Марк Солонин
После хорошей войны
Не надо бояться
После подписания Пакта творческий поток резко обмелел. Ни одной значительной новой ленты. В вышедшем на экраны 29 ноября 1939 года (аккурат за день до начала финской войны) фильме Киевской киностудии «Истребители» весь конфликт крутится вокруг достаточно заурядного «любовного треугольника», и ничем, кроме задушевной песни Никиты Богословского («Любимый город может спать спокойно»), это кино не запомнилось.
В зале стало скучно: про разгром «генерала фон Бюллера» снимать было уже нельзя, антианглийских фильмов (что-нибудь вроде британского линкора, темной ночью крадущегося к советскому побережью) так и не появилось – факт отнюдь не тривиальный, принимая во внимание конкретное содержание оперативных планов армии и флота Страны Советов. Не успели? Не захотели бесповоротно «сжигать мосты»? Еще одна загадка истории…
Если попытаться выжать из всего вышеперечисленного некую логическую цепочку, то можно констатировать следующее. Выводя за рамки совсем уже допотопный (1932 год) и мрачный фильм «Возможно, завтра», общий настрой советского кино можно оценить как неизменно оптимистический. К войне надо готовиться, но ее не стоит бояться! «Наша воля крепка и врагу никогда…»
Да и на большее, чем мелкие пакости тактического масштаба (под покровом ночной тьмы и тумана перейти границу у реки), киношные «самураи» неспособны. Как голодные волки, враги оставляют следы у границ СССР, но пересечь эту границу удается лишь авиации, да и то один первый раз. Напротив, мощь и масштаб ударов Красной Армии от фильма к фильму нарастают – от трех эскадрилий до тысяч самолетов, от внеочередного пионерского слета до мобилизации многомиллионной армии («Если завтра война, / Всколыхнется страна / От Кронштадта до Владивостока»).
На фоне этой несокрушимой мощи нелепые потуги врагов (иногда прямо называемых «фашистами») нанести первый слабенький ударчик выглядят жалким фиговым листком, долженствующим хоть как-то прикрыть срам несоответствия твердо выраженного намерения воевать на чужой земле с поэтической строкой «чужой земли мы не хотим ни пяди».
Один маразм плюс две драмы
Ну это все фантазии, сны о триумфальном марше в будущей войне. А как отразились на советском экране войны реальные – испанская и финская?
Испанская, продолжавшаяся без малого три года, – почти никак. Слово «почти» я вынужден употребить потому, что в каталоге отмечен-таки фильм одесской «Первой комсомольской киностудии» (что это?) под выразительным названием «Педро». На короткометражный (35 минут экранного времени) фильм израсходовали всего-то 1003 метра пленки, но и ту жалко до слез.
Юный патриот Педро (мать погибла под бомбежкой, отец сражается в рядах республиканской армии) каким-то непостижимым образом оказывается в качестве поваренка на крейсере мятежников! «Педро решает взорвать его. Маленький патриот высыпает ведерко (так в тексте аннотации, не ведро, а именно «ведерко». – М. С.) горящих углей в трюм, где хранятся снаряды». Это все взрывается, крейсер тонет, а наш пострел как ни в чем не бывало приплывает на берег, где встречается с отцом и его боевыми товарищами.
Этот киномаразм вышел на экраны 30 апреля 1938-го – до гибели Испанской республики оставалось уже меньше года…
Незнаменитая и страшно кровавая (127 тысяч человек только безвозвратных потерь) Зимняя война с Финляндией не нашла сколь-нибудь значительного отражения в советском кино. Вышло всего полтора фильма: короткометражная киноновелла «Галя» и полнометражная картина «Фронтовые подруги». И первая, и вторая сняты на «Ленфильме» и оптимизмом не блещут (может быть, это связано с тем, что Ленинград был слишком близко от зоны боевых действий, городские больницы были переполнены ранеными и обмороженными, и никакой грохот победных литавр скрыть эту трагическую действительность от жителей города не смог).
«Галя» (режиссер Надежда Кошеверова, 1940 год) – это рассказ про юную девушку, дочь скульптора. Отец ушел добровольцем на фронт да там и сгинул. В опустевшей мастерской осталась незаконченная скульптура красноармейца. Галя приходит туда по ночам и сама завершает работу, придавая изваянию черты своего отца. Скульптура выставлена на суд публики, критики в восторге, и тут, конечно же, появляется счастливо избежавший гибели и плена отец Гали.
«Фронтовые подруги» (режиссер Виктор Эйсымонт) вышли на экран 19 мая 1941 года. До Большой Войны оставался всего один месяц. В следующем, 1942 году фильм был удостоен Сталинской премии 2-й степени, и я могу предположить, что большинство зрителей и критиков даже не заметили, про какую именно войну снималось кино. По крайней мере, содержание «Фронтовых подруг» абсолютно контрастирует с бодро-слащавыми «Танкистами» и «Эскадрильями». Главная героиня – ленинградская комсомолка Наташа вместе с подругой записывается в добровольную сандружину и уходит на финский фронт. На фронте все совсем не по-детски: госпиталь бомбят самолеты врага (ни в реальности, ни в восприятии зрителей это не могла быть финская авиация), подруга Наташи гибнет, сама главная героиня узнает о гибели жениха, влюбляется в тяжело раненного разведчика, уходит на передовую, получает тяжелое ранение. В финале авторы все же пожалели девушку и вернули ей одного из мужчин живым и относительно здоровым. Такая вот не слишком веселая история…
Первое поражение Гитлера
В ночь с 14 на 15 ноября 1940 года немецкая авиация обрушила 450 тонн фугасных и зажигательных бомб на английский город Ковентри. В результате налета были разрушены двенадцать предприятий авиационно-промышленного комплекса, под руинами сгоревших зданий погибли сотни мирных жителей. Несомненный тактический успех люфтваффе не мог, однако, скрыть факт тяжелейшего поражения стратегического масштаба, которое осенью 1940 года потерпела Германия.
Летом 1940 года гитлеровская Германия находилась в зените славы и могущества. Череда бескровных (или, напротив, устрашающе-кровавых) побед Третьего рейха, начавшаяся с поглощения Австрии и оккупации Чехии, закончилась парадным маршем вермахта под сводами Триумфальной арки в Париже. То, чего армия кайзера Вильгельма не смогла добиться за четыре года изнурительной войны, армия ефрейтора Гитлера совершила за пять недель. Теперь оставалось только покончить с запертой на своем острове Британией. Упрямое нежелание Черчилля сдаться на милость победителя так рассмешило нацистского главаря, что в одном из своих публичных выступлений он сравнил британского премьер-министра с петухом, которому уже отрубили голову, а он все еще бегает по двору на слабеющих ножках…
Чувство глубокого удовлетворения демонстрировал и могучий партнер Гитлера. Беседуя 13 июня 1940 года (через день после того, как Париж был объявлен «открытым городом») с послом фашистской Италии А. Россо, глава правительства СССР В. М. Молотов сказал: «После серьезных ударов, полученных Англией и Францией, не только их сила, но и престиж упал, и господство этих стран идет к концу. Следует полагать, что голоса Германии и Италии, а также и Советского Союза будут более слышны, чем хотя бы год тому назад… Англия и Франция, как показывают события, с их старым политическим основанием не выдерживают испытания…»
Увы, с такой оценкой ситуации товарищ Молотов изрядно поспешил. 22 июня (странные шутки отпускает порой история…) 1940 года советский посол в Лондоне И. М. Майский докладывал в Москву: «Теперь уже можно с полной определенностью сказать, что решение британского правительства несмотря на капитуляцию Франции продолжать войну находит всеобщую поддержку населения… Паники нет. Наоборот, растет волна упрямого, холодного британского бешенства и решимости сопротивляться до конца».
В небесах, затем на море и на земле
Сухопутная армия Германии по всем параметрам (численность личного состава, дивизий, танков) обладала подавляющим превосходством над английскими войсками, развернутыми летом 1940 года на Британских островах. Огромный количественный перевес дополнялся и усиливался несравненно более высоким уровнем боевой подготовки солдат и офицеров вермахта. И если бы полторы сотни немецких дивизий смогли каким-то волшебным образом переместиться через Ла-Манш, то Соединенное Королевство постигло бы неизбежное и скорое поражение: не помогли бы ни «упрямое бешенство», ни «решимость сопротивляться до конца».
Однако Ла-Манш, хотя англичане и называют его «каналом», представляет собой пролив шириной от 35 до 150 км, соединяющий (вместе с Па-де-Кале) Северное море и Атлантику, с настоящей морской волной и частыми штормами. Навести понтонный мост такой протяженности невозможно в принципе. Форсирование Ла-Манша – это морская десантная операция огромного масштаба. Несколько нарушая хронологию событий, напомню, что 6 июня 1944 года только для высадки первого эшелона войск союзникам пришлось задействовать 864 транспортных судна и 4126 десантных барж; для снабжения первого эшелона на нормандский берег ежедневно доставлялось 17 тысяч тонн грузов (содержимое 850 железнодорожных вагонов того времени).
В июле 1940 года после долгих дискуссий военно-политическое руководство Германии пришло к выводу, что немецкий флот сможет обеспечить переброску и последующее снабжение вермахта на Британских островах, но лишь при выполнении одного обязательного условия – люфтваффе должно завоевать абсолютное господство в воздухе над Ла-Маншем. За столь жестким требованием («абсолютное господство в воздухе») стояло не только понятное желание главкома кригсмарине гросс-адмирала Э. Редера снять с себя ответственность за возможный провал операции, тут был еще и вполне трезвый расчет. Даже той посудине, которая называлась «быстроходная десантная баржа», требовалось несколько часов для того, чтобы пересечь Ла-Манш. И она, в отличие от боевых кораблей, имевших броневые палубы и мощное зенитное вооружение, была совершенно беззащитна перед атакой с воздуха: первое же попадание фугасной авиабомбы могло стать для нее последним.
Таким образом, была определена вполне логичная последовательность действий. На первом этапе операции, в течение двух-трех недель, люфтваффе должно уничтожить самолеты и аэродромы Королевских ВВС на южном побережье Британии; затем в течение 10 дней происходит сосредоточение войск и переправочных средств в портах северной Франции и Бельгии и только после этого – завершающий победный бросок на английскую территорию. Вся операция в целом получила звучное название «Морской лев», предшествующее десанту авиационное наступление – «Атака орла», первый день массированных воздушных ударов – «День орла».
У Гитлера и его генералов были реальные основания для оптимизма. В то время (вторая половина 30-х годов), когда СССР и Германия вели бешеную гонку авиационных вооружений, англичане занимались теоретическими размышлениями и политическими дебатами. В результате к лету 1940 года, даже с учетом тяжелых потерь, понесенных во время французской кампании, люфтваффе по меньшей мере втрое превосходило по численности наличные силы Истребительного командования ВВС Великобритании.
В составе трех привлеченных к операции «Атака орла» воздушных флотов (2-й и 3-й в Нормандии, Бельгии и Голландии, 5-й в Норвегии) числилось: 51 бомбардировочная авиагруппа (полк), 26 истребительных авиагрупп и 9 авиагрупп, оснащенных тяжелыми двухмоторными истребителями Ме-110. В начале августа 1940 года на вооружении этих частей в боеготовом состоянии находилось порядка 1300 бомбардировщиков (включая не менее 250 пикирующих Ju-87), 800 одномоторных и 200 двухмоторных истребителей (Bf.109 и Ме-110). Стоит отметить, что по всем трем параметрам (число авиагрупп, общее количество самолетов, наличие боеспособных машин) эта группировка превосходила ту, что была развернута утром 22 июня 1941 года у границ СССР. Причем если в июне 41-го на огромном по протяженности Восточном фронте перед люфтваффе поставили множество задач (завоевание превосходства в воздухе, огневая поддержка наземных войск, изоляция ТВД, разрушение транспортной сети в оперативном тылу Красной Армии, дальняя разведка), то в августе 40-го вся ударная мощь немецкой авиации должна была обрушиться на два-три десятка аэродромов, располагавшихся на 300-километровом пятачке юго-восточной Англии.
Истребительное командование британских ВВС могло противопоставить вражеской армаде 49 эскадрилий, в которых к 11 августа 1940 года имелось всего 620 боеготовых самолетов «Харрикейн» и «Спитфайр». При этом лишь меньшая часть эскадрилий (19 из 49) была вооружена «Спитфайрами», не уступавшими по основным ТТХ немецкому «Мессершмитту» Bf.109.
Все познается в сравнении. 22 июня 1941 года в группировке советской истребительной авиации Первого стратегического эшелона (ВВС пяти приграничных округов и двух флотов) насчитывалось более 250 эскадрилий, 3,5 тысячи летчиков и 4 тысячи исправных самолетов-истребителей…
Впрочем, главная проблема для англичан заключалась даже не в количестве самолетов (теоретически оно могло быть относительно быстро увеличено за счет собственного производства или закупок истребителей за рубежом), а в малочисленности летного состава. По самой максимальной оценке, то есть с учетом неопытных выпускников летных училищ, пилотов бомбардировочной и разведывательной авиации, срочно переданных в распоряжение Истребительного командования, на Британских островах к началу битвы насчитывалось порядка 1430 летчиков-истребителей. В руках этой горстки людей оказалась судьба огромного государства.
Всевидящее око
Обеспечить противовоздушную оборону постоянным – с рассвета до заката – патрулированием истребителей в воздухе было невозможно в принципе, в особенности принимая во внимание более чем скромное количество самолетов в британских ВВС. Отражение налета вылетом истребителей по тревоге ставило огромные, на первый взгляд – неразрешимые организационно-технические проблемы.
Лучшим самолетам-истребителям образца 1940 года требовалось 5–6 минут для того, чтобы взлететь и набрать высоту в 5 км. С ростом высоты полета скороподъемность поршневых истребителей падала, и набор высоты в 7–8 км требовал уже 10 и более минут. С другой стороны, крейсерская скорость типичного бомбардировщика той эпохи составляла порядка 100 м/сек. Таким образом, команда на взлет истребителей должна была быть подана как минимум в тот момент, когда вражеские самолеты находятся на расстоянии в 50–60 км от объекта атаки. Но этим объектом в августе 40-го стали аэродромы южного побережья Англии, а в 50 км перед ними (порой и гораздо ближе) была вода, разместить же в водах пролива сотни постов визуального наблюдения и оповещения не представлялось практически возможным.
Перед германскими бомбардировщиками открывался реальный шанс атаковать английские аэродромы внезапно, раньше, чем истребители успеют подняться в воздух. Конечно, командование британских ВВС могло перебазировать авиацию в глубь страны, за пару сотен километров от кромки берега, но с учетом весьма ограниченного радиуса действия истребителей это означало бы отдать без боя небо над Ла-Маншем немцам.
По единодушному мнению всех исследователей истории «битвы за Британию», англичан спасла своевременно разработанная и развернутая система раннего радиолокационного обнаружения. 18 радарных станций, размещенных вдоль всего южного и юго-восточного побережья Англии, обеспечивали обнаружение немецких самолетов на дальности в 100 и более километров, то есть за 15–20 минут до атаки. Эти локаторы, включенные в безукоризненно работающую, обеспеченную надежными линиями связи, гибкую систему оповещения и централизованного управления позволили Истребительному командованию с максимальной отдачей использовать свои малочисленные эскадрильи. Без такой системы, созданной в считаные месяцы, поражение британских ВВС было бы неизбежным.
Впрочем, не все было столь просто. Не стоит забывать о том, что представляли собой эти первые английские радиолокаторы. Основой каждой станции были две высоченные (105 футов, что соответствует высоте 9-этажного дома) неподвижные мачты. На мачтах были установлены многочисленные и столь же неподвижные приемные и передающие антенны. Хитроумное аналоговое устройство (гониометр) сравнивало сигналы от расположенных под разными углами антенн и таким образом с весьма сомнительной точностью определяло азимутальный пеленг цели. Сравнение сигналов, поступающих от нижней и верхней групп антенн, позволяло измерить и «угол места», то есть высоту полета цели. Вес комплекса составлял 35 тонн, на его монтаж и развертывание по нормативу требовалось 70 часов. В соответствии с традициями английского юмора все это называлось MRU-105 («мобильное радиоустройство, 105 футов высоты»).
О маскировке не могло быть и речи – «девятиэтажные» мачты на прибрежном холме были отчетливо видны с воздуха. Самое же печальное было в том, что система неподвижных антенн обеспечивала обзор лишь в секторе 90 градусов по азимуту (причем по краям сектора дальность обнаружения значительно падала). В определенном смысле эти локаторы можно было сравнить с ДОТами простейшего типа, через амбразуру которых виден лишь строго ограниченный участок поля боя. Уничтожение любой из таких станций создавало разрыв в поле радиолокационного обнаружения, и закрыть эту брешь соседние станции не могли. По сравнению с советскими РЛС «Редут» и «Пегматит» (одноантенное, совмещенное на прием и передачу устройство кругового вращения с функцией определения скорости полета цели, время развертывания – 2 часа) английская MRU-105 смотрелась как деревенская телега рядом с «Роллс-Ройсом».
Общим и неизбежным недостатком первых локаторов метрового диапазона была низкая разрешающая способность, не позволяющая четко и достоверно оценить размер цели (то есть количество самолетов в группе). Практически это означало, что, принимая решение (а принять его надо было в считаные минуты), на командном пункте истребительной авиации никогда не знали точно, что именно обнаружил радар: небольшую отвлекающую группу или ударное соединение немецких самолетов.
Выход был найден в использовании весьма нетривиальной тактики: вопреки всем канонам военной науки, требующим создавать (или по меньшей мере стремиться к этому) численное превосходство над противником, командующий британской истребительной авиацией маршал Х. Даудинг запретил массированное применение истребителей. Едва ли не половину всех эскадрилий он держал на земле, вне зоны самых напряженных боев; по тревоге для отражения налета в воздух поднимали лишь одну-две эскадрильи. Многократное численное превосходство всегда было на стороне немцев, и не были редкими ситуации, когда это превосходство выражалось двузначными числами.
Эта на первый взгляд самоубийственная тактика оказалась единственно верной. Постоянно имея на земле значительный резерв самолетов, готовых к немедленному взлету, Истребительное командование могло наращивать силы в ходе развернувшегося воздушного сражения и за весьма редкими исключениями не пропустило ни одного удара бомбардировщиков люфтваффе незамеченным и безответным. В воздухе же огромное численное превосходство противника означало, что у английских истребителей никогда не было недостатка в объектах для атаки. Разумеется, нельзя назвать это всего лишь тактикой. Такая тактика стала возможной и эффективной лишь благодаря огромному мужеству и самоотверженности английских летчиков, которые без тени колебания направляли дюжину «Харрикейнов» на огромные тучи немецких самолетов.
Пятый интернационал
Нуждается в уточнении и определение «английские». В небе над Англией сражался подлинный антифашистский «интернационал» – сотни польских, французских, чешских летчиков.
Первым по результативности асом «битвы за Британию» (17 сбитых немецких самолетов) стал чех Йозеф Франтишек. Покинув Чехословакию после оккупации ее Гитлером, он воевал в составе польских ВВС, затем, после гибели Польши, присоединился к французам, а летом 1940 года записался в Первую польскую эскадрилью британских ВВС. Погиб в октябре 1940 года.
Четвертой по результативности эскадрильей Истребительного командования стала 303-я «польская» – за 6 недель боев, летая на «Харрикейнах», ее пилоты сбили 44 самолета противника. В небе над Лондоном сражался Станислав Скальский – уроженец России, польский летчик, одержавший свою первую победу 1 сентября 1939 года, в первый день войны. Судьба была к нему милостива, и Скальский дожил до конца Второй мировой, записав на свой личный счет 21 самолет люфтваффе.
В списках польских героев британских ВВС обнаруживается и летчик по фамилии Шапошников (8 побед). Еще один «поляк» – князь по фамилии Голицын. Князь Голицын стал знаменит тем, что исхитрился сбить «Мессершмитт» на высоте более 10 км – сделать такое на «Харрикейне» технически невозможно, но, как говорят французы, noblesse oblige («благородное происхождение обязывает»).
И все же самый большой вклад в победу англичан внес, как мне представляется, выдающийся русский ученый, химик-технолог, генерал-лейтенант российской императорской армии, профессор В. Н. Ипатьев.
В годы Второй мировой войны английскую авиацию поднял в воздух великолепный роллс-ройсовский двигатель «Мерлин». Именно он был установлен на самых массовых типах британских истребителей («Харрикейн» и «Спитфайр») и бомбардировщиков («Ланкастер» и «Москито»). Лицензионная версия этого же мотора, выпущенная американской фирмой «Паккард», сделала возможным создание самого массового и, вероятно, самого лучшего американского истребителя «Мустанг». В последних модификациях мотор развивал кратковременную форсажную мощность в 2170 л/с при весе 725 кг. Двигатель для «Жигулей» при таких показателях весил бы всего 25 кг. В «Мерлине» это было достигнуто весьма простым путем. Двухступенчатый центробежный нагнетатель создавал очень мощный наддув (до 1,94 атм, в то время как у основных конкурентов этот параметр не превышал 1,3–1,45 атм).
Мощный наддув (соответственно высокая степень сжатия смеси в цилиндрах) потребовал использования бензина с октановым числом не менее 100. Даже самые совершенные технологии крекинга нефти не позволяли получить бензин такого качества. А это значит, что для изготовления авиационного топлива, пригодного для привередливого «Мерлина», требовались специальные антидетонационные присадки. И не в лабораторных, а в измеряемых тысячами тонн количествах. Такое вещество (изопропилбензол) и технология его промышленного синтеза были созданы в США группой русских химиков во главе с В. Н. Ипатьевым. Изопропилбензол Ипатьева исправно сгорал в моторах английских истребителей, выигравших «битву за Британию». Остается лишь добавить, что по странной иронии судьбы именно в екатеринбургском доме родного брата Владимира Николаевича – горного инженера Н. Н. Ипатьева прожил свои последние дни последний русский император.
Вот такой была история ХХ века: из страны Коминтерна в фашистскую Германию поступил 1 млн тонн нефтепродуктов, включая 196 тысяч тонн авто- и авиабензина, а из США, зловещего логова международного империализма, в сражающуюся против Гитлера Великобританию текла нескончаемая река изопропилбензола Ипатьева…
Небо в огне
Не отвлекаясь на схоластическую дискуссию о том, какой день лета 1940 года следует считать днем начала «битвы за Британию» (разные авторы называют и 8, и 12, и 13 августа, а то и 10 июля), напомним основную канву событий.
В понедельник, 12 августа, была произведена первая серия массированных налетов на аэродромы в Южной Англии. В общей сложности 300 горизонтальных и пикирующих бомбардировщиков люфтваффе под прикрытием втрое большего числа истребителей нанесли удар по радиолокационным станциям и трем аэродромам Истребительного командования Королевских военно-воздушных сил. Пять РЛС получили серьезные повреждения (на их территории разорвалось несколько десятков авиабомб) и были выведены из строя. Образовавшиеся бреши в системе обнаружения и оповещения позволили немецким истребителям-бомбардировщикам Ме-110 обрушить неожиданный удар на аэродром Манстон. Отчеты немецких летчиков почти дословно совпадают с тем, как в тысячах книг, статей и мемуаров описывается утро 22 июня 1941 года на советских приграничных аэродромах: «Истребители противника были выстроены по линейке. Наши бомбы падали прямо среди них… Отмечены прямые попадания 12 фугасных 500-кг бомб и 4 зажигательных 250-кг в ангары и казармы. Четыре 500-кг бомбы взорвались среди взлетающих самолетов…»
Принципиальное различие возникает лишь в описании последствий налета. Если советский авиаполк (дивизия, ВВС округа) после такого удара просто исчезает (как вариант – «перебазируется» из Белостока в Брянск), то английские истребители взлетают под градом бомб и принимают бой. На аэродроме Манстон было безвозвратно потеряно всего четыре «Спитфайра», бригады строителей в течение ночи восстановили перепаханное бомбами летное поле. Так же быстро были восстановлены и два других разрушенных аэродрома. Из пяти поврежденных РЛС четыре заработали уже к вечеру. Хуже было с передовым радаром в Вентноре (на острове Уайт), его восстановление потребовало 11 дней, однако англичане установили специальный УКВ-передатчик, который имитировал работу этой станции. В результате немецкая служба радиоперехвата с изумлением обнаружила, что все пять «уничтоженных» во вчерашней сводке радаров исправно функционируют.
Еще более обнадеживающими для Истребительного командования были итоги воздушных боев. 12 августа англичане безвозвратно потеряли 22 истребителя, но при этом сбили 36 самолетов противника. На следующий день, 13 августа, все повторилось, но в увеличенном масштабе: 484 немецких бомбардировщика под прикрытием тысячи истребителей пересекли Ла-Манш и отбомбились по радиолокационным станциям и авиабазам. Серьезный урон был нанесен лишь двум аэродромам, но они принадлежали морской, а не истребительной авиации (ошибку допустили немецкая разведка и командование люфтваффе). Некоторые объекты нападения закрывали облака, и прицельное бомбометание оказалось вовсе невозможным. Итог воздушных боев: 47 сбитых германских самолетов (немецкими документами подтверждаются лишь 36) ценой потери 13 английских истребителей.
Днем самого ожесточенного противоборства стало 15 августа. Немецкая авиация совершила в тот день пять массированных налетов, в которых в общей сложности было задействовано рекордное число машин: 520 бомбардировщиков и 1270 истребителей. Впервые активное участие в битве принял 5-й воздушный флот люфтваффе, бомбардировщики которого под прикрытием дальних двухмоторных истребителей Ме-110 атаковали аэродромы и склады боеприпасов в Северной Англии. На перехват большой группы вражеских самолетов (63 бомбардировщика Не-111 под прикрытием 21 Ме-110) англичане бросили одну истребительную эскадрилью, затем к ней присоединилась еще одна. В ожесточенном бою «Спитфайры» сбили шесть Ме-110 и несколько бомбардировщиков. Лишенные прикрытия «Хейнкели» были рассеяны и не смогли прицельно отбомбиться ни по одной из намеченных целей. Несколько более успешно действовало другое соединение 5-го воздушного флота: 50 двухмоторных Ju-88 вовсе без истребительного сопровождения уничтожили склад боеприпасов и 10 английских самолетов на аэродроме Дриффилд, заплатив за это потерей шести «Юнкерсов».
Главные же события дня происходили, как и следовало ожидать, на южном побережье. При отражении последнего, вечернего налета маршалу Даудингу пришлось одновременно поднять в воздух 14 эскадрилий, 160 истребителей – необычайно много по меркам скудных резервов Истребительного командования. Немцам удалось серьезно разрушить три британских аэродрома и два авиационных завода в Рочестере, однако и цена этого успеха оказалась рекордной: 15 августа люфтваффе безвозвратно потеряло 76 самолетов!
Роковые решения
Такие потери совершенно не вписывались в первоначальные планы руководства германских ВВС, и Геринг вызвал командующих воздушными флотами в свое поместье в Каринхалле на «разбор полетов». В ходе совещания был принят ряд важных решений, что называется – одно краше другого.
5-й («норвежский») воздушный флот, бомбардировщики которого из-за большого расстояния до цели невозможно было обеспечить эскортом одномоторных истребителей, к участию в массированных дневных налетах более не привлекался. Таким образом, север Англии превратился фактически в зону отдыха и переформирования для британских истребительных эскадрилий, обескровленных боями у берегов Ла-Манша. В составе экипажей бомбардировщиков люфтваффе приказано было иметь не более одного офицера, соотношение между количеством бомбардировщиков и прикрывающих их истребителей еще более увеличивалось в пользу последних. А поскольку количество боеготовых «Мессершмиттов» к тому моменту уже начало неуклонно сокращаться, такая осторожная (можно найти и другие эпитеты) тактика фактически привела и к уменьшению числа участвующих в налетах бомбардировщиков. Самое же сокрушительное решение содержалось в 9-м пункте директивы Геринга: «Сомнительно, существует ли какой-либо смысл в нанесении дальнейших ударов по радиолокационным станциям противника, учитывая то обстоятельство, что ни одну из этих станций нам не удалось до сих пор вывести из строя».
Строго говоря, в этих весьма двусмысленных словах не было прямого и твердого запрета, однако командующие воздушными флотами поняли это указание именно в подобном смысле, и налеты на РЛС вскоре прекратились – о таком подарке англичане не могли даже и мечтать. Другой, не менее значимый «подарок» британские истребители честно заработали сами.
Несмотря на большое число израсходованных самолето-вылетов и бомб, несмотря на красочные клубы дыма и пламени, поднимавшиеся над английскими аэродромами, реальные наземные потери самолетов были весьма малы (с 8 по 18 августа немцы смогли безвозвратно вывести из строя на британских аэродромах всего 30 истребителей). Англичане тщательно маскировали свои самолеты, укрывали их в ангарах и капонирах, защищали от осколков бомб земляными валами. Безвозвратно уничтожить самолет на земле удавалось лишь в случае непосредственного прямого попадания авиабомбы, но горизонтальным бомбардировщикам удавалось добиться такой точности лишь в редчайших случаях. Единственным инструментом для поражения точечных целей, которым располагало люфтваффе, являлся пикирующий «Юнкерс» Ju-87. Однако по причине изначальных ошибок руководства германских ВВС этих самолетов в строю насчитывалось мало, а их производство в 1940 году шло неспешным темпом: 12 машин в неделю. 16 и 18 августа крупные соединения немецких пикировщиков нанесли ряд мощных (и достаточно эффективных) ударов по английским аэродромам, но и британские истребители в долгу не остались – 40 «Юнкерсов» было уничтожено безвозвратно, более 10 с трудом дотянули до французского берега. Геринг посчитал такой урон недопустимо высоким, и после 18 августа все Ju-87 вывели из зоны боевых действий. Желание минимизировать потери в очередной раз восторжествовало над стремлением к победе.
