Мария Рождественская
Канат над пропастью
Невозможно…
Обрывок фразы промелькнул где-то на задворках воспаленного сознания Виктора. Что он тогда ему сказал, этот старый ученый сухарь Вербицкий?
Невозможно…
Виктор сидел и смотрел в одну точку, стараясь сосредоточиться. Мозг отчаянно сопротивлялся, не желая думать и вспоминать, вместо этого снова и снова предательски провоцируя Виктора, чтобы тот изменил угол зрения. Взгляд Виктора упал на диван. Точнее, на то, что на нем лежало…
Тело. Обнаженное тело совсем еще юной девушки – изуродованное, изувеченное пытками, изломанное, словно пережившее ураган дерево. Кажется, в ее теле не осталось ни одной целой кости. Сколько часов она мучилась, прежде чем сердце остановилось? Виктор представил себе вердикт, который, наверняка, вынесет патанатом:
– Смерть наступила вследствие многочисленных телесных повреждений, несовместимых с жизнью… Что за урод на это способен?
Виктор сжал зубами нижнюю губу. Он знал, кто был этим уродом. Им был Дима, любимый сын Виктора. Его гордость и опора. Эрудит, умница, тонкий трепетный мальчик. Как он мог сотворить такое?! Это же просто…
…невозможно?
В памяти снова закружились фрагменты той встречи с профессором Вербицким.
– Вдумайтесь, Виктор! Всё это божий промысел. А мы пытаемся залезть в него своими алчными неумелыми руками!
Виктор горько усмехнулся.
– Вы что же, верите в Бога? Вы, человек, который всю жизнь посвятил науке о генах??
– …Просто послушайте меня. Я гораздо старше вас, и я… Мне уже нечего терять. И некого! В отличие от вас. Не связывайтесь вы с этим делом. Откажитесь, пока не поздно!
– Вам не понять, – севшим голосом сказал Виктор. – Вместе с сыном я потерял часть себя… Я пойду на всё, чтобы вернуть своего ребенка.
– Умоляю, откажитесь от своей затеи! – страстно прошептал старик. – Вы не сможете его вернуть, потому что клонировать…
Старик вдруг закашлялся, сдавшись под натиском эмфиземы в терминальной стадии. Виктор смотрел на него, не ощущая ровным счетом ничего – даже брезгливой жалости.
– …невозможно, – хрипя, закончил Вербицкий через несколько мгновений.
Но Виктор его не слушал. Он тогда уже никого не слушал.
Клонировать… невозможно…
Фраза не давала Виктору покоя. Что хотел сказать ему Вербицкий? Что или кого именно невозможно клонировать – человека?
Ecce homo¹.
Нет, там было какое-то другое слово…
Внезапно ему стало больно – где-то чуть выше подбородка. Виктор почувствовал вкус крови во рту и понял, что прокусил себе губу.
Пять месяцев до
– Полагаю, мне нет нужды представляться, – усмехнулся импозантный джентльмен лет примерно семидесяти, облаченный в черный костюм премиум-класса.
– Разумеется, – кивнул Виктор. – Я сразу понял, что это вы.
Обладателем премиального костюма и покатых плеч был Роман Семенович Плоткин – личность, широко известная в определенных кругах. Впрочем, как и за их пределами.
– Я всегда отмечал вашу проницательность, господин Сошников, – одобрительно кивнул Плоткин.
– Скорее, наблюдательность. Вряд ли у кого-то еще на воротах есть вензеля с инициалами «РП».
– Вензеля, к слову, отлиты из чистого иридия. И ворота – тоже, – Плоткин испытующе смотрел на Виктора. – Чашку арабики? Кенийская, из региона Ньянза.
Каков эстет, про себя усмехнулся Виктор. Уже и забыл, поди, как вместе со всеми советскими гражданами пил растворимую бурду, купленную у спекулянтов по двойному ценнику. А потом пришел девяносто первый год – и все люди поделились на тех, кто сумел встроиться в рынок, и тех, кого этот рынок размолол, словно кофейные зерна. Плоткин, конечно, был из первой страты, мнил себя хозяином жизни, который мог вот так запросто, практически по щелчку привезти «на деловой завтрак» государственного служащего – Виктора Сошникова. Заранее зная, что не встретит никакого сопротивления. И вот теперь они сидели в кабинете, отделка которого наверняка обошлась владельцу в половину годового бюджета какой-нибудь бывшей Болгарии (до того, как ее окончательно раздербанили американцы), и Виктору предлагалось отведать чего-то этакого, что маркетологи называли словосочетанием «спешелти кофе».
– Предположу, что такой арабики вы еще не пробовали, – не отставал Плоткин.
Виктору вновь удалось сдержать усмешку. Ну, конечно. Влажные тропики, высокогорные плато – утверждалось, что это влияет на качество кофейных зерен, которые приобретали «тонкий аромат с нотками красной смородины». Целевая аудитория покупалась.
– Обжарили час назад, специально для меня. Должен заметить, что предпочитаю светлую обжарку, – Плоткин нахмурился.
Все-таки нужно было дать ему какую-то реакцию.
– Спасибо, но мне, к сожалению, вреден кофеин.
– Раз так, перейдем к делу, – Плоткин подхватил трость и тяжелой поступью бывалого любителя помахать кулаками двинулся к Виктору.
От импозантности не осталось и следа.
– Я представляю, – тут Плоткин снова растянул в ухмылке узкие губы, – некий круг заинтересантов, финансирующих исследования данного научного объединения. Кстати, как вам лаборатория?
– Впечатляет, – честно признался Виктор, час назад осмотревший компактный бункер из наностекла и металла. – Особенно искусственная матка.
– Это лишь малая часть того, чем мы располагаем, – Плоткин явно был доволен произведенным эффектом. – Знаете ли, мир меняется, и я, и мои… кхм, друзья – мы желаем принимать в этом самое живое участие.
– Мне казалось, вы хотели перейти к делу, – невозмутимо произнес доктор физико-математических наук сенатор Виктор Сошников.
– Тертый вы калач, – чуть разочарованно констатировал Плоткин. – Тогда без прелюдий: мы здесь три года ставили эксперимент по клонированию человека. Вчера эксперимент успешно завершился.
– Хотите сказать, вашим ученым удалось перенести ядра соматических клеток…
– Я уже сказал, что сказал, – с нажимом перебил Плоткин. – Я ни хрена не смыслю в этом процессе. Но я своими глазами увидел, как из обугленного ошметка здесь замастырили пацана. Живого и невредимого.
Виктор задумался, осмысливая слова Плоткина.
– И что? – через пару мгновений уточнил Сошников. – Никаких нареканий? Когнитивные функции – память, речь, интеллект – в порядке?
– В абсолютном. Помнит всё вплоть до момента взрыва тачки, в которой они ехали. Говорит нормально. Что до интеллекта, так он и раньше им не блистал. Ему не за мозги платили.
Виктор молчал, продолжая обдумывать услышанное.
– Если хотите, вам покажут запись, где он сам рассказывает, что чувствовал за секунду до гибели…
– Нет, спасибо, – покачал головой Виктор. – Я лично физик, и нейробиология – не моя стезя. К слову, и геномика – тоже. Хотя если вам нужны специалисты в данной области, я, пожалуй, мог бы порекомендовать вам пару достойных кандидатов.
– Вы дурочка-то мне тут не включайте, – Плоткин начинал терять терпение. – Вы прекрасно понимаете, зачем я вас позвал.
Да уж, Виктор всё понимал. Плоткин предлагал не вакансию в лаборатории.
– У вас, господин сенатор, будет много денег, – Плоткин сверлил Виктора взглядом. – Гораздо больше, чем вы когда-либо могли вообразить. А сделать-то взамен всего – ничего. Вам просто нужно вынести тему в… как это у вас называется? В публичную плоскость. Население должно быть подготовлено – или, как выражается молодежь, прогрето – для того, чтобы с благодарностью принять плоды нашего эксперимента. Которые мы с партнерами со временем поставим на поток. Но это потом. А пока наша самая важная цель – национальный проект. Приоритетная программа, государственная поддержка на всех этажах, словом, полная легализация данного вопроса. Разумеется, у такого решения найдется немало противников, но мы с ними обязательно разберемся. А вы нам в этом поможете.
Ну что ж, вот и оно. Предложение, от которого нельзя отказаться. Почетная должность личного лоббиста и карманного сенатора, стоящего на страже интересов шайки бандитов, напяливших на себя брендовые костюмчики. Ну уж нет, господа неуважаемые, Виктор Сошников ни у кого в шестерках не ходил и ходить не будет.
– Роман Семенович, я прекрасно понимаю интерес и ваш, и ваших партнеров к науке, – сказал Виктор вслух. – Геномика, генная инженерия – всё это, безусловно, заслуживает самой грамотной популяризации среди народных масс. Но нужно действовать ступенчато, без спешки, заранее настраиваясь на то, что процесс переформатирования займет, возможно, не один год.
Лицо Плоткина вытянулось, как будто он наступил на что-то мягкое и скользкое.
– И, кроме того, – продолжал Виктор, – мы должны учитывать настроения в социуме. Девяностые и нулевые давно закончились, сегодня уже невозможно игнорировать мнение отдельно взятого налогоплательщика…
– Харэ базарить! – маска интеллигентного человека окончательно слетела с холеной морды Плоткина. – Ты вот это свое фуфло лоббистское оставь для уличного быдла. Я тебя тут не уговариваю, а ставлю перед фактом. Всосал?
Плоткин ощерился, хищно сверкнув глазами. Виктор тотчас вспомнил поговорку про старого льва – того самого, что потерял зубы, но не растерял замашки. Пора было сворачивать диалог.
– Похоже, мы зашли в тупик, – спокойно произнес Виктор.
– У тебя все шансы из него не выйти, – опираясь на трость, Плоткин опустился в кресло. – Но мы еще сможем поладить, если ты прямо сейчас извинишься передо мной.
– Не угрожайте мне, Плоткин, – усмехнулся Виктор. – Говорю же, ваше время ушло. И, к счастью, безвозвратно. Смиритесь. В конце концов, даже с вашим бэкграундом можно найти какое-нибудь интересное законное занятие.
– Мне казалось, ты умнее.
– А вы креститесь, когда кажется, – Виктор направился к двери. – И скажите своим архаровцам, чтоб и не думали меня задерживать.
– Ты только что сделал самую большую ошибку в своей жизни.
Поскольку Виктор был не только блестящим оратором, но и немного (самую малость) позером, он не мог уйти без coup de grace².
– Пейте свой кенийский кофе светлой обжарки, но смотрите – не переусердствуйте. Всё-таки возраст, сами понимаете.
Пауза, повисшая в воздухе, не предвещала бы ничего хорошего для Виктора, будь он обычным человеком. Но сенатор Виктор Сошников, ученый, действительный член Академии наук и общественный деятель, не был обычным человеком, а потому спокойно покинул загородную резиденцию Плоткина, теневого бизнесмена и преступника, одного из бенефициаров воровской приватизации девяностых годов прошлого века.
