Мария Игоревна Левая
На колесах
– Никита, – процедил он через некоторое время, когда понял, что от него не отстанут. Руки в черных перчатках-митенках сжали колеса. – А теперь уходи.
Никита продолжал поиски, не обращая на нее внимания. Теперь он еще и водил по тумбочке руками, нервно и торопливо ощупывая каждый сантиметр. То, что он искал, явно было сейчас очень важно. Во всяком случае именно этим Таня объяснила лихорадочность его действий. Возможно, гнев Никиты направлен не на нее, а на то, что нужная вещь не находилась. В универе им читали курс по психологии, и Таня решила применить полученные немногочисленные знания.
– Тебе нужна помощь? – постаралась она спросить как можно деликатнее, но уже начавшее клокотать в груди раздражение сделало ее тон резче, а голос грубее, чем хотелось бы.
– Ты глухая? Или слепая, раз дверь не видишь? – Он резко развернулся, лежащие в беспорядке черные волосы от этого растрепались еще больше. Черные глаза пронзили Таню, явственно передавая гнев.
– Ты не думаешь, что стоит познакомиться ближе? – язвительно спросила Таня, сложила руки на груди и скривила губы. Подобную грубость она уже не могла объяснить беспокойством Никиты из-за неудачи в поисках.
– Ва-ли, – отчеканил он.
– Эй, вообще-то у меня сегодня первый рабочий день! – возмутилась Таня. Любые положительные намерения как рукой смело.
– Ну так я его закончил, – ядовито ответил Никита. – Можешь не благодарить.
Он наконец нашел, что искал. Что именно, Тане увидеть не удалось, но ей не очень-то и хотелось. Зажав вещь в кулаке, Никита перелез с коляски на кровать, подтянув себя руками, и отвернулся к другой стене, всем видом показывая, что слышать Таню или видеть ее не желает.
Таня фыркнула. Желание подружиться с подопечным, теплившееся в груди еще утром, рассеялось. Вместо него в душе клокотали ярость и злоба. Она больше не хотела видеть Никиту и, топнув ногой, ушла.
Никита умудрился не понравиться ей с первого же разговора. Вредный и заносчивый, он нагрубил ей, даже толком не удосужившись познакомиться. И поначалу Таню совсем не терзала совесть за нелестные и даже грубые слова, которые она написала про него в блоге.
Несправедливость – вот то слово, которое вертелось в голове у Тани. Разве справедливый человек будет ссориться с девушкой в первый день знакомства? Разве будет грубить только из-за собственного плохого настроения? И самое несправедливое то, что с этим хамом Тане придется общаться целых полгода!
***
Она напечатала еще несколько строк и довольно потянулась. Импульсивная ярость утихала с каждой строчкой. Яда в словах не становилась меньше, и в душе у Тани клокотать будет еще минимум до вечера, но сейчас, когда первые эмоции были выплеснуты, сдерживаться стало легче. Когда Таня поставила последнюю точку и опубликовала пост, самообладание почти вернулось. Если поделиться проблемой хоть с кем-нибудь, то она уже наполовину решена.
На смену ушедшей ярости пришла совесть. Таня вздохнула. Зря она так, Никита ведь совсем недавно попал в инвалидную коляску и, вероятно, все еще не смирился. Таня не знала, как он жил до этого, но подозревала, что его прошлое разительно отличалось от настоящего. Он ведь, и это было вполне предсказуемо, может быть в депрессии, то есть вообще не вполне отвечает за свои слова. Ей стоило проявить тактичность, быть более терпеливой, но слишком сильные эмоции захлестнули ее, не дали мыслить рационально. Так происходило всегда: Таня сначала делала, и только потом думала. Слишком импульсивная и эмоциональная. Мама всегда ругала ее за это. На секунду Таня подумала, что поспешила и, возможно, не вполне подходит для этой работы. Все же у нее не было никакого опыта в общении с инвалидами. Только вот отступать было поздно: контракт она уже подписала и уйти не могла. Во-первых, некуда: Инна уже прислала фото, как жених распаковывает вещи в их квартире. Во-вторых, признать собственный провал и отступить не позволяла гордость.
Таня подняла взгляд от экрана и посмотрела в окно. Розовые облака, подсвеченные золотом заходящего солнца, плыли по сиреневому небу. Таня схватила с полки у кровати «мыльницу» и кинулась к окну. Нельзя упустить такой красивый закат. Она сделала несколько ярких снимков: только небо, растущие под окном ромашки или похожие на них цветы на его фоне – панорама из окна. Когда Таня закончила, часы показали двадцать минут восьмого. Она разглядывала снимки и думала, что было бы неплохо показать их Никите. Вдруг они помогут завести разговор? Таня размяла затекшую от долгого сидения шею. «Интересно, тут ужин по расписанию или каждый сам готовит, когда хочет?» – подумала она.
Значок комментария под сделанной сегодня после обеда записью о переезде мигнул, привлекая внимание. Оказалось, он мигает уже двадцать минут. Таня решила, что пока не голодна, во всяком случае не настолько, чтобы бежать на кухню, и открыла запись, которую сделала, еще окрыленная открывающимися перед ней перспективами.
Комментарий оставила Юля. В том, что именно подруга будет первой подписчицей ее блога, Таня не сомневалась. Именно Юля предложила – хотя тут скорее подойдет слово «настояла» – писать посты про жизнь и работу с инвалидом. Тане идея показалась занимательной, и она согласилась. Только вести блог от своего имени она наотрез отказалась, заменяя имена: очень не хотелось, чтобы ее обвинили в использовании личных данных. Да и так она будет уверена, что мама не узнает, чем занимается дочь вместо учебы.
Запись о новом доме с прикрепленной фотографией ласточки на заборе Тане нравилась. Она получилась очень хороша для первого поста. Теплота и вера в лучшее сквозили в каждом слове, в таком же ключе был и комментарий Юли. Таня прочла его и улыбнулась: подруга даже из далекого Калининграда смогла поддержать ее в нужный момент. Недавняя хандра практически полностью улетучилась.
– Татьяна, – окликнули ее. Таня так увлеклась блогом, что не заметила вошедшую в комнату Кристину.
– Привет, – Таня выключила нетбук и кивнула.
– Привет, – Кристина робко кивнула в ответ. – Прости, если отвлекаю, но уже время ужина.
Таня улыбнулась. Все же готовить самостоятельно ей не придется, по крайней мере, сегодня. Замечательная новость! Обе девушки отправились ужинать.
Столовая была светлая и уютная. Таня почуяла доносившийся из кухни, отделенной перегородкой, запах свежих булочек. На дубовом столе стояла ваза с букетом люпинов.
– Какие красивые! – Таня не удержалась и понюхала цветы. Тягучий пряно-сладкий аромат наполнил легкие, немного закружилась голова. Дурманящий запах напомнил о доме: точно такой же с мая по начало июня доносился с поля у ее школы.
– Это lupinus polyphyllus2. – Кристина наклонилась над вазой, любовно погладила торчащий лист. – Семена из Канады завезли.
– Латынь? – удивилась Таня. Она еще ни разу не встречала людей, которые используют латинские названия в быту. Даже на медицинском факультете это было не распространено.
– Я могу назвать латинские названия почти любого растения, что есть в саду, – улыбнулась Кристина. – Забавно, ведь латынь я не учила.
– Кристина каждый день собирает. – Из кухни вышла светловолосая женщина. Имела в виду она, конечно же, цветы. В руках она несла три тарелки. – Помоги-ка.
Женщина вручила тарелки Тане, а сама вернулась на кухню за едой. Кристина тем временем раскладывала вилки. Когда она только успела их взять?
– Ты такая худенькая! – Женщина сокрушенно покачала головой, будто Танина худоба была ее личной проблемой. – Ну ничего, мы тебя откормим.
Таня только криво улыбнулась. Ее много кто пытался откормить, только вот не получалось.
Сначала Таня подумала, что женщина приходится Кристине матерью, но, когда они втроем сели за стол и появилась возможность поговорить, выяснилось, что это не так. Волосы ее были темнее, чем у Кристины, а нос шире. Глаза у женщины были не синими, а серыми. Теперь стало понятно, что это та самая домработница, с которой они теперь соседки.
– Галина Ивановна работает у нас уже четырнадцать лет, – скромно улыбнулась Кристина. – И действительно почти как мама.
– Не говори глупостей, – отмахнулась Галина Ивановна, усмехнувшись. – Я всего лишь домохозяйка. Лучше расскажи о себе, милочка, – ласково обратилась она к Тане.
– Меня наняли сиделкой, – сказала она первое, что пришло в голову.
– Это и так известно, – хохотнула домохозяйка. – Скажи-ка лучше, успела познакомиться с Никитой?
Неприятные воспоминания о недавней ссоре снова прокрались в голову. Улыбка сползла с лица. Таня понимала, что и сама неправа, но обида за столь холодный прием все еще лежала на сердце.
– Лучше бы не успела, – фыркнула Таня, наколов капусту на вилку. Возможно, если бы она вошла в его комнату позже, когда масса новых впечатлений не застилала ей глаза и не дарила неуместные ожидания, она бы повела себя сдержаннее и не так остро среагировала на откровенное хамство.
– Брат может быть слегка грубоватым, – словно извиняясь за него, пролепетала Кристина, – но он не плохой, – уверила она.
– Он такой уже года два как. – Галина Ивановна поднялась из-за стола и собрала опустевшие тарелки. – Надеюсь, хоть ты не сбежишь от него через три месяца. Ему нужен кто-то бодрый, кто-то заряженный оптимизмом, прям как ты. Ты кажешься мне сильной. – Она подмигнула Тане и ушла на кухню, где уже свистел чайник.
– Расскажи про свою семью, – обратилась Таня к Кристине. Продолжать разговор о Никите ей совсем не хотелось, а вот про других Ховричевых послушать было интересно. – Почему Валентин Никандрович не ужинает с нами?
– Отец не появляется раньше полуночи, – объяснила Кристина. – И из дома уезжает раньше, чем начинается завтрак. Света сегодня в гостях у друзей. А Никита не показывается из комнаты, даже ест у себя. – Она заметно погрустнела: ей явно не нравилось обсуждать семейные отношения.
– У тебя есть сестра?
– Младшая. Ей четырнадцать. Света почти не бывает дома: все гуляет со своей компанией, так что ты редко будешь ее видеть.
Разговор прекратился, повисло неловкое молчание. Тане хотелось разрушить эту тягостную паузу. Она подыскивала, о чем еще поговорить. Взгляд ее снова привлек букет.
– Ты только букеты собираешь или еще чем-нибудь увлекаешься? – Тема пришла Тане в голову сама собой.
– По букету каждый день, – Кристина заметно оживилась. – А еще составляю гербарии: их так приятно рассматривать зимой. В детстве в театре играла, но сейчас бросила. – В голосе прозвучала печаль. – А ты чем-нибудь увлекаешься? – спросила она и, вдруг спохватившись, добавила: – Прости, если это слишком личное, я не настаиваю.
– Что ты! Ничего такого, – Таня удивилась. – Я в свободное время фотографирую. Неплохо получается.
Как раз в этот момент Галина Ивановна вынесла чай с печеньем. Аромат лимона, имбиря и корицы окутал столовую.
– У тебя, наверное, много работ. – Домработница села за стол и макнула печенье в чай.
– Не так много, – пожала плечами Таня. Она сделала глоток – теплый медовый напиток приятно согрел горло.
– Можно посмотреть? – спросила Кристина, приветливо улыбаясь.
Таня молча покачала головой. Свои немногочисленные работы показывать она не хотела. С самого детства она слышала упреки матери и насмешки одноклассников, неумело маскируемые под дружеский совет. В ее окружении быть фотографом или даже просто увлекаться съемкой было глупостью, не подходящей дочери известного офтальмолога. Сейчас Тане не хотелось вновь слышать неприятные слова. Хотя Кристина с Галиной Ивановной выражали искренний интерес и были вполне милы, рисковать не стоило. Таня отмахнулась и перевела тему, чтобы снова не наступило тягостное молчание. Остаток вечера прошел в шутках и смехе. Перед сном Таня налила себе кофе – проверенное средство быстро уснуть.
Глава 3
Таня продрала глаза за пять минут до будильника и тут же полезла проверять блог: за ночь подписчиков прибавилось, и это не могло не радовать. Как бы Таня ни ценила поддержку Юли, но заинтересовать посторонних людей было куда приятнее, чем привлечь знакомого.
Она решила посмотреть, кто же пришел в ее блог. В основном, это были женщины, нескольких из них Таня даже знала. Было немного людей, которые писали, что они, как и герой блога, на колясках: видимо, они посчитали, что блог будет им полезен. Но больше всего ее внимание привлек анонимный аккаунт. Ни аватарки, ни даты рождения, ни какой-то другой информации. Только мужской пол и надменное «господин Х» вместо имени. Таня пожала плечами и поспешила посмотреть свой вечерний пост. Время до завтрака еще оставалось.
Вчерашнюю запись Таня решила оставить: это были ее мысли, и она не хотела их удалять. Пост прокомментировали несколько человек: подруга, еще пара незнакомых новых подписчиков и тот самый аноним. Юля была полностью солидарна с Таней и пылала праведным гневом вместе с ней. Такое единодушие с подругой Таня ценила – именно благодаря ему обе девушки подружились еще в школе. Другие комментаторы тоже поддерживали ее. Одни писали, подбирая выражения, другие яростно ругались.
Женщина по имени Венера Марсовна мягко замечала: «Он, конечно, ужасно груб, хотя это не редкость в подобных обстоятельствах. Не оправдываю: ничто не дает права человеку грубить милым дамам». Некий Мордаха сатиры заявил, что «этому парню просто необходимо дать пять. По лицу. Стулом». Все сходились в одном: герой поста (имя Таня не указывала из соображений конфиденциальности) вел себя отвратительно. Только господин Х не выразил никакого отношения к событиям в посте, а советовал не судить людей по первому впечатлению, «ибо оно зачастую не соответствует действительности». Возможно, прочти Таня комментарий вчера, когда ее ярость еще не остыла, она не согласилась бы с этим Х, но теперь его комментарий показался ей хоть и слегка заумным, но правдивым и единственным объективным.
Жалея о вчерашних эмоциях, Таня решила попробовать начать общение с Никитой с чистого листа. Это было ее обязанностью. Таня просто не могла игнорировать работу, которую искала несколько месяцев. Прекрасно понимая, что подружиться или как минимум стать приятелями с Никитой ей придется, Таня потратила большую часть утра на размышления, как это сделать. Никита не производил впечатление человека, который извинится за вчерашнюю ссору, но и Таня не собиралась делать этого. Они оба были виноваты. Нужно было как-то обойти острую тему.
Спустившись к завтраку, Таня заметила нового человека – младшую сестру Кристины. Света оказалась такой же светловолосой, но в ее ультрамариновых глазах светилось больше дерзости, так свойственной подросткам. В отличие от сестры, она носила очень короткую юбку и яркий макияж, который делал девочку визуально старше своих лет. По мнению Тани, такой вид был чересчур для четырнадцатилетней девочки, но ни Галину Ивановну, ни Кристину ничего не смутило.
Свободное место осталось только рядом со Светой – хороший повод познакомиться. Присаживаясь, Таня заметила на руке девочки татуировку – черно-белые цветы. Делать какие-либо комментарии она не стала: прекрасно помнила, как все ее подруги в подростковые годы грезили о тату. Видимо, Валентин Никандрович очень великодушный родитель, раз уступил желаниям дочери.
– Привет, – поздоровалась Таня. – Меня зовут Татьяна.
Света дружелюбия не проявила, лишь ограничилась вежливо-нейтральным приветствием, закинула пончик с маслом в себя и убежала.
– Куда это она? – удивилась Таня. Часы показывали, что нет еще и восьми утра.
– Светлячок больше любит проводить время с друзьями, чем дома, – Галина Ивановна убрала уже пустые тарелки. – Хорошо, что там есть старшие девочки, которые могут за ней присмотреть.
– Мне сегодня тоже надо уйти, – будто извинялась Кристина.
Она была одета в длинное, до пола, голубое платье, довольно красивое. Оно одно должно было навести на мысли, что Кристина собирается куда-то выходить. Милая белая сумка с цепочкой вместо ремня тоже должна была указать на это. Но Таня, слишком поглощенная раздумьями о необходимости примирения с Никитой, сразу и не обратила внимание на наряд Кристины.
– Куда? – поинтересовалась Таня.
– В храм, – как само собой разумеющееся пояснила Кристина. – Сегодня же воскресенье. А потом работать. В лавке у того же храма, – добавила она.
Таня воцерковленной не была. Как и все в ее семье, в Бога, конечно, верила, но церкви не посещала – не видела необходимости: раз Бог есть везде, то какая разница, где и когда к нему обращаться. Человека, посещающего храм по воскресеньям, она видела впервые. Однако она ничего не сказала: каждый вправе верить или нет, во что хочет сам. Тем более, если Кристина работает в лавке, то логично, что она и храм посещает.
Кристина закончила завтракать, пожелала всем хорошего дня и ушла. В Таниной голове продолжали крутиться идеи, как лучше начать предстоящий разговор с Никитой, поэтому она продолжала сидеть за столом, ковыряя остывший пончик. «Может, комнату похвалить? – размышляла она. – Да нет, что в этом склепе хвалить. Или погоду обсудим?» Ни одна из мыслей не казалась удачной. Спасла ее Галина Ивановна.
– Отнеси-ка Никите, – домработница вручила Тане поднос с едой. – Раз ты теперь с нами, могу делегировать тебе эту обязанность, – женщина задорно подмигнула.
На подносе кроме тарелки и чашки лежал КитКат. Таня улыбнулась. Если Никита любит шоколад, то у них уже есть что-то общее.
– Конфета для Германа, Никита сладкое не ест, – огорчила ее Галина Ивановна. – Только сразу не заходи, мало ли чем они там занимаются, – предупредила женщина.
Таня пожала плечами. В ней что-то сжалось от волнения. Сейчас она наконец увидит того, кто, как и она, работает с Никитой. Что уж скрывать, ей хотелось познакомиться с ним, вдруг он даст дельный совет по общению с их общим подопечным?
Подойдя к комнате, Таня услышала незнакомый мужской голос.
– Может, все же извинишься перед девчонкой? – Таня замерла, прислушиваясь. Ее маленькая слабость: всегда хотела быть в курсе всех разговоров и новостей. – Она не виновата в твоем плохом настроении.
– Тебе, кажется, платят за то, чтобы ты мои ноги дергал, а не советы раздавал. – Едкий голос Никиты она узнала сразу.
– Ой, да иди ты. – Таня четко представила, как говоривший, очевидно, тот самый Герман, махнул рукой. Ей казалось, что такая фраза просто обязана сопровождаться этим жестом.
– Я бы с удовольствием, – сочился сарказмом Никита.
– Прости, я не хотел. – Второй голос произнес извинения с долей грусти.
Ответом ему было молчание, говорившее гораздо красноречивее слов.
Таня услышала шаги и поспешила отойти от двери, чтобы ненароком не получить ей по лбу. Из комнаты вышел высокий плечистый мужчина. Мускулы, рельефно выделяющиеся под униформой медбрата, говорили о физической подготовке. В свете люстры сверкнула лысина. Она придавала ему строгий и серьезный вид, а аккуратная борода добавляла нотку мягкости и заботливости к его суровому облику.
Он не сразу заметил Таню, едва не сбив ее с ног. Их взгляды пересеклись. В зеленых глазах отразилось то же любопытство, которое испытывала Таня.
– Хини́н Герман Михайлович, – он протянул ей крепкую ладонь, но тут же убрал, сообразив, что поднос помешает рукопожатию. ‒ Но лучше зови просто Германом. А ты та самая Татьяна?
Таня кивнула, хотя вопрос был риторический: кем еще она могла быть?
– Я о вас… тебе тоже слышала, – произнесла она с легким смущением. Герман выглядел старше, но уверено и без колебаний обратился к ней на «ты», поэтому Таня не сразу определилась, какое обращение использовать.
– Ты не злись на Никиту за вчерашнее, – посоветовал Герман. – У него сложный период, сама понимаешь.
– Понимаю, просто… – Таня отвела взгляд. Он в курсе их ссоры. Никита нажаловался, или Герман сам узнал? – Может, посоветуешь, как найти с ним общий язык? – спросила она с надеждой.
– Вот тут я не помощник, – Герман развел руками и цокнул языком. – Со мной он не сильно ладит. – Таня поникла, понимая, что придется разбираться с проблемами самой. Видя ее настроение, Герман дружески приобнял девушку за плечи. – Ты только не сдавайся сразу.
– И не собираюсь, – фыркнула Таня. Она не боялась Никиты, не боялась его грубости или плохого настроения. Она устроилась сюда, чтобы получить деньги, и их она отработает. – Это, кстати, тебе. – Таня кивнула на КитКат.
– Спасибочки, – подмигнул Герман. – Дарю, тебе пригодится. – Он вытащил из своей сумки толстую синюю папку и протянул Тане. Сообразив, что она не сможет взять, не уронив завтрак, он положил папку на поднос. – Там про Никитино состояние. Все, что может тебе понадобиться, – пояснил Герман и, взяв конфету, ушел.
Таня вздохнула, настраиваясь на непростой день, и вошла в комнату, толкнув дверь бедром. В этот раз в спальне оказалось светлее. Окна все так же были занавешены плотными шторами, кроме одного, зато горели все лампы. Таня хотела подойти и раздвинуть занавески – впустить солнце, но не решалась, переминаясь с ноги на ногу у двери.
– Доброе утро, – поздоровалась наконец она. – Я принесла завтрак.
Никита курил у единственного открытого окна. Вчерашняя голубая рубашка уже была на нем, как и черные перчатки-митенки.
– Здравствуй, – откликнулся Никита совершенно спокойно, будто не он вчера устроил скандал.
– Тебе нужна помощь с… чем-нибудь? – сконфуженно пробормотала Таня, поставив поднос на низкий стол.
В ее обязанности не входила медицинская помощь, и Таня была уверена, что Герман уже оказал ее, но она все равно спросила. Ей нужно было как-то начать разговор, а это первое пришло в голову. Тем более в будущем эта информация могла пригодиться: Таня помнила, что Герман приходит только пару раз в неделю. На втором курсе у них была практика «Помощник палатной медсестры», но ей ни разу не позволили сделать что-то сверх подачи градусника и мытья полов. Разве что один раз показали, как ставить уколы и капельницу, и то это был старшекурсник.
– Можешь не волноваться, – отозвался Никита, потушил сигарету и сунул в стоящую на подоконнике пепельницу. – Хинин уже позаботился обо всем необходимом, да и я не настолько беспомощный, чтобы не вколоть самому себе пару ежедневных уколов.
Он поправил ворот голубой рубашки. Таня не знала, куда себя деть, и, чтобы не стоять без дела, села в кресло у кровати. На тумбочке рядом лежала полупустая упаковка лекарств. Каких именно, Таня не поняла, названия были на немецком.
– Знаешь, мне не очень нужна компаньонка. – Голос Никиты отвлек от разглядывания его вещей.
– Меня нанимал не ты, – фыркнула она, сложив руки на груди. – Пока твой отец не скажет, что я не нужна, будь добр терпеть мое присутствие.
– Валентин – мой дядя, не отец, – поправил он спокойно.
– А Кристина?
– Мы двоюродные. – Никита взял чашку с успевшим остыть чаем, прекращая дальнейшие расспросы.
Таня притихла. Она думала, что они родные, хотя не то чтобы это имело какое-то особое значение. Теперь отсутствием семейного сходства Ховричевы не удивляли так сильно. «Может, поэтому Кристина не заходит к брату?» – предположила она, и ей сделалось грустно.
Пока Никита без аппетита размазывал кашу по тарелке, Таня осматривала его комнату. Телевизора не было, зато были книжные полки и картина в уже знакомом стиле. Таня сделала вывод, что она написана тем же греком, что и пейзаж из коридора. На стене рядом с креслом Таня заметила доску с расписанием дня. Напротив выполненных пунктов: «проснуться», «умыться», «одеться», «вколоть уколы», «принять таблетки» – стояли серые галочки. Многие пункты повторялись несколько раз в разных вариациях. Ни одной строчки о друзьях или прогулках. «Он что, все время один в комнате сидит?» – промелькнула мысль. Таня была намерена исправить образ жизни подопечного. Не сразу, конечно: сначала стоило познакомиться поближе.
– Вчера был такой красивый закат, – начала Таня. – Я успела сфотографировать, хочешь, покажу? – Она уже полезла в карман штанов за мыльницей, но Никита мотнул головой. – Не любишь закаты? – предположила она.
– А ты, как понимаю, не любишь молчать, – раздраженно пробухтел Никита.
– Почему ты так сразу? – надулась Таня. – Я просто стараюсь разговор поддержать.
Никита вздохнул и отодвинул от себя полупустую тарелку. Отвернулся к окну, грубо игнорируя Таню, будто надоедливую муху.
Таня нахмурилась. Не хочет говорить – ладно. Она как раз собиралась изучить подарок Германа. Ничего страшного, что она сделает это сейчас, а не вечером в своей комнате. Она открыла папку на первой странице и, закинув ногу на ногу, принялась изучать ее. Никита достал с полки какую-то книгу, перелез на кровать и, видимо, углубился в сюжет. Время от времени Таня поглядывала на него или ощущала его внимание на себе, когда она не смотрела. Иногда их взгляды скрещивались, и тогда оба демонстративно резко утыкались каждый в свое чтиво.
***
Когда она приходила в храм, ее сердце пело. Тепло и хорошо ему под присмотром божьим, оттого и пело, как поют ангелы: «Свят, свят, свят». И Кристина вторила ему, шептала: «Господи, помилуй», и молитва облегчала ее душу.
Храм Рождения Богородицы она посещала, сколько помнила себя. Отец учил ее молиться, и она внимала, покорно и кротко, питая сердце. Когда-то они ходили сюда всей семьей, но то время прошло. Два года, как Кристина бывает здесь одна; два года, как молится в три раза больше: за сестру, за брата, за отца. «Господи, помоги им». За них и для них. За себя – никогда. Себе – ничего.
Чаще всего Кристина ставила свечи за брата: просила простить его грех и помочь выбраться. Сегодня впервые имя брата не звучало в ее молитве.
– Господи, прошу, позволь Татьяне остаться с нами дольше. – В руках свеча, губы шелестят, под сомкнутыми веками проступает святой образ.
Кристина чувствовала: Татьяна призвана помочь им спастись от уныния. Она открыла глаза – пламя свечи в ее руке не дрожало, и это только больше уверило Кристину в верности ее мыслей.
Чей-то взгляд нежданно будто прирос к спине. Кристина повела плечом, но ощущение не ушло: чужое внимание буквально прилипло к ней. Решив уйти, Кристина три раза осенила себя крестным знаменем и стремительным шагом спустилась со ступеней храма. Хорошо, что сегодня она зашла помолиться после работы, а не как обычно, до. Взгляд никуда не делся: Кристину будто преследовали. Это беспокоило и пугало, поэтому она ускорила шаг, мысленно моля Бога о спасении.
– Кристин! – веселый голос прозвучал над ухом, на плечо легла ладонь. Кристина развернулась, готовая защищаться.
– Денис… – Она расслабленно улыбнулась и поправила сползший платок. Подумав, совсем сняла его и убрала в сумку.
Перед ней стоял не злодей, а старый знакомый. В приветливых серых глазах сверкнула искра смеха, на губах расплылась улыбка. Каштановые, коротко стриженные волосы отливали рыжиной. Год, как отгремел их совместный выпускной – год, как они с Денисом не виделись. Их отношения можно было назвать дружескими, если бы не трепыхалось что-то раненой пташкой в сердце у Кристины, стоило только ей увидеть парня. Трепыхнулось и в этот раз.
– Бегу за тобой с самого храма. – Денис весело взъерошил волосы. – Быстрая же ты.
– Ты ходил в храм? – удивление в голосе Кристине скрыть не удалось. В последний раз, когда они виделись, Денис был атеистом.
– Армия меняет людей, – подтвердил он, довольно хмыкнув.
Сразу после школы Денис ушел служить. Где и на кого учиться, он не знал, ничем особым заниматься не планировал, а отдать долг родине считал обязанностью любого мужчины. «Ну, разве что кроме твоего брата», – добавил он смущенно, когда рассказывал Кристине о своих планах. Год назад она поддержала его, ведь сама считала, что им будет лучше не видеться, хотя мысль о столь долгой разлуке заставляла ее плакать. Теперь они вновь встретились.
– Чем думаешь заниматься теперь? – спросила она с живым интересом, когда Денис закончил рассказывать о своей армейской жизни.
– Не знаю. По работам помотаюсь, подумаю, – честно и весело ответил Денис. – Я в «Чапаевку» переехал, – подмигнул он ей. – Пошли провожу.
Кристина прикрыла ладонями вдруг потеплевшие щеки. Их согрела приятная мысль, что Денис помнит, где она живет.
– Ты теперь занял бабушкин дом? – спросила Кристина, чтобы как-то занять время, пока они идут.
– Ага, – кивнул Денис. – Она к родителям перебралась в квартиру, а я к ней. А ты как?
– В СГСПУ учусь. На финансах, – пожала она плечами. – Иногда подрабатываю в церковной лавке. Остальное по-прежнему.
– Клёво! – Денис оттопырил палец вверх. – Но разве ты не в театральный хотела?
Кристина молча покачала головой. Театральный и сцена остались далеко в мечтах. Там им место, а не в реальности.
– Никита больше не?.. – Спросил Денис осторожно, не завершив предложение.
От вопроса Кристина поежилась, словно он принес с собой холод. Она не любила говорить о том поступке брата и была благодарна Денису, что он не произнес страшного слова. Винить Дениса за неприятный вопрос она не могла, ведь он тоже тогда переживал. Вспоминать тот день она не любила, но не могла прекратить возвращаться туда снова и снова: это был одновременно самый страшный и самый прекрасный день.
– Нет, больше нет, – поспешила ответить Кристина. – Давай закроем тему, пожалуйста, – попросила она, обхватив себя руками.
– Прости, я не мог не спросить, – попытался оправдаться Денис. – Расскажи тогда про универ. Чему там вас учат?
Остаток пути они прошли, болтая про учебу и армию. Потом вспоминали моменты общего прошлого. Когда настало время разойтись, Кристине очень не хотелось делать первый шаг прочь от Дениса.
***
– Сыграем? – предложила Таня после обеда и, не дожидаясь ответа, вытащила из кармана стопку карточек.
Молчание, которому они оба отдались утром, ее порядком раздражало. Когда папка была изучена вдоль и поперек, она предприняла еще одну попытку узнать о Никите что-то кроме имени, болезни и несносного характера. В эту игру она играла с подругами в детстве, когда кто-нибудь устраивал ночевку. Она устроилась на полу, перемешала карточки и сложила их колодой перед собой. Никита выгнул бровь, но ничего не сказал. Иногда людям не надо говорить, чтобы их поняли.
– Это поможет нам лучше познакомиться и развлечься, – объяснила Таня.
У Никиты не было своих дел, покидать комнату без особой надобности он отказывался, а книгу, как Таня заметила, читал без особого интереса.
– Ладно, если хочешь. – Согласие сопровождалось глубоким вздохом.
«Будто это так трудно», – негодующе подумала Таня, но смолчала: нарываться на еще одну ссору она не хотела. Никита отложил книгу.
– Придвинь кресло, – скомандовал он, очевидно, имея в виду коляску, которая успела откатиться от кровати.
– Если скажешь «пожалуйста», твой язык не отсохнет, – фыркнула Таня, но требование выполнила сразу, чтобы Никита не начал словесную перепалку.