Мария Семёнова
Аратта. Книга 1. Великая Охота
– Иди за мной как можно тише, – сказал он Аюру и скользнул в сторону от цепочки оставленных соглядатаем следов.
Мазайка умел ходить по лесу – как же иначе в его ремесле? Он двигался быстро и бесшумно, так что зверь не услышал бы его шагов. Он выбирал хорошие места для слежки и умел затаиваться, подолгу сидеть не шелохнувшись, будто превращаясь в ствол дерева или поросший мхом валун. Вот и в этот раз он подкрался к торчащей над утесом согнутой ветрами сосне, взобрался на нее, прильнул к шершавой коре и притаился, глядя на простиравшийся снизу берег Вержи, по которому неспешно двигались мамонты. И принялся, как велел Урхо, считать.
Зверей – обе руки и еще два пальца. Людей в скорлупе – чуть больше дюжины. Оружных людей без скорлупы – четыре руки. А кроме них, пешие без оружия – мохначи и какие-то еще люди. Мазайка насчитал целых шесть рук. Это было очень много – во всем их роду не набралось бы столько мужчин… Впрочем, дед рассказывал, что однажды в землях южных ингри случилось нашествие – чужаков пришло целых сто рук. Он не слишком-то верил. Во всех племенах, что собирались раз в год на осеннем торгу в Ладьве, большом селении на пути в земли вендов, не набралось бы столько.
Мазайка вслушивался в голоса чужаков, в дикие окрики и рычание погонщиков, стараясь вникнуть в их замыслы, но ничего толком не услышал и не понял. Когда что-то коснулось его плеча, он вздрогнул и резко повернулся. Перед ним стоял незнакомец, похожий на ночную тень, – черные волосы, смуглое лицо, темная, не сковывающая движений одежда. На широком кожаном поясе чужака на первый взгляд не было заметно никакого оружия, но через оба плеча за спину уходили перевязи.
– Здравствуй, – коротко проговорил он, глядя на него немигающими зелеными глазами.
Мальчик отпрянул, едва не сорвавшись с края обрыва, и схватился за манок, висевший на поясе. Однако странный незнакомец вел себя так спокойно, будто ни кость, ни железо не могли причинить ему вреда. Он лишь перехватил запястье волчьего пастуха в тот миг, когда пальцы его еще не сомкнулись на дудочке, и потянул на себя. Удивленный Мазайка ощутил, как небо поворачивается и он вдруг оказывается лежащим на земле. Незнакомец тут же отпустил его и вновь повторил:
– Здравствуй.
– Кто ты такой?! – выпалил мальчик.
– О! Я понимаю его речь! – раздался рядом звонкий голос, и из-за скалы появился второй чужестранец, большеглазый юноша с луком в руках. – Он говорит на языке слуг и рабов. Но как же чудно он выговаривает слова…
– Это весьма удачно, – отозвался его старший товарищ. – Помнится, с вендами у нас язык был совершенно не схож – очень мешало при допросах…
– Неужели здешние дикари родственны нашим «земляным людям»? – Юноша с любопытством уставился на юного ингри. – По виду и не скажешь. Смотри, какие у него чудные волосы – почти белые, хотя он не старик!
Мазайка припал к земле, не шевелясь. Он отлично понимал, что победа не стоила его противнику ни малейшего труда. При желании тот мог попросту свернуть ему шею или столкнуть вниз – он бы и не понял, что случилось, – но не сделал даже попытки. А значит, у него совсем иные замыслы.
– Ты следишь за нами? – спросил черноволосый.
– Вы пришли в земли ингри, – набравшись храбрости, заявил Мазайка. – Мы тут хозяева!
– Мы вам не враги. Этот юноша, – Ширам почтительно указал на Аюра, – сын правителя великой Аратты. Он пожелал навестить свои отдаленные владения. Если он останется доволен, то щедро одарит вас…
Он полез за пазуху, достал несколько круглых металлических пластинок и протянул охотнику. Блестящие кругляши были покрыты неведомыми значками. Стоящий рядом юноша с луком встрепенулся, хотел что-то спросить, но встретил взгляд старшего и умолк.
– Держи, это тебе, – сказал мальчику темнолицый незнакомец. – Отнеси это тому, кто тебя послал, и скажи, что мы пришли с миром. Сын нашего общего повелителя ищет место для хорошей охоты. Порадуйте его, и он будет добр к вам.
Мазайка с опаской поднялся на ноги и взял кусочки сероватого блестящего металла. Оглядываясь, не пожелает ли темнолицый наброситься на него со спины, он поспешил в лес. Но тот стоял, будто и не глядя на него, – смотрел, как проходит внизу длинная вереница мамонтов.
Костер, разложенный между двумя поваленными деревьями, горел тихо, не вздымая языки к небу, будто стелясь по земле. Для того чтобы поджарить набранные поблизости грибы, этого было вполне достаточно. Учай сидел на стволе рухнувшей сосны, держа над углями согнувшуюся под тяжестью почищенных грибов ветку. С другой стороны со своей веткой, унизанной грибами, устроилась Кирья. Ее старший брат Урхо дремал неподалеку, подложив под голову мощные руки. В тот миг, когда Мазайка, запыхавшись, появился на поляне, это вызвало скорее недоумение. Что могло заставить волчьего пастуха вернуться, бросив слежку?
Не пускаясь в долгие объяснения, парень бросился к Учаю. Урхо приоткрыл глаза и поднялся на локте, желая услышать речь следопыта.
– Я говорил с одним из них! – выпалил Мазайка. – Они не желают нам зла! С ними сын их вождя, он приехал охотиться…
Учай едва не задохнулся от гнева. Зачем вообще высылать наблюдателей, если враг без труда находит их? Да еще и беседует, будто со старым приятелем?!
– И ты ему поверил?
– Он преподнес дары, – оправдываясь, проговорил Мазайка и достал пригоршню изукрашенных металлических пластин.
– Вот как? – Учай взял одну из пластин и принялся разглядывать ее, будто стараясь угадать смысл неведомых знаков. – Говоришь, дары?
– Да, и обещал еще много, если мы порадуем сына его повелителя!
– Ты глупее токующего глухаря!
Учай рывком поднялся на ноги и шагнул к мальчику, держа подарок накха в двух пальцах.
– Бывал ли ты на осеннем торгу в Ладьве?
– Н-нет…
– А я бывал – и видел любимую забаву смуглолицых торговцев. Один из них становится в круг, чтобы иметь возможность сделать шаг в сторону. В руках у него два клинка, и больше ничего. И еще пять человек, а то и больше становятся в пяти шагах за границей того круга. Прыгая из стороны в сторону, они кидают вот такие вот штуки, стараясь попасть в того, кто остался внутри. Тот отпрыгивает, уклоняется, отбивает кругляши, но не смеет выйти за пределы круга. Выигрывает тот, кто увернется от наибольшего количества кругляшей. Вот чем тебя одарили.
– Но я думал, это что-то ценное, – расстроился Мазайка. – Он их так дал, как будто вручил сокровище…
– Он обхитрил тебя. И сейчас чужаки свободно идут по нашим землям неведомо зачем и куда…
Кусты за спиной Учая шелохнулись. И когда тот стремительно повернулся, то обнаружил стоящего перед ним человека в темном одеянии.
– Ты кто?! – рявкнул младший сын вождя, хватаясь за охотничье копье. Урхо за его спиной легко вскочил на ноги. Кирья ахнула и уронила ветку с грибами в костер.
– Я служу сыну повелителя и оберегаю его, – произнес незнакомец. – Не бойтесь меня. Я и впрямь обманул мальчика, чтобы найти вас, – но только в этом. Мы пришли с миром. Отведите нас к своему вождю. Пусть он преклонит колени перед сыном могущественного владыки Аратты.
– Я не верю тебе, – хмуро процедил Учай. – Что делать сыну великого вождя дальних земель в наших лесах?
– Мой господин не обсуждает свои дела с простолюдинами. А поверить все же придется. В ту игру, которую ты так верно описал, играют не только те, кто стоит в круге, но и те, кто бросает.
Он сделал неуловимое движение кистью, и в древко копья Учая вонзилась небольшая металлическая пластина.
– Я мог убить тебя и всех вас, пока он, – Ширам кивнул на смущенного Мазайку, – рассказывал тебе о нашей встрече. Но не сделал этого, ибо нам нужно совсем другое – ваше гостеприимство.
– Мне думается, он правду говорит, – пророкотал Урхо. – Проводим чужаков к отцу. Пусть сам решает, как быть. А ты, чернявый, кем бы ты ни был, не держи зла на моего младшего брата. Он лишь оберегает наши земли. Ингри не любят мохряков, а вы пришли с ними. Но мудрый Толмай все решит по справедливости. Мазайка, сбегаешь?
– Нет! Я сам пойду предупредить отца, – злобно глянув на чужаков, сказал Учай.
Когда ингри ушли, кусты на краю поляны вновь шевельнулись и из них показался царевич.
– Ловко ты с ними обошелся! Сперва они хотели метать в тебя копья, но потом просили прощения и помчались к своему вождю, чтобы тот готовил нам встречу, – не скрывая восхищения, сказал Аюр. – Но почему ты просил меня не показываться им?
– Они увидят тебя в свое время, во всем блеске, – ответил Ширам.
Накх был очень доволен собой. Он все сделал безупречно, преподал полезный урок царевичу и заодно поднялся в его глазах. Кто теперь скажет, что он пригоден только для войны?
«Дед гордился бы мной сегодня», – подумал он.
Глава 8
Первая встреча
Учай долго шел быстрым, размашистым волчьим шагом, покуда впереди на берегу Вержи не замаячило селение. Тогда он сбавил ход. В конце концов, может быть, Урхо прав и ничего ужасного не произошло. Чужаки выглядят и ведут себя диковинно, но враждебности не проявляют, хоть и пришли вместе с мохряками. Даже этот чернявый хитрец, обманувший простака Мазайку, – что и говорить, ловок, но ведь ловкость не порок…
Младший сын вождя перешел на обычный шаг и направился к воротам селения. Располагавшееся на излучине реки, защищавшей его с двух сторон, с третьей оно было обнесено невысокой изгородью – не столько от какого врага, сколько от дикого зверя. Ворота были распахнуты, как всегда, средь бела дня. Мальчишки, увидев возвращающегося Учая, подняли радостный крик. Младший сын большака возвращался с Лосиных Рогов с вестями! Спеша разнести эту новость, они бросились к просторной большаковой избе, вереща без умолку.
Толмай вышел на крыльцо и остановился, засунув пальцы за широкий кушак, в ожидании сына.
– Здравия тебе, отец! – приблизился тот.
– И тебе поздорову быть. Случилось что – или как?
– Случилось, – ответил Учай. – К добру ли, к худу – не мне то решать.
– Заходи в избу, рассказывай.
Учай поднялся по ступеням крыльца, склонился, проходя под прибитыми над входом лосиными рогами – знаком Хирвы, – а охочие до новостей мальчишки облепили дом, надеясь раньше других услышать, какую новость принес от ведуна Учай.
Однако младший сын и вовсе не стал говорить ни о Кирье, ни о порче, ни о Доме Ветра.
– Чужаки к нам пожаловали, – отвесив поклоны духам-покровителям очага, угла и порога, сразу выложил он.
Толмай сел на лавку, внимательно глядя на сына.
– Толком говори: что за чужаки, откуда, много ли?
– Спустились с Холодной Спины, да так и идут высоким берегом Вержи – скоро до нас доберутся. Одни высокие, статные, вот прямо как Урхо. Все, как один, в этакой блестящей скорлупе. Другие – вроде как пожиже и тем служат, но тоже не хлипкие, и у всех луки со стрелами и рогатины. А еще, – Учай скривился, вспоминая недавнюю встречу в лесу, – есть там человек, ликом темен и нравом крут, а быстрый, что куница…
– Вон оно как, – протянул Толмай. – Все или еще что?
– Куда ж все! С ними еще всякого люду тянется – целое племя! И самое главное, – Учай прервался, чтобы оттенить важность своих слов, – они сюда не своими ногами идут. Они на мамонтах едут, с мохряками!
– Вот как… – Вождь нахмурился. – В скорлупе, говоришь… и с мохряками?
– Все как есть рассказал! Своими глазами видел!
– Верю, верю я тебе. Те, что в скорлупе, копья и луки носят, и волосы у них длинные, в пучки увязаны, да?
– Нешто видеть доводилось? – затаил дыхание Учай.
– Видеть – нет. А слышать – от отца слышал. Сколько, говоришь, их пришло?
– Ох, много! Ежели оружных считать, то мужчин примерно как у нас. А если с безоружными, то, может, и вдвое будет… А с мохряками и вовсе…
Толмай встал, подошел к оконцу и глянул сквозь него на реку, шумящую за мысом.
– Вот что тебе скажу. Люди эти пришли сюда из далекой страны Арьялы. Много лет назад они уже заходили сюда несметным числом. Как рассказывал дед – куда большим, чем ныне. Правда, с юга, а не с Холодной Спины. Старейшины тогда порешили чужаков оружием не гнать, кровь попусту не лить. Селиться в наших землях длинноволосые все равно не собирались. А чтобы леса наши не портили да местный люд не обижали, решено им выход было дать: с каждого рта по куньей шкурке да черных бобров со двора по одному. Да волчьих шкур с селения по три дюжины… Для того на торжище в Ладьве отдельный лабаз поставили. Приезжают туда раз в год гости из Арьялы, выход забирают, заодно и привозят всяких диковин – тоже на шкурки меняют. Там, – он махнул рукой в сторону восходной земли, – цен-то настоящих не ведают. Сам посуди – за хороший топор из желтой бронзы берут шкурок всего-навсего столько, сколько пролезает в проушину того самого топора…
Он улыбнулся столь вопиющему невежеству чужаков, но тут же снова стал серьезен.
– Если в этом году на торжище не пошли, а сюда направляются – значит есть тому важная причина.
– Какая? – спросил Учай, пораженный обширными знаниями отца.
Он и не думал, что Толмай так хорошо изучил мир до самых дальних его пределов. Его собственные знания о нем не простирались за пределы Зеленого Дома. Учай пообещал себе восполнить это упущение и вызнать о земле чужаков как можно больше.
– Мы покуда не ведаем. Но стало быть, надо все потихоньку разузнать. С чужаками следует быть радушными и приветливыми. Кто знает, с чем они пожаловали и когда вдругорядь сюда намереваются? Лучше их не злить. Их больше, чем нас… А скорлупу эту ни стрелы, ни копья не берут – в том наши предки убедились. Я вот что думаю… – Толмай подошел к сыну. – Если мы нынче хорошо гостей примем, то и в иной раз они нас за друзей посчитают. Какое нам с того благо?
– А такое, – чуть подумав, отозвался Учай. – С их дружбы нам много пользы прийти может. Что, если приманить их везти свой товар к нам, а не в Ладьву?
Толмай усмехнулся и кивнул:
– Разумно мыслишь. А еще?
– А если тут большое торжище устроить – тогда и все иные рода к нам придут! – догадался Учай. – Ну а если еще и выход у нас тут собирать…
– Стало быть, так. – Толмай положил тяжелую руку на плечо сына. – Ступай к Урхо да передай ему, что мы гостей тут ждем. И в честь их прихода устроим большой праздник. Пускай люд порадуется.
– А мы как раз все, что нужно, прознаем да выведаем, – радостно подхватил Учай.
Он уже выходил, когда отец с беспокойством спросил его в спину:
– А что там Кирья-то наша? Что Ашег говорит – есть на ней порча или нет?
Младший сын озадаченно взглянул на него. Прибытие чужаков совершенно затмило паводок и обвинения Высокой Локши. В другое время о них бы судачили не один год, но теперь Учаю уже казалось, что все это случилось давным-давно.
– Насчет порчи Ашег ничего не сказал. Но все твердил о каком-то сне, который Кирье послал бог ветра. Остерегайтесь, говорил, зла, что идет в наши земли. Урхо думает, что это мохряки.
– Я с Ашегом потом потолкую, – сказал Толмай. – Ну ступай. А я буду готовить встречу…
Огнехранитель Хаста сидел на верхушке пологого холма над рекой и бездельничал, как показалось бы досужему наблюдателю. На самом деле он предавался важным раздумьям и заодно наслаждался окрестным видом. Вид с вершины в самом деле открывался прекрасный. Южный склон круто обрывался к реке, за которой простирались заливные луга, обрамленные зубчатой кромкой леса, подсвеченной заходящим солнцем. А если глядеть в обратную сторону, то совсем неподалеку виднелись поросшие травой крыши приземистых бревенчатых домишек, величаемых ингри избами.
Впрочем, Хаста был далек от мысли пренебрежительно смотреть на чужие жилища, ибо знал, что не у всех есть и такие. Он задумчиво глядел на раскинувшийся внизу поселок, пытаясь мысленно подсчитать, сколько жителей в нем обитает. Конечно, скоро это станет известно, но занятно будет сравнить его предположения с истиной.
Интересно, какими ремеслами они владеют? Он припомнил содержимое корзин со всякими безделушками, которые выдал ему для обмена казначей храма. Здесь пригодится все: и бронзовые украшения, и бусины из яшмы, сердолика и горной сини. В обмен можно получить порой весьма любопытные вещицы, которым дикари не знают настоящей цены, а заодно и услышать много полезного о неизведанных местах, нравах обитающих поблизости незнакомых пока племен…
Первое впечатление об этих самых ингри осталось довольно жалкое, хоть они и называют свой край Прекрасной землей. Когда их старейшины во главе с племенным вождем величаво взошли на этот самый холм навстречу царевичу Аюру, тот едва сдержался, чтобы не рассмеяться при виде бородачей, обряженных в долгополые рубахи и душегрейки из волчьих шкур. Хаста, больше понимающий в обычаях дикарей, с любопытством наблюдал, как ингри стараются защитить себя от сглаза. На головах у них красовались нелепые подобия шлемов с лосиными рогами, будто отдавая их владельцев под защиту зверей-прародителей. Среди связок оберегов почетное место занимали потускневшие медные ожерелья из тех, которые в Аратте юнцы из простонародья дарят своим еще более несмышленым подругам, – литые сердечки, цветочки, птички с расправленными крылышками. Здешние же старейшины несли эти украшения как знаки высшей доблести вроде священных шнуров с черными агатовыми бусинами у Ширама и Джериша.
Слава Солнцу, Аюр все же удержался от смеха. Впрочем, одежды ингри, расшитые речным жемчугам и густо покрытые вышивкой, вблизи оказались весьма красивы и удобны. А сами лесовики плохо, но владели человеческой речью. По крайней мере, рядом с мохначами они почти походили на людей.
По взмаху руки вождя местные беловолосые девушки, скромно толпившиеся за спинами старейшин, выступили вперед и поднесли Аюру пару огромных рыбин на узких деревянных блюдах и березовые туески с грибами и ягодами. Царевич, в свою очередь, с милостивым видом раздал встречающим яшмовые бусы, а вождю подарил сверток яркой ткани.
Хасте было очень занятно следить за тем, как бурно радуются безделушкам седобородые мужи. Но куда занятнее было взглянуть на Ширама. В тот самый момент, когда принесшие рыбу девушки повернули обратно и накх увидел длинные косы за их спинами, его лицо вытянулось, а все тело напряглось так, будто он едва удержался от резкого движения. Еще бы, для любого накха воинская коса – предмет гордости. Недаром поговорка «дергать накха за косу» означала заведомо безумный поступок. Ширам краснел, бледнел и в конце концов отвернулся, чтобы не видеть этакого паскудства. Встретившись взглядом с Хастой, поджал губы, точно собираясь разразиться бранью.
Тем временем старейшина ингри, благообразного вида кряжистый муж во цвете лет, сообщил, как он рад приветствовать гостей из далекой Арьялы в землях ингри, и разрешил царевичу выбрать любое понравившееся место для стоянки.
– Позвольте мне, – предложил наследнику Ширам и, получив утвердительный ответ, мгновенно скрылся из виду…
Из задумчивости Хасту вывел громкий как труба голос Джериша.
– Зачем тут частокол?! – доносилось снизу. – Для чего ров? Ты видел этих грязеедов? Мои парни смогут разогнать все их селение пинками! А от диких зверей хватит и простой изгороди…
– Здесь должен быть частокол и ров, – будто не слушая его, ровным голосом говорил Ширам. – А там, ниже, мохначи устроят загон для мамонтов. Там же следует поставить дозорного…
– Зачем? Скажи мне – зачем?!
– …скрытно, чтобы никто не знал об этом. Лучше всего смастерить небольшую засидку в кроне дерева…
– Ха! От кого все эти предосторожности? От белок?
– Делать правильно нужно всегда, – холодно сказал накх. – А не только когда думаешь, что прав. Частокол необходим.
– Я так не считаю…
– А после того как он будет поставлен, нужно будет расчистить дорогу от кустарников. Впрочем, этим, пожалуй, займутся ловчие. Рабы пусть выкопают выгребные ямы и устроят костровища. Еще пошли трех человек со слугами в лес, пусть укажут, какие деревья рубить на бревна для частокола…
– Ты что же, не слышишь меня, Ширам? – гневно рявкнул жезлоносец. – Под моей рукой арии! Быть может, вы, накхи, и любите копаться в земле, подобно всяким ползучим гадам, но я тебе скажу – это не наше дело.
– Семь поколений назад, – ответил Ширам, – накхи думали и говорили так же. Никто у нас не взялся бы за лопату или заступ.
– А я слышал, что и сейчас тот, кто хотя бы случайно прикоснется у вас к плугу, в следующей жизни будет наказан рождением в теле простолюдина!
– К плугу – да, – согласился Ширам. – Но искусство построения крепостей – благородное дело. Кстати, мы обучились ему у вас… Так что оставь никчемные разговоры, глава жезлоносцев. Как глава Великой Охоты и телохранитель царевича, я не допущу, чтобы его священная особа подвергалась опасности. До заката здесь должно стоять укрепление, и, клянусь Первородным Змеем, оно тут появится!
Огнехранителю даже издалека послышался зубовный скрежет и сдавленное проклятие знатного ария. Но похоже, накху не было до этого дела.
– Где этот рыжий бездельник? – Будто позабыв о Джерише, Ширам повернулся и оглядел холм. – Я видел его где-то здесь! Во всяком случае, его шавка крутилась под ногами, клянча еду у всех подряд…
Хаста вздохнул, поднимаясь на ноги. Саарсан порой напоминал ему дикого зверя, по случаю обретшего человеческую речь и раздраженного необходимостью изъясняться с окружающими. Если, говоря с ариями, он все же следил за словами, то с «земляными людьми» нисколько не стеснялся – легендарная вежливость накхов на них явно не распространялась.
– Эй, жрец! Ты уже решил, где будет алтарь?
– Господь Исварха укажет мне место.
– Попроси его поторопиться. И ткни пальцем слугам, чтобы они ненароком не выкопали в этом месте нужник.
– Тем, кого любит Господь Солнце, он дарует свет и в нужнике, – с благостным видом ответил Хаста. – Тот же, кто злословит его, и среди бела дня блуждает во тьме.
– Все это очень занимательно. Расскажешь тем, кто пошел за бревнами. Если к закату здесь не будет частокола, им как раз понадобится свет… А ты укажи слугам, где будет стоять алтарь, и ступай к мохначам.
– Зачем?
– Не перебивай. Я пошлю туда раба-переводчика, а ты за ним приглядишь. Его словам не больше веры, чем сорочьему треску. Послушай, что он будет говорить, и, если вздумает юлить, объясни сам. Не думаю, чтобы ингри решили напасть, но что-нибудь стянуть они вполне способны. Все дикари считают своим то, что им нравится, а у нас, похоже, им понравилось многое. Я хочу, чтобы мохначи, если увидят, что лесовики подбираются к холму, подняли шум. Ты понял меня?
– Понял, господин. Но я еще недостаточно владею языком…
– Послушай меня, рыжий наглец. Я неоднократно видел, как ты шушукался с этим существом, которое язык не поворачивается назвать женщиной. Я уверен, что ты сможешь ей объяснить все, что пожелаешь. Не обмани моих надежд, иначе тебе придется каждый раз просить своего бога, чтобы он подкинул мяса в твою похлебку!
Предупреждение накха было прямым и недвусмысленным. Похлебку без мяса в отряде ели только рабы. Какое оскорбление для жреца-огнехранителя! По своему положению Хаста мог бы претендовать на обеды вместе с самим Ширамом. Но этот нелюдим всегда ел в одиночестве. Да и особые права жрецов явно интересовали его не больше, чем сухие листья в окрестном лесу.
Хаста удалился, сожалея о безвозвратно испорченном вечере. Следовало поскорее сгрузить и принести сюда походный алтарь, разбить шатер до темноты… Он несколько растерянно огляделся, ища помощников. Рабы и слуги были заняты делом, лишь у края обрыва в ожидании бревен для частокола торчала полудюжина телохранителей. Жрец направился к ним. Хмурые арии, казалось, не замечали его. Они топтались на месте, переговариваясь между собою, не особо скрывая недовольство.
– Этот накх чересчур много на себя берет! Мы здесь не в военном походе. Наше дело – охранять царевича, а не столбы вкапывать…
– Ишь ты, всем работу придумал, а сам возле Аюра трется – мол, погляди, какой я толковый! Как есть собачка, на нас лает и скалится, а потом подачки выпрашивает.
– Так ясное дело, – произнес третий, воин в зрелых годах, – он же не арий – вот и выслуживается. А только я бы поостерегся строить что-либо под руководством выходца из рода Афайи.
– Это еще почему? – спросил кто-то из телохранителей.
– Да как же почему? Он же сын Ратханского Душегуба. Не слыхали прежде? А, ну да, эта история больше известна у нас на севере. Да и молод ты еще… Словом, в тот год в Ратханском уделе море сильно подступало, землю грызло, вот как ты лепешку. Ясное дело, народ оттуда бежал, спасался кто как мог. Многие уж думали, что спаслись, а тут им навстречу отец Ширама, маханвир Гауранг с войском. Уж как его умоляли пропустить – ни в какую. Только стариков и детей выпустил, остальных развернул и в пинки погнал к берегу – строить огромную плотину. С теми, кто противился, у него разговор был короткий…
– Накхи вообще народ неразговорчивый, – хмыкнул кто-то.
– И то верно. А только в тот раз он вообще без слов обходился. Кому меч, кому петля… Остальные, рыдая, побрели обратно. И началось великое строительство. Кто землю в короба насыпает, кто бревна в землю загоняет – вроде и стоят, а только невдомек, что этими самыми столбами да землекопством только хуже делают. И вот как-то посреди ночи грохот, гул, да такой, что выжившие потом заиками остались. И прямо у всех на глазах и берег, и плотину, и все, что понастроили, и всех людей, коих там была тьма-тьмущая, единым разом море поглотило. Да такая волна, что над крепостной стеной прошла бы.
– Ишь ты, а тебе откуда сие ведомо?
– А я потом Хранителя Покоя в Ратхан сопровождал, когда государь назначил выяснить, что там случилось.
– И что ж Гауранг?
– Тоже потонул. Должно быть, просчитался и не успел сбежать. А может, из природной злостности. И он утоп, и все войско его. Так что кто знает, может, в роду у них обычаи такие? Может, они меж собой решили наш народ извести. Видите же, какая подлюка?
Хаста тихо кашлянул, желая привлечь к себе внимание.
– Чего тебе? – повернулся к нему воин.
– Полагаю, что если то, что вы сейчас поведали, правда, то нам не обойтись без помощи Исвархи. А потому, парни, помогите-ка мне поставить алтарь!
С мохначами Хаста объяснялся уже при свете костров, когда ночь укрыла мраком берег реки, окрестные леса и деревню ингри. Как и предупреждал Ширам, от переводчика толку оказалось мало. Казалось, Варак не вполне в себе и вряд ли способен выполнять свои обязанности – руки его дрожали, лицо дергалось. Не сразу Хаста понял, что «устранителя хлопот» трясет от злости. Поняли ли его мохначи или нет, оставалось только гадать – во всяком случае, они ничего ему не ответили, молча удалившись на указанное место к подножию холма. Как показалось жрецу, охранять острожек от воров, равно как и вообще выполнять любые приказы своих нанимателей, они определенно не собирались.
– Сейчас бы выпить вина, – мечтательно произнес Хаста, зевая. – И спать…
– Спать?! Да если бы! – Варака словно прорвало, и из него хлынул поток жалоб. Он жаловался на все подряд, но особенно – на Ширама. Под укорами скрывалась не слишком глубоко упрятанная лютая ненависть.
– Я что, виноват, что не было зверей? Я разве ловчий? – на все лады повторял он, когда они возвращались обратно на холм. – Мое дело было сделать поход удобным и приятным. Запасы еды, вина, хорошие стоянки, переговоры с дикарями… А теперь нас занесло в неведомые края, и я вообще не знаю, что делать! Я стал для него бесполезен. – Варак со злобой и страхом кинул взгляд в ту сторону, где, по его предположениям, находился сейчас накх. – Вот увидишь, рано или поздно ему опять понадобится жертва для какого-нибудь обряда, и он убьет меня, как наверняка сразу и задумал!
Хаста слушал с сочувствующим видом, размышляя о кувшине вина. Варак с его нытьем был слишком утомителен.
– Я не простой раб, а придворный! У меня, если хочешь знать, почтенный жрец, свои рабы и дом в столице… А здесь я вынужден заниматься черной работой! Знаешь, что он велел? Все рабы должны носить воду и рыть ямы! Вот сейчас мне надо в темноте спускаться за водой… Подверну ногу, и прощай…
«Боги подсказывают мне, что этот человек не доживет до возвращения домой, – лениво подумал Хаста. – Хоть бы поблагодарил за то, что я сохранил ему жизнь на Холодной Спине…»
– Как на языке мохначей будет «доброго пути»? – неожиданно спросил он. – Ага… А «солнце»? Удели-ка мне немного времени, пока я записываю слова, – тебе-то всяко лучше, чем таскать воду в темноте…
Отпустив Варака, Хаста вовсе не ушел спать, а устроился у костра со своими путевыми записками. Измученные тяжелыми трудами люди уже давно спали, только дозорные медленно бродили вдоль недостроенного частокола.
Огнехранитель неутомимо покрывал значками выделанную кожу свитка. Сейчас-то и начиналась его настоящая работа – а вовсе не та, которой он обязан был напоказ заниматься целыми днями. Хаста писал подробные заметки обо всем, что видел и слышал в чужих землях, лишь время от времени, исключительно для забавы, переходя на стихи.
Мимо его костра прошел Ширам. Бросил подозрительный взгляд на записи, поджал губы. Он вообще когда-нибудь спит?
Хаста усмехнулся ему в спину.
«Спесивый накх… Я знаю твою тайну. Знаю, о какой награде ты мечтаешь. И почему Охота Силы была собрана и отправлена в такой спешке. А ты мою – нет… И не узнаешь…»
