Мария Владимировна Цура
Аспиды добра

Полная версия

Девушка из озера

«И, хотя мое тело похоронено, –

дозволь мне подняться,

да будет дано мне ходить

и победить всех своих врагов на земле».

(Папирус Ани, «Книга мертвых»)

С юго-запада подул прохладный ветер, небо неожиданно заволокло тучами, предвещающими грозу. Деревья угрожающе покачивали кронами, насекомые, даже самые назойливые, перестали жужжать и куда-то спрятались. Такую погоду Глафира в последний раз наблюдала два года назад, и на душе отчего-то стало тяжело. Она стояла у ворот, завернувшись в тонкий шерстяной гиматий, и вглядывалась в дорогу. Обзору мешали клубы пыли и песка, поднятые потоками воздуха.

– Госпожа Лидия велела мне сказать, что она ждет тебя в доме, – почтительным шепотом сообщила рабыня, тронув девушку за плечо.

– Передай ей, что я останусь здесь, – твердо заявила Глафира.

Вдали послышался неясный шум, голоса и стройный, чеканный шаг, какой могли выдавать только стражники или солдаты. Гул нарастал, и впереди показались двое всадников в доспехах, вооруженные короткими мечами, круглыми щитами и копьями. Они рассредоточились по разным сторонам дороги, чтобы отогнать толпу, если она соберется. Однако пока что их путь лежал через богатые виллы с большими садами, расстояние между которыми могло достигать нескольких стадиев³¹, так что кроме Глафиры на улице никого не было.

Пешие стражники сопровождали высокую девушку лет двадцати в ободранной серой хламиде до колен. Ее длинные черные волосы в блеснувшем из-за туч солнце отливали красноватой медью, руки связывала за спиной толстая веревка, а босые ноги натерлись до кровавых мозолей. Тем не менее, она не выглядела напуганной или страдающей, шла прямо, и красивое лицо выражало полнейшее презрение. Поравнявшись с Глафирой, девушка на несколько секунд повернулась к ней, скользнула холодным равнодушным взглядом и вновь отвернулась. На ее правой скуле синел кровоподтек.

– Идем домой! – Лидия, выбежала за ворота и настойчиво потащила внучку за руку. – Хватит!

– Бабушка! – звенящим шепотом позвала Глафира. – Бабушка, ты видела? У нее голубые глаза. Как у меня.

Пожилая женщина нежно обняла ее и грустно вздохнула. Да, девочка не похожа ни на родню, ни на людей вокруг, но у нее есть любящая семья. Разве этого мало? Разве она, Лидия, не старалась изо всех сил заменить Глафире и мать, и отца? Почему теперь, заметив крошечное сходство с посторонним человеком, ее внучка проявляет такое участие, такую горячность?

– Я должна поехать к Согену!

– Прямо сейчас? – растерялась пожилая женщина. – В такую погоду? Вот-вот начнется дождь и… и я не позволяю тебе!

Глафира вырвала свою руку из бабушкиной и серьезно ответила:

– Пойми, я не могу остаться в стороне. Мы обе знаем дядю. Если Ксантия ничего не скажет ему на допросе, он применит пытки.

– Она убийца, – попыталась возразить Лидия.

– Не верю, – уперлась девушка. – Зачем она явилась в храм Себека одна, без армии или хотя бы какого-то сопровождения? Откуда жрецу известно ее имя и род занятий, если до недавнего времени считалось, что наемниками руководил другой человек?

– Соген все равно не разрешит тебе вмешиваться, – выдвинула последний и самый веский аргумент Лидия.

Но Глафира уже не слушала: она подхватила полы длинных одежд и побежала через внутренний двор в кладовую. Там она схватила несколько яблок, два вполне зрелых апельсина, горсть сушеных фиников, толстую пшеничную лепешку и ссыпала все в плетеную корзину. Поразмыслив, добавила к продуктам кожаный бурдюк со свежей водой и направилась в конюшню.

Аристофан с отрешенно-философским видом лежал на соломенной подстилке, подогнув под себя передние ноги, и тщательно пережевывал ботву от редиски. Услышав свое имя, произнесенное взволнованным голосом хозяйки, он даже не встрепенулся – только слегка приподнял ухо.

– Знаю, ты не любишь, когда тебя тревожат, – виновато сказала Глафира. – Но это вопрос жизни и смерти – мне нужно поскорее попасть в полицию.

Ослик фыркнул. Люди – такие странные создания. Постоянно куда-то торопятся, и каждый повод для суеты кажется им важным. А у него тоже, между прочим, забот хватает – ворох зелени в углу стойла сам себя не съест.

– Пожалуйста, – в глазах девушки блеснули слезы. – Я должна успеть. Арестовали одну женщину, и кроме меня ей никто не поможет.

Аристофан протяжно вздохнул и поднялся на ноги.

– Спасибо! Мой умница, мой красавчик! – Глафира чмокнула его в морду.

Ослик, словно преданный последователь стоицизма³², героически вытерпел и поцелуй, и процесс снаряжения. К счастью, хозяйка оказалась легкой – не то, что ужасные глиняные горшки, которые пытался навесить на него предыдущий владелец. Остается только надеяться, что она оценит его поступок и угостит чем-нибудь вкусненьким, например, арбузом. Мечтая о сочной ягоде, Аристофан резво потрусил по дороге, ведущей от частных вилл к центру города.

Спешившись во дворе полиции, Глафира растерялась, раздумывая, то ли зайти в первую очередь к лекарю, то ли сразу спешить в тюрьму. Сомнения развеял часовой, стоявший на посту:

– Ты ищешь Никандра? – спросил он. – Его нет, они с Согеном только что уехали: в каком-то богатом поместье братья прирезали друг друга, а их отец винит во всем соседа. Назрел крупный скандал, так что начальнику пришлось вмешаться.

Девушка вздохнула с облегчением: от Ксантии ненадолго отстанут, допрос придется отложить. Она достала папирус с печатью дяди, который предусмотрительно приберегла на такой случай, и показала часовому.

– Я хотела бы видеть заключенную, ее привели сегодня.

Стражник нахмурился, но потом прочел: «Податель документа действует в интересах полиции нома» и кивнул. Глафира пошла за ним в каменное здание, отведенное под темницу. Его сконструировали таким образом, чтобы внутри не было слишком жарко, но не из милосердия к арестованным, а потому что рядом находились вольеры с дрессированными обезьянами – они искали беглых рабов и очень ценились. Внутри большого зала с окнами под потолком размещались высокие металлические клетки – в них и сидели люди.

– Мятежницу мы отправили в угловую камеру, чтобы она не могла переговариваться с другими, – пояснил часовой. – Будь осторожна, не приближайся к решетке.

Глафира поблагодарила и дождалась, пока стражник уйдет, а потом подошла поближе. Ксантия сидела на соломенной подстилке, подтянув к себе колени и откинув голову назад.

– Здравствуй! Я принесла тебе немного еды. Меня зовут Глафира.

Никакой реакции не последовало, хотя в глазах заключенной мелькнуло узнавание.

– Я хочу вызволить тебя отсюда, – приступила к главному Глафира и протянула хлеб сквозь прутья.

Ксантия слегка поморщилась, видимо, у нее болела голова, но приняла лепешку, фрукты и воду, а потом коротко ответила:

– Ты не сможешь мне помочь.

– Да, наверное, я выгляжу не очень убедительно. Но у меня есть опыт в раскрытии преступлений, я добьюсь, чтобы тебя признали невиновной.

– Неужели? – брюнетка окинула девушку скептическим взглядом.

Глафира кратко описала свои прошлые приключения. Ксантия выслушала их терпеливо, но равнодушно, потом спросила:

– Зачем я тебе?

– Трудно объяснить… Когда я была маленькой, одну рабыню из нашего дома обвинили в краже денег. Я знала, что она ни при чем, но доказать не могла. Ее наказали, избили плетьми, я слышала крики и чувствовала ужасную беспомощность. Больше такого не повторится: я училась у лучшего лекаря города, он объяснил мне, как рассматривать раны, определять время смерти, читать следы и обнаруживать яды. Теперь я умею находить факты, которые никто не посмеет оспорить. И я не позволю им подвергнуть тебя казни или мучениям.

Глафира гордо вскинула голову, ее глаза горели почти фанатичным огнем. Ксантия усмехнулась, слегка приподняв уголки губ:

– Со мной тебе придется сложно: я ничего не помню.

– Значит, расскажи то, что помнишь, – настаивала Глафира. – А я разберусь.

– Что ж, попробуй, – ответила заключенная, словно бросая вызов. – Я вышла из какого-то озера – понятия не имею, что я там делала – и увидела большой каменный храм. Вокруг возились люди: священнослужители и рабы. Меня проводили к главному жрецу, он предложил еду и кров. Утром я проснулась в окружении стражников, они напали, я почти отбилась, но кто-то нанес мне удар сзади по голове. И теперь я здесь.

– Погоди-ка, – потрясла головой Глафира. – Давай поподробнее: кто ты? Чем занималась?

– Не знаю. Я даже не уверена в собственном имени – как будто мне просто нашептали его на ухо, и оно не вызывает никаких чувств. Я помню себя только с того момента, как вышла из воды.

– Это странно… – протянула Глафира. – Ты зачем-то купалась в озере Мер-Уэр³³, которое кишит священными крокодилами, и тебя не съели?

Ксантия развела руками, мол, сама видишь, сижу перед тобой целая и почти невредимая.

– Ладно… Какие вещи при тебе были?

– Никаких. Кроме куска расшитой золотом красной тонкой ткани на мне. Я сменила ее на сухую хламиду.

Глафира ощутила непреодолимое желание почесать затылок, как обычно делал юный писец Никандра, когда запутывался в словах и фразах. Уж не дурачит ли ее эта брюнетка? Хотя нет, в ее взгляде мелькает вполне искренняя растерянность. Девушке доводилось видеть отрезы красного шуршащего шелка с богатым шитьем – их привозили в небольшом количестве по просьбе ее бабушки из империи Хань³⁴. Стоили такие ткани баснословных денег, их покупали только очень состоятельные люди, вроде того же Марка Красса. Даже царь Птолемей, нынешний правитель Египта, погрязший в долгах, едва ли смог бы позволить себе пару локтей азиатского полотна. Если Ксантия в него нарядилась, то кем она была? Принцессой? Но, кажется, все дочери окрестных царей на месте, никто не объявлял о похищении. Или новости пока не распространились? И откуда у наследницы престола боевые навыки?

– Как ты поняла, что умеешь драться? – из всех вопросов Глафира выбрала именно этот.

– Тело сработало, – просто ответила Ксантия. – Я выбила меч из рук стражника и вонзила лезвие ему в бок.

– И как ощущения? Ты не испугалась, не расстроилась, что убила человека?

– Нет, кажется, я привыкла так поступать.

– Ты говоришь по-гречески, значит, жила в пределах эллинского мира, – рассудила Глафира. – Ты понимаешь, в каком городе и в какой стране находишься?

Ксантия отрицательно покачала головой.

– Ладно, – протянула Глафира, прикидывая, как бы вкратце изложить столь обширную информацию. – Это Арсиноя в Египте. Раньше город назывался Крокодилополем, он расположен в оазисе, потому здесь красиво, зелено и прохладно. Наша столица называется Александрией, а государством правит Птолемей XII. Поблизости есть Римская республика – большой и опасный враг, который постоянно расширяет территорию, захватывая соседей. Там командуют три могущественных человека: Юлий Цезарь, Марк Красс и Гней Помпей. Им принадлежит большая часть греческих полисов, Галлия и Карфаген. Восточнее нас раскинулись Парфия и Каппадокия, севернее – Понтийское царство.

– Юлий Цезарь, – эхом повторила Ксантия. – Кажется, я слышала это имя.

– Не удивительно, – пожала плечами Глафира. – Он знаменит. Но если хочешь знать мое мнение, то Рим – настоящая клоака. Они так гордятся своей культурой, науками и законами, а их женщины сидят по домам и не участвуют в общественной жизни. Не хотела бы я быть гражданкой подобной республики. Но вернемся к делу: итак, ты выбралась из воды и пришла в храм. Что сказал жрец?

– Спросил, кто я такая. Я ответила, что меня зовут Ксантия, и он как будто не удивился – даже обрадовался. Предложил поесть и остаться на ночь в одной из пристроек за воротами. Я приняла приглашение – все равно не знала, что делать и куда идти.

– То есть, он тебя узнал?

– Судя по всему, да.

– Тогда надо съездить к нему и поговорить, – Глафира решительно встала.

– И тебе позволят? – усомнилась брюнетка.

– Надеюсь. Стратег – мой должник. Я вернусь, как только появятся новости.

Глафира вышла из темницы и отправилась к главному зданию. Тучи сгустились еще сильнее, вдалеке загремели раскаты грома, и на землю упало несколько крупных капель дождя. В канцелярии она нашла Согена и Диофана: оба беспокойно вышагивали из стороны в сторону.

– Сыновья Полиния – те еще головорезы, я не удивлен, что они прикончили друг друга. У младшего все лицо исполосовано мечом. И как, во имя Сераписа, к этому причастен сосед? – возмущался стратег.

– Что мне делать с жалобой отца? – вопрошал, в свою очередь, начальник полиции. – Давать ответ в любом случае придется. Он не успокоится, пока не дойдет до царя и…

Тут он замолчал, заметив племянницу, а потом обрушился и на нее:

– Кто разрешал тебе разговаривать с арестованной? Ты слишком много себе позволяешь! Немедленно отправляйся домой!

– Выслушай меня, пожалуйста, – прервала его Глафира. – Та девушка, Ксантия… Ее дело не такое простое, как кажется.

– О, даже не начинай!

– Ее обвиняют в поддержке узурпатора, – вставил Диофан. – Мы не можем рисковать, эту женщину лучше сразу казнить.

– Да, звучит разумно, – сменила тактику Глафира. – Но я беспокоюсь: вдруг вам подсунули невиновного человека, чтобы вы радостно повесили его или отрубили голову, отчитались Птолемею, что он вне опасности, а настоящие заговорщики, тем временем, воплотили какой-то новый план в действие. Иначе с чего бы старой истории снова лезть на поверхность? Архелай давно мертв, но, возможно, его бывшие сторонники придумали что-то еще, нашли себе другого кандидата на престол, а вас направили по ложному следу. И хорошо, если царя убьют, но если он выживет, то вам обоим конец.

Она эффектно провела ребром ладони по горлу. Соген нервно сглотнул, стратег нахмурился.

– Нет, спешить нельзя, нужно сперва выяснить, что к чему, – подытожила девушка, закрепляя успех. – Ксантия в тюрьме, ей некуда бежать, значит, займемся теми, кто на свободе. Например, верховным жрецом Себека.

– Аменемхетом? Почему им? – встрепенулся Диофан.

– Он живет при храме, вдали от города и новостей, но каким-то образом раньше вас успел узнать, кто такая Ксантия, как она выглядит и ее роль в мятеже. Разве не тебе, стратегу нома, ежедневно докладывают соглядатаи? Но ты думал, что во главе наемников стоял мужчина, пока священнослужитель не просветил тебя, не так ли?

– Да, – признал он и напустился на Согена. – И почему ты молчал? Ты должен был заметить, что все это выглядит подозрительно!

Начальник полиции залился краской, но возражать не посмел – виновато склонил голову и принялся теребить полу короткого плаща.

– Мы немедленно отправимся в храм, – тут же вставила Глафира и вежливо добавила. – Если ты прикажешь.

– Приказываю, – кивнул стратег. – И возьмите с собой отряд стражников на всякий случай.

– Девчонка останется здесь, – насупился Соген. – Я прекрасно справлюсь сам.

– Нет уж, – нетерпеливо отмахнулся Диофан. – Я должен быть уверен, что ты ничего не забудешь, не перепутаешь и не испортишь. Думаешь, я не знаю, кто раскрыл намерения Аммония сместить меня? Твоя племянница. А ты бессовестно хвастался. И не вздумай перечить. В путь! Хотя, ладно, подождите, пока дождь закончится.

– Могу я попросить об одном маленьком одолжении? – Глафира умоляюще сложила руки.

– Ну что еще? – проворчал стратег.

– Не допрашивай Ксантию без меня. Она станет гораздо разговорчивее, когда мы добудем больше информации.

– Обещаю, – Диофан легонько стукнул себя в грудь. – Но не медли и выясни все.

С этими словами он повернулся к присутствующим спиной и вышел из канцелярии.

– Седлать лошадей! – гаркнул Соген, выглянув в коридор, а потом обратился к племяннице. – Ты тоже поскачешь верхом, потому что я не намерен терпеть твоего ленивого осла и плестись к озеру до следующего рассвета.

– Ладно, – не стала спорить Глафира. – Но пока не кончился дождь, давай покопаемся в городских архивах.

– Зачем?

– Чтобы в общих чертах узнать о храме и верховном жреце.

– Что именно?

– Ну… не делали ли Береника или Архелай пожертвований во время своего правления?

– Я и так помню, что нет, – проворчал дядюшка. – Они сюда и носу не казали. Единственное происшествие, связанное с храмом Себека случилось месяца три назад, да и то обернулось полнейшей ерундой. Аменемхет пожаловался Диофану и мне, что святилище обокрали неизвестные – унесли ценностей на три тысячи талантов³⁵. Я, конечно, отрядил стражников на поиски вора, а спустя два дня жрец заявил, что сокровища нашлись – кто-то из младших служителей перетащил их в другое место, ничего не сказал, а сам уехал по делам. Словом, вышло недоразумение.

– Как интересно, – задумчиво ответила Глафира.

Соген только раздраженно пожал плечами – он не усматривал в этой глупой истории ничего примечательного. Его совершенно напрасно заставили колесить по городу, осматривать бесконечные храмовые помещения и составлять длинный список пропавших вещей. Как истинный сноб, он недолюбливал египтян, но после завоевания их страны диадохи³⁶ Александра Македонского заняли по отношению к коренному населению подчеркнуто вежливую позицию. Египетские боги отождествлялись с греческими, их храмы украшались и оберегались, для местных жителей существовали отдельные суды, соблюдавшие древние законы. Приходилось считаться с таким положением вещей, хотя Согену оно казалось неразумным.

– Дождь закончился, – буркнул он, выглянув в окно. – Поехали.

Святилище Себека представляло собой почти неприступную крепость с каменными башнями и воротами из эбенового дерева. Оно раскинулось на берегу великолепного озера, заросшего папирусной осокой и лотосами. Непоколебимую гладь воды то и дело рассекали спины крокодилов – священных животных. О них заботились лучше, чем о людях: трижды в день к озеру спускались жрецы с корзинами мяса и пышного пшеничного хлеба, вымоченного в вине. Любимых детищ Себека кормили с рук, но они все равно оставались дикими и агрессивными.

Соген беспокойно озирался по сторонам, боясь, что конь наступит на ползучую тварь. Он помнил, как семь лет назад толпа разорвала римлянина³⁷, переехавшего кошку повозкой, и не хотел оказаться на его месте. Он вздохнул с облегчением только у ворот храма.

– Ты позволишь мне самой задать вопросы Аменемхету? – Глафира тронула его за руку.

– С какой стати? – презрительно скривился дядюшка.

– Ты же важный чиновник, разве тебе пристало лично обращаться к какому-то египтянину, когда рядом есть другие. Я, кажется, не самая худшая кандидатура для переговоров.

Уловка сработала: Соген приосанился, напустил на себя неприступный вид, а главное – крепко сжал губы. Глафира спрятала улыбку. У неё появилась кое-какая идея, но чтобы реализовать ее, требовалось избавиться от дядюшкиного вмешательства.

Аменемхет вышел к ним в сопровождении пятерых сау³⁸. Это был высокий жилистый мужчина с гладко выбритым черепом, глазами, подведенными черным кохлом³⁹, в белых льняных одеждах, украшенных изумрудами и бирюзой. Он застыл с величественным видом, ожидая от начальника полиции нома объяснений.

– Здравствуй! – Глафира выступила вперед и почтительно наклонила голову в знак приветствия. – Нам нужно поговорить с тобой, Хем Нетхер Тепи⁴⁰. О той девушке, Ксантии. Ты послал за стражниками и уверял, что она руководила наемниками, но кое-что не сходится.

– Что не сходится? – презрительно бросил Аменемхет, сохраняя полнейшее спокойствие. – Я подробно изложил в письме: женщина сама призналась мне во всем и попросила убежища в храме, но я не могу укрывать заговорщиков, и потому выдал ее властям.

– Увы, – Глафира развела руками. – Как известно, начальник полиции, мой дорогой дядя, человек очень ответственный и наблюдательный. Почти все окрестные селения в нашем оазисе и к югу от него – клерухии, где земельные наделы получили расквартированные воины. Их ничего не стоит собрать и вооружить. Конечно, они должны подчиняться царю, но… людей легко соблазнить деньгами. Естественно, Соген присматривает за ними, чтобы подобного не случилось. И, вообрази себе его удивление, когда он получил твое письмо, а оно полностью расходится с докладом соглядатаев – Ксантию никто не знает.

Девушка очаровательно улыбнулась. Верховный жрец нервно сглотнул и слегка попятился, словно намеревался убежать, а Соген застыл в своей нелепой напыщенной позе. Он понятия не имел, к чему клонит племянница, но остановить ее не мог: приходилось и дальше изображать, будто она говорит от его имени.

– Естественно, нам известно, кто на самом деле плетет заговор, а главное – кто и зачем украл те сокровища из храма, а потом вернул на место, – довершила Глафира, впившись взглядом в служителя культа.

Аменемхет сначала онемел от ужаса, а потом вдруг закричал, срывая с себя многочисленные браслеты:

– Это сделал я! Я! Ясно вам? Я собирался свергнуть Птолемея!

– Конечно, – кивнула девушка. – Но как тебе в голову пришло подставить Ксантию, и откуда ты узнал ее имя, если она ничего о себе не помнит?

– Шестнадцать лет назад меня пригласили на праздник в святилище Гора ⁴¹в Эдфу. Там я услышал странное пророчество, – вдруг торопливо заговорил жрец. – Что-то вроде «договор выполнен, жизнь за жизнь, она выйдет из воды там, где принесена жертва». Речь шла о женщине, которая то ли пропала много лет назад, то ли умерла, но должна вернуться, и ей будет дано имя Ксантия. И вот, спустя годы, она появилась из озера прямо в моем храме! Я не мог упустить такой шанс.

– Но как ты узнал, что она воин и способна руководить армией? – нажимала Глафира.

– Я навел кое-какие справки. Покопался в старых книгах и предсказаниях – меня интересовало, с какой стати богам возвращать в мир живых обычную женщину, ведь такого никогда не происходило. Оказалось, что раньше Ксантия была знаменита на своей родине – где-то в далеких северо-восточных землях и…

Тут в воздухе раздался странный свист, и Аменемхет схватился руками за горло. На его белые одежды хлынула кровь, он упал на землю. Секунду все стояли, как вкопанные, потом началась страшная суматоха: двое сау попытались поднять его, один принялся неистово колотить в ворота и звать на помощь на египетском языке. Соген, собравшись, наконец, с мыслями, гаркнул приказным тоном:

– Позвать лекаря! Отойти от жреца! Поймать убийцу!

Глафира осторожно приблизилась к служителю культа: его глаза смотрели в небо остекленевшим, бессмысленным взглядом, пальцы, сжимавшие рану, разжались, из горла торчала рукоять ножа, украшенная гравировкой в виде собачьей головы. Она обернулась: на расстоянии пятнадцати-двадцати шагов росло несколько пальм – наверное, нападавший прятался за ними. Но куда он делся потом? Исчез на длинной пустынной дороге? Свернул к озеру прямиком в пасти крокодилов? Нет, это невозможно.

– Нет, это невозможно! – озвучил ее мысли дядюшка, когда стражники разбежались. – Я дал тебе разрешение говорить за меня, признание в заговоре было в наших руках! И вместо того, чтобы вытащить из Аменемхета сведения о его сообщниках и планах, ты расспрашиваешь о какой-то Ксантии, Амат⁴² ее задери! Теперь мы ничего не знаем, кроме глупых баек о пророчествах и прочей чепухе!

– Зато девушку можно отпустить, раз она невиновна, – заметила Глафира.

– Что? – Соген почти смеялся. – Она останется в тюрьме до тех пор, пока ты не найдешь всех заговорщиков! Поняла? Всех до единого!

– Идите сюда! – крикнул один из стражников. – Посмотрите на следы!

Глафира подбежала к пальме, за которой, по ее предположениям, мог укрыться убийца. На влажной от дождя земле отпечатались копыта лошадей, идущих друг за другом по направлению к храму. Никаких признаков человека, удирающего в обратную сторону.

– Ты что-нибудь понимаешь? – озадаченно спросил Соген, слегка остыв. – Куда он подевался?

– Прыгнул в озеро! – услужливо подсказал подчиненный. – Прямо с верхушки пальмы.

– Я не тебя спрашиваю, – огрызнулся начальник полиции. – Придумай что-то более правдоподобное.

– Бежал по траве, а наши кони уничтожили следы, – неуверенно предположила Глафира. – Но это не объясняет, как ему удалось так быстро скрыться из виду.

– Возьми из моей седельной сумки свиток, чернила, каламос и запиши все, что мы видели, – приказал ей Соген. – Не забудь про труп. Пошли за Никандром – пусть осмотрит рану. Я пока поговорю с другими жрецами.

Глафира хотела предостеречь, чтобы дядюшка не переусердствовал в допросах, и не вынудил служителей пожаловаться царю на полицейский произвол, но промолчала. День выдался слишком трудным, события путались в ее голове, создавая какой-то бессмысленный вихрь фактов. Она почти механически взяла набор для письма, уселась прямо под стеной храма на сухую землю и принялась старательно воспроизводить последовательность разговора с Аменемхетом. Потом устало откинула голову назад и закрыла глаза. Девушке показалось, что не прошло и пяти минут, как кто-то тронул ее за плечо. Она вздрогнула и увидела перед собой Никандра, сияющего широкой улыбкой:

– Проснись! Нас ждут великие дела! Думал, ты тут вовсю занимаешься расследованием, а не храпишь в тенечке.

Глафира поднялась на ноги и виновато ответила:

– Я запуталась. Не знаю, с чего начать.

– Значит, пора распутываться, – оптимистично скомандовал лекарь, вынимая из сумки футляры с инструментами и повязывая кожаный фартук. – Смотри, какой красавец! Кто ж его так уделал?

Он присел перед верховным жрецом на корточки и потрогал рукоятку кинжала, насвистывая бодрый мотив, деловито осмотрел рану и вынес вердикт:

– Брошено шагов с двадцати, не меньше, лезвие прошло насквозь и застряло в позвоночнике. Убийца – сильный мужчина, ростом не ниже жертвы – точнее можно определить по следам.

– Нельзя, – горестно вздохнула Глафира. – Их нет.

– Это шутка? – Никандр уставился на нее, но не нашел и намека на улыбку, а потому поспешил удостовериться в правдивости ее слов.

– Вот, – девушка обвела рукой пространство от пальмы к дороге.– Я предположила, что нападавший убегал по траве, а наши лошади потом помяли отпечатки – мы оставили их пастись. Кинжал метнули не со стороны храма.

– И не с дерева, – заверил лекарь. – Иначе рана выглядела бы по-другому. Ловко!

– Я говорила с Аменемхетом. Сделала вид, будто мне достоверно известно, кто замешан в заговоре, и это не Ксантия. А он тут же признался, что хотел свергнуть Птолемея. Разве так поступают интриганы и смутьяны? Я ожидала, что он будет до последнего опровергать мои намеки, потребует доказательств, подаст жалобы на нас с Согеном.

– Кого-то выгораживал? – тут же сообразил Никандр. – И этот кто-то стоял неподалеку, позволил жрецу принять вину на себя, а потом убил, чтоб тот ненароком не сказал лишнего? Тогда надо начать с его семьи и друзей: только ради близких можно солгать, не испугавшись казни. Куда подевался твой дядюшка? А, угадаю, пошел в храм – напрашиваться на неприятности.

Словно в театральной постановке, иллюстрирующей реплику хора, ворота открылись, и из них вышел красный и злой Соген, продолжавший орать что-то вслед группе служителей Себека, потрясая не особенно внушительным кулаком. Его обогнала девушка лет двадцати трех в белых одеждах и с систрумом⁴³ в руках. Заметив лежавшего на земле Аменемхета, она зарыдала и упала перед ним на колени.

Никандр, сохраняя полнейшее спокойствие, достал из сумки стеклянный пузырек, накапал в крышку какого-то зеленого снадобья и протянул ей.

– Выпей, станет немного легче. Он тебе кто?

– Отец, – девушка всхлипнула, но микстуру приняла. – Меня зовут Баса. Я музыкант при храме – страшная новость застала меня во время обряда, пришлось допеть, прежде чем бежать сюда. Кто… кто мог сотворить такое?

– Мы пока не знаем, – Глафира обняла ее за плечи. – Но обязательно выясним, если ты нам поможешь.

– Я хочу забрать его, – тихо сказала Баса. – Нужно заняться погребением, как полагается.

– Конечно, – разрешил Никандр. – Я уже закончил.

И тут Соген, с присущей ему бесцеремонностью, подошел к мертвецу и выдернул клинок из его горла, игнорируя укоризненные взгляды Глафиры и Никандра. Дочь Аменемхета в ужасе отвернулась, закрыв лицо ладонями, и зашлась в новом приступе плача.

– Я приношу несчастья! – заявила она. – Сначала меня бросил жених, теперь погиб отец.

Начальник полиции, будто не замечая спровоцированной им истерики, смерил взглядом кинжал, взвесил его на ладони и удивленно присвистнул, пробормотав:

– Не понимаю, как такое можно метнуть.

Глафира решила, что пора что-нибудь предпринять. Она сняла собственный гиматий и набросила на труп, потом приказала стражникам унести его на территорию храма, не дожидаясь разрешения дядюшки, помогла подняться Басе и увела ее во внутренний дворик святилища, когда открылись ворота.

– Ты живешь где-то здесь? – Глафира оглядела широкую площадку и мелькавшие вдали строения.

– Да, нужно повернуть направо, к бассейну для омовений – наш с папой дом как раз напротив, – скороговоркой ответила Баса, наблюдая, как тело Аменемхета забирают жрецы Ка⁴⁴. Она еле волочила ноги, и кое-как добралась до деревянной скамейки у крыльца, чтобы рухнуть на нее без сил. Девушка уткнулась носом в подушку и вновь залилась слезами. Глафира присела рядом и погладила ее по голове. От Никандра она слышала, что людям, перенесшим тяжелое потрясение, необходимо выговориться, и предприняла робкую попытку возобновить диалог:

– У тебя есть еще родные?

– Нет.

– А что там случилось с женихом? – сказав это, она едва не прикусила язык, сообразив, что ведет себя, как Соген.

Но Баса неожиданно успокоилась, села, вытерла лицо и вполне связно сказала:

– Папа всю жизнь дружил с одним человеком – Харвой, он тоже сначала был жрецом – ами уннут или, по-вашему, астрономом. Потом получил статус ученого и оставил служение Себеку. Харва поселился на собственной вилле на юге Арсинои, обзавелся семьей. Мы с его сыном Бакехонсу обручились еще в подростковом возрасте. В 16 лет его отправили в Понт – обучать местных школьников, но корабль потерпел крушение. Долгое время мы считали Бакехонсу мертвым, но он вернулся в прошлом году. И… отказался встретиться со мной! Да что там, он даже не ответил на мое письмо! А две недели назад официально разорвал помолвку.

Глафира удивилась. Египтяне не слишком-то жаловали иностранцев, и отправить сына в Понт захотел бы далеко не каждый жрец. Его ребенку предстояло есть за одним столом с иноверцами, а это уже считалось осквернением души. Кроме того, чему шестнадцатилетний подросток способен научить других детей, если он сам еще не закончил школу? На ее лице отразилось сомнение, не укрывшееся от глаз Басы.

– Мать Бакехонсу была понтийкой – римляне захватили ее в плен и продали в рабство, она оказалась в Египте и работала при храме, потом ее выкупил Харва. У них родился сын. Родственники женщины заплатили астроному несколько талантов, чтобы он отпустил ее. Тот согласился, но младенца не отдал – законная жена привязалась к мальчику. История получилась… э-э-э, – девушка на мгновение запнулась, подбирая подходящее слово. – Запоминающаяся. Разумеется, она дошла и до ушей Бакехонсу: он страшно разозлился и отбыл в Понт к матери, не слушая уговоров отца.