Марк Сентяков
Нищий
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку…
М.Ю. Лермонтов
I
Наступил сентябрь, первые дни которого, однако, парадоксальны. Осень одновременно вобрала в себя жизнь и смерть: багрянец на деревьях и серость в небе, обновление чувств и морозная томность.
Последний признак потерянной души особенно распространен среди людей, чья спешная ходьба от дома до работы становится лучшими минутами, а то и часами в их сутках.
Именно таким человек был Виктор, носивший по матери фамилию Пер. Мужчина проживал в историческом районе города Вилониус, граничащим с деловым центром. Просторная квартира исполнительного директора финансовой компании отличалась своим аскетизмом. Виктор забыл про пустующую гостиную и спальню. Для него существовал лишь кабинет со столом и стулом, с пыльным книжным шкафом и диваном, на котором было так сладко спать после тяжелого рабочего дня.
Проснувшись, Пер шел на кухню, где каждое утро съедал по паре ломтиков хлеба с толстым слоем печеночного паштета сверху и выпивал чашку крепкого кофе. Затем отправлялся в ванную комнату, где умывал прохладной водой скулистое лицо, чистил зубы и зачесывал свои темные редеющее волосы к затылку. После чего возвращался обратно в кабинет, надевал небрежно сложенную одежду и шел на работу.
Каждый день Виктора начинался и заканчивался одинаково. Скудная душа мешает богатой жизни. Человек подобен механическим часам: не смазанный механизм под циферблатом приводит к изнашиванию шестеренок и последующей остановке стрелок.
Но все же последняя капля часового масла еще не иссохла внутри Пера. Дорога до работы была близкой и проходила через живописную аллею, густо усаженную деревьями. Виктор отрицал любой вид транспорта и предпочтение всегда отдавал прогулке. Он любил слушать шум листьев, заполняющий его пустоту. Любил утреннюю прохладу, которая в дни сентября стала более суровой и обжигала руки, если их не спрятать в карманы широкоплечего плаща. Ноющее чувство одиночества и трагичной бессмысленности притуплялось, когда Пер оказывался в окружении природы.
Протяженная аллея вела к вымощенной площади, по обе стороны которой возвышались здания, обрамляя ее. По правой стороне располагался главный офис финансовой компании, в которой работал Виктор. Это был тонированный стеклянный небоскреб – продукт модернизма и современных технологий. Монструозное сооружение, выделяющееся своим темно-изумрудным отливом, оттеняло собой храм напротив. Святая обитель значительно уступала по размерам своему соседу. Ее верхушку украшал лишь один луковичный купол черного цвета, а белый цвет камня больше уходил в серый. Храм казался бы совсем маленьким, если бы не апсида и пристроенный придел. Его территорию окружал чугунный забор с перегородками из все того же белого камня, а на дворе располагался миниатюрный сквер.
В городе вымощенная площадь стала местом контрастов. Среди толпы людей в строгих костюмах, галстуках, с подтяжками для носков, привыкших держать в левой руке кожаную сумку, а в правой стаканчик с кофе, можно было с легкостью разглядеть людей иного характера. Людей в порванных обносках на теле, чьи руки вынуждены просить подаяния. Любой забредший в Вилониус турист мог бы удивиться тому, как две крайности жизни сошлись в одном месте.
II
Рабочий день Виктора заканчивался так же рано, как и начинался. В шесть часов вечера он уже был свободен от подписания бумаг и пересылок электронной почты. Задерживаться за увлекательными беседами с коллегами не приходилось. Пер сторонился их. Поднимаясь по карьерной лестнице, его розовые представления об социуме, заложенные в нем материнской любовью, развеивались все больше. Любая крупная компания, как большой курятник: каждый стремится подсидеть высшего, нагадить на низшего, заклевать ближнего.
Виктор покинул здание офиса. Солнце начинало прятаться за горизонтом, в воздухе было влажно, с козырьков зданий падали капли. На площади было людно. Кто-то прогуливался с колясками, кто-то только спешил домой к семье. Аккуратно обходя лужицы, Пер поспешил на горячо любимую аллею. Обычно ему не было дело до других: все, что происходило вокруг его не касалось. Но в последний сентябрьский вечер привычки Виктора дали сбой. Едва не дойдя до гравийной дорожки, он в раздумьях остановился на месте, затем развернулся так, что все его внимание было направлено на белокаменный храм. А именно на просящего милостыню у ворот святой обители.
Нищий сидел на промокшей картонке, в легкой рабочей фуфайке. Нижняя часть штанин была заправлена в поношенные кирзовые сапоги. Густые брови выглядывали из-под вязаной шапки, борода согревала впалые щеки, глаза были опущены и выражали тоску. В потрескавшихся, дубовых руках просящий держал табличку, на которой размашистыми прописными буквами было написано: «Мне меньше нужны деньги, чем Ваше внимание!».
Пер замер. Его не знающие слез глаза заблестели. В грудине заболело. Бессознательно он сделал пару шагов в сторону бродяги, но быстро опомнился. «Что я делаю?» – подумал Виктор, остановившись на месте.
Он не походил на самого себя. Тревожность все сильнее сбивала дыхание. Испуг заставил Пера побежать домой, уже не обращая внимания на лужи.
Утро следующего дня выдалось туманным. Явившееся пелена за окном соответствовала состоянию Виктора. Он сидел на диване, чуть наклонясь вперед и уперевшись обеими руками в обивку. Его понурая голова смотрела на большие пальцы ног, которые попеременно терлись друг об друга. Где-то глубоко в Пере боролись разноименные чувства. Ощущение радости от новизны испытанных эмоций и злости за позволенную слабость. Однако обязанности заставляют человека распоряжаться своим временем правильно. Виктор неспешно подошел к окну, недолго посмотрел, настежь открывая форточку, на горбатого дворника, собиравшего мусор по улице. Уходя из кабинета, он почувствовал, как по полу разошелся сквозняк.
Дальше все повторялось. Скромный завтрак, умывание, мятая одежда, дорога до работы, работа, дом. Внутренние терзания поутихли, все стало привычным, пока посреди недели Пер вновь не увидел густобрового нищего.
Виктор и до этого встречался с просящими на вымощенной площади. Он не раз грозным тоном прогонял их от себя, когда к нему протягивали выброшенный стаканчик из-под кофе с мелочью. Как и у большинства людей, бродяги не вызывали у исполнительного директора ничего, кроме отвращения и брезгливости. В ком не осталось места для сострадания, всегда найдется место для осуждения.
Тощий мужчина стоял у входа в храм. Пальцы в ссадинах держали ту же табличку, а фуфайка на несколько размеров больше теперь смотрелась, как абажур на лампе. При всей своей неказистости он выделялся как из толпы, так и из своих коллег по несчастью. По крайне мере, так казалось Виктору. Необъяснимое подвигло его подойти к просящему ближе, пока тот не обратил внимание. Неловкая пауза предшествовала звону падающей монеты. После раздался тягостный голос.
– Дай Вам Бог здоровья! – наклоняя подборок к груди, произнес нищий.
Спокойное лицо Виктора сменилось гримасой досады. Постояв в тишине доли секунд, он развернулся и собирался уже сделать первый шаг, как его одернул бродяга.
– Извините, уважаемый, вы бы не хотели со мной поговорить? – с надеждой проговорил он.
Пер обернул голову, но не сказав ни слова пошел дальше, закрывая шею воротником плаща.
Оказавшись дома, Виктор съел корку черного хлеба, посыпанную солью, запил все водой и забылся сном, не вспоминая пройденный день.
В последующие вечера Пер не забывал проходить возле врат храма, подкидывая одну, две монетки нищему, обделенному вниманием. Каждый раз в ответ он слышал: «Дай Вам Бог здоровья! Извините, вы не хотите сегодня со мной поговорить?». На что Виктор многозначительно молчал и уходил. Он боялся начать разговор с тем, чье положение он отрицал. С тем, кто так сильно притягивал к себе. С тем, кто был на него так похож. Тогда еще Виктор не отдавал себе отчет в том, что, сам того не ведая, завел себе нового знакомого, имени которого он даже не знал.
Все больше вопросов появлялось в голове Пера, ответов на которые не находилось. Но это были первые признаки оживления, реанимации души. Чем отличен человек от других живых существ? Сознанием. Виктор стал реагировать на действительность, переживать ее события. Он стал мыслить, а значит существовать.