Матильда Майер
Тыквенный пирог

Полная версия

Глава 3

На следующее утро после юбилея Мартин вошел в кухню.

– Доброе утро, – поздоровался он, проходя к своему месту за столом.

– Доброе утро, милый, – Молли уже пила кофе.

Домработница Рут поставила перед Мартином тарелку с дымящейся глазуньей, свежие закуски, овощные и мясные нарезки и стакан минеральной воды с таблеткой аспирина. Поблагодарив помощницу, Мартин выпил обезболивающее и приступил к завтраку.

– Отец не спустится?

– Он провожает Дайнеку с теткой до их дома. Они уже поели.

– Что-то они рано уехали. Не хотели стеснять своим присутствием? Или ты их вежливо попросила? – Мартин улыбнулся матери.

– Конечно, нет. Твой отец привезет Дайнеку обратно с вещами. Она погостит у нас несколько дней, – миссис Милтон развернула конфету в красно-золотистой обертке и положила ее на блюдце. – Сейчас рождественские каникулы, и я хочу, чтобы она провела их с нами.

– Я не против, чтобы она осталась, это же ты ее пригласила. Но я надеюсь, ты не пообещала ей, что она встретит Рождество со мной? У меня другие планы, я говорил тебе о них, и, к сожалению, Дайнеке нет в них места.

– Какие планы? Провести все каникулы с той девчонкой?

– Ее зовут Кимберли, – поправил Мартин мать спокойным голосом, жуя яичницу. – И да, я хотел провести все каникулы с той девчонкой.

– Да хоть Кандида, – миссис Милтон теряла терпение. Кларк стояла ей поперек горла, как застрявшая куриная кость. – Планы придется изменить или отменить вовсе. Дайнека – твоя подруга детства, пожалуйста, будь с ней радушен.

– Мама, вы дружили с Доусонами сто лет назад. С Дайнекой же мы просто проводили время вместе: катались на велосипедах, ловили лягушек в местном пруду, строили шалаши на деревьях, качались на качелях в их саду и бегали в заброшенный дом на краю поселка. Все те же сто лет назад. Теперь мы взрослые люди, и я не нуждаюсь в ее компании. Для этого у меня есть Матильда и Николас.

– Никто не заставляет тебя бросать друзей и идти с Дайнекой ловить лягушек в пруду. К тому же, зимой они спят, – парировала с сарказмом Молли. – Я прошу тебя всего лишь уделить ей особое внимание и обеспечить комфортом на эти недолгие семь дней. Возможно, у вас найдется много общего, и вы возобновите вашу дружбу.

Мартин с подозрением посмотрел на мать.

– Почему тебя так волнует Дайнека? Не припомню, чтобы ты раньше тревожилась о ней и приглашала на семейные праздники.

– Я никогда не рассказывала тебе, как мы основали фирму с твоим отцом, а ты и не спрашивал, – выкрутилась Молли, а Мартин с повышенным интересом посмотрел на нее. – Мы обязаны бизнесом семье Дайнеки. Когда ее родители погибли, то тетка продала нам их фермы практически задаром. У нас уже была небольшая фирма, но мы с Майклом находились по уши в долгах и кредитах. А фермы Доусонов спасли нас от долговой ямы. Все, что ты имеешь сегодня, – в том числе заслуга и их семьи. Конечно, мы с твоим отцом работали день и ночь, чтобы расширить компанию, и благодаря нашему труду и упорству сегодня мы монополисты в нашей стране, но Доусоны спасли нас тогда.

– И теперь ты чувствуешь за собой обязательства по отношению к их дочери? Приглашая ее на семейные праздники, ты тем самым хочешь отдать моральный долг ее родителям? Но это глупо, ты не находишь? Спустя столько лет, да и для чего? Они погибли не по твоей вине. Тетка так или иначе продала бы фермы другим людям, просто вы с отцом по счастливому стечению обстоятельств тоже занимались растениеводством. И все же мне непонятны твои мотивы.

– Мы хотели удочерить Дайнеку.

Мартин озадаченно посмотрел на мать и отпил воды. Молли тоже глотнула кофе.

– Но ближайшей единственной родственницей девочки была тетка, которая и забрала ее к себе. Мы испытываем к Дайнеке самые теплые чувства и хотим, чтобы она стала в нашем доме желанным гостем.

– Неужели вы так сильно привязаны к ней? Она уже не ребенок, чтобы не чаять в ней души, радоваться ее успехам и сопереживать неудачам, растить ее как родную дочь. Прошло столько времени, разве вы не отвыкли от нее?.. А, я все понял, – Мартин вдруг усмехнулся и встал из-за стола. – Вы хотите нас поженить?

– Мы с твоим отцом были бы счастливы, если бы ты женился на Дайнеке, – без экивоков ответила Молли.

– Вот к чему все шло. Мама, я женюсь на Кики. И проведу Рождество тоже с ней.

– Нет, Мартин Милтон Миллс, ты встретишь Рождество в кругу своей семьи и с Дайнекой. Она умница, красавица, воспитанная, тактичная, в ней течет благородная кровь, – Молли восхваляла Дайнеку как сваха на смотринах. – Она и мухи не обидит. А ту девчонку я не хочу видеть ни в нашем доме, ни в нашей жизни.

– Мама, я уже взрослый человек и сам решаю, с кем проводить праздники. Дайнеку пригласила ты, ты с ней и встречай Рождество, – Мартин направился к выходу.

– Сын, ты поступаешь глупо, расстраивая всех нас. Разве мы тебя так воспитывали? – миссис Милтон в гневе поставила пустую чашку на блюдце. – Разве мы не привили тебе семейные ценности, традиции, почитание родителей? Разве тебе важнее встретить праздник с ней, а не с родителями? Все свободное время ты и так проводишь с этой девчонкой, мы и забыли, когда в последний раз ты находился дома хотя бы два дня подряд! Ты встретишься с Коко, или как ты там ее называешь, после полуночи. И точка. А до того времени я настоятельно прошу тебя остаться дома.

– Хорошо, я встречу Рождество в кругу нашей семьи, – хладнокровно отчеканил Милтон-младший, сдавшись. – Но без надежды на дружбу и тем более на будущий брак, так и передай своей протеже.

* * *

– Кики, – Мартин вышел во двор и подошел к светящимся фигуркам оленей, держа у уха телефон, – мне жаль, но у нас не получится встретить вместе Рождество.

– Почему? Что случилось? – Кимберли расстроенно посмотрела на накрытый и украшенный свечами и еловыми ветками стол.

– Приехала моя подруга детства, мы не виделись с ней много лет. И мама настояла на семейном рождественском ужине. Я пытался отбиться, но у меня ничего не получилось.

– Конечно, праздники нужно встречать с близкими и родными. Я понимаю, Мартин.

– Я знаю, как ты расстроилась, поверь, я расстроился не меньше. Я закажу тебе такси после полуночи, и мы встретимся уже у Ника. Мне придется взять с собой Дайнеку.

– Она тоже приедет?

– Да, моя мама хочет, чтобы я провел с ней все каникулы до начала учебы.

– И ты должен делать то, что хочет мама?

– Я понимаю твою обиду. Но я не могу отказать матери хотя бы в этой просьбе. Мы с ней и без того ссоримся через день. Потерпи, пожалуйста, всего несколько дней, я прошу тебя. Когда мы поженимся, мы будем приглашать в гости только тех, кого ты сама пожелаешь.

– Хорошо, до встречи, Марти.

– Пожалуйста, не грусти. Я люблю тебя, – улыбнулся Милтон. – С Рождеством, – добавил он.

– С Рождеством.

Кимберли положила трубку и села на диван, подогнув правую ногу под себя. Мама Кимберли, Кэтлин Кларк, уехала на праздники к лучшей подруге – не хотела мешать Кимберли и Мартину. И теперь Ким придется встретить Рождество в полном одиночестве.

Встав с дивана и налив пунш в бокал, она зажгла свечи и подошла к большому напольному зеркалу в добротной деревянной раме, стоящему в коридоре:

– Милая моя Кимберли, до праздника осталось несколько часов, но я хочу именно сейчас пожелать тебе никогда не оставаться одной. Конечно, ты не одна, с тобой Бог. Но пусть ты будешь окружена любимыми и дорогими сердцу людьми отныне и навсегда, во все праздники. С Рождеством, Кимберли Кларк. Ты самое лучшее, что есть в этом мире, – вытерев слезу, она улыбнулась и чокнулась со своим отражением.

Глава 4

– Всех приветствую! – Мартин с Дайнекой вошли в гостиную в доме Ника. Зала была небольшой, как и сам дом. Николас жил там с матерью, сколько себя помнил. В доме стояла старинная мебель, было чисто и уютно. Повсюду расставлены современные предметы декора – статуэтки, свечи, на стенах висели картины и постеры, на диване и креслах лежали шерстяные пледы и подушки. Мерцали гирлянды, пахло имбирными пряниками и ванилью с корицей.

Я сидела на диване, забравшись на него с ногами в вязаных носках с оленьими мордочками, между Ником и Ким, на которых были такие же носки – мой подарок. Мы пили безалкогольный глинтвейн и смотрели веселую рождественскую передачу по телевизору.

– Привет, Милти. Привет, Дайнека, – я помахала им рукой и почувствовала, как напряглась Кимберли.

– Это Дайнека Доусон, моя подруга детства. Мы когда-то жили по соседству. Она была на юбилейном вечере и решила остаться на праздники. – Пока Мартин представлял нам Дайнеку, та искоса рассматривала Кимберли. Миссис Милтон не рассказывала особо о ней, но даже в своем воображении Дайнека не представляла, насколько Кларк красива. Ее волосы, подстриженные под длинное каре, переливались оттенками черного. Густая челка закрывала брови, чуть раскосые, миндалевидные глаза были глубокого карего цвета. Крупный нос с небольшой горбинкой совсем не портил ее лицо, наоборот, добавлял шарма, а чувственные губы были чуть пухлыми и хорошо очерченными. Дайнека отвела взгляд от Кларк и улыбнулась мне уголками рта.

– Точнее, так решила миссис Милтон. Мы с ней очень сблизились, – Дайнека снова покосилась на Кимберли, ожидая ее реакции. Но та и бровью не повела.

– Дайнека, это Николас Никсон, мой лучший друг. Матильда Майер – моя лучшая подруга, – показал на меня Мартин. – Вы знакомы с ней шапочно, поэтому я еще раз вас представлю друг другу. Мы с Мати сидели за одной партой в старших классах, и она частенько позволяла мне у нее списывать. А я в свою очередь держал ей волосы, когда ее впервые тошнило – она тогда перебрала с алкоголем на вечеринке.

– Засранец, – я кинула подушкой в Милтона, но он увернулся.

– А это Кимберли Кларк, – Мартин повернул голову к Ким и нежно ей улыбнулся. – Я называю ее Кики, но ты можешь звать ее Ким.

– Кимберли, – поправила Кики, глотнув из трубочки глинтвейн.

Ник встал с дивана и поставил свою банку с горячим напитком на деревянный кофейный столик.

– Проходи, располагайся. Я принесу тебе глинтвейн. Тебе нужна соломинка? – обратился он к Доусон.

– Да, спасибо. Я схожу с тобой, хочу помыть руки.

Дайнека прошла с Ником на кухню, а Мартин сел рядом с любимой, обняв ее.

– Я тебе потом все расскажу, хорошо? – шепнул он Ким на ухо. Она равнодушно кивнула.

– Подруга и подруга, что тут еще говорить? – пробормотала она несмело и рассеянно, направив внимание на передачу.

– Я знаю, ты расстроена из-за того, что мама позвала не тебя, а Дайнеку, с которой мы не виделись с юных лет. Но пойми, Кики, это был мамин праздник, не мой.

– Я не обижаюсь на твою маму, ни в коем случае. Ты же правильно сказал – это был ее праздник, и она вправе приглашать на него кого пожелает. Для меня это не было сюрпризом – я же знаю, как твоя семья относится ко мне. Я в целом расстроена, Мартин. Из-за того, что твои родители меня не любят, что мы не встретили Рождество вдвоем, как и планировали. И из-за твоей внезапно появившейся подруги.

– А вот и мы! – Дайнека вплыла в гостиную, держа в руках банку с глинтвейном, за ней вошел Ник. Кимберли закрыла глаза и тяжело вздохнула. Сев рядом с Мартином, по другую сторону, Доусон отпила напиток из трубочки и повернулась к Кларк.

– Мартин мне рассказал, как вы познакомились. Это так удивительно. Я обожаю истории про знакомства.

– А мне Мартин не рассказывал, как вы познакомились, – сухо ответила Ким.

– Мы дружим с ним с пеленок. Все время проводили вместе, нас даже хотели поженить родители, – Доусон сдержанно рассмеялась, мягко проведя рукой по волосам.

– А что случилось? Почему не поженили? – съязвила Ким, оставаясь невозмутимой, а Ник подавил смешок.

– Кими, – Мартин сжал ее талию. Кимберли снова направила взгляд на телевизор, делая вид, что увлечена телепередачей.

– Ты будешь жить у Мартина все каникулы? – снова спросила Ким, не поворачивая головы и старательно скрывая недовольство в голосе.

– Да, я перевезла сегодня необходимые вещи с помощью мистера Милтона. Мне выделили отдельную комнату с видом на патио, – Дайнека говорила безэмоционально, держась уверенно, как будто это было естественно: переехать на неделю в дом друга детства, с которым не общалась десять лет.

– Давайте поедим фруктовый кекс и во что-нибудь поиграем? – Мартин встал с дивана и взял настольную игру с полки. – А поговорить мы еще успеем.

* * *

– Марти, – Кимберли лежала с Мартином в комнате Ника и смотрела на ночник, который проектировал звезды и кометы на стену, отделанную панелями из дерева.

– Да? – Мартин лежал с закрытыми от усталости глазами, накрывшись одеялом и обнимая Ким.

– Тебе нравится Дайнека?

– Как девушка или как друг? – Мартин улыбнулся, понимая, к чему идет разговор.

– Как хочешь.

– Я люблю тебя всем сердцем. И как девушка Дайнека не в моем вкусе – чтобы ты была спокойна, если моего признания в любви тебе недостаточно. А в качестве друга я совсем не знаю ее. Я же сказал, мы были детьми и просто жили по соседству. Ходили в один детский сад, потом в школу в один класс. Наши родители проводили вместе все праздники и выходные. Ее отец и мать погибли, когда мы окончили второй класс. Вскоре наш бизнес после расширения пошел в гору, и мы переехали, а Дайнеку удочерила тетка и забрала к себе, она по сей день с ней живет. Мы не общались и не виделись с ней с тех самых пор. Я не знаю, какая Дайнека подруга и как поведет себя в счастье и в ненастье, предаст или спасет. И, если честно, не хочу знать. Мне хватает друзей, а женщин тем более, – усмехнулся Мартин.

– Я не хочу тебя терять, Марти, – тихо сказала Ким, гладя пальцами его кисть. – Ты мне стал очень близок после смерти дедушки. Ближе всех. Да, я живу с мамой, я люблю ее. Но мы не всегда можем открыться родителям, рассказать о своих чувствах или страхах, даже если получим поддержку в полной мере. Я увидела тебя в тот день и поняла, что тебя мне послал дедушка, Бог послал. Я не верила в судьбу до нашей встречи, но, как оказалось, все знаки вели меня к тебе. Я так молила дедушку, чтобы он вернулся, что пришел ты – такой же добрый, сильный, справедливый, как и он.

– Ты никогда не рассказывала мне про дедушку, каким он был, про свое детство, про его утрату. К счастью, я не знаю, каково это – терять близких, в особенности тех, кого любил больше жизни. И надеюсь никогда этого не узнать. Но я хочу разделить с тобой эту боль. Расскажи мне, я буду слушать тебя хоть до утра, – Мартин прижал Ким к своей груди и положил подбородок на ее голову.

Глава 5

Мне было четырнадцать, когда мое детство закончилось.

Тогда стоял на редкость жаркий и цветущий конец мая: он пах молодым жасмином и магнолиями, а с близлежащей пасеки летало много опьяненных пчел.

Этот конец весны был по-юношески счастливым: впереди три месяца свободы, бессонных ночей и беззаботных дней.

Я помню как сейчас: мы с моей кузиной Алекс сидели на прохладном полу и играли в карты. Когда она в очередной раз сблефовала, а я приготовилась возмущаться, из соседней комнаты раздался крик бабушки:

– Девочки, дедушке плохо!

Я вскочила с места, рассыпав карты, и побежала в комнату.

На диване сидела перепуганная бабушка, а рядом, на полу, лежал мой дедушка. В уголках его рта проступила пена.

– Алекс, вызови неотложку и позвони нашим родителям! – не помня себя, я бросилась к дедуле и, положив его голову к себе на колени, попыталась поговорить с ним, чтобы он не терял сознание.

Мне было четырнадцать, и я понятия не имела, что нужно делать в таких ситуациях. А может быть, тогда я просто не вспомнила этого в состоянии шока. Паника взяла верх над рассудком. Я никогда не теряла кого-то из семьи и даже не думала о смерти. Я росла домашним, тепличным ребенком. Меня оберегали от угроз окружающего мира и никогда не смотрели в моем присутствии новостные каналы. Я играла в куклы и верила в единорогов.

– Дедуля, пожалуйста, не умирай! Скорая вот-вот приедет! – я поддерживала дедушке голову и уговаривала потерпеть.

Скорая все не ехала, а Алекс снова и снова звонила врачам и успокаивала бабушку.

Врачи приехали через сорок минут и констатировали смерть:

– Он уже десять минут как умер. Вероятно, оторвался тромб.

Мне было четырнадцать, и я никогда не сталкивалась с потерей близкого человека. Я винила врачей, Господа Бога, себя и даже дедушку в его же кончине. Я винила саму смерть. Она пришла без предупреждения, нагло и без спроса забрала его. Я непременно научу ее манерам, когда встречусь с ней.

Я помню, как сидела у гроба, положив руку на грудь дедушке, в надежде ощутить биение его сердца – пусть даже слабое, еле уловимое. Со дня его смерти я почти перестала принимать пищу и плохо спала ночами. Я жила будто в каком-то вакууме или пузыре, слыша голоса окружающих сквозь глухую стену.

У меня никогда не было отца, я никогда не была любимой папиной дочерью, – он погиб еще до моего рождения, моя мама даже не успела выйти за него замуж. Но свое детство я провела как принцесса. Я была любимой внучкой, которой было позволено все. Но в то же время меня учили различать добро и зло, хорошее и плохое, чему верить, а от чего отрекаться, быть справедливой. Я с детства верила в Бога, но в день дедушкиной смерти моя вера пошатнулась. Мне казалось, что я говорю с пустотой, молюсь пустоте. Потому что ощущала себя пустой. Будто я тоже умерла вслед за ним и теперь я просто призрак, фантом.

Мой дедушка любил носить меня на спине, как повисшую на ветке дерева обезьянку. Он приносил после работы шоколадный батончик и покупал мне мороженое, когда я простужалась, и горло удивительным образом переставало болеть. Мама хвалила пастилки от кашля, а мы переглядывались с ним и хитро улыбались, зная, что помогло мороженое. Дедушка смотрел со мной в сотый раз мой любимый мультфильм, а я болела за его любимую футбольную команду, ничего не смысля в футболе. Он заступался за меня и поддерживал в периоды, когда мама была на меня особенно зла. Я чувствовала его опору и защиту, что бы ни случилось в мире. Он заплетал мне косы, Мартин. И научил играть в шахматы. Он часто поддавался мне в играх, а я по-детски радовалась тому, что смогла победить. Он делал это для меня. На всех семейных праздниках я с полной уверенностью и всерьез заявляла, что выйду за него замуж, когда вырасту. Родственники добродушно смеялись и мило трепали меня по волосам, а я считала дедушку самым лучшим мужчиной на свете. Примером, идеалом, эталоном семьянина, мужчины, человека. Его считали таковым все вокруг.

Я год носила траур по нему – одевалась во все черное, не веселилась и замкнулась в себе, стала собственной тенью. Его смерть пришлась на мой пубертат – период, когда психика подростка особенно неустойчива. Представляешь, что творилось в моей душе и голове? Я жить не хотела, Мартин. Каждую ночь я плакала и молила небеса и самого дедушку, чтобы он вернулся ко мне любыми путями.

Я хотела, чтобы он вернулся и сказал: «Я больше никогда не покину тебя. Мы еще столько всего не сделали вместе. Я больше никогда не покину тебя…»

Чтобы хоть как-то выносить это горе, Мартин, я приобщилась к опасному образу жизни, я неосознанно начала убивать себя. Алкоголь и сигареты давали мнимую иллюзию успокоения, которая облегчала мое существование и притупляла чувство горести. Меня никогда не тянуло к вещам, которые вызывают зависимость, в моей душе всегда была гармония. Но в тот год я примкнула к плохой компании, которую раньше обходила стороной. Все ребята были из неблагополучных семей и искали утешения друг в друге и в улице. Но я не была из неблагополучной семьи – я ее просто потеряла: дедушка умер, и все родственники перестали звать нас на семейные торжества и поздравлять с праздниками. Мама стала больше работать, и я почти ее не видела дома, мы отдалились еще больше друг от друга. Бабушке требовался уход, и ее забрала к себе тетушка, мама Алекс. Семья распалась в один миг, будто ее и не было никогда. Конечно, я хотела уйти от этой реальности. Я не подписывалась на такое в свои четырнадцать лет!

В тот год я запоем освоила всех классиков – их романы и очерки, дневники и биографии, чтобы забыться и побыть хоть ненадолго в другом мире, не здесь. Это было как обезболивающее. Я посмотрела все фильмы про смерть и загробную жизнь, чтобы утешить себя тем, что ничего не заканчивается после упокоения и на том свете душа продолжает свое существование. Но все это имело кратковременный эффект. Я начала сочинять стихи, изливая боль на бумаге. Когда уже ничего не помогало, а я так и не смогла свыкнуться с дедушкиной смертью, я перестала бороться с желанием покончить с жизнью. И тогда это казалось мне единственным спасением из того ада. Уйти к нему. Чтобы снова быть вместе.

Это была моя пятнадцатая зима. Стоял настолько тихий вечер, что беззвучие во дворах давило на виски. В окнах домов горел желтый свет вперемешку с голубым свечением гирлянд. Я думала: «Какой прекрасный вечер, чтобы уйти из жизни».

Ни с кем не попрощавшись и не оставив сообщения, я села в автобус, который довезет меня до конечной остановки нужного мне района. На его окраине стояла заброшенная многоэтажная клиника, стройка была заморожена уже несколько лет. Никто из местных не совался туда, потому что здание могло обрушиться в любую минуту: проваливались лестницы, что-то периодически откалывалось от фасадов, сыпались потолки. Меня не останавливало это: я планировала забраться на крышу и шагнуть с одиннадцатого этажа, прекратив свои муки…

В тот вечер впервые за много лет выпала месячная норма осадков, возможно, ты помнишь. Коммунальные службы не справлялись с уборкой снега на дорогах и тротуарах. Мой автобус застрял в пробке, и когда я доехала, уже значительно стемнело. На заброшенной стройке горел только один фонарь.

Забравшись на крышу, я услышала голоса и увидела компанию ребят: они пили эль, играли на гитаре и лепили снежки из белого искристого снега. Я была уверена, что крыша пуста, поэтому, отойдя от компании подальше, я села на край, свесила ноги и уставилась вниз.

– Ты забралась сюда, чтобы спрыгнуть? – ко мне подсела девчонка примерно моего возраста, в большой розовой вязаной шапке.

– Разве на крышу приходят только для того, чтобы спрыгнуть с нее? – равнодушно ответила я.

– В поздний зимний вечер одинокая девушка сидит на краю крыши. Ну не о мальчиках же ты подумать сюда пришла.

– Тебе-то какое дело, зачем я здесь? – я не хотела ни с кем разговаривать и уж тем более делиться своими планами с первым встречным. Незнакомка начинала мне надоедать.

– Никакого, это твоя жизнь. И если она тебе совсем не дорога, то давай, прыгай, – девушка гладила в руках идеально круглый снежок.

– Ты уйди, и я спрыгну. Мне зрители не нужны.

– Хорошо, – она пожала плечами. – Но перед тем, как я уйду, я тебе вот что скажу. Самоубийство – это побег из тюрьмы. «Конвой» все равно тебя догонит и «упрячет» обратно «за решетку». И каждый твой побег будет оборачиваться одним и тем же результатом – твоим возвращением. Нужно от звонка до звонка просидеть в «заключении», чтобы спокойно выйти «на свободу», на новый жизненный этап. Понимаешь, о чем я?

Я не хотела ничего понимать, потому что мне было до лампочки на весь этот бред. А девушка, не дождавшись от меня ответа, продолжила:

– Объясню по-другому: если ты сейчас уйдешь из жизни, то Высшие Силы, Вселенная, карма, Господь Бог – называй, как хочешь, – тебя найдут, и в следующей жизни ты снова окажешься на крыше, чтобы спрыгнуть с нее. Возможно, причина для самоубийства и способ будут другими, но это произойдет. Тебя будут снова и снова, пока ты не пройдешь урок и не освоишь его, помещать в эту ситуацию. Как в университете – если не сдашь экзамен, не пройдешь на следующий курс. Наверное, в прошлой жизни так все и произошло, и как итог – в тот раз ты не выросла, не вышла замуж, не родила дитя, которому был предопределен срок рождения. Этот ребенок, возможно, спас бы какое-нибудь животное от вымирания, или создал бы лекарство от рака, или обнаружил бы цивилизацию на другой планете. Но так как он не родился и предназначение свое не выполнил, то на Земле произошел какой-то катаклизм. Эффект бабочки – знаешь, что это?

Я снова ничего не ответила, глядя вдаль, в темный горизонт. А новая знакомая в розовой шапке не умолкала.

– И вот теперь ты снова проходишь один и тот же уровень в игре под названием «Жизнь». Если сама себя убьешь, то не найдешь свою стезю, не пройдешь путь, как записано в Книге судеб, предначертанное не исполнится, каким бы оно ни было. Колесо Сансары еще раз определит тебя в похожую ситуацию, где тебе снова придется выбирать – справляться с трудностями своими силами или снять с себя ответственность. Ты не прошла урок, а значит, пройдешь его в следующей жизни. В следующей жизни не пройдешь – значит будут еще и еще такие же одинаковые ситуации и похожие друг на друга действительности. Когда судьбе надоест твое упрямство, то уроки станут жестче, чтобы встряхнуть тебя. Например, после очередной попытки самоубийства ты выживешь, но будешь прикована к постели и, как назло, проживешь до ста лет, пережив всех своих родственников. Причина может быть разной, но следствие – всегда одинаковым. Пока не возьмешь изнутри свою силу, не покроешься, как панцирем, опытом и не умрешь естественной смертью или по воле судьбы, – но никак не по своей воле, – колесо так и будет крутиться в одном направлении. Не ты начала свой род, не тебе его и прерывать. Не ты дала себе жизнь, не тебе ее и забирать. Ты хочешь закончить свое существование сама, а не по воле Господа, и думаешь выйти сухой из воды? Как бы не так. Ты знаешь, что у людей вообще не существует инстинктов – ни материнского, ни самосохранения? Это научно доказанный факт. Иначе суицидов бы не было и детоубийств. Да, у тебя есть воля, это дар от Господа – жить и распоряжаться своей судьбой. Но кто сказал, что эта воля дается просто так? Это совсем не значит, что ты должна мнить себя Богом, – ты можешь только выбирать. Но за выбором всегда последует итог. – Девушка повернулась к друзьям, улыбнулась, помахала им снежком и снова обратилась ко мне: – Хочешь, обратимся к науке? И я скажу, что среди миллиона сперматозоидов только ты родилась, только тебя яйцеклетка мамы впустила, а остальных отвергла. Хочешь, обратимся к религии? В Индии верят, что каждый человек на Земле – избранный, уникальный. Они радуются жизни. Жизни как таковой, как факту своего существования, понимаешь меня? Хочешь, обратимся к мистике? Я пришла на эту крышу со своими друзьями сегодня впервые. Возможно, тебе суждено было встретить меня именно в этот день и в этот час, чтобы не совершать поступок, у которого нет права на ошибку.

– Я не верю в это. Нет никакой судьбы или какой-то там кармы. Я заклинала вернуть мне дедушку. Сначала слезно просила, потом умоляла, требовала, угрожала, но ничего не помогло. Я не сделала ничего плохого, чтобы у меня его забрали. Так за что, скажи? Если жизнь такая справедливая, по твоим утверждениям, то в чем эта справедливость?

– Все люди – эгоисты. Тебе сейчас плохо, потому что ты лишилась дедушкиной любви и заботы. Я права? Но ты не подумала ни на секунду о том, что ему там сейчас хорошо, что он там счастлив. Что его предназначение было выполнено и больше его здесь ничего не держало, а его путь закончился. Может быть, он устал в этом мире? Может быть, ему нужно было уйти сейчас, чтобы ты усвоила урок потери? Может быть, он уступил место другому человеку, который скоро появится в твоей жизни и научит тебя уже другим вещам? В мире должен быть баланс. Одно ушло – другое пришло. Ты не знаешь, что будет дальше и как будет лучше. Его срок на земле закончился, так отпусти его.

– Но как же наша семья?! Как же я? Он так мало был со мной! Мы еще столько всего не сделали вместе: он не выдаст меня замуж, не увидит правнуков! Откуда мне теперь силу и поддержку брать, если он всегда был моей опорой!

– Вот видишь, ты опять думаешь о себе. Твое предначертание – идти дальше, без дедушки. Он по-прежнему рядом с тобой, в твоем сердце, просто сейчас ты не видишь его. Но это не значит, что его там нет.

– Знаешь, а ведь мама мне сказала: дедушка сейчас с нами ближе как никогда – он в наших сердцах. Он наш Ангел-хранитель, – грустно произнесла я. И задумалась над словами этой девушки.

– Когда-нибудь ты будешь вспоминать это время с теплой грустью. Боль уйдет, поверь мне. Ты привыкнешь к потере. Люди способны пережить любое горе, иначе человечество бы просто вымерло. Ты станешь сильнее духом, мудрее. Тебя не сломит больше ничего, потому что внутри тебя будет стержень, опора. Иногда она будет слабеть, иногда крепнуть, но останется с тобой навсегда. Спускайся отсюда, поезжай домой и обними родных. Они есть у тебя, а ты у них. Береги их, пока они рядом. Живых надо любить, а о мертвых – помнить. Ты должна жить ради себя, ради дедушки, в конце концов. А иначе для чего все это было? Он растил тебя и воспитывал, чтобы ты пустила свою жизнь под откос или руки на себя наложила? Ты же осквернишь его память, обесценишь в один миг все, что он делал для тебя. Не самая лучшая благодарность, правда?

Она обняла меня, и я почувствовала исходящий от нее жар в тот холодный зимний вечер.

– Спасибо тебе. За полчаса нашей беседы я нашла ответы на вопросы, которые терзали меня почти два года. Я запомнила каждое твое слово. И постараюсь быть сильной, – я вытерла слезы с замерзших щек. – Меня зовут Кимберли. Кимберли Кларк.

Девушка вложила в мою руку снежок.

– А я Аманда Андерсон.