Мария Корелли
Сила неведомая
Глава 4
– Что ты на меня глазеешь? У тебя такие огромные глаза!
Моргана, одетая лишь в белую шёлковую ночную сорочку, сидела на краю своей постели, перебирая маленькими розовыми кончиками пальцев торчавшую тонкую оборку её одежды, глядя на красивую широкоплечую девочку Манеллу, которая только что принесла поднос с её завтраком и теперь стояла, разглядывая хозяйку со странным выражением смешанного восхищения и робости.
– Такие огромные глаза! – повторила она. – Словно огромные фары, светящие изнутри твоего мозга-мотора! Что ты во мне увидела?
Загорелая кожа Манеллы вспыхнула тёмно-красным.
– То, чего раньше никогда не видела! – ответила она. – Вы такая бледная и маленькая! Вовсе не похожи на женщину!
Моргана весело рассмеялась.
– Не похожа на женщину! О, дорогая! А на кого же я тогда похожа?
Глаза Манеллы потемнели от усилия выразить свою мысль.
– Не знаю, – сказала она в замешательстве, – но однажды здесь, в саду, мы нашли прекрасную бабочку с белыми крыльями – совсем белыми, и она сидела на алом цветке. Мы все прибежали поглядеть на неё, потому что она была не похожа на всех прочих, виденных прежде бабочек: её крылья выглядели как бархат или лебяжий пух. Вы мне напомнили эту бабочку.
Моргана улыбнулась.
– Она не упорхнула прочь?
– О да! Очень скоро! И через пару часов после того, как она улетела, алый цветок погиб.
– Как ужасно! – и Моргана подавила зевоту. – Это завтрак? Да? Побудь со мной, пока я ем! Ты главная горничная в «Плазе»?
Манелла пожала плечами.
– Не знаю, кто я! Я выполняю всё, о чём меня просят, насколько могу справиться.
– Занятое дитя! И хорошо тебе платят?
– Для меня достаточно, – ответила Манелла безразлично, – но работа мне не нравится.
– А может ли работа нравиться?
– Если работаешь ради того, кого любишь, то несомненно! – пробормотала девушка, словно говоря с самой собой. – Дней не хватит на всю ту работу, которую захочешь выполнить!
Моргана поглядела на неё, и в глазах её блеснул серо-голубой свет. Затем она налила себе кофе и попробовала его.
– Неплохо! – заметила она. – Это ты сварила?
Манелла кивнула и проговорила наугад:
– Смею сказать, что он не так хорош, как должен бы быть, – сказала она. – Если бы с вами приехала личная служанка, то я попросила бы её сварить кофе. Женщины вашего положения предпочитают, чтобы еду им подавали иначе, чем это принято у нас, бедняков, а я так не умею.
Моргана рассмеялась.
– Ты странное, прекрасное создание! Что тебе об этом известно? Что такое по твоему мнению моё положение?
Манелла нервно теребила концы яркой цветной косынки, которую носила завязанной на груди, и на секунду замешкалась.
– Ну, во-первых, это ваше богатство, – сказала она наконец. – Это несомненно. Ваши прекрасные одежды, на которые вы, должно быть, тратите целое состояние! Потом, все гости здесь поражаются вашему автомобилю и водителю, называя его самим совершенством! И всё это заставляет вас думать, будто вы можете заполучить всё, что только можете себе вообразить. А я в этом не уверена! Не думаю, что у вас есть чувства! Не бывает, чтобы вы чего-то страстно хотели и не могли бы этого заполучить, – ваши деньги купят всё желаемое. Они купят вам даже мужчину!
Рука Морганы замерла, когда она наливала себе вторую чашку кофе, и лицо её выразило удивление.
– Купят мне мужчину? – эхом повторила она. – Думаешь, получится?
– Конечно! – подтвердила Манелла. – Если бы вы захотели, а вы, смею сказать, не хотите. Насколько я понимаю, вы – прямо как человек, что живёт на изнуряющей жаре на холме: у него могла бы быть женщина, но он не желает её.
Моргана изысканным движением намазывала масло на свой бутерброд.
– Человек, что живёт на изнуряющей жаре на холме, – повторила она медленно с улыбкой. – И что же это за человек?
– Не знаю, – и огромные тёмные глаза Манеллы исполнились странной печальной задумчивости. – Он чужестранец и вовсе не болен. Он большой, сильный и здоровый. Однако предпочёл поселиться в «доме смертника», как его порой называют; туда гости «Плазы» удаляются, когда уже не остаётся никакой надежды. Ему нравится одиночество – он размышляет и пишет целыми днями. Я приношу ему хлеб и молоко – это всё, что он заказывает в «Плазе». Я стала бы его женщиной. Я бы на него работала день и ночь. Но он не захочет меня.
Моргана подняла глаза, сверкнувшие светом «феи», который часто удивлял и даже пугал её друзей.
– Ты стала бы его женщиной? Ты в него влюблена?
Нечто в её взгляде пробудило у Манеллы естественный импульс недоверия к этой женщине.
– Нет, не влюблена! – отвечала она холодным тоном. – Я сказала слишком много.
Моргана улыбнулась и, протянув маленькую белую ручку, украшенную сверкающими кольцами, нежно положила её на загорелое запястье девушки.
– Ты прекрасное создание с добрым сердцем! – лениво пробормотала она. – Вот в чём проблема – в твоём сердце! Ты познакомилась с мужчиной, который живёт один и исследует вещи, которые, вероятно, представляются ему самыми удивительными из всего когда-либо написанного, в то время как на самом деле они – не что иное, как мусор, и ты вбила себе в голову, что ему требуется забота и любовь! Но ему ничего этого не нужно! И это ты хочешь любить и заботиться о нём! О Небо! Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что значит любовь и забота?
Манелла быстро и мягко выдохнула.
– Весь мир, конечно! – порывисто ответила она. – Любить! Владеть тем, кого любишь, его телом и душой! И заботиться о жизни, порождённой этой любовью! Это, должно быть, рай!
Улыбка сползла с губ Морганы, и выражение лица стало почти печальным.
– Ты словно доверчивый зверёк! – сказала она. – Зверёк, не ведающий о ружьях и капканах! Бедная девочка! Я бы хотела, чтобы ты уехала вместе со мною из этих одиноких гор в большой мир! Как твоё имя?
– Манелла.
– Манелла, а дальше?
– Манелла Сорисо, – ответила девушка. – Мои родители были испанцами – они уже умерли. Я родилась в Монтерей.
Моргана начала мягко напевать:
«Под стенами Монтерей
На рассвете заиграли горны,
Идём вперёд, навстречу смерти,
Виктор Гэлбрей».
Она замолчала и сказала:
– Ты ведь видела немногих мужчин?
– О нет, многих! – и Манелла легкомысленно вскинула голову. – Все они более-менее похожи: жадные до долларов, обожают курить и киношных женщин – мне нет дела до них. Некоторые даже предлагали мне выйти за них, но я скорее умру, чем стану женой такого человека!
Моргана соскользнула с края постели и выпрямилась, а ночная сорочка симметрично опала вокруг её маленькой фигурки. Ловким движением она развязала узел, который ночью стягивал её волосы, и они распустились вьющимися локонами, как золотая змея до самых колен. Манелла отступила от удивления.
– Ох! – воскликнула она. – Какая красота! У меня тоже густые волосы, но они чёрные и тяжелые – уродливые, некрасивые! А он, тот человек в хижине на холме, говорит, что ничего так не ненавидит, как женщину с золотыми волосами! Как может он ненавидеть такую прелесть!
Моргана пожала плечами.
– О вкусах не спорят! – сказала она равнодушно. – Кому-то нравятся чёрные волосы, кому-то рыжие, кому-то ореховые.
Очарованная её удивительным эльфийским видом, когда она стояла, будто белый ирис в своих шёлковых одеждах, и очертания её фигуры смутно угадывались под складками, Манелла приблизилась немного застенчиво.
– Ах, но я не говорю, что предпочитаю смерть настоящему, истинному браку! – сказала она. – Когда любишь – всё иначе! А вы выглядите такой прекрасной и удивительной, почти как фея! Вы разве не думаете так же?
Моргана рассмеялась поверхностным и холодным смехом, как будто дождь застучал по окну.
– Мне нужно одеться, – сказала она. – А ты передай сообщение моему водителю: скажи, чтобы приготовился к отъезду. Я отлично отдохнула за ночь и теперь вполне готова к длинной поездке.
– О, вы уже уезжаете? – и Манелла печально вздохнула: – Как жаль! Я бы хотела, чтобы вы остались!
Глаза Морганы вспыхнули презрительным смехом:
– Ты, странное создание! Зачем мне оставаться? Совершенно незачем!
– Если незачем, тогда зачем же вы приезжали?
Это вырвалось у неё неожиданно и бессознательно, так что Манелла и сама не могла объяснить почему.
Моргана казалась задумчивой.
– Зачем я приезжала? И правда, я едва ли знаю! Меня переполняют странные желания и фантазии, и я люблю по-всякому развлекаться. Думаю, я хотела взглянуть на Калифорнию, вот и всё!
– Так почему бы не узнать её получше? – настаивала Манелла.
– Немного – лучше, чем слишком много! – рассмеялась Моргана. – Я быстро начинаю скучать! Эта «Плаза» наскучит мне до смерти! Зачем ты хочешь, чтобы я осталась? Увидеть твоего мужчину в горах?
– Нет! – ответила Манелла с неожиданной резкостью. – Нет! Я бы не хотела, чтобы вы виделись! Он скорее вас возненавидит, чем полюбит!
Серо-голубой блеск показался в глазах Морганы.
– Ты любопытная девушка! – размеренно произнесла она. – Ты могла бы стать трагической актрисой и сделать карьеру на сцене с таким голосом и внешностью! И всё же ты торчишь здесь и работаешь в санатории! Что ж! Это глупая, ужасная жизнь, но я думаю, что она тебе нравится!
– Не нравится! – яростно заявила Манелла. – Я её ненавижу! Но что же мне делать? У меня нет ни дома, ни денег. Мне нужно как-то зарабатывать на жизнь.
– Ты поедешь со мной? – спросила Моргана. – Я сейчас же увезу тебя, если захочешь!
Манелла посмотрела на неё с детским удивлением – её большие тёмные глаза засияли, затем омрачились тенью печали.
– Благодарю вас, сеньора! – нежно проговорила она, употребив испанскую вежливую форму обращения. – Это очень любезно с вашей стороны! Но я вам не подхожу. Я не знаю мира и медленно учусь. Мне лучше здесь.
Маленькая улыбка, мечтательная и таинственная, появилась на губах Морганы.
– Да! Вероятно, так и есть! – сказала она. – Понимаю тебя! Ты не хочешь оставлять его! Уверена в этом! Ты хочешь регулярно подкармливать своего медведя хлебом с молоком – да, бедное обманывающееся дитя! Мужайся! У тебя ещё есть шанс стать, как ты сказала «его женщиной»! И когда это случится, я ещё посмотрю, как тебе это понравится!
Она рассмеялась и начала расчёсывать свои блестящие волосы на две шёлковые косы. Манелла смотрела и смотрела на сияющий блеск, пока уже больше не могла этого делать из-за банальной зависти и тогда медленно повернулась и вышла из комнаты.
В одиночестве Моргана продолжила в задумчивости расчёсывать волосы, затем, заколов их наверх в огромный узел, она продолжила свой туалет. Всё самое прекрасное и изысканное было в её распоряжении – от шёлковых колгот до изящных кружевных корсетов, и когда она достигла высшей точки своего великолепия, надев короткое летнее платье и подходящую шляпку, то скрупулёзно осмотрела себя в зеркале, чтобы увериться, что каждая деталь ее наряда была совершенна. Она прекрасно осознавала, что не была красавицей по мнению журналистов, обладая более тонкой привлекательностью, которую ни одна камера не могла даже уловить, но сама она точно знала, как подчеркнуть её.
«Ненавижу неопрятных путешественников! – сказала бы она. – Ужасных людей с масляными пятнами на одежде и пахнущих бензином! Ни один гоблин из ночного кошмара не может быть уродливее, чем обычный автомобилист!»
У неё не было багажа, кроме специального чемоданчика, в котором, по её словам, «помещалось всё». Он был наскоро запакован, заперт и готов к поездке. Потом она подошла к окну и помахала рукой в направлении ближайшего холма и «дома смертника».
– Глупый увалень! – сказала она, обращаясь к человеку, которого называла этим именем. – Ты приехал сюда один в дикий калифорнийский край, сбежав от меня, и здесь ты нашёл какую-то необразованную девку, дикую и жаждущую стать «твоей женщиной». Почему бы и нет? Она – как раз то, чего ты хочешь: будет рубить дрова, таскать воду, готовить пищу и вынашивать детей! Ты будешь жить, как дикий бабуин, и твой мозг со временем станет работать хуже и совсем истощится, и твоё великое научное открытие будет похоронено в безвестности и никогда не выйдет в свет! И всё это в том случае, если она станет своей женщиной! Это ещё большой вопрос, конечно, однако она сильна, красива и с прекрасным телом, а я не знаю мужчины, который смог бы перед всем этим устоять. Что касается меня и моего «пошлого богатства», как ты его зовёшь, то я лишь маленькая соломинка, не стоящая твой мысли! Так ты думаешь – но нет, мой дорогой увалень! Только до тех пор, пока мы не вступили с тобой в борьбу, если этому суждено случиться!
Она надела перчатки, взяла сумочку и спустилась по лестнице, оказавшись на просторной, украшенной цветами лоджии «Плазы», где с дружелюбным поклоном и улыбкой она заплатила по счёту администратору отеля. Её водитель, умный француз в ливрее, ожидал её вместе с грумом.
– Мы уезжаем сегодня, мадам? – спросил он.
– Да, мы уезжаем, – ответила она, – и как можно скорее. Только принесите мой чемодан – он стоит упакованный в моей комнате.
Грум поспешил выполнить приказ, и Моргана оглянулась вокруг и увидела, что стала предметом пристального интереса со стороны некоторых гостей, которые тоже находились в лоджии. Её серо-голубые глаза равнодушно сверкнули в их направлении и остановились на Манелле, которая стояла, сгорбившись в углу. Она с улыбкой подозвала её.
– Подойди, попрощайся со мной! – сказала она. – Взгляни на мою машину и подумай, как бы ты могла на ней уехать!
Манелла сжала губы и покачала головой.
– Лучше не стоит! – пробормотала она. – Бесполезно смотреть на то, чего никогда не будешь иметь!
Моргана рассмеялась.
– Как угодно! – сказала она. – Ты странная девушка, но довольно красива! Не забывай об этом! Скажи человеку в горах, что я так сказала. Довольно красива! До свиданья!
Она прошла через лоджию быстрым грациозным шагом и залезла в роскошный лимузин, богато украшенный шёлковыми лентами и оборудованный всей возможной роскошью, словно будуар королевы на колёсах, пока Манелла вытягивала шею, чтобы в последний раз на неё взглянуть. Её водитель быстро занял своё место, и через секунду под звук высокого серебристого гудка (это был единственный вид «гудка», который бы она вытерпела) машина бесшумно заскользила вниз по пыльной широкой дороге; её отполированная эмаль и серебряный блеск, как блики солнца, растворились в ещё более ярком свете и исчезли.
– И это самая богата женщина Америки! – сказал отельный служащий всем, кому хотелось это объявление услышать. – Моргана Роял!
– Так ли это? – протянул человек с болезненным лицом, откинувшись в инвалидном кресле. – Она не очень-то похожа на таковую!
И он выразительно зевнул.
Он был прав. Она не была похожа на таковую внешне, но была выше того, что мог показать взгляд. Так со скорбью и завистью подумала Манелла, которая инстинктивно почувствовала, что хоть сама она и была симпатичной и даже «довольно красивой», но более ничем. Она никогда не слыхала слова «фея». Таинственная красота западных гор была закрыта от неё широким барьером из многих морей и завесой из облаков. И поэтому она не знала, что женщины-«феи» – это раса, отличная от всех прочих женщин мира.
Глава 5
В тот вечер на закате Манелла направилась прямиком на холм, к «дому смертника», движимая ей самой непонятным порывом. У неё для этого не было ни одной стоящей причины; она знала, что мужчина, живущий там, наверху, который так сильно её интересовал, имел достаточное количество еды на три дня и что, скорее всего, он будет раздражён уже одним её появлением. И всё же она испытывала непреодолимое желание рассказать ему об удивительной женщине с ярким взглядом, которая уехала из «Плазы» тем утром и назвала Манеллу «довольно красивой». Гордость и наивное женское тщеславие волновали её; «если другая женщина так думает, то так оно и есть», успокаивала она себя, хорошо зная, что женщины редко восхищаются друг другом. Она медленно шла с опущенной головой и вдруг остановилась в испуге, встретившись, или почти налетев, на того самого человека, которого искала, кто в своих бесшумных полотняных ботинках с грацией пантеры подошёл к ней незамеченным. Остановившись на полпути, она тихо стояла, быстро опустив глаза и раскрыв рот. В своём восхищении силой и физической привлекательностью чужестранца, которого она знала только таковым, она подумала, что он выглядел великолепно, как бог, спустившийся с холма. Далёкий от доброго расположения духа, он нахмурился при виде неё.
– Куда ты идёшь? – грубо спросил он.
Яркая краска залила её щёки розово-красным, закатным цветом.
– Я шла посмотреть, не нужно ли тебе что-то, – заикалась она почти униженно.
– Ты знаешь, что нет, – сказал он. – Ты можешь попасть в беду.
Она выпрямилась с лёгкой обидой.
– Если тебе ничего не нужно, то зачем спускаешься в долину? Ты говорил, что ненавидишь «Плазу»!
– Верно! – и он заговорил почти мстительно. – Но в настоящее время там есть кое-кто, с кем я хочу увидеться.
Её чёрные глаза распахнулись в вопросительном взгляде.
– Мужчина?
– Нет. Странно сказать, но женщина.
Внезапная догадка озарила её разум.
– Знаю! – вскричала она. – Но ты её не найдёшь! Она уехала!
– Что ты говоришь? – спросил он нетерпеливо. – Что ты знаешь?
– Ох, я ничего не знаю! – и в её голосе сквозь всхлип прозвучала пафосная нотка. – Но я чувствую вот здесь! – И она приложила руки к груди. – Что-то говорит мне, что ты виделся с ней – с маленькой удивительной бледной женщиной, сладко пахнущей, как роза, одетой в шелка, бриллианты и с её сказочной машиной! И с золотыми волосами… ах! Ты сказал, что ненавидишь золотоволосых женщин! Это и есть та самая женщина, которую ты ненавидишь?
Он стоял и смотрел на неё с задумчивым, полупрезрительным выражением.
– Ненавижу – слишком сильное слово, – отвечал он. – Она не стоит ненависти!
Её брови нахмурились.
– Я в это не верю! – сказала она. – Ты говоришь неискренне. Скорее, думаю, ты любишь её!
Он грубо схватил её за руку.
– Хватит! – вскричал он злобно. – Ты, бестолковая нахалка! Люблю я или ненавижу кого-то – не твоё дело! Как ты смеешь говорить со мной об этом!
Она отодвинулась от него подальше. Губы её задрожали, и слёзы навернулись на глаза.
– Прости меня! О, прости меня! – она пробормотала с мольбой. – Мне так жаль…
– Тебе и должно быть жаль! – парировал он. – Ты, Манелла, воображаешь себя влюблённой в меня! Да так и есть! И не можешь оставить меня в покое! Ни один влюблённый мужчина в жизни не станет клянчить любовь так явно и униженно, как влюблённая женщина! Теперь ты увидела соперницу на своей сцене, и, хоть она и не более чем гостья в «Плазе», где ты помогаешь мыть тарелки, ты вдруг выдумываешь кучу романтических бредней и воображаешь меня связанным с ней каким-то мистическим образом! Ох, ради Бога, не рыдай! Это невыносимо! Нет повода для слёз. Ты водрузила меня, словно куклу, на священный пьедестал и хочешь мне поклоняться! Что же, я просто не приму твоего поклонения. А что касается твоей «маленькой удивительной бледной женщины, сладко пахнущей, как роза», то я и не отрицаю, что с ней знаком. И я не отрицаю так же того, что прошлой ночью она приходила на холм, чтобы проведать меня.
Шаг за шагом Манелла приближалась к нему со сверкающими глазами.
– Приходила к тебе? Она это сделала? Во тьме? Как вор или змея!
Он громко рассмеялся.
– Не как вор или змея! – сказал он. – И никакой тьмы не было, а лишь свет полной луны! Какая была луна! Обычная луна для подобной сцены! Прекрасный фон для такой актрисы с её белыми одеждами и золотым канатом волос! Да, всё было прекрасно продумано – в своём роде эффектно, хоть меня она и не растрогала!
– Ах, но я смогла тебя растрогать! – вскричала Манелла. – Иначе, ты не отправился бы сегодня вниз, чтобы её увидеть! Ты говоришь, что она приходила «проведать тебя»…
– Конечно! – перебил он её. – Она бы пришла к любому мужчине, в котором она заинтересована в данный момент. Даже леса не способны укрыть его, пещеры его не спрячут, если она вбила себе в голову, что должна его найти. Я надеялся, что она не станет искать меня, но она нашла; однако, ты говоришь, что она уехала…
Вся краска сошла с лица Манеллы – она стояла бледная и непреклонная.
– Она вернётся, – выдавила она.
– Надеюсь, что нет! – и он небрежно уселся на землю отдохнуть: – Подойди и сядь рядом со мной и расскажи, что она тебе говорила!
Но Манелла молчала. Её тёмные, страстные глаза смотрели на него с огромным презрением и печалью в сиявшей глубине.
– Подойди! – повторил он. – Не смотри на меня, словно я какой-то новый вид пресмыкающегося!
– Думаю, так и есть! – сказала она прохладным тоном. – Внешне ты человек, но человеческие чувства тебе чужды!
– Ох, это верно! – и он махнул рукой с безразличием. – У меня чувства современного человека – культура совершенного супернемца! Да, это так! Чувства – простая мухоловка для чувствительности, приманка для добычи, но как только муха поймана, ловушка закрывается. Ты понимаешь? Нет, конечно, нет! Ты ужасно примитивная женщина!
– Не знала, что ты немец, – сказал она.
– Не знал и я! – рассмеялся он. – Я только сказал, что у меня «культура» супернемца, а супернемец означает, что я выше всех прочих мужчин. Он не может сбежать от себя – не могу и я! Это проблема! Давай, слушайся меня, Манелла! Присядь рядом со мной!
Очень медленно и очень неохотно она подчинилась. Она села на траву в трёх-четырёх шагах от него. Он протянул руку и коснулся её, но она оттолкнула её назад очень решительно. Он улыбнулся.
– Мне не следовало дарить тебе любовь этим утром, да? – спросил он. – Отлично! Я не хочу любви – она меня не интересует. Я лишь хочу поднять тебе настроение! Ты как взъерошенная кошка – нужно пригладить твой мех.
– Ты его не пригладишь! – сказала Манелла презрительно.
– Нет?
– Нет. Больше никогда!
– Ох, страшная трагедия! – и он растянулся на земле, закинув руки за голову. – Но какая разница! Рассказывай свои новости, глупая девчонка! Что эта «маленькая удивительная бледная женщина» тебе сказала?
– Хочешь узнать?
– Думаю, да! Я испытываю то же любопытство, что и дикарь, который впервые увидел себя на снимке! Да! Мне интересно, что современная женщина сказала отсталой!
Манелла нетерпеливо дёрнула рукой.
– Я не понимаю всех твоих красивых слов, – сказала она, – но тебе отвечу. Я рассказала ей о тебе: как ты приехал сюда жить в хижину для смертников на холме, предпочтя её «Плазе», и о еде, которую я тебе приношу, и её это, казалась, позабавило…
– Позабавило?
– Да, позабавило. Она засмеялась – она такая милая, когда смеётся. И она вообразила, будто…
Он принял сидячую позу.
– Вообразила, будто?.. Что?..
– Что я не так уж плохо выгляжу… – и Манелла, набравшись мужества, устремила тёмные глаза прямо ему в лицо. – Она сказала, что я могу тебе передать, что она считает меня довольно красивой! Да, довольно красивой!
Он улыбнулся той улыбкой, что была больше похожа на оскал.
– Так и есть! Я часто тебе это говорил! Тут и к бабке не ходи – факт налицо. Однако она – хитрая кошка! Она велела передать её мнение мне, а догадываешься зачем?
– Нет!
– Элементарно! Потому что хотела, чтобы ты передала мне скрытое послание: что она считает меня твоим любовником и восхищена моим вкусом! Теперь она возвратится назад в Нью-Йорк и всем разболтает об этом! Хитрая маленькая дьяволица! Но я не твой любовник и никогда им не стану даже на полчаса!
Манелла подскочила с земли, на которой сидела.
– Да знаю я! – сказала она, и глаза её блеснули гордым презрением. – Знаю, что была дурой, что заботилась о тебе! Не знаю даже, зачем я это делала, – это словно была болезнь! Но теперь я здорова!
– Здорова? Отлично! О, давай будем веселиться! Будь здорова, Манелла, и оставайся «довольно красивой», как сейчас! Быть довольно красивой – хорошая вещь, не такая хорошая, как это было в древней Греции, но всё же даёт некие преимущества! Я гадаю, как ты употребишь свою прелесть?
Говоря, он поднялся, потянувшись и встряхнувшись, как лесной зверь.
– Что с ней будешь делать? – повторил он. – Ты должна её кому-то отдать! Должна передать своим потомкам! Это древний закон природы, он становится несколько назойливым, но по-прежнему остаётся законом! Ну а она – удивительная бледная женщина – она живёт для того, чтобы этот закон нарушать! К счастью, она не красива!..
– Красива! – вскричала Манелла. – Я вижу её такой!
Он взглянул на неё вниз с высоты своего роста с примирительной ухмылкой.
– В самом деле! Ты её таковой считаешь? И она тоже называет тебя красивой! У вас просто общество взаимного восхищения! И вы обе одержимы одним и тем же мужчиной! Мне его жаль! Единственный выход для него – держаться от вас подальше! Нет, Манелла! Думай что хочешь, но она не красива. Ты красива. Но она умна, а вот ты нет. Можешь возблагодарить за это Бога! Она зверски, противоестественно, чертовски умна! И её ум даёт ей возможность видеть весь обман этой жизни насквозь; абсурдность рождения, которое заканчивается смертью, – бесцельную причудливость цивилизации; и она стоит за пределами всего этого ради иной цели. Она жаждет новых ценностей, а не полового влечения и семейной жизни. Муж бы наскучил ей до смерти, забота о детях свела бы её в сумасшедший дом!
Манелла выглядела поражённой.
– Не могу этого понять! – сказала она. – Женщина живёт ради мужа и детей!
– Некоторые женщины! – ответил он. – Не все! Есть немногие, кто не желает оставаться на животном уровне. Мужчины пытаются удержать их там, но сегодня они заранее в проигрыше. (Лисы живут в норах, а птицы – в гнёздах, но мы не можем не видеть, что когда мать-лисица воспитает своих щенков, она их выгоняет на свободу и больше ничего о них не знает; точно так же и мать-птица. Природа не знает чувств!) А мы знаем, потому что искусственным образом эти чувства взрастили: мы воображаем, что любим, в то время как мы только желаем чего-то для самих себя на краткий миг. Жизнь, как ты сказала, «ради мужа и детей» превращает женщину в рабыню (большинство женщин – рабыни), но сегодня они встают на путь эмансипации. Женщина с золотыми волосами, которой ты так восхищена, – эмансипированная женщина.
Манелла презрительно покачала головой.
– Это означает только то, что она делает что хочет, – сказала она. – Выходить или не выходить замуж, любить или не любить. Думаю, если бы она вообще полюбила, то любовь её была бы великой! Зачем она тайно приходила к тебе ночью? Полагаю, она тебя любит!
Внезапный яркий румянец залил его лицо.
– Да, – отвечал он с некой мстительной неспешностью. – Думаю, что любит! Ты, Манелла, хочешь заполучить меня, как обычного мужчину, а она хочет завладеть моим разумом! Ты бы похитила мою физическую свободу – она бы украла мои сокровенные помыслы! И обе вы окажетесь разочарованными! Ни моё тело, ни разум – никогда не будут принадлежать женщине!
Он повернулся спиной и начал своё восхождение к одинокому убежищу. Один раз он оглянулся:
– Не появляйся мне на глаза как минимум два дня! – крикнул он. – У меня более чем достаточно еды.
Он ушёл, и Манелла стояла, глядя ему вслед; её высокая красивая фигура выделялась на фоне горящего неба. Её тёмные глаза заволокли неудержимые слёзы стыда и страдания, она чувствовала себя обманутой и незаслуженно обиженной. И под этими личными эмоциями зародилось теперь болезненное чувство ревности, поскольку, несмотря на всё, что он сказал, она чувствовала, что было нечто тайное между ним и «маленькой удивительной бледной женщиной», чего она не могла разгадать и, вероятно, это являлось причиной его любимого затворничества и добровольного одиночества.
«Как бы хотела я теперь уехать с нею! – размышляла она. – Поскольку, если я „довольно красивая“, по её словам, то она могла бы помочь мне выйти в свет – я могла бы стать леди!»
Она брела медленно и уныло назад в «Плазу», зная в своём сердце, что будь она хоть леди, хоть не леди – её красота была бесполезной, поскольку она не производила эффекта на единственного мужчину, которого она выбрала, чтобы о нём заботиться; он её об этом не просил и не хотел видеть. Конечно, психологи учат, что закон естественного отбора предоставляет женщине привилегию выбирать себе мужчину, но сложность этого спорного утверждения начинается там, где её выбор не отвечает ей взаимностью. Манелла являла собой замечательный образец примитивной женственности: здоровая, с горячей кровью и исполненная человеческой страсти, как жена она была бы верной, как мать – превосходно нежной; но, по оценкам современных стандартов прогрессивных и активных женщин, она была просто тягловой лошадью, неспособная думать за себя или анализировать оттенки своих эмоций. Интеллектуальность не была её сильной стороной; большинство людей указывали на её бестолковость, и у неё не хватало терпения выслушивать никаких разговоров на более возвышенные темы, чем еда или дневные заботы. Её поражало и смущало всё, что этот странный отшельник на холме ей говорил; она совсем не могла понять его, и всё же чисто физическое притяжение, которым он от природы обладал, влекло её к нему, словно магнитом, и держало в состоянии лихорадочной жажды любви, которую, как она знала, она никогда не завоюет. Она бы охотно стала его служанкой ради одной надежды или возможности, что, вероятно, когда-нибудь в момент одиночества он мог бы уступить настойчивости её нежности; сам Адонис во всей красоте свой молодости не мог оказать более сильного влияния на Венеру, чем этот простой, бородатый мужчина – на одинокую необразованную калифорнийскую девушку, одарённую красотой богини и с детской душой. Что это было за исключительное восхищение, которое, как напряжение магнитного поля в телеграфных проводах, толкало нежное сердце женщины под равнодушный ботинок грубого мужчины, столь же безразличного к ней, как к цветку, который он растоптал по пути? Природа могла бы объяснить это неким отчаянным самоотречением, но Природа ревностно хранит свои секреты, которые удаётся понемногу вытягивать из неё в течение веков. И, невзирая на все усилия, скрытые её хитросплетения между приязнью и неприязнью остаются неразрешимой тайной.
