Мария Фомальгаут
Так поют сентябри
Снился свет
Снился свет.
Нет, не такой, не тусклехонький, не слабехонький, не отголосок света, не светик, не светишко, не светочек – а свет, светище, – который заливал всю землю.
Проснулся с криком.
Страшно было.
Еще бы.
Свет.
К ЧЕМУ СНИТСЯ СВЕТ
…свет во сне означает страх потери чего-то – как мы дорожим крупицами света, так же мы боимся потерять что-то для нас ценное…
Да нет же, не тусклый свет снился, а свет, светище в полнеба, ничего-то вы не понимаете… стараюсь объяснить, да кому я это объясняю, страницам книги…
– Как всегда?
Это торговец.
Киваю:
– Как всегда.
Ссыпаю на прилавок хрусть.
Жду.
Он отсчитывает люксы, восемь, девять… на десятом замирает, как будто задумывается, а дать ли.
Бросает мне в ладонь.
Кланяюсь.
…вечером зажигаю последний люкс, листаю древние книги.
К чему снится свет.
К чему снится свет.
Книги, книги, глупые книги, ну давайте же, говорите же, к чему, к чему, к чему снится свет.
Книги молчат. Книги всегда молчат, но в этот раз как-то особенно. Листаю страницы, сон, сон, сон… сонник, сонный, сон… сонце.
Сон-це.
Последний люкс гаснет.
Дальше про сонце не вижу.
Ночью видел свет.
Много света.
Испугался, когда между мной и светом мелькали клочья чего-то непонятного.
Выбираюсь из норы.
Спешу.
Раскалываю лед пикой.
Много хрусти сегодня надо собрать, ой, много. Сам виноват, вчера замешкался, хрусти недобосирал.
Кладу на прилавок.
Продавец отсчитывает.
Девять.
Не верю, не понимаю, как девять, почему де…
Он мотает головой:
– Инфлюэнция.
Это я знаю, что такое. Это когда было двенадцать, а потом одиннадцать, когда было одиннадцать, а потом десять… но девять… девять?
А все.
Девять.
– Инфлюэнция.
…спохватываюсь, что так и не спросил про сонце.
Смотрю на последний люкс.
Думаю.
Взвешиваю на ладони.
Уползаю в нору. Листаю книги, ищу сон, сон, сон, сон-це… Сны попадаются – страшные и смешные, веселые и грустные – сонца нет.
Потерял.
Думаю, как буду завтра впотьмах собирать хрусть.
Ночью света не было.
Свет не пришел.
…ползу по темной пустыне, ищу хрусть.
Не вижу.
Продавец придирчиво смотрит на горсточку хрусти, прикидывает, фыркает:
– Семь.
Даже нет сил спорить, семь так семь.
Спохватываюсь.
Вспоминаю:
– А… а сонце, это что за сон?
– Вы что сказали?
– Сонце…
– Неправильно.
– А?
– Неправильно, говорю. Солн-це. Через Эл.
– А-а… а почему? Оно соленое, да?
– Не… э-э-э… гхм… не знаю.
– Вы врете.
Это я не говорю, это я думаю.
Уже понимаю – не скажет.
Ищу хрусть в бесконечной ледяной пустыне.
Осталось пять люксов.
Двести тюн хрусти.
Четыре люкса.
Четыреста тюн.
Три.
Пятьсот.
Надо спешить.
Два люкса.
Девятьсот тюн.
Один люкс.
Хрусть переваливает за тысячу.
Смотрю на последний люкс.
На книги в норе…
…иду искать хрусть.
Тянется бесконечная ледяная пустыня.
– Девять люксов.
Киваю.
Спрашиваю:
– А… а солнце…
Он повторяет с нажимом:
– Девять. Люксов.
Понимаю, что ничего не узнаю.
Ледяная пустыня.
Смотрю на последний люкс.
Люкс выскальзывает из ладони, падает в снег. И нужно подхватить, и не подхватывается, стою и смотрю, люкс разъедает лед, больше, больше, больше, первый раз вижу, что подо льдом, чт-то, что-то, что-то черное, влажное…
…жду.
Смотрю, как из черного пробиваются зеленые полоски, одна, две, десять, длиннее, длиннее…
Хочу спросить, что это.
Понимаю, что спрашивать некого.
Складываю на прилавок хрусть.
Жду.
Торговец прикидывает.
Думает.
Кивает:
– Восемь.
Спрашиваю:
– Солнце?
Он мнется. Повторяю:
– Солнце.
– Слушайте, оно вам надо?
– Надо.
– Вы смотрите, это же как получится, это вы вот сейчас, на один день… а потом всё…
Киваю:
– На один день.
Снится солнце.
Много солнца.
Очень много.
Вижу, как умирает лед. Сам себе не верю, всегда думал, что лед бессмертен. Вижу черное, влажное, много чёрного, влажного, из которого пробиваются зеленые стебли.
Вспоминаю.
Трава.
Вспоминаю.
Земля.
Сбрасываю с себя шкуру – сам себе удивляюсь, что вспомнил, как её можно сбросить.
Свет падает с высоты, больше, больше, больше, поднимается все выше. Я еще не вижу зеленую листву, там, над головой, я только знаю, что она есть.
Солнце движется к закату, ползет – неумолимо приближается к западу. Вижу силуэт торговца, вот он идет ко мне, говорит что-то про истекший срок…
Смотрю на пику в своей руке.
Вспоминаю еще одно, давно забытое.
Вонзаю пику.
Облизываюсь.
Нет, всё-таки неправильно назвали солнцем то большое, светлое, сверху. Солнцем надо было назвать вот это, соленое, багровое, утекающее в землю.
Смотрю на солнце.
Которое светит.
Багровое.
Утекающее в землю.
Протягиваю руки.
Думаю, уйдет или нет…
Во Юэ
– Хочу просить у вас ночлега.
Это Во Юэ.
То есть, я еще не знаю, что это Во Юэ. Да и вообще, кажется, не узнаю. Так и не спрошу у него имя.
Хочу сказать – пошел вон.
Смотрю на бескрайнюю заснеженную равнину до самого горизонта, на изможденную фигуру на пороге – не говорю.
Впускаю путника, он в изнеможении падает на пороге. Тут же мысленно хлоаю себя по лбу, кого я пустил, кого пустил, а если яогуай или что похуже. Присматриваюсь к Во Юэ, нет, не похоже на яогуая, хотя кто его знает…
Собираю на стол нехитрую снедь.
Отмечаю на календаре круглую дату – три года после конца света. Думаю про винишко в погребе, а что, сегодня и выпить не грех, тем более, есть с кем…
Шорохи за стенами, там, снаружи.
Яогуай.
А может, и не один. Приоткрываю жалюзи, смотрю на нечто человекоподобное, скрюченное, ковыляющее по снегу. Нечто замечает меня краем глаза, бросается на стекло, – вздрагиваю.
Думаю, сколько продержусь, если нападет вся стая.
И сколько вообще продержусь.
Мертвая земля.
Мерзлая, мертвая земля.
Чокаемся.
Пьем.
Думаю, как бы начать разговор, как бы узнать повежливее, что этот Во Юэ умеет, а то зачем вообще нужен мне этот Во Юэ…
– Говорили, луну в космос унесло.
Это я.
Старый китаец изумленно смотрит на меня.
Повторяю:
– Была луна… и нет.
– Была… была луна…
– Говорят, там станцию какую-то подлунную строили… лететь куда-то на луне хотели по космосу… не вышло у них…
Старый китаец кивает:
– Строили…
Шорохи снаружи.
Яогуай.
Осторожно забрасываю удочку:
– А вы… что умеете?
Во Юэ кивает:
– Переплетчик я…
Еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть презрительно. Я и так подозревал, что незваный гость человек никчемный, но не настолько же никчемный…
Ловлю себя на том, что с жадностью смотрю на каждый кусмок хлеба, который исчезает во рту путника. Поглядываю на мешок за плечами Во Юэ, хочу спросить, что там.
Не спрашиваю Во Юэ.
Я еще не знаю, что он Во Юэ.
…засыпаю.
Еще успеваю подумать, как бы незваный гость не перерезал мне горло.
– Вы… вы что?
Оторопело смотрю на Во Юэ, что он творит, что творит, распахивает настежь дверь, срывает бечевку со своего мешка…
Во-о-о-о-о-о…
Захлопывает дверь.
Переводит дух.
Во-о-о-о-о-о-о-о-о….
Киваю на мешок:
– Что у вас там?
Хотя прекрасно вижу, что в мешке ничего не было.
– Во.
А по-английски?
Во-о-о-о-о-о-о-о-о…
Старый китаец мотает головой:
– Во…
Понимаю, что ничего не добьюсь.
Во-о-о-о-о-о-о…
Это ветер на улице.
Только что не было.
А вот те на.
Ветер.
Завывает, бьется головой в стены дома.
Еще.
Еще.
Еще.
Мир качается, подпрыгивает под ногами, еще успеваю ухватиться за подоконник, когда понимаю – земли подо мной уже нет.
Оторопело смотрю на незваного гостя:
– Это… это еще что?
– Во-о-о…
– Да я вижу, что во… такое во, что дальше некуда…
Смотрю на пустоту между небом и землей, на заснеженную землю за окном – которая удаляется все больше…
– Разобьемся, – шепчу сквозь зубы, – разобьемся…
– А?
– На землю упадем. Разобьёмся…
– Не… не упадем… не будем на землю…
– Да? И куда мы денемся?
– Юэ.
– Чего?
– Юэ.
Не понимаю. Делаю вид, что понял, киваю, чтобы он от меня отвязался.
Старый китаец распахивает окно, что делаешь, что делаешь, ты же нас угробишь…
Взмахивает рукавом. Что-то круглое, блестящее выкатывается из рукава, падает в небо, летит в пустоту. Приглядываюсь, не верю себе, неужели… неужели…
Да.
Так и есть.
Спрашиваю:
– А там город есть?
– Е, е… – кивает Во Юэ.
То есть, я еще не знаю, что он Во Юэ.
И не узнаю.
Потом я буду называть его комендантом города.
Персонаж не для кого
– Книга.
Киваю. Книга так книга. Это хорошо, когда книга, я, правда, уже не помню, когда последний раз книгу в руки брал. Ну да ладно. Книга. Купить книгу, продать книгу, найти книгу, спрятать книгу, что прикажете, то и сделаю.
– Книга.
Смотрю на него, не понимаю – что книга. Нет ведь, не скажет, уставился на меня, повторяет:
– Книга.
Не выдерживаю:
– А что… книга?
– А то книга… с ума он сошел, понимаете?
– К-кто?
– Эшли.
Отчаянно припоминаю. Эшер, Эш… нет, Эшер, это другое что-то. Эшерихия Коли. Тоже не то. Эшли…
– А это…
– Величайший полководец, – он смотрит на меня так, будто сейчас добавит «Стыдно не знать».
А мне не стыдно не знать.
– И он…
– …сошел с ума.
– А книга…
– …лежала на столе. В комнате… когда он исчез.
Не понимаю:
– Так сошел с ума… или исчез?
– Сошел с ума… и исчез.
Пытаюсь догадаться:
– Я… я должен его найти?
– Нет-нет, его уже нашли… в лагере пацифистов…
– Так в чем же…
– …книга.
Киваю. Книга так книга.
– Он сошел с ума.
Поддакиваю:
– Эшли?
– Нет. Крайли.
– А он…
Тут же хлопаю себя по лбу, вспоминаю:
– Магнат.
– Магнат.
– Сошел с ума?
Мой заказчик кивает:
– Сошел с ума.
– И пропал?
– Нет. За полгода промотал состояние.
Вспоминаю:
– На благотворительность?
Мой заказчик фыркает. Мой заказчик. Не знаю имени. Не вижу лица. Мне не положено знать. И видеть не положено.
– Книга.
Спохватываюсь:
– Найти книгу? Уничтожить книгу? Спрятать книгу?
Он мотает головой.
Говорит одно-единственное слово.
Но и от этого слова меня передергивает.
Их четверо.
Нет, вру.
Пятеро.
И что-то подсказывает мне, что это еще не все.
Они кланяются мне – как актеры на сцене, ведут меня по комнатам, а вот тут у нас офис, а вот тут старинный особняк… Уютное тепло камина манит меня, мои спутники чувствуют это, не знаю, как, но чувствуют, ведут меня к очагу. Смотрю на старинную карту на столе, живо представляю себе старинный город, затерянный в джунглях…
– Чай, кофе? – спрашивает молодой парень в дорогом костюме, – или покрепче чего?
Настораживаюсь:
– Не отравите?
– Не сейчас, – мотает головой сухонький старичок в кресле-качалке, – э-э-э… а вы извините, конечно… а вы… как… приключения любите или вам поспокойнее чего?
Оживляюсь:
– Приключения.
– Ну, тогда вам ко мне, – молодой человек подсаживается рядом, – итак, тем зимним вечером мы с дядюшкой сидели у камина, когда мое внимание привлекла старинная карта: я видел её и раньше, дядюшка использовал её в качестве абажура, а сегодня она отвалилась и лежала на столике…
…одно-единственное слово:
– Прочитать.
– Он пропал.
Это скажут про меня завтра.
А потом вызовут кого-нибудь и скажут:
– Книга.
А потом добавят фразу, от которой у исполнителя похолодеет сердце:
– Прочитать.
И надо спешить, надо торопиться, пока они не сказали:
– Сжечь.
Вхожу в кафе, устраиваюсь за столиком, делаю вид, что старательно изучаю меню, да, да, мне кофе, пожалуйста, листаю книгу, мелькают знакомые строки – …мое внимание привлекла старинная карта: я видел её и раньше, дядюшка использовал её в качестве… Прихлебываю кофе, оглядываюсь – нет, никто не смотрит – выхожу из кафе, книгу оставляю на столике…
…получилось.
И это только один шаг.
Маленький шаг.
– Ну, понимаете… вот живет человек… делец какой-нибудь, который за деньги мать родную продаст… или там вояка какой-нибудь, для которого все люди делятся на своих и чужих, никаких полутонов, кто не с нами, тот против нас…
– Так…
– Ну и вот… вот такой человек открывает книгу, а там на первых страницах и не происходит ничего толком… по комнатам сидят, ходят туда-сюда, разговаривают ни о чем… И к читателю присматриваются, где он скучать начнет, где оживится, обрадуется… И дальше смотрят, что ему предложить, или уютный детектив у камина, или приключения по всему земному шару… Ну и героев ему подберут, как ему нравится…
– Это что… интерактивная книга, что ли?
– Ну…
– А как это она…
– Ну… не знаю… ноу-хау какое-то… похоже, книга воспринимает нейронные импульсы человека… сигналы мозга слышит…
– Интересно.
– Ну и вот, завлечет человека так, что он оторваться не может… а потом потихоньку его подталкивать начнет… к доброму, к светлому к чему-то… Ну там вояке девушку какую подсунут, он в неё влюбится, а тут окажется, что эта девушка из вражеской страны… Или еще как… И читатель книгу закрывает, он уже другим человеком стал…
– Вот как… – скажет мой заказчик…
Нет, ничегошеньки-ничего он не скажет.
Потому что ничего я ему не расскажу.
Совсем.
Киваю:
– А вы ошиблись.
Это я говорю им всем.
Всем.
Они смотрят на меня с недоумением, как ошиблись, почему ошиблись, быть такого не может.
Повторяю:
– Ошиблись. Вот к вам человек пришел, вы про него что решили?
– Что приезжих терпеть не может…
– Что приезжих, ничего, что он всех ненавидит? Вообще всех-всех?
Старичок, который бормотал «Понаехали тут», отступает, из дальнего угла комнаты поднимается тощий подросток, откидывает со лба темные пряди, его тут же останавливает человек с покрасневшими глазами:
– Ты чего, а?
– А что такое?
– А то… совсем с ума сошел?
– Чего с ума сошел, роль у меня такая в книжке…
– Да я не про то… с чего ты взял вообще, что он всех ненавидит?
– А что такое?
– Ты его странички в соцсетях читал?
– А на фига?
– Ничего, что его девушка бросила? Вот он и ненавидит весь мир… Так что это я с ним разговаривать буду…
– Ну, ты вообще голова…
– Ты смотри, ты не спеши, где попало выскакивать, если человек весь мир ненавидит, тут причина какая-то должна быть…
Подросток вздрагивает:
– Значит… значит, я вообще не нужен, получается?
– Ну, почему… всякое бывает… сложно всё…
Оглядываю комнату, сидящих в ней людей, мужчин, женщин, подростков, детей, ух ты, тут совсем маленькие есть…
Спохватываюсь.
Понимаю, что этого человека я раньше не видел.
Совсем.
– А… а вы кто?
Он поднимает голову, смотрит на меня пустыми глазами:
– А?
– А вы… вы кто?
– А я не знаю.
– Вы…
– …не знаю.
– Э-э-э… наркоман какой-нибудь?
Тут же спохватываюсь, уже готовлюсь извиниться.
– Да говорю вам, не знаю я. Никто еще ко мне не приходил… самому интересно…
– Сжечь.
Вот теперь приказ по всем городам, по всем странам, по всем землям:
– Сжечь.
Книгу.
Понимаю, что книгу надо искать. Здесь, сейчас. Спрятать. Здесь, сейчас. Пока не нашли, пока не сожгли, пока не…
Стучат в окно.
Показалось.
Нет, не показалось.
Распахиваю окно, книга влетает в комнату, отряхивает со страниц капли мелкого дождичка.
– Скорее… скорее!
– Что… что такое?
– Мы должны найти его… да скорее же!
– Мы найдем… найдем другие книги… все ваши экземпляры… все экземпляры вас… обязательно… найдем…
– Да нет же!
– Не беспокойтесь, сделаем всё возможное, найдём книги…
– Да не книги! Читателя!
– И читателей вам найдем, не беспо…
– …да как вы не понимаете, он же приходил! Приходил!
Из группы героев выскакивает тот, с пустыми глазами, про которого мы ничего не знаем.
– Он здесь был… мой человек…
– И?
– Это… это вообще кошмар какой-то…
– Да ладно, что вы, в самом деле, он же прочитал…
– …и ничего! Понимаете, ничего не изменилось! Первый раз вижу, чтобы не подействовало…
– Ну, видно вы на него слабо повлияли…
– Что слабо, что слабо, вы сами-то попробуйте, а? А то со стороны все хороши советовать…
Спохватываюсь, разнимаю всполошенных героев:
– Ну ладно, ладно… вы мне скажите, куда он пошел-то?
– Да вот то-то и оно, сейчас черт пойми, куда его черт унес! – человек с пустыми глазами набрасывается на меня, – торопиться надо! Вы хоть понимаете, что он натворить может? Это же вообще кошмар…
Молчу.
Понимаю, что надо искать.
Организация
– Как вас там… запамятовал я.
Я только что говорил, как меня там. Повторяю.
– Тим… Тимофей Кельский.
– Ну вот так, Тимофей Кельский с этой минуты должен исчезнуть…
Инспектор смотрит на меня. Многозначительно. Думаю, что я должен делать. А да, исчезнуть. Это как. Исчезнуть. Пулю в висок. А нет, исчезнуть, исче…
– Теперь у вас будет другое имя.
– А-а-а…
Кажется, я выгляжу глупо. Кажется, здесь все выглядят глупо, когда приходят первый раз…
– Паспорт ваш.
Протягиваю черную книжечку.
– Вы… вы что?
Черная книжечка исчезает в камине, ахнуть не успеваю. Кажется, так надо.
– Ну вот вам… Кондаков… Антон Игоревич, подойдет вам?
Не понимаю.
– А… а это кто?
Инспектор смотрит на меня, фыркает.
– Вы, кто.
Чуть не хлопаю себя по лбу, ну конечно… теперь бы привыкнуть к новому имени, не ляпнуть на как-тя-звать старое свое…
Это был первый день.
Это было только начало…
– Женаты? – инспектор подозрительно смотрит на меня.
Инспектор… так я и не видел никого, кроме инспектора, до сих пор сомневаюсь, есть ли вообще кто-то кроме инспектора. Может, я и не успею увидеть никого кроме инспектора, если инспектору покажется, что я недостаточно… недостаточно…
…он и так смотрит на меня косо…
Подозревает… интересно, в чем…
А?
А, да, да, женат ли я…
– Нет.
– А что так?
Неопределенно дергаю плечами. Мало ли…
– А придется… нам нужны надежные… понимаете, надежные… чтобы с женами… с детьми… Так что подсуетитесь…
Киваю. Вот оно как теперь делается… нехило.
– А… если она мне не понравится?
– Кто она?
– Ну… которую вы мне…
– Что я вам? Мил друг, вы думаете, мы вам тут невесту в фате приведем, твоя навеки, и все такое? Не-ет, уж сами ищите… ищите и обрящете…
– Есть в осени первоначальной…
– …короткая, но дивная пора. Весь день стоит, как бы хрустальный…
– Хорош, – инспектор кивает, падают на лоб седые патлы, – Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…
– …и звезда с звездою говорит.
– Верно. И каждый вечер в час назначенный…
– …иль это только снится мне, девичий стан, шелками схваченный…
– Хорош, хорош…
– А… а можно я все расскажу, мне понравилось…
– Вот вы какой… – инспектор щурится, – далеко пойдете… Вий?
– Гоголь.
– Капитанская дочка?
– Пушкин.
– Хижина дяди Тома?
– Эта… Бичер… Бичер Стокер…
– А если подумать?
– Нет, Стокер, это Дракула… а это…
– Минус балл…
– Бичер-Стоу, вот!
– Молодчина… Эм-Це-Квадрат?
Развожу руками.
– Сдаюсь.
– Эх вы, так сразу… скорость света…
Хлопаю себя по лбу.
Здесь темно. Не то чтобы совсем темно, но мерзко как-то, полумрак, ветер просовывает в заколоченные окна хищную мордочку, жалобно скулит. Интересно, все они так живут… эти… эти, которые… Хочу спросить, не спрашиваю…
– А ты?
Парни смотрят на меня. Ждут. Парни… я даже толком не знаю их имен, я ничего про них не знаю. Сейчас они пойдут куда-то в клуб, где можно напиться и не думать, не думать, вот это самое главное – не думать, потерять в толпе самого себя…
– Не-е… не пойду.
– А чё так?
– А-а… голова болит.
Парни ржут.
– Чё ты как целка ей-богу, голова болит… ещё это скажи, критические дни…
Парни хохочут, хохочу вместе с ними, хотя черта с два мне до смеха…
– Это это… сорокаградусную микстуру надо…
– Ага, я это… домой пойду… просплюсь…
Иду домой якобы проспаться, черта с два я сегодня спать буду… Ни одна живая душа не будет знать, что я делаю. Кто-то догоняет, даже толком не помню его имени…
– Ты это… не заболел, часом?
– Ну заболел, чё теперь…
Жду каких-то сочувствий, советов, не дожидаюсь, а ну да, у них же не принято…
По темноте возвращаюсь домой, тихонько прошмыгиваю в свою комнатенку, переступаю через храпящие тела, батя опять нажрался…
Вытаскиваю из-под подушки то, что дал мне инспектор, читаю при свете фонарика… книги, рукописи… только бы не знал никто, что я тут читаю… а чего не знал, все равно черта с два кто-то что-то в организации этой кумекает…
Она сама в себе ничего не кумекает…
ФИО
Тим… а-а, теперь я этот… Игорь… нет, вру, Кондаков Антон Игоревич.
Год рождения
Семьдесят первый. А нет, тут надо полностью писать, две тыщи семьдесят первый.
Откуда узнали о нашей организации.
Откуда… от верблюда… откуда все узнали. Весь мир знает, я не знаю… а я чем хуже… По принципу в России все секрет, и ничего не тайна.
Как на них вышел… случайно. Это не из тех организаций, которые можно набрать в интернете, и нате вам, получите-распишитесь, адрес, телефон, е-мейл, оставьте свой отзыв. Сюда приходят случайно. Так случайно, что сами толком не могут сказать, как пришли…
Что там дальше… ваши планы на будущее…
Организация…
А ведь до сих пор толком не знаю, что это за хрень такая, до сих пор кормят меня обрывками каких-то спорных фактов, вымыслов, легенд…
Организация…
Про которую ничего не известно, даже не известно толком, есть она или нет.
Иду по темноте ночи, у нас район хороший, у нас хоть окна светятся, вон, свечи на подоконниках, там, дальше, говорят, вообще в землянках живут, шерстью обросли…
Организация…
Интересно, что бывает с теми, кто туда вступал, вступал и не вступил… надо спросить у инспектора… а что спросить, можно подумать, сам не знаю, что ответит…
То и ответит.
То и будет.
Лучше не думать…
– Пус-ти, ур-родище, на хрен пошел, я ком-му сказала!
Даже не вздрагиваю, дело привычное, опять там девку какую-то зажали в темном переулочке…
Организация…
Оттуда не выходят, оттуда не возвращаются… Вспоминаю хитроватое лицо инспектора, ну, мил человек, из властелинов мира так просто не уходят…
– На по-о-омощь!
Девка… хочу свернуть куда-нибудь неважно куда. Не сворачиваю. Их трое, отсюда вижу, трое, вот этот, высокий, похоже, главный, эти, которые ее держат…
Бью высокого. Тут, главное, ударить со всей силы, потом…
Высокий сгибается пополам, отваливается полусгнившая голова, падает, мелкая шпана поджимает хвосты, огрызается, расползается куда-то в никуда, кто-то в спешке теряет гнилую ногу…
Хватаю девчонку за истлевшую руку.
– Пойдем…
– У-урроды…
– Есть маленько… Проводить?
– Ага… спасибо… я тут… рядом…
Улыбается полусгнившим черепом.
– Можете меня поздравить, невесту нашел.
Жду, что инспектор меня похвалит, расплывется в улыбке, а-а, молодчина, далеко пойдешь…
– Ты ей ничего не сказал? Про нас?
Вздрагиваю.
– Н-ничего…
– Точно?
Смотрит на меня так, что я уже сам начинаю сомневаться, говорил я или не говорил…
– Нет. Нет.
– Оч хорошо… а невесту мы твою еще уточним…
– Переложи три спички, чтобы рыбка поплыла в другую сторону.
Это просто. Перекладываю.
– Переложи две спички, чтобы корова смотрела в другую сторону.
Бьюсь вокруг до около спичечной коровы, чувствую себя беспомощным, мать моя женщина, не понимаю…
– Сдаюсь.
– Эх ты… вот же…
– Это нечестно. Вы просто морду коровы повернули.
– А кто сказал, что нельзя морду коровы поворачивать…
Спрашиваю то, что давно уже хотел спросить.
– А… это…
– Чего такое?
– А… если что… из организации вашей выйти можно?
Инспектор щурится.
– А ты как думаешь?
– Н-нет.
– А знаешь, так чего спрашиваешь тогда… горюшко мое…
Как всегда выхожу из заброшенного дома первым. Нельзя, чтобы нас видели вместе. Инспектор говорит, за ним охотятся. За мной тоже будут охотиться. Потом.
Прохожие идут мне навстречу, они смотрят на меня и сквозь меня, они не знают, кто я. И не узнают. У меня на лбу не написано, что я часть организации, могучей организации, всемирной организации. Говорят, что они существуют уже десять тысяч лет… как-то не верится. Только инспектору не надо говорить, что мне не верится, он мне потом так не поверит, мало не покажется…
– Дети есть?
– Издеваетесь… только невесту нашел, вам уже детей подавай…
– Ну что вы так сразу… – инспектор хмурится, – а так вообще… планируете?
Что-то прорывает внутри.
– А если я скажу нет?
– Дело ваше…
– Не возьмете?
– Почему не возьмем… только лучше, чтобы были… организация себя воспроизводить должна…
– Настя вроде бы хочет…
– Очень хорошо… Настю мы вашу уточнили…
Холодеет спина, вам-то что до моей Насти…
Сидим в доме с заколоченными ставнями. Здесь нас не видят. Мне так кажется. И следят. Так мне тоже кажется. У организации руки длинные, везде достанут…
– А… а сколько лет организация существует?
– Десять тысяч.
– Я серьезно.
– И я серьезно… ну, может, и раньше была, только данных нет.
Вижу, что он не шутит, такие не шутят. В ужасе припоминаю что-то, масоны, тамплиеры, розенкрейцеры… но десять тысяч лет… это новенькое что-то…
– А… а можно еще вопрос?
– Нужно.
– А… это правда, что если вам голову отрубить, новая вырастет?
– Кто тебе такую чушь сказал?
– Ну… говорят…
– Говорят, что кур доят…
– Нет, а ходят же слухи… про ренеге… нереге…
– Регенерацию тканей… есть такое… ну ты смотри, это так, если палец порежешь или там кусок печени отхватят… а если голову отрубят, конечно новая не вырастет…
Пробираюсь домой по темноте, опять засиделись допоздна… надо бы завязывать с нашими встречами, хотя бы на время, а то косо уже посматривают, куда я хаживаю, Настя и то спрашивает… в переулке дерутся четверо, а нет, не дерутся, трое бьют одного, битый разваливается на куски, беспомощно ползает по земле полусгнившая нога…
Проскальзываю в свою комнатенку, кто-то хватает меня за пуговицу, просит на бутылку, чесслово верну-верну-верну, все верну-верну-верну, я-т-т-ебя-к-когда-нибудь-обма-а-а-нывал?
Пошли все на фиг…
Вытаскиваю из-под подушки то, что дал мне инспектор, как всегда ёкает сердце, а вдруг там нет ничего, украли, сожгли, уничтожили…
Есть.
Знания, древние, как сама земля…
…постепенно газовые облака затвердевали, собирались в сгустки, так образовались планеты. По поводу кольца астероидов есть несколько версий, согласно одной из них там должна была образоваться планета, Фаэтон, но гигант Юпитер оттянул на себя часть материи, и…
Скрипит дверь.
– Настюш…
– Привет… это чего у тебя?
Настя оторопело смотрит на тайные знания в моих руках, так и слышу насмешливый говорок инспектора, нда-а, так-то вы конспируетесь…
– Гляди, прикол… шарики разноцветные…
– Класс…
Настя отряхивает с лица полусгнившую плоть, садится ко мне.
Что-то шевелится в груди, еще, еще. Паразит какой-нибудь завелся, не иначе, бывает такое, жук какой-нибудь или червяк, который мертвечинку любит…
Надо бы Настю попросить покопаться, пусть вытащит…
Успеется…
Пошло оно всё.
Что всё…
Да всё всё.
Проклинаю инспектора. Проклинаю себя, что связался с инспектором. Организацию почему-то не проклинаю, почему-то боюсь, чует мое сердце, они и мысли почитывают…
Пошли они все.
Всё равно – пошли они все.
Хватит уже меня завтраками кормить. То есть, завтраками не хватит, а обещаниями… Завтра, завтра, потом, потом, как-нибудь, дру-уг мой, тут некоторые годами очереди ждут, в организацию, а вы…
А я ждать не хочу.
Инспектор, наверное, уже понял, что я не приду.
И в организации уже все поняли.
Колотится и колотится в груди паразит, что он там прогрызает… Надо бы вытащить, а то вот так погрызет-погрызет, потом а-а-а, половины внутренностей нету, и развалишься пополам…
Интересно, что будет с этими… которые уходят из Организации…
Что будет, ясно-понятно что будет, не живут такие долго, не живут…
Понемногу осваиваюсь в незнакомом городе, чувствую, долго я здесь не останусь. Они найдут. Кого угодно найдут. И тогда…
Какой-то пьянчужка с размаху налетает на меня, разваливается на куски. Ясен пень, насквозь гнилой, пьянчужки другие не бывают. Хотя нет худа без добра, у них паразиты не заводятся, спиртяку не терпят…
– Да я одной левой.
– Ага, ври больше.
– Да я через колено.
– Ага, сочиняй…
Пьяная компания гогочет за углом, чуть-чуть сворачиваю, ускоряю шаг. Полусгнивший парень хочет перешибить что-то через колено, кирпич… не похоже… узнаю предмет в его руках, это же…
Бегу, кричу, паразит в груди совсем разошелся, бьется о ребра…
– Отдай!
– Ты чего, ох…
– Дай сюда!
Свалка. Летят в разные стороны руки, ноги, головы, хватаю из гнилых рук то, что не кирпич…
– Парни, он того! Он…
Узнали, сволочи. Сказали страшное слово. Слово, которое боялся сказать даже инспектор…
На меня набрасываются все. Все. Без исключения. Хулиганье. Прохожие. Полиция. Толпами. Полчищами. Стаями. Еще отбиваюсь, сам не понимаю, от кого…
Огонь.
Много огня, мерзкий дух гнилого паленого мяса, напалмом, что ли, очень похоже, это в духе Организации… кто-то хватает меня, кто-то тащит в машину, откуда жгут толпу напалмом, пусти-пусти-пусти…
Тормозят где-то за городом.
Смотрят на меня.
Семеро.
Теперь вижу – вот они. Организация. И чувствую – имя им легион.
– Вот… вот…
Показываю то, что отобрал у парня, что он не переломил-таки о колено…
– Мастер и Маргарита? Уважаю, – говорит один из них, – далеко пойдешь, парень…
– Только в организацию что-то брать не торопитесь…
Посмеиваются.
– А ну-ка дай, проверим…
Протягивает руку к моей груди. Отшатываюсь, тут же спохватываюсь, ну да, там же…
– Там это, червяк какой-то завелся, колотится, парни, не в службу а в дружбу вытащите?
– Червяк, говоришь? Счас глянем, что за червяк… ну-ну…
– Стучит? – спрашивают остальные, смотрят на меня, как на невиданную диковину.
– Ага…
– Похоже, брать его уже можно.
– Нужно.
– Ну, давай…
– На колени становиться?
– Чего ради нам на колени друг перед другом вставать… – кладет мне руку на грудь, – сим объявляю тебя человеком…
