«В этом городе воздуха столько – вобрать бы весь…»
В этом городе воздуха столько – вобрать бы весь, Надышаться с лихвой, распахнуть грудь. Ведь есть же ещё это утро, и день есть, Значит есть свобода успеть что-нибудь.
Этот город дыханьем мостов предваряет ночь, Мне б научиться так обнимать Небеса. Боже, Ты дал всё, чтобы мне помочь, А за что ропщу, то не взяла сама.
Этот город даже колодцы не роет вглубь, Все они столпами окон уходят ввысь. Мне назначена встреча в аллее печных труб С самым важным на свете, имя ему Жизнь.
Добрые руки
Свет на конце иглы В добрых руках поник. В утку – шампур стрелы, Зайца на воротник.
Если умчусь в печаль, Следом за мной не мчись. Дальнею будет даль, Недостижимой – высь.
Следствием этих строк Может быть, будет боль. Добрые руки – рок, Вздёрнутый надо мной.
Добрые руки – меч. Добрые руки – взрыв. В мрамор меня облечь Будете так добры?
И. Б.
Сегодня я была у Вас в гостях, бродила По вашим десяти, хотела Вам сказать: Простите мне, моя нога ступила, Где Ваша не могла ступать. Там пустота (не Вы ли её пели), Я побывала всеми из вещей: Столом, шкафами, вырезанной дверью (Пожалуй, самой странной из дверей), Кроватью, что неловко будто… И полками, вколоченными в след — Печать от молодого Петербурга, Не резавшего коммунальных клет. Там тишина, какая есть не в каждом храме, Кресты из облаков на потолке, Там пустота. И полукруг оконной рамы, Напоминающий о гробовом венке. Там всё прозрачно, хорошо и настояще, Там сокровенно, несмотря на сотни глаз. И стол, и шкаф, давно там не стоящий, — Там всё навечно отпевает Вас. Джон Донн уснул, Иосиф Бродский тоже. А мухи между рам, пока Вас нет, Всё так же мрут, и у Земли всё то же: Всё так же третья в очередь на свет. Вы знаете, мне было так обидно, Что стены невозможно взять в карман И унести с собой, да, видно, Память – это лучший чемодан. Поклон за честность – краскам не сошедшим, И хрусту половиц, и неглижу. Где ищущий встречается с нашедшим, Немного загостилась, ухожу. Пойду в свинцовый город вхолостую Бродить, искать каких-то новых слов. Увы, но мёртвые поэты не диктуют Собою не дописанных стихов…
Рождественское
Вечер волной накрывает день. Белый снег золотят фонари. Волосы серо-седых ветвей Путаны, как мои.
Путаны лица моих тревог И любовей, ушедших ко дну. Слава Тебе, что во мне сберёг, Господи, хоть одну.
Если бы город по небесам Не лупил световым столбом, Может, видна бы была звезда, Та, что блестит о Нём.
В ретуши лет я гадаю вязь Серебра на моём окне. Может, проснётся душа, крестясь В стуженом серебре.
Вечер волной накрывает день. Снег золотят фонари. В ёлке размашистой мчит олень И возятся снегири.
Мало
Дышу от ноты до ноты В придуманном мире. Надо мной точно плачет Кто-то Самый верный и самый сильный.
Дышу от слова до слова, Мне истины мало, Чтоб оплакивать тех, которых Не существовало. Мне мало быть просто частью, Но и целым – мало. Мне нужно выстрадать счастье, Которого не бывало. И боли мне мало тоже: Из конца в начало!.. Бесконечности круга, Боже! — Мне мало! Мне мало! Мало!
Дышу от звука до звука В мире, где нету меры, До последнего стука Его сил и Его веры.
