Марк Х. Парсонс
Проект 9:09
Mark H. Parsons THE 9:09 PROJECT
Copyright © Mark H. Parsons, 2022
This edition published by arrangement with Curtis Brown Ltd. and Synopsis Literary Agency All rights reserved
© Mark H. Parsons, 2022
© О. И. Василенко, перевод, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025 Издательство Азбука®
* * *
Посвящается моей маме
Глава 1
Не стоит ограничиваться съемкой очевидно живописного.
Доротея Ланж[1]
– МОЖЕТ ЛИ ОТ ГЛУПОСТИ РАЗБОЛЕТЬСЯ ГОЛОВА? – спросил у меня Сет.
– Еще как может, но только у других, а не у самого дурака, – ответил я.
Сет посмотрел на другой конец нашего столика.
– Ага, тогда понятно!
Мы обедали в столовой, пытаясь не обращать внимания на Била Уилсона и его приятелей, игравших в «улет-пролет». Эти умники в начале учебного года придумали десятибалльную систему оценивания девчонок. Кто знает, что им в голову стукнуло, – может, в фильме каком увидали, но фишку так и не просекли. За первую неделю семестра они успели довести систему до совершенства. По их мнению, если девчонка получала меньше пяти баллов, то на нее и смотреть не стоило. (Следуя той же логике, к любой, набравшей больше пяти, нужно было подкатить. Таким образом, на самом деле система получалась не десятибалльная, а двоичная – «да/нет», но попробуй им это объясни. Уж поверьте мне, эти парни не только сексуально озабоченные говнюки, но и к числу самых одаренных учеников школы «Ла Монтана» не относятся.)
Они продолжали свою дурацкую игру, а я искал возможности попрактиковаться в репортажной съемке. Хотелось бы, конечно, использовать «Никон», но не таскать же его весь день с собой в рюкзаке – вот и приходилось довольствоваться камерой телефона.
Я как раз решил щелкнуть какую-то незнакомую девчонку, идущую с подносом в руке к выходу. Мое внимание привлекла ее походка – уверенная и целеустремленная. Ладно, может, не только походка меня привлекла. Прежде чем сделать снимок, я выбрал такой ракурс, чтобы девушка выходила из кадра, а не входила в него, и повел за ней камерой – в итоге моя модель осталась в фокусе, а фон размылся. Как будто она идет слишком быстро, за ней не угонишься. Я мельком глянул на получившуюся фотографию. Да, неплохо вышло. Краем уха я все еще слышал непрекращающуюся болтовню Била.
– Ну, я бы дал ей семь с половиной. Семь уж точно.
– Точно! – фыркнул его приятель Тристан, будто слово «точно» его позабавило.
Я посмотрел на них. Они говорили о девушке, которую я сфотографировал. В их идиотских играх я никогда не участвовал, однако мне бы и в голову не пришло оценить ее как «хорошенькую и обычную», или что там подразумевалось под семью баллами.
– Не вздумай при ней это ляпнуть, – предупредил Райли, другой приятель Била. – Ее ж не просто так прозвали АК-47.
– Ну и? – отозвался Бил. – Прозвали и прозвали. Я имел в виду, что она ничего. Я б ей и больше баллов дал, если бы она не выглядела такой грозной. – Бил посмотрел в нашу сторону. – Верно я говорю, Сет?
– Да кто ж будет спорить с настоящим экспертом! – ответил Сет.
Бил кивнул, не заметив иронии.
– Джей? А ты что думаешь?
– Хм… Думаю… – Я помедлил, пытаясь составить впечатление о девушке. Мой ненормальный мозг вечно выдает что-то странное, и в этот раз я увидел мультяшного проводника, ведущего группу по опасной местности. – Думаю, если бы меня вдруг высадили где-нибудь в джунглях Аргентины, позволив взять с собой кого-то одного из присутствующих в столовой, я бы выбрал эту девушку.
Парни уставились на меня в полном недоумении.
– Есть в ней что-то от Че Гевары, – пояснил я.
– Ну ты и чудик… – покачал головой Бил.
За несколько минут до звонка Райли внезапно оживился.
– Эй, вы только посмотрите! Она новенькая? Вот к ней бы я подкатил! Восемь баллов! Как минимум. А то и восемь с половиной.
– Восемь с половиной? – повторил Сет, не поднимая глаз от телефона. – Это как? Не суперсекси, но лучше, чем просто секси? Полусуперсекси?
На мгновение он перестал язвить, чтобы взглянуть, кого они там оценивают. Сет не из тех, кто отпускает непристойные замечания, но я сразу понял, что девушка привлекла его внимание.
– Восемь с половиной, запросто! – высказал свое авторитетное мнение Бил и сделал драматическую паузу. – Я бы с ней переспал.
– Даже кошка не станет лизать его макарошку, хоть он яйца сметаной намажет, – шепнул мне Сет.
Я оглянулся, чтобы посмотреть на девушку. Олли! Ну да, кто же еще. И она шла в нашу сторону.
В этом году Олли перешла в старшую школу и сразу же начала безудержно модничать. И останавливаться явно не собиралась. Сегодня она выбрала стиль преппи[2]: блондинка с растрепанными волосами и изумленными глазами – ну прямо младшая сестренка Тейлор Свифт после бессонной ночи.
– Она в девятом классе, – сказал я.
– Эта помеха мне не помешает, – глубокомысленно выдал Бил.
– Ого, неужели сам до такого додумался? – поинтересовался Сет.
Они резко замолчали, заметив, что девушка приближается к нашему столку и направляется ко мне.
– Ну что, – тихонько спросила она, – отвезешь меня домой после школы?
Только близко знакомый с Олли человек понял бы, что едва заметный прищур выдает ее с головой: под умильным щенячьим выражением определенно скрывалась улыбка. Эта девчонка прекрасно понимала, что делает, и я это знал. А она знала, что я знаю.
Я помедлил, напустив на себя задумчивость, но потом все-таки ответил:
– Ладно, буду ждать тебя на парковке.
– Спасибо! – кивнула она, развернулась и зашагала прочь, ни разу не встретившись взглядом ни с одним из моих соседей по столику.
После ее ухода все повернулись ко мне с немым вопросом: «Какого черта здесь вообще происходит?»
– Джей, что за фигня? – Бил, как всегда, об изяществе выражений не беспокоился. – Ходишь весь из себя скромняга-парень, а тут, оказывается, цыпочку завел! Да еще какую! Или как это понимать?
Я молча покачал головой – мол, идите к черту, придурки, – схватил рюкзак и встал.
– Сказал же вам, она в девятом классе!
И пошел на пятый урок.
Нельзя сказать, что я пытался их обмануть. Просто не было настроения отбиваться от стаи кобелей-неудачников, уламывающих меня познакомить их с моей сестренкой.
Урок истории. Есть несколько секретных приемов, чтобы получить хорошую оценку по этому предмету – по крайней мере, в школе «Ла Монтана»:
1. Знай важные имена и даты ключевых событий (подсказка: это те самые, о которых рассказывает учитель).
2. По возможности запоминай основные сведения о них, если нацелился на высший балл.
3. Показывай учителю свои знания. Не прячься на галерке. На передних партах и в самом центре садиться, конечно, не стоит – если только ты не подлиза без стыда и совести. Второй или третий ряд, справа или слева от центра – самое то. И не забывай поднимать руку – иначе какой смысл на уроке сидеть?
4. Не доводи учителя до белого каления. Ладно, признаюсь, это у меня получается не очень. Ну или совсем не получается. Но я же не виноват, что у мистера Ларю целиком и полностью отсутствует чувство юмора.
Вот и всё. Ничего особо сложного, достаточно бездумно повторить сказанное учителем.
Точно так же, как сегодня. Я глядел в окно, рассматривая холмы на горизонте и размышляя о тех идиотах в столовой, когда мистер Ларю произнес:
– Кто может назвать военачальника, ставшего известным политическим деятелем после Гражданской войны? – Он заглянул в журнал – видимо, в поисках самого отъявленного двоечника. – Джеймисон Дивер?
– А? – обернулся я.
– Гражданская война. Военачальник. Который потом стал известным политиком. – Мистер Ларю щелкнул пальцами, словно я был каким-то дрессированным тюленем или типа того. – Ты вообще меня слушаешь?
На словах «Гражданская война» перед моими глазами появилась лента времени: вторая половина XIX века. Лента прокрутилась до периода Гражданской войны – начало 1860-х годов. Она была окрашена в голубой цвет. Казалось бы, из-за кровопролития и насилия война должна быть красной, но важнее оказалось то, что «Гражданская» начинается на «г», а буква «г» определенно голубого цвета. Некто знаменитый, чья слава не угасла и после войны, – Улисс С. Грант.
Перед глазами всплыла надпись «8+8». Светло-серая, конечно, потому что восьмерки серые. Я знал, что Гражданская война началась в 1861 году (секретный прием № 1 из списка выше), а «8+8» напомнило мне, что Грант стал президентом 8 лет спустя и оставался им 8 лет.
– Грант, – ответил я. – В 1869 году был выбран президентом США. Пробыл на этом посту два срока, до 1877 года.
Мистер Ларю смерил меня взглядом.
– Верно. Однако с этого момента советую не отвлекаться на пейзажи за окном. – Он отвернулся. – Итак, кто может рассказать о ходе восстановления…
На самом деле есть еще один секретный прием. Наверное.
5. Обладай неврологической особенностью под названием «синестезия».
Это не заразно. Не смертельно. И даже безвредно. Честно говоря, если б от синестезии умели избавляться, я бы отказался: без нее жизнь стала бы слишком пресной. Да и мои оценки бы, скорее всего, ухудшились.
Сколько я себя помню, некоторые вещи – к примеру, буквы, цифры, дни недели, месяцы – представляются мне в определенном цвете. И эти цвета никогда не меняются. Допустим, буква «а» светло-оранжевая, как апельсиновый шербет, смешанный с ванильным мороженым. В любых обстоятельствах.
Цифра 7 – всегда тонкая полоска фиолетового, а среда – широкая, скучная, бежевого цвета. Собственно, так я этот день и ощущаю. Когда кто-то говорит «среда», я сразу вижу прямоугольник с другими прямоугольниками по бокам: слева – понедельник и вторник (серого и желтого цвета соответственно), а справа – четверг и пятница (синий и коричневый… ну еще бы. Звучит, наверное, нелепо, но что поделать: на эти вещи я повлиять никак не могу.
Есть и другие проявления. Например, когда кто-нибудь разговаривает (и особенно если скучно бубнит, точно один мой знакомый учитель истории), то я вижу, как произносимые слова проматываются передо мной, словно бегущая строка в сводке новостей по телику. А иногда какие-то идеи проигрываются в моей голове в виде странных коротеньких мультиков, будто мой мозг – это студия аниме, полная обкурившихся художников.
Мама говорила, у нее было почти то же самое. Я помню, как в детстве часто сидел с ней на кухне и мы обсуждали, кто что видит.
– Какого цвета для тебя вторник? – спрашивал я.
И она отвечала: зеленый.
– Не может быть! – говорил я. – Он совершенно точно желтый. А как насчет ноября?..
Я никогда об этом особо не задумывался. Видимо, считал, будто все воспринимают мир сходным образом. А когда оказалось, что это не так, должен признаться, я был поражен.
Однажды я помогал отцу в гараже, а по радио шла какая-то научная передача о людях, у которых цвета ассоциируются с буквами или цифрами, а иногда со звуками или чем-то еще. Я, помнится, удивился, зачем они рассказывают обо всем известных вещах, но потом ведущие сообщили, что такая неврологическая особенность называется «синестезия» и встречается она лишь у небольшого процента людей.
Честно говоря, на секунду я забеспокоился, потому что название звучало будто какая-то болезнь – нечто среднее между «амнезией» и «диареей». Но потом ведущие сказали, что на здоровье синестезия никак не отражается, бла-бла-бла… возможно, она связана с творческими способностями или памятью…
На тот момент в моей голове осталась одна-единственная мысль: неужели так не у всех? Я словно увидел заголовок: «Ученые обнаружили, что некоторые люди дышат носом!» – вот как это ощущалось.
– Я почему-то думал, что большинство людей тоже такое видят, – сказал я маме, – но, похоже, я ошибался. Оказывается, это довольно редко бывает.
Мама посмотрела на меня, легонько прищурившись, прямо как Олли сегодня, и кивнула.
– Я знала, что у других не так, но никогда не заостряла внимание на твоей особенности. Потому что не хотела, чтобы ты чувствовал себя не таким, как все. Но согласись, синестезия – это здорово.
Да, соглашусь. Вот только теперь то ощущение ушло – вместе с мамой, – и, похоже, больше никто на свете не обладал ее способностью понять меня и не мог мне помочь избавиться от чувства, будто я один во всей вселенной.
Что касается сестры, то, ясное дело, она ждала меня на парковке, подпирая старую «субару-аутбэк». Да, мне до сих пор было очень странно садиться за руль маминой машины, но это лучше, чем ходить пешком. Наверное.
Пока я открывал дверцу, мимо проехал один из двенадцатиклассников на новой «шевроле-камаро» – из тех, что отец называет «поддельно-маро», ярко-желтого цвета. Мы с Олли проводили машину взглядом, оценивая потенциальное совершенство расцветки.
– Идеально? – спросила сестра.
Я покачал головой:
– На пару оттенков посветлее бы.
– Вечно ты найдешь к чему придраться… – косо глянула на меня Олли.
Глава 2
Фотографы слишком рано перестают снимать свой объект, не исчерпав всех возможностей.
Доротея Ланж
КАК ТОЛЬКО Я ВЫЕХАЛ С ПАРКОВКИ, ОЛЛИ УТКНУЛАСЬ в телефон. Должно быть, как обычно, с кем-то переписывается, решил я. Но когда мы остановились на светофоре, она повернула ко мне экран и показала фотографию модели: профессионально сделанный снимок латиноамериканки. Взлохмаченные черные волосы, щедро накрашенные тенями глаза – ну прямо вылитый енот. Весьма привлекательный, правда, енот.
– Оцени! – потребовала Олли. Наверное, потому, что минимум три раза в неделю я повторяю ей: «Не торопись оценивать других!» – Какая тебе нравится больше? Эта или… – она пролистнула к другой фотографии, – вот эта?
Если первую можно было назвать «страстной», то вторая относилась к противоположной категории – «невинность» или что-то вроде того: белокожая блондинка с голубыми глазами и широкой улыбкой. И тоже мастерски снята.
– Что именно мне нужно оценить? Профессиональную прическу и макияж, студийное освещение, вентилятор, чтобы волосы развевались, или навык владения «Фотошопом»?
Олли убрала телефон и скривилась.
– Ты хоть раз можешь быть серьезным?
– Так я серьезно. В реальной жизни никто так не выглядит.
– А то я не знаю! Но если б они действительно были такими, которая понравилась бы тебе больше?
Я уже собрался сделать выбор, а потом остановился. Я что, собираюсь вести себя как Бил?
– Они обе прекрасно выглядят.
Кроме того, ни с одной из них мне ничего не светит.
– Джей!
– Ну ладно, ладно. Может, первая? В ее взгляде есть что-то этакое… Похоже, ума ей не занимать.
Олли откинулась назад и скрестила руки, отвернувшись от меня.
– Вот и спрашивай тебя…
Я искоса глянул на нее:
– Ты ведь для себя образ выбираешь?
Олли по-прежнему не смотрела на меня, но ее голова едва заметно качнулась вниз-вверх.
– Послушай, ты же моя сестра, поэтому я не воспринимаю тебя как девушку. – Она открыла было рот, но я не дал ей вставить ни слова. – Тем не менее, уж не знаю почему, некоторым парням в школе, похоже, очень нравится, как ты сейчас выглядишь. Возможно, тебе стоит продолжать в том же духе. Ну, то есть если для тебя это важно.
Я ожидал от нее обычных возражений в стиле: «Мода – это вид искусства» или «Дело не в привлекательности», но она вдруг спросила:
– Им правда нравится?
Теперь она ловила каждое мое слово, и пришлось рассказать ей про дурацкую систему оценок.
– А мне они что поставили? – заинтересовалась Олли.
– Ты в самом деле хочешь знать? Тебе не все равно, на сколько тебя оценил Бил Уилсон, этот козел с поганым языком?
– Все равно. Просто любопытно. Но если ты не хочешь…
– Восемь.
Олли прищурилась:
– Вот как? Всего восемьдесят процентов? Типа «хорошо» на уроке?
Эта девчонка переживала за школьные отметки почти так же сильно, как за внешний вид. Не совсем, но почти.
Я пожал плечами:
– Говорю же, из-за нашего с тобой родства я не могу оценить твою привлекательность. Кроме того, кажется, могло быть и восемь с половиной, поэтому…
Как только эти слова слетели с языка, я осознал свою ошибку. Мы так нередко отзываемся о вещах, которые вполне ничего, но вроде как второго сорта. Например, о неплохом фильме, который провисает в середине, а в конце становится душещипательным. Мы о таких говорим «на отлично не тянет» – примерно как «нормально» и «недурно».
– Значит, эти мудаки утверждают… – Олли сделала долгую паузу, медленно вдыхая через нос, – что до «отлично» я недотягиваю?
Ого, Олли и в самом деле разозлилась: обычно она такие слова не использует.
Я пожал плечами:
– Да ладно тебе, большинству девчонок они и семи баллов не дали.
Этот аргумент ее явно не впечатлил.
– Да кем они себя возомнили?! – Олли резко повернулась ко мне и заговорила тихим голосом: – Скажи своим дружкам, что по шкале от одного до десяти они, возможно, потянут на троечку. В лучшем случае на четверку – в удачный день. Если в душ сходили. А Билу и вовсе два балла, потому что мудаки вроде него вообще никому не сдались!
– Я бы им с огромным удовольствием передал твои слова, только вот они мне не друзья.
– Ты же с ними водишься, не я.
– Да не вожусь я с ними. Должен же я где-то обедать, а за их столиком обычно есть место. Они даже не знают, что ты моя сестра, – ну какие они мне друзья?
Вообще-то, если подумать, хороший вопрос.
– Наплевать, все равно скажи им!
Я покосился на Олли:
– Так ты взбесилась из-за того, что эти наглые придурки расставляют девушкам баллы… или из-за того, как оценили конкретно тебя?
– А сам ты как думаешь? – фыркнула она.
– Я думаю, что ты не ответила.
Мы подъезжали к «Хэппи Джекс Бургер Бистро». Я перестроился в правый ряд и притормозил, направившись к окну заказа.
– Не вынуждай меня покупать тебе бургер. А то ведь я могу!
В школе «Ла Монтана» существует негласное правило: если тебя привозят в «Хэппи Джекс» и угощают, ты должен сыграть в «правду или действие», пока вы ждете заказ. А поскольку большинство работников в «Хэппи Джекс» такие же торчки, каким был сам основатель компании, обслуживают там небыстро – с обычным «Макдоналдсом» или «Тако Белл» не сравниться. В школе «Хэппи Джекс» прозвали «проездом правды». Знаю, звучит глупо, но добавьте к этому девчонок, выпивку пятничным вечером – и может получиться довольно забавно. По крайней мере, так мне рассказывали.
Олли посмотрела на меня, потом на «Хэппи Джекс» и снова на меня.
– Ладно, если тебе так неймется. В основном из-за того, что они ведут себя по-свински, – наконец сказала она и, помолчав, добавила: – Ну и наверное, немного из-за «на отлично не тянет».
Я не ожидал от нее столь честного ответа. Когда-то мы с сестрой были довольно близки. Сразу после того, как умерла мама. Но не в последнее время – не знаю, кто из нас отдалился, – а сейчас, услышав признание Олли, я снова почувствовал прежнюю близость. А еще мне стало грустно.
– Олли, я понимаю, почему ты злишься на этих придурков, выставляющих девушкам какие-то баллы и рассуждающих о чужих недостатках…
– Как будто сами они безупречны! – вставила она.
– Вот именно. И как раз поэтому мне совсем не нравится, что тебя заботит их мнение.
Олли помолчала.
– Ну… то, что меня так сильно заботит их мнение… мне тоже не нравится.
Я решил сменить тему.
– Говорят, в школе появилась новая девчонка…
– В школе появились сотни новых девчонок! – перебила Олли. – В том числе и я. Они называются «девятиклассницы».
– Да погоди, ты прекрасно знаешь, о чем я. Она примерно моего возраста, но я ее раньше не видел.
– А, ну тогда, конечно, число возможных вариантов значительно уменьшается!
Я пропустил шпильку мимо ушей.
– У нее странное прозвище. АК-47, кажется.
Олли кивнула:
– Я слышала, как девчонки о ней говорили. Похоже, она та еще тихоня. – На лице сестры появилось забавное выражение. – А тебе-то что?
Я пожал плечами:
– Да так. Просто любопытно.
– Ну-ну…
Когда мы добрались до дома, я бросил рюкзак, рухнул на кровать и уставился в потолок. Олли верно подметила про «друзей». То есть напрямую она так не сказала, но оно как бы висело в воздухе, словно чьи-то кишечные газы в кабине лифта: зачем я тусуюсь с компашкой парней, которых не считаю друзьями?
Если не врать самому себе, ответ простой.
Потому что у меня нет настоящих друзей.
Потому что я, видимо, слишком опустошен, чтобы хотя бы попытаться их завести.
И потому что я не чувствую себя своим ни за одним из столиков.
Ну, то есть все и раньше было фигово, но сейчас… черт возьми, да я стал чужаком даже за столиком тупиц и неудачников. Вот это как вообще? Не сказать, что я прежде мог считаться образцом нормы… Но после того как с тобой случается такое, можно ли вообще снова стать нормальным… или ты уже изменился навсегда?
Тот столик неудачников – это сплошные, как говорит мой отец, халявщики. Нет, Сет, разумеется, не такой. У него, конечно, загонов хватает, но зато он тот еще остряк (в своей, несколько циничной, манере) и настоящий компьютерный гений. На самом деле он славный парень… В прошлом году мы с ним вместе ходили на математику и сошлись на почве плоских шуточек о числе «пи» и иррациональных числах. И стали вместе обедать в столовой. Долгое время наше общение с Сетом было ближе всего к понятию «дружба». С тех пор как…
Я вдруг подумал, что, возможно, Олли переживает за меня – точно так же, как я переживаю за нее.
Мои раздумья прервало появление Ее Высочества Избалованной Принцессы.
– Джей, мне нужно селфи.
– У тебя что, телефона нет?
– Мне нужно не обычное селфи, а качественное.
– Так мы ведь уже делали? На прошлой неделе, перед началом школы.
– Я собираюсь сменить стиль.
– А, понятно. Потому что старый…
– Замолчи.
– …«на отлично не тянет»? – расхохотался я.
– Заткнись! И вовсе не поэтому, ты же прекрасно знаешь.
– Сама заткнись.
– Так ты сделаешь или нет? – спросила Олли.
– Когда?
– Через полчасика?
– Тебе больше заняться нечем?
– Именно. Да и тебе тоже! – Она прыснула со смеху, отчего мне стало еще хреновее.
Я улегся обратно на кровать и закрыл глаза.
– Как скажешь.
– Спасибо!
Сестра ушла, и я снова уставился в потолок. Грустно признаться, но она права: моя жизнь дошла до той изумительной точки, в которой мне совершенно нечем было заняться. Разве что домашкой по углубленному английскому. Но это не считается.
Впервые Олли попросила меня пофотографировать ее где-то полгода назад – и постоянно пыталась мною командовать. Какое-то время я терпел (уже почти год в моих ушах звучал хриплый шепот мамы: «Будь помягче с сестренкой»), но в конце концов поставил камеру на штатив, выдал Олли пульт управления и оставил ее развлекаться. Она радостно принялась рулить процессом и щелкала минут пятнадцать, а потом заявила, что закончила.
Я просмотрел снимки на фотоаппарате. Обычные селфи типа «на отлично не тянет», только в высоком разрешении. Ну, вы знаете какие: модель слишком близко к камере, рот/нос/подбородок чрезмерно подчеркнуты, взгляд прямо в объектив, губы выпячены «уточкой», фон перегружен, свет плоский и так далее.
– Круто, – сказал я. – А мне можно пару раз щелкнуть?
– Валяй!
Я увеличил фокусное расстояние и отодвинул штатив назад на несколько шагов, усадил Олли на другой стул и развернул ее так, чтобы падающий из окна свет добавлял глубины. Перевел камеру в ручной режим, открыл диафрагму на максимум, затем навел фокус на лицо, оставив фон размытым. Олли смотрела куда-то в другой конец комнаты, и я быстро сделал несколько снимков, прежде чем она это осознала.
– Я же не подготовилась!
– Знаю. Так и было задумано. Ладно, можешь посмотреть вон туда.
Олли послушно развернулась, привычно выпятив губы, словно изображала Дональда Дака.
– А теперь улыбнись как можно шире.
Она принялась корчить дурацкие рожи.
– Убери улыбку, посмотри в камеру.
Сестра стерла с лица идиотскую ухмылку, склонила голову, заглядывая в объектив, и я это поймал. А потом сделал еще дюжину снимков, хотя был почти абсолютно уверен, что именно тот удался.
– Дай посмотреть!
Я поднял камеру повыше, чтобы Олли не дотянулась, – будто бы играл в «попробуй отними» с терьером.
– Покажу, когда закончу. Мне нужно вполовину меньше времени от того, что ты потратила на подготовку. Подожди, ладно?
Она фыркнула и ускакала, а я принялся за дело. Перебросив фотографии на компьютер, я прежде всего быстро проглядел свои. Первый снимок оказался вполне ничего, да и парочка следующих тоже. Но в том, где она смотрела в камеру, была изюминка – вот за него я и взялся.
Я выбросил из головы, что она моя сестра, и подошел к кадру так, как если бы снял кого-то чужого на улице. Сделал снимок монохромным, но в теплых тонах – и он стал похож на черно-белую фотографию из старого журнала мод. Затем усилил контраст насколько возможно, не доводя до зернистости на коже. Слегка обрезал оригинал, чтобы бóльшую часть снимка занимала голова, а также затемнил края, еще сильнее выделив лицо на расплывчатом фоне. Немного естественного драматизма, а не слащавая голливудщина. Я отодвинулся от монитора и посмотрел на картинку. Неплохо.
Потом сложил в одну папку все снимки, которые сделала Олли, а также тот, что обработал, и позвал сестру.
Она села рядом, и я принялся пролистывать селфи под ее комментарии:
– Ладно… следующий… неплохо… погоди, вернись назад на секунду… давай посмотрим на следующий…
А потом я открыл обработанный снимок.
– Ой… – все, что вымолвила Олли.
Она очень долго на него смотрела. Затем забрала у меня мышку и пролистала фотки назад, просматривая несколько последних из тех, что сделала сама, и снова вернулась к моей. После внимательного изучения она постучала по экрану.
– Отправь мне вот эту.
– Не за что! – бросил я ей в спину, когда она выходила из моей комнаты.
Сестра не обернулась, но с тех пор никогда не пыталась мной командовать в процессе съемок.
Олли пришла на кухню, когда я устанавливал аппаратуру.
– Я готова!
– Ладно, давай разберемся с этим поскорее, – ответил я, словно у меня имелись дела поважнее. Ну да, конечно.
Я отвлекся от камеры: Олли выглядела как заядлая пляжница с густо подведенными енотьими глазами. Или как енот с растрепанной прической пляжницы. Сестра явно пыталась подражать какой-то модели из любимых журналов.
– Тебе не кажется, что ты переусердствовала с маскировкой под грабителя? – спросил я, чувствуя себя довольно глупо. Но мама ведь просила присмотреть за сестрой… Вот только что вообще значит это «присмотреть»?
– Заткнись и щелкай!
Похоже, Олли тоже была не в курсе. Я пожал плечами:
– Звучит так, словно ты хочешь, чтобы тебя пристрелили, да побыстрее.
После первой фотосессии мы разработали целую технологию. Экран моей камеры слишком маленький, с расстояния в несколько шагов на нем ничего не разглядишь, поэтому рядом с ней я ставил зеркало на подставке. Благодаря чему Олли могла проверить, как она выглядит, поправить позу и снова перевести взгляд на камеру. Большинству людей такой метод бы не подошел, но моя сестра точно знала, чего хотела добиться (надо признать, чутье у нее было неплохое), и я смирился.
Мы уже не раз проводили подобные фотосессии (как только сестре взбредало в голову изменить аватарку в профиле, то есть пару раз в месяц), и много времени процесс не занимал. Я почти закончил, когда Олли вдруг сказала:
– А ты можешь сделать мне глаза побольше? Отфотошопить или еще как-то?
В моей голове пронеслась сотня возможных ответов, но я только покачал головой:
– Нет, я не стану.
– Почему?
– Может, потому, что на самом деле это сделает твои глаза меньше?
Олли прищурилась в недоумении.
– Представь, кто-то увидит тебя вживую – а ты разительно отличаешься от своего снимка.
– Девяносто процентов тех, кто увидит мое фото, в реальной жизни меня никогда не встретят.
– В таком случае почему бы нам не поискать девушку, похожую на тебя… только красивее? Запостим ее фотку под видом твоей. Делов-то.
Олли сердито уставилась на меня, не говоря ни слова.
Я задумался.
– Ладно, погоди минутку.
Вскоре я вернулся с полотенцем, расческой и наполненным водой пульверизатором.
– Что ты собрался делать? – спросила Олли.
Я бросил ей полотенце.
– Да есть одна идея. Прикрой лицо, намочи волосы и зачеши их назад.
Олли посмотрела на меня с таким видом, словно я предложил ей сунуть голову в ведро с холодным куриным супом.
– Ты хоть представляешь, сколько мне потребовалось времени, чтобы сделать такую прическу? – Она помахала рукой вокруг растрепанной копны.
– А то! И мы уже нащелкали кучу фоток в таком виде. Давай попробуем что-нибудь новенькое.
В конце концов она согласилась, намочила волосы и зачесала их назад, убрав с лица. Я приготовил камеру.
– Хорошо, теперь наклони голову вот так и посмотри в объектив. Не надувай губы и не улыбайся.
Мне не пришлось повторять дважды. Щелк!
Когда мы рассматривали обработанные фотографии, она взглянула на снимок с зализанными назад волосами и сказала:
– С ума сойти! Джей, как круто! Откуда ты узнал, что это сработает?
Я пожал плечами:
– Просто удачная догадка. Мне показалось, если прическа будет не такой объемной, то глаза покажутся больше.
Олли снова уставилась на фотографию.
– Хм… а если ты ее отфотошопишь?
– Даже не думай! – ответил я, убирая аппаратуру на место. – Я согласен тебя фотографировать, но превращать во что-то, чем ты не являешься, отказываюсь.