Марвин Минский
Сообщество разума
4.4. Консервативное «я»
Как мы контролируем свой разум? В идеале сначала мы выбираем то, что хотим сделать, затем заставляем себя это сделать. Но процедура сложнее, чем кажется на первый взгляд: мы на протяжении всей жизни ищем способы самоконтроля. Мы празднуем, когда добиваемся успеха, а когда терпим неудачи, злимся на себя из-за того, что вышло не так, как мы хотели; а потом норовим отругать себя, пристыдить или подкупить, чтобы что-то изменить. Но я спрашиваю – разве «я» способно сердиться само на себя? Кто и на кого злится? Рассмотрим пример из повседневной жизни.
Я пытался сосредоточиться на решении некоей конкретной задачи, но заскучал, и меня потянуло в сон. Тогда я вообразил, что один из моих конкурентов, профессор Челленджер, намерен решить ту же задачу. Злость и желание досадить Челленджеру побудили меня продолжить размышления над задачей. Как ни странно, эта задача не относилась к числу тех, которые интересуют Челленджера.
Что побуждает нас прибегать к подобной «окольной» тактике, чтобы повлиять на самих себя? К чему все эти «косвенные», хитроумные методы, фантазии и откровенная ложь? Почему мы не можем просто велеть себе делать то, что хотим сделать?
Чтобы понять, как что-то работает, нужно знать назначение этого чего-то. Раньше никто не понимал принципа деятельности человеческого сердца. Но едва было установлено, что сердце перемещает кровь, многое обрело смысл: стало ясно, что органы, похожие на трубки и клапаны, действительно являются трубками и клапанами; в итоге наши тревожно стучащие, пульсирующие сердца были признаны простыми насосами. Появилась возможность для выдвижения новых гипотез – например, относительно того, питает ли сердце ткани нашего организма или поит их? Согревает ли оно человеческое тело или, наоборот, охлаждает? Доставляет ли оно некие сообщения внутри организма? Выяснилось, что все эти гипотезы верны, а отмеченный всплеск функциональных идей привел к догадке, что кровь способна переносить воздух; так на место встали новые фрагменты былой головоломки.
Дабы постичь, что такое «я», сперва следует выяснить, для чего оно предназначено. Одна из функций «я» состоит в том, чтобы удерживать нас от скоропалительных изменений. Любому человеку приходится строить некоторые долгосрочные планы, чтобы уравновесить концентрацию на одной цели и попытки сделать все и сразу. Однако недостаточно просто поручить какому-то агенту приступить к выполнению наших планов. Нужно еще изыскать ряд способов ограничить масштабы перемен, которые могут случиться позднее, то есть помешать самим себе отключить этих агентов-«планировщиков»! Если мы примемся менять решения безоглядно, нам никогда не узнать, что можно и нужно делать дальше. Нам никогда не сделать что-то на совесть, потому что мы не в состоянии положиться на себя.
Ошибочна привычная точка зрения, уверяющая, будто «я» представляет собой некую магическую сознательную сущность, которая позволяет разуму разрывать узы законов природы, естественных причин и следствий. На самом деле «я» является насущной, практической необходимостью. Мифы, утверждающие, что «я» воплощает в себе особый вид свободы, суть маскировка. Отчасти они призваны скрывать от нас суть наших личных идеалов, то есть те узы, которые мы налагаем на себя, чтобы не допустить разрушения собственных планов.
4.5. Эксплуатация
Давайте более пристально разберем эпизод с профессором Челленджером. По всей видимости, мой агент-Работник эксплуатирует гнев, чтобы прогнать сонливость. Но к чему Работнику прибегать к столь низменной уловке?
Чтобы понять, почему мы вынуждены использовать непрямые подходы, рассмотрим некоторые другие варианты. Если Работник попросту запретит мне спать, мое тело быстро ощутит утомление. Если же Работник станет постоянно провоцировать гнев, мне придется непрерывно сражаться. Прямота слишком опасна. Моя жизнь может оборваться.
Исчезновение в самом деле видится неизбежной участью тех видов, которые пожелали бы «отключиться» от ощущения голода или боли. Вместо того нужна система сдержек и противовесов. Мы не прожили бы и дня, если бы какой-то наш агент получил и сохранил власть над всеми остальными. Именно поэтому, вероятно, наши агенты, вынуждены использовать обходные пути, чтобы эксплуатировать навыки друг друга. Все прямые связи и влияния подлежат устранению в процессе эволюции.
Вот одна причина, по которой мы фантазируем: мы ищем недостающие способы влияния. Пожалуй, вряд ли получится разозлиться, просто пожелав это сделать, но возможно вообразить объекты или ситуации, которые заставят нас разозлиться. В эпизоде с профессором Челленджером мой агент-Работник стал эксплуатировать некое воспоминание, чтобы вызвать мой гнев и тем самым побороть сонливость. Подобная хитрость типична для самоконтроля.
Большинство практик самоконтроля реализуется бессознательно, но иногда мы используем сознательные тактики и сулим себе то или иное вознаграждение: «Если я закончу этот проект, у меня появится больше времени для других дел». Впрочем, подкупать себя не так-то просто. Чтобы добиться успеха, следует определить, какие умственные стимулы окажутся реально полезными. Это означает, что мы – точнее, наши агенты – должны сначала выяснить склонности и намерения друг друга. В этом отношении тактика, к которой мы прибегаем, чтобы повлиять на себя, не сильно отличается от тех, которые мы используем, чтобы эксплуатировать других людей; подобно тактикам, направленным на других, она нередко проваливается. Когда мы пытаемся побудить себя работать, суля себе вознаграждение, мы не всегда выполняем наши обещания, а затем повышаем цену или даже обманываем себя, насколько это возможно, как если бы один человек пытался замаскировать малопривлекательные стороны сделки от другого.
Человеческий самоконтроль – не просто элементарный навык, это непрерывно расширяющаяся область знаний, которая охватывает все наши интересы. Почему же, в таком случае, столь малое число наших обращенных на себя уловок оказывается действенным? Потому что, как мы уже видели, прямота слишком опасна. Если самоконтроль срабатывал бы всегда, мы в конечном счете не достигли бы ничего.
4.6. Самоконтроль
Те, кто воистину взыскует пути к просветлению, диктуют условия своему разуму. А затем действуют, преисполненные решительности.
Будда
Эпизод с профессором Челленджером продемонстрировал лишь один способ, которым мы можем контролировать себя, эксплуатируя эмоции ради достижения интеллектуальных целей. Рассмотрим другие разновидности ментальных трюков, которые мы используем, чтобы заставить себя работать, когда мы устали или отвлеклись.
СИЛА ВОЛИ: Скажите себе: «Не поддавайся соблазну» или «Работай дальше».
Подобные указания поначалу могут подействовать, но в конце концов они окажутся тщетными, словно в бензобаке автомобиля закончится топливо. Другой способ самоконтроля подразумевает усиление физической активности.
АКТИВНОСТЬ: Шевелись. Делай гимнастику. Дыши. Кричи.
Отдельные физические действия и вправду могут оказаться эффективными, особенно это касается мимики в процессе социальной коммуникации; такие действия оказывают влияние на обоих участников коммуникации.
МИМИКА: Стиснуть зубы. Закусить губу. Наморщить лоб.
Еще один способ стимулирования состоит в перемещении в стимулирующую обстановку. Вдобавок мы часто прибегаем к действиям, которые непосредственно изменяют химический «фон» мозга.
ХИМИЯ: Выпить кофе. Принять амфетамины или иное сильное снадобье.
Кроме того, есть мысленные действия, которые сопровождаются мыслями и фантазиями, которые наделены эмоциями, возбуждают надежду, порождают опасения вследствие наших посулов, взяток и даже угроз.
ЭМОЦИИ: «Если я сделаю это, то получу многое, а вот если не справлюсь, то потеряю куда больше».
Возможно, наиболее убедительными являются те посулы, которые обещают прибыль или убыток в восприятии нас некоторыми конкретными личностями.
ПРИВЯЗАННОСТЬ: Вообрази себе восхищение или неодобрение тех, к кому ты привязан, если ты преуспеешь – или если провалишься.
Налицо обилие способов самоконтроля. Как же мы выбираем, какие из них использовать? Выбор всегда труден. На то, чтобы научиться самодисциплине, требуются годы; мы привыкаем к ней шаг за шагом.
4.7 Долгосрочные планы
В поисках истины возникают некоторые вопросы, которые не имеют значения. Из чего состоит мироздание? Вечно ли оно? Существуют ли пределы мироздания? Каково наилучшее устройство человеческого общества? Если кто-либо отложит свой поиск истины и движение к просветлению до тех пор, пока не будут получены ответы на эти вопросы, он умрет прежде, чем отыщет верный путь.
Будда
Мы часто вовлекаемся в проекты, которые по разным причинам не можем закончить. Легко справляться с малыми проблемами, поскольку мы трактуем их изолированно, как если бы они существовали отдельно от других наших целей. Но иначе дело обстоит с теми проектами, которые занимают бо́льшую часть нашей жизни, будь то обучение профессии, воспитание ребенка или написание книги. Нельзя просто «решить» или «выбрать» что-либо, чтобы выполнить намеченное, ибо оно требует немалых затрат времени и неизбежно будет вступать в противоречие с другими нашими интересами и устремлениями. Значит, нам придется задавать себе следующие вопросы:
От чего мне будет нужно отказаться ради этого?
Чему я научусь?
Принесет ли это мне власть и влияние?
Сохранится ли мой интерес?
Будут ли помогать мне другие люди?
Сохранится ли их расположение ко мне?
Пожалуй, самый трудный вопрос формулируется так: «Как я изменюсь, если выберу этот путь?» Желание владеть большим и дорогим домом, к примеру, может привести к следующей цепочке размышлений:
Это значит, что мне придется экономить много лет подряд и отказываться от приобретения других вещей, которые мне нравятся. Сомневаюсь, что я это вытерплю. Да, я могу поработать над собой, постараться стать более экономными и целеустремленным. Но для этого нужно сделаться другим человеком.
Пока подобные сомнения продолжают нас терзать, всем планам, которые мы строим, угрожает опасность – ведь мы «можем передумать». Так благодаря чему могут осуществиться долгосрочные планы? Простейший способ самоконтроля состоит в том, чтобы заниматься тем, к чему тяготеешь.
Множество способов самоконтроля, к которым мы прибегаем, аналогичны тем, которые мы усваиваем, обучаясь оказывать влияние на других людей. Мы заставляем себя поступать так-то и так-то, эксплуатируя собственные страхи и желания, суля себе вознаграждение или угрожая лишением чего-то, важного для нас. Но когда «краткосрочные» уловки перестают действовать, нам, возможно, потребуются иные меры, чтобы обеспечить изменения, которые не позволят вернуться к прежнему состоянию. Подозреваю, что люди, желая «привязать» себя к реализации своих самых крупных и амбициозных планов, учатся эксплуатировать агентов, поле деятельности которых охватывает большие промежутки времени.
Какие из агентов меняются медленнее всего? Ниже мы увидим, что в их число надлежит включать тех безмолвных и тайных агентов, которые формируют так называемый характер. Это системы, непосредственно связанные не только с нашими желаниями, но и с нашими устремлениями применительно к самим себе; это идеалы, на которые мы ориентируемся.
4.8. Идеалы
Обычно слово «идеал» употребляют для обозначения того, как в нашем представлении должны реализовываться этические принципы. Но я употребляю это слово в более широком смысле, присоединяя к его значению те мерки, которых мы придерживаемся, осознанно или нет, относительно того, как следует воспринимать обычные дела.
Мы всегда ставим перед собой цели различных масштабов и сроков. Что происходит, когда мимолетное побуждение сталкивается с каким-либо долгосрочным идеалом? Что происходит, к слову, когда наши идеалы расходятся между собой, когда возникает несоответствие между нашими желаниями и теми делами, к выполнению которых понуждают обстоятельства? Эти противоречия вызывают дискомфорт, провоцируют чувства вины и стыда. Чтобы справиться с этим, нужно либо изменить наше поведение, либо изменить собственные ощущения. Так что же следует менять в первую очередь – сиюминутные желания или наши идеалы? Подобные конфликты должны улаживать «многослойные» агенты, которые формируются в первые годы развития наших личностей.
В детстве наши агенты приобретают знания о различных типах целей. Затем мы взрослеем, проходя этапы становления, перекрывающие друг друга, и наши «старшие» агенты оказывают влияние на появление новых. Иными словами, «старшие» агенты определяют поведение тех, которые сформировались позже. Если смотреть шире, аналогичные процессы развиваются в каждом человеческом коллективе; мы видим, как дети «превращаются» в других людей, усваивая жизненные ценности от своих родителей, семьи, просто взрослых, даже от мифологических героев и злодеев.
Без непреходящих идеалов наша жизнь лишилась бы цельности. Будучи изолированными друг от друга личностями, мы никогда не смогли бы доверять себе и осуществлять личные планы. В социальной группе никто не мог бы доверять другим. Жизнеспособное общество должно формировать и поддерживать механизмы стабилизации идеалов – а множество социальных принципов, которые каждый из нас рассматривает как личные, в действительности являются «стародавними воспоминаниями», хранимыми нашими культурами на протяжении столетий.
Глава 5
Индивидуальность
Панч и Джуди к зрителям
Веревки, на которых мы висим, трудно заметить,
Потому кажется, что мы свободны,
Мы верим, что ничьи глаза, кроме наших,
Не отличат хорошее от дурного.
Вам же мы, марионетки, кажемся
Не такими уж живыми, потому что разума в нас
Не больше, чем в манекенах, сотворенных,
Дабы сидеть на лоне богов и вторить их речам.
Скажите, о трансцендентные боги,
Вы тоже болтаетесь на ниточках
И вам приходится немедленно откликаться,
Когда за нитку дергает рука какого-то высшего
божества?
Похоже, так заведено, что все мы образуем множество,
В котором каждый есть марионетка другого,
А этот другой, если его спросить, будет настаивать
на том,
Что именно он – главный кукловод.
Теодор Мельнечук
5.1. Цикличная каузальность
Всякий раз, когда возникает такая возможность, мы пытаемся объяснить нечто с простой точки зрения причин и следствий. Так, мы объяснили эпизод с профессором Челленджером, допустив, что мое желание трудиться было первым, а затем Работник стал эксплуатировать гнев для борьбы со сном. Но в реальной жизни причинная связь между чувствами и мыслями редко бывает настолько простой. Мое желание работать и моя досада на Челленджера были, вероятно, тесно взаимосвязаны, а потому неуместно спрашивать, что оформилось раньше – досада или желание трудиться. Скорее всего, оба агента эксплуатировали друг друга одновременно, объединившись в итоге в некоем причудливом синтезе, который служил достижению обеих целей сразу; тем самым Работник выполнял свою задачу и заодно наносил урон Челленджеру! (В академическом соперничестве техническое достижение способно уязвить больнее кулака.) Две цели могут поддерживать друг друга.
А служит причиной Б: «Джон хотел пойти домой, потому что чувствовал себя уставшим от работы».
Б служит причиной А: «Джон чувствовал усталость от работы, потому что ему хотелось домой».
Здесь не нужно искать «первопричину», поскольку у Джона могли одновременно возникнуть отвращение к работе и желание отправиться домой. В результате складывается петля цикличной каузальности, в которой каждая цель получает поддержку от другой, и постепенно взаимное стремление оказывается непреодолимым. Мы постоянно пребываем в таких петлях. Предположим, вы одолжили некую сумму, которую не смогли вернуть, а потом пришлось занимать еще, чтобы выплатить проценты по кредиту. Если вас спросят, в чем было затруднение, будет недостаточно просто ответить: «Мне надо было погасить проценты» или сказать: «Следовало гасить кредит». Ни одна из причин не является основной, то есть вы угодили в петлю.
Мы часто рассуждаем об «упрощении», если попадаем в ситуации, которые кажутся чрезмерно сложными. Мне представляется, что эта метафора показывает, сколь тяжело отыскать верный путь в лабиринте, изобилующем каузальными петлями. В подобных случаях мы неизменно стараемся найти «путь», подбирая «причинные» объяснения, ориентированные лишь в одном направлении. На это имеется веская причина.
Существует бесконечное множество сетей различных типов, содержащих петли. Но все сети, в которых петель нет, принципиально схожи и имеют форму простейшей цепочки.
Вследствие этого мы можем прилагать тот же тип рассуждений буквально ко всему, что возможно репрезентировать в виде цепи причин и следствий. Всякий раз, когда нам это удается, мы движемся от начала к концу, не испытывая потребности в новых мыслях: перед нами то самое «упрощение», о котором упоминалось выше. Но зачастую приходится, чтобы проложить такой путь, игнорировать важные взаимодействия и взаимозависимости, ориентированные в иных направлениях.
5.2. Вопросы без ответов
Покуда доволен Ты и щедро длишь мое пребывание в мире сем, где многое возможно совершить и где мало что возможно постичь, молю, вразуми меня, милостью Духа Святого, как отвлечь скудный умишко от невыгодных и опасных материй, от вызывающих спесивое любопытство задач и от сомнений, кои немыслимо развеять.
Сэмюел Джонсон
Когда мы размышляем о чем-либо достаточно долго, вполне возможно, что в конце концов мы придем к так называемым коренным вопросам, то есть к тем, на которые мы при всем желании не сможем найти ответ. Не существует никакого идеального способа ответить на подобные вопросы. Откуда человеку знать правильный ответ на вопросы вроде:
Как возникла Вселенная и почему? Какова цель жизни?
Как определить, какая вера истинна? Как определить добро?
Эти вопросы кажутся различными на беглый взгляд, но их объединяет одна черта, а именно – невозможность ответа: они цикличны. Нельзя найти исходную причину, всегда будет присутствовать следующий вопрос: «Что послужило причиной причины?» А поскольку нельзя определить и конечную цель, всегда будет желание уточнить: «Тогда какой цели это служит?» Всякий раз, когда мы выясняем, почему что-то хорошо (или истинно), придется спрашивать, что делает добро добром, а истину истиной. Что бы мы ни выявили на конкретном этапе исследований, подобные вопросы никуда не денутся, ибо нам следует на каждый ответ спрашивать: «Почему я должен принять этот ответ?» Такие циклы лишь заставляют тратить время впустую, вынуждая повторять снова и снова: «Что доброго в этом добре?» и «Какой бог создал Бога?»
Дети продолжают спрашивать: «Почему?», и взрослые научились отвечать на это коротко и емко: «Потому что!» Да, такой ответ может показаться грубостью, однако он представляет собой форму самоконтроля. Что не позволяет взрослым задаваться подобными вопросами бесконечно? Каждая культура формирует особые способы ответа на эти вопросы. Один из способов заключается в том, чтобы признавать их нелепыми и запрещать; другой способ сводится к тому, чтобы маскировать их завесой священных таинств. Оба способа выводят эти вопросы из пространства обсуждения. Но проще всего смириться с их наличием, как заведено в тех обществах, где люди принимают за истину любые социальные действия вне зависимости от поступков других. Помнится, У. Х. Оден (по-моему, это был он) однажды обронил: «Мы все пришли на Землю помогать другим. Но не могу понять, зачем сюда явились эти другие».
Все человеческие культуры развивают институты права, религии и философии; эти институты предлагают специфические ответы на вышеупомянутые циклические вопросы и пестуют «авторитарные» схемы, внушая людям соответствующие убеждения. Можно было бы посетовать, что эти институты подменяют разум и истину догмами. Но взамен они избавляют целые народы от необходимости тратить время на бесплодные размышления над циклическими вопросами. Разум ведет куда более продуктивную жизнь, решая задачи, которые поддаются решению.
Впрочем, если мысль постоянно возвращается к своему источнику, это не всегда означает, что что-то идет не так. Ведь циклическое мышление способно содействовать развитию – если при каждом «обороте» возникают более глубокие и продуманные гипотезы. Поскольку мы способны коммуницировать, такие системы идей могут даже отыскать способы проникновения сквозь границы эгоистических «я» и укорениться во многих умах. Таким вот образом языки, науки и философия могут преодолевать ограниченность любого смертного разума. Нам не дано знать, уготован ли человеку после смерти какой-либо рай. Тем не менее отдельные религии, как ни странно, кое в чем правы; они достигают своей цели, суля загробную жизнь, пускай даже только мятущимся душам верующих.
