогда и увидел, когда в спину дышала смерть, смерть была единая в трех лицах, с палками, я знал, что эти палки стреляют, я уже видел, как это, наставят на кого-нибудь такую палку, и потечет кровь, и кто-нибудь падает с визгом, трясет пробитой головой…
Нате вам, какой-то подтухшей рыбины им жалко, ну просочился в дом, ну умыкнул там что-то из корзины, ну что теперь… Да тут не в рыбине дело, видел я у них там, шкурки висят… шапки…
– Врешь, не уйдешь…
– Там он, в арке… в тупичке…
– Так давай, бери… Только ты тихонько, а то в прошлый раз шкуру в клочья… снайпер хренов… стрелок… Ворошиловский…
Тут-то они и появились, зыркнули по земле красными лучами, вспыхнули кровавым сиянием, полоснули – по зрачкам, по лицам, а-ах, ч-черр-рт, Кирюха, чего встал, беги, топот ног, свет, свет, свет, совсем рядом, пытаюсь ускользнуть – не могу, путаюсь в лучах…
Красное сияние опускается на меня.
– Не бойся… пойдем с нами… с нами…
Звали – как-то неожиданно мягко, ласково, не как эти, которые подзывают, на-на-на, а потом ножом по горлу, а как-то… как этот, который Юр…
– На-на-на…
– Чш, Юр, он тебе сейчас руку отцапает…
– Да ну тебя… он сам меня боится… на-на-на… не бойся…
Не бойся… Знаем мы это – не бойся, вот в прошлый раз тоже говорил – не бойся, а потом хоп, напялил на меня какое-то пальтишко старое, пустил бегать по двору… Или как тогда, сделал что-то с хвостом, бегу, а за мной дрянь какая-то, бежит и гремит, куда я, туда и она…
Так что знаем мы это на-на-на, бежит к тебе этот Юр, никогда не знаешь, будет он тебя обнимать, гладить, или еще какую дрянь выдумает…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Боязно…
Сейчас уже с трудом припоминаю, как оно, когда боязно, сколько проходил под их защитой, куда только не просачивался под красными лучами… Все эти бесконечные зверофермы, молоты, бьющие коров промеж глаз – насмерть, насмерть, какие-то жуткие машины смерти, крошащие кур, тесные ряды тесных клеток, в которых копошится что-то бесформенное, разучившееся не только летать, но и ходить…
Куда они меня гоняли… везде, всюду… берега, промазанные чем-то радужным, маслянистым, рыбы беспомощно бьются в этой радуге, сердце радостно екает, сколько рыбищи, тянусь к серебристой чешуе, кто-то ОТТУДА одергивает меня, не трожь, не трожь… Когда-то белая, теперь черная птица беспомощно взмахивает слипшимися крыльями…
Куда они меня еще гоняли… сейчас и вспоминать не хочется, вырубленные пустоши, выжженные леса, еще какие-то земли, на которых ничего не растет…
Я возвращался – к ним, каждый вечер, это было просто, потрогаешь бляху на ошейнике, и попадешь в теплый дом, где перед тобой дымится мясо, и белеют кости, и кто-то из них говорил, что все это ненастоящее, какое ненастоящее, самое что ни на есть…
– Большое спасибо, – кто-то снимает с ошейника какую-то штуку, – вы нам… очень… помогли…
– Проявите запись…
– Ага, вижу…
– Что там?
– Видел? Они убивают океан…
– Брось ты, еще не видел, как землю убивают… и воздух… Это еще что…
– Зачем… зачем?
– Что зачем?
– Зачем так… делают?
– У них спроси… Наше дело маленькое… считаем проценты, и отдаем приказ… или не отдаем…
– Процентное соотношение укажите…
– На текущий момент семьдесят.
– Чего ждем?
– Забыли инструкцию? Проверяем все… Вы уже так один раз приказ отдали… а там на самом деле процентов тридцать было, не больше.
– Так то…
Догрызаю кость, поднимаю голову.
– А я еще это… крыс видел. Им там головы сверлят… и провода какие-то туда суют…
Зачем сказал, мне не поверят…
Они тускло вспыхивают. Они верят. Стрелки на стене переползают с семидесяти на восемьдесят с чем-то…
Кости…
Он тоже носил мне кости, и мясо, этот, Юр, выходил из подъезда, Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа, и рядом была эта, большая, пропахшая цветами, не трогай собаку, она грязная, я ком-му сказала, не трогай… Да он чистый… А потом над землей взлетала палка, я раньше никогда не видел, как летают палки, и я бежал за ней, хватать, хватать ее, пока не коснулась земли, и нести к Юру, он сделает так, чтобы она снова летала…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
– Юр-ка-а-а!
– Сейча-а-а-с!
Объект в зоне действия.
Есть прицел?
Есть… большой риск… Можем задеть сам объект…
Не заденете…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
…согласно действующему законодательству Служба Защиты делится на спецгруппы с соответствующими функциями:
Альфа. Выявление территорий с потенциальными нарушениями прав жизни.
Бета. Подробное исследование территорий с целью подтверждения или опровержения упомянутых нарушений.
Гамма. Подробный опрос обитателей территории об ущемлении прав.
Дельта. Расчет процентного соотношения…
…за последний квартал выявлено и ликвидировано более…
Икс. Решение об объявлении приказа.
Ипсилон. Объявление приказа.
Омега. Приведение Приказа в исполнение.
– Ма-а, а можно Тяпа у нас поживет?
– Нельзя.
– Почему?
– Потому что.
– Ну пожа-а-алуйста.
– Нет.
– Почему?
– Он грязный.
– Мы его вымоем… пожа-а-алуйста.
– Я сказала – нельзя…
Большая, пахнущая цветами…
От них тоже пахло цветами… в тот день, когда стрелка перекочевала за девяносто пять. В тот день, когда они сказали:
Собирайся… мы поведем тебя в рай…
И не будет больше ни глада, ни боли, и отрет Господь всякую слезу с очей…
– Охренеть можно, ни фига лес под корень срубили!
– Да и срубили, и выкорчевали…
– С-садюги…
– Это что… по всей округе так. Какой бор был, какой бор, душа болит…
– Слушай, у тебя котенка не найдется?
– Откуда?
– Ну… так, а вдруг.
– А что?
– Да… кот пропал, дочь ревмя ревет…
– Погуляет, вернется…
– Да кот-то домашний…
– Да тьфу ты, у всех такая же фигня… У соседей собачища была, этот… мастифф… утром проснулись, хватились – нема. У соседки кошку увел кто-то… Над нами какие-то молодые живут, у них прикинь, попугай из клетки пропал, как вообще выбрался…
– Слушай, а ты заметил, ни одного голубя нет?
– И слава богу, уже задолбался пиджаки отстирывать…
– Да нет… это, говорят, перед катастрофами всякими бывает… цунами там…
– Ага, на Урале прямо от цунами спасу нет.
– Ну, землетрясения… животные чуют, убегают…
– А растения тоже чуют? Деревья тоже убегают? Гляди, вон, в переулке клены были, как корова языком…
…по сообщению РИА-новости на территории всей планеты наблюдается загадочное исчезновение растительного покрова и фауны…
Аномальное пересыхание океанов…
– Женщина, а вы знаете, что конец света грядет?
– Некогда…
– Мужчина, а вы знаете, что конец света грядет?
– Догадываюсь.
– Вы заметили… высохли океаны, исчезли растения… животные… Вот послушайте, что пишет Иоанн Богослов…
– Некогда.
– Всего хорошего.
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Ты волнуешься, ты еще не веришь, что я вернулся… не бойся, я вернулся, я тебя в обиду не дам… я всех вас в обиду не дам… пока я здесь, с вами, они ничего не сделают… ничего… Они не посмеют выполнить Приказ…
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Я бежал к тебе. Уже потом, когда нас отвели в рай, где лев да уляжется рядом с ягненком, где молочные реки, и кисельные берега. Я бежал – с душистых лугов, от гремящих водопадов, из шумящего леса…
– А можно я приведу с собой своего друга?
Так я спросил их… Они растерялись, они испугались, ведь они привели в рай всех, всех, неужели кого-то забыли, неужели возвращаться туда… туда…
Я сказал им про тебя…
– Нельзя.
– Почему?
– Потому что.
– Ну пожа-а-алуйста.
– Нет.
– Почему?
– Он грязный.
– Мы его вымоем… пожа-а-алуйста.
– Мы сказали – нельзя…
В 00:12 по местному времени группа Ипсилон отдает приказ…
Уровень солнечной радиации превысил…
…массовая эвакуация населения в бункеры времен…
Они не знают, что в ограде рая есть дыра, может, не успели достроить, слишком торопились сколотить для нас для всех – рай. Они не думали, что кто-то сбежит от зеленых холмов и шумящих чащ…
А я сбежал.
За тобой.
– Тяпа-Тяпа-Тяпа-Тяпа!
Бегу к тебе – через мертвую пустыню, ты совсем рядом. Ты еще не знаешь, что я умею говорить, они научили. Они меня многому научили, читать книги, писать цифры, называть звезды по именам… Они научили меня летать, пересекать миры и галактики…
Навести цель…
Чужой слишком близко к объекту…
Справитесь… не промахнетесь…
– Ю-р-ка-а-а, м-мать твою наза-а-а-ад!
– Тя-а-а-п-а-а-а-а!
Бегу… ты не знаешь, они не посмеют ничего сделать, пока я здесь… не посме…
Лето нас не любит
Лето нас не любит.
Уходит от нас лето.
Мы чего только не делаем, а оно который год уходит. Уже и жертвы человеческие приносили, жгли на кострах самых красивых девушек – а лето все равно не принимает наши жертвы, уходит.
Задаривали лето богатыми дарами, приносили ему серебро и золото, чем богаты, тем и рады.
А лето все равно уходит. Как к октябрю дело повернет, лето собирает пожитки, и только его и видели.
Уже и запирали лето в высокой башне, заковывали в цепи. Да разве лето удержишь, оно порх – и нет его.
Сам император уже лету сулил должность придворного царедворца. А лето ни в какую.
Не любит нас лето.
Не любит.
То ли дело на юге, вот там любит людей лето. Сильно любит. Оно у них круглый год живет, купается в теплом море, лежит на залитых солнцем пляжах. Ну, еще бы, на юге-то тепло, на юге-то солнечно, на юге и цветы, и на деревьях такое растет, что нам и не снилось. А нас чего, у нас холод, и травушка реденькая, и снег зимой лежит.
Вот и не остается лето.
Уходит.
Уж что только с ним не делали, все равно уходит. Кто-то предлагал в золотую клетку посадить, да где её взять, клетку-то золотую, золото-то нынче в цене.
Старики говорят, лето куда-то за океан уходит. Что надобно за ним пойти. Только это океан переплыть надо.
Или мост построить, чтобы через океан. Вон, стоит недостроенный, может, доведет его кто до того берега.
Мировая медуза
Это не наша действительность.
Только это я и успел сказать. Вот так. Не наша действительность. И некогда разбираться – чья. Некогда разбираться, когда распахиваются стены, и откуда-то ниоткуда вываливается нечто осклизлое, бесформенное, наваливается на тебя, давит, душит, а сзади пробивается что-то дымящееся, пахнущее гарью, кусты какие-то, да нет, не кусты, не знаю, что…
Неважно. Некогда знать, выпускаю в нечто всю обойму, солдат я, в конце концов, или не солдат, нечто даже не реагирует, ему мой кольт как мертвому припарка, то есть, не как мертвому, как не знаю, кому, некогда тут знать…
Люди на площади бросаются врассыпную, вот так, только что напирали на нас, орали, позор властям, и все такое, только что храбрились, и все, и всю храбрость как корова языком слизнула, разбегаются, кто-то визжит, люди кидаются по своим машинам, почему-то не верю, что смогут отсюда уехать…
Осклизлое месиво валится и валится из пролома в стене, да какой стене, нет здесь никакой стены и не было никогда, из пустоты они выходят, из пустоты.
Они…
Кто они…
Не знаю.
Перезаряжаю кольт, не знаю, зачем, стреляю – тоже не знаю, зачем, вонючее месиво даже не вздрагивает. Еще один осклизлый ком наваливается на кого-то из не успевших убежать, кто-то кричит, надрывно, жалобно, я должен кого-то вытаскивать, не знаю, как…
– Водярой… водярой его, сердешного…
Оборачиваюсь, смотрю на неказистого мужичонку, тебе какого хрена тут надо, жить надоело, или как…
– Водярой его полей, сердешного, говорю!
– Хорош уже дурака валять…
– Да серьезно я… вишь, плеснул, оно и стухло…
Смотрю, как мужичишка поливает осклизлое месиво из бутылки, месиву не нравится, месиво скукоживается, сбивается в шуршащую шелуху…
Бросаюсь к ближайшему ларьку, колочу в окно, водки, водки давай, оторопевшая торговка протягивает мне бутылки, еще успеваю крикнуть что-то, что потом заплатим, да что заплатим, медаль дадим за спасение… за спасение… всего.
Откупориваю бутылку, хорошие бутылки стали делать, легко открываются, брызжу на вонючую слизь, еще, еще, еще…
Слизь отступает, аг-га, не понравилось, знай наших… кто к нам с мечом придет… и все такое. Не удерживаюсь, отпиваю из бутыли, внутренности обжигает веселым огоньком. Последний комок слизи не хочет уходить, намертво вцепился в свою жертву. Выливаю на него остатки водки, не действует, хватаю руками, перчатки начинают плавиться, все-таки успеваю вытащить из-под месива дамочку в драном пальтишке, это эта, которая больше всех орала, позор властям. Наши уже бегут к месиву с бутылками, будут добивать, волоку дамочку к ограждениям, кто-нибудь, скорую вызовите, скорая есть у нас вообще или нет… Дамочка повисает на моем плече, шепчет какие-то слова благодарности, отмахиваюсь, не стоит, служу России, и все такое. Дамочка неуклюже целует меня в щеку, отставить, барышня, у меня жена, между прочим, Люська моя по телеку нас увидит, я вообще могу потом домой не приходить…
И только теперь снова проклевывается в голове – это не из нашего мира.
Не из нашего…
Элизабет мнется, не знает, сказать или нет. Вроде это не имеет значения, хотя доктору виднее, что имеет значения.
– И еще… может, это не имеет значения…
– Ну, знаете, в нашем подсознании нет лишних деталей.
– Мне сны какие-то непонятные стали сниться…
– Так-так, поподробнее. И что же за сны?
– Ну… медуза какая-то.
– Медуза?
– Да. Точка, а из неё выходят лучи, лучи, лучи… и все это извивается, переплетается… И все это в пустоте плавает…
– Интересно-интересно…
– Ну и вот… и медуза эта с другими медузами встречается… сражается… побеждает… дальше плывет…
– Ну-ну…
Элизабет замолкает, вроде и так уже много лишнего сказала.
– Продолжайте.
– Да… собственно… все, – Элизабет, наконец, собирается с духом, спрашивает, – доктор, это… оно самое? Болезнь?
– Да нет, что вы, какая болезнь, это сейчас всем снится… всему населению земного шара.
– Да вы что?
– Ну да. Уникум какой-то…
– И все-таки, что такое медуза?
– Ну… представьте себе наш мир от Большого взрыва…
– Почтенный Джамши, вы не ответили на мой вопрос про медузу.
– Так вот я вам и отвечаю, вы подождите… не бегите впереди паровоза, задавит.
Смех в зале.
– Ну, вот… Большой Взрыв, а от него расходятся разные варианты действительности. В одном из них наша вселенная вообще не сложилась, в другом осталась на уровне отдельных частиц, в третьем от человечества появился новый вид… Ну вот так, расходятся лучами…
– Лучами медузы?
– Вот-вот.
– Значит, медуза – это варианты реальности?
– Именно так.
– А другие медузы?
– Другие миры. Когда встречаются два мира, между ними начинается жесточайшая борьба, в которой побеждает сильнейший. Причем, в этой борьбе участвует не только сама медуза, но и все, кто живет на её кусочках реальности.
– Почему же в таком случае раньше мы не наблюдали ничего подобного?
– Очень просто. Все это время – от Большого Взрыва до наших дней – медуза росла, развивалась где-то в каком-то укрытии. А теперь проснулась, вышла из убежища в большой мир.
– Значит… нам нужно ждать новых нападений?
– К сожалению, да.
Перебираем трофеи. Хорошо сегодня потрудились, много трофеев захватили. Устали как черти, да и медуза, я думаю, тоже устала, бедная…
Перебираю трофеи, доставшиеся нам от того, другого мира. Сейчас бы все бросить и спать, спать, спать, да какое там спать, пока спать будем, эти все трофеи растащат. Эти… кто эти… не знаю, кто, какие-то лучники из одной из параллельных реальностей в нашей медузе. Вместе отбивались от сияющих треугольников из чужой медузы, вместе победили. Перебираю обломки, похожие на стекло, думаю, к чему можно приспособить…
– Ва-ва…
Это эти. Которые с луками и стрелами. Требуют, чтобы «стекло» отдали им. Еще пытаюсь объяснить, что так не делается, что делиться надо, делиться, не понимают они, что такое делиться. Понимаю, что пора браться за оружие…
Оставь.
Оборачиваюсь, смотрю на капитана.
– Оставь, говорю. Ну их… мы умнее…
– И чего?
– Того… Знаешь правило трех Дэ, дай дорогу дураку?
– И чего теперь, всем идиотам уступать будем?
Не договариваю. Стекло вспыхивает серебристым сиянием, окутывает людей, кто-то еще пытается вырваться, взмахивает обугленными руками…
Молчим.
Здесь нужно что-то сказать, только слов не осталось…
Вздрагиваю, подброшенный телефонным звонком, бли-ин, нельзя так пугать, нельзя… Генерал звонит, странно, почему мне звонит, а не офицеру…
– Ну и что вы сделали? – звериный рык в телефоне.
Холодеет спина.
– А… а что мы сделали?
– Они еще спрашивают! Ничего, что вы их поубивали всех?
– А что мы, смотреть на них должны были, что ли?
– Да вы не понимаете… не понимаете…
Действительно, не понимаем.
– Ну, видите ли… рано или поздно медуза задумывается о том, чтобы встретиться с другой медузой не для драки… а для других целей.
– И для чего же?
– Я бы назвал это любовью.
– Хотите сказать, это был именно тот случай?
– Да. Но мы не поняли этого, мы набросились на них… как на врагов. Мы уничтожили медузу, которую так любила наша медуза…
– Что же, будем надеяться, она найдет себе другой предмет обожания.
– Сомневаюсь. В паре если одна медуза погибает, другая тоже не живет.
– Откуда вы знаете?
– Великая вещь – математика. Я никогда не видел, как живут медузы, но рассчитал абсолютно точно.
– И как же нам спасти наш мир?
– Боюсь, это уже невозможно. Наша медуза мертва.
– А мы?
– Я тут пытался рассчитать, сколько люди проживут без своего мира…
– И сколько же?
– Вы уверены, что наши зрители готовы это услышать?
Экран гаснет.
Умирает свет в ночнике.
Думаю, сколько нам осталось.
