Майкл Салливан
Эра смерти. Эра империи
Глава вторая
Поиск виновного
За каждую ошибку кто-то должен нести ответственность и быть наказан. Считать иначе – значит думать, что мы не являемся центром вселенной, а мир не вращается вокруг нас.
«Книга Брин»
Холодный ветер проникал под бреконмору Персефоны, стоявшей под скрытым за пеленой облаков утренним солнцем. В воздухе игриво кружилась снежная пыль. Это подобие снега придало травянистому холму более светлый оттенок зеленого. Персефона отошла от лагеря всего на пару сотен ярдов, но была уверена, что ее никто не потревожит. Она стояла с подветренной стороны чудовища. Крылатый змей, лежавший на гребне холма – но не спавший, – до сих пор почти всех приводил в ужас. Глаза громадного зверя были закрыты. Персефона часто навещала его, но дракон всегда лежал неподвижно и заговорил лишь однажды, в тот раз. Одного раза хватило.
Персефона держалась от зверя на расстоянии. И она испытывала перед ним ужас, однако приходила сюда почти ежедневно. Рано утром или поздно ночью, когда никто не видел, она взбиралась на холм и, стоя рядом с чудовищем, рассказывала ему о своих страхах и неудачах, надеждах и мечтах. Она знала: оно все слышит и понимает; верила, что каким-то образом он слушает ее. Она понятия не имела, как работает магия, но была уверена: когда она обращается к дракону, Рэйт слышит ее.
– Они должны были уже вернуться, – сказала она зверю. – Я беспокоюсь. Они должны были только разведать, что там в болоте, и сразу вернуться. Ну сколько на это нужно времени, день-два, уж никак не больше трех.
Она сжала в кулак сначала одну руку, потом другую.
– Я отправила с ними Мойю… для защиты. Тэкчин тоже пошел. Да и Тэш с ними, значит, все должно быть в порядке. Так почему они до сих пор не вернулись? – Она не ждала ответа и не получила его. Дракон даже глаз не приоткрыл. – Почему я их отпустила?
Персефона выдохнула облачко пара в морозный воздух, сосредоточив внимание на огромных когтях зверя.
– Я жутко боялась, что небо потемнеет от твоих сородичей, вот почему. Мне и сейчас страшно. – Глядя в серое небо и чувствуя легкое, похожее на поцелуй прикосновение снежинок к щекам, Персефона представила громадные черные тени, похожие на рой саранчи. – Нам нужно еще одно чудо, Рэйт.
Персефона упала на колени, стиснула пальцы и склонила голову, словно в молитве.
– В планы Нифрона я верю не больше, чем в свои собственные. Мы отправили Элисана на север вести переговоры с великанами, а половина второго легиона ушла на юг искать удобную переправу через реку. На это я тоже особенно не рассчитываю. В последнее время кажется, будто мы только и делаем, что посылаем людей в чащу на съедение. Я уже не знаю, что делать. Мы не знаем, что делать. Хотя Нифрон никогда в этом не признается – ни себе, ни мне, – думаю, он испытывает то же отчаяние – как будто течение снова изменилось, и на этот раз мы утонем. Все кажется таким безнадежным и глупым. Когда мы впервые услышали, что фрэи собираются уничтожить далли, смириться с потерями было легко. В Тирре, когда у нас не было ни кинига, ни оружия, вполне разумно было ожидать, что мы погибнем. Даже в Алон-Ристе успех казался недостижимой мечтой. Однако каким-то образом мы всегда выживали. Столько раз оказывались на волосок от смерти, столько чудес повидали…
Персефона вспомнила голод, болезни, клановые междоусобицы, которые Рэн выдержал за ее жизнь. Ничто из этого не могло сравниться с тем, что они пережили за последние несколько лет. Человечество напоминало слабенькое пламя, которое ветер упрямо намеревался погасить, но каждому его новому порыву всегда что-то препятствовало – неожиданная удача, при нормальных обстоятельствах казавшаяся невозможной.
– Такое чувство, словно…
Позади послышалось чье-то пыхтение и хруст заиндевелой травы. Обернувшись, Персефона увидела высокий, худощавый силуэт закутанного в плащ мужчины. Взбираясь на холм, он опирался на копье, как на трость – знакомое, но неожиданное зрелище.
– Малькольм?
– Доброе утро, – весело сказал он. – Так и думал, что найду тебя здесь.
Поднявшись на ноги, Персефона уставилась на него, ощущая странную смесь радости и раздражения.
– Мы не виделись несколько лет. Где ты был?
– Где я только не был! В Тирре, Кэрике, Нэйте и на небольшом мысе в Зеленом море.
– Не знаю, известно тебе или нет, но идет война. Что заставило тебя уйти? У нас каждый человек на счету.
Взобравшись на холм, Малькольм оперся о копье и улыбнулся.
– Я по тебе тоже скучал.
– Я… – Она смутилась. – Прости. Я не хотела тебя отчитывать. Я на самом деле очень по тебе соскучилась.
Она и сама не осознавала, насколько это правда. Она обняла его, как старого друга, которым он стал. Но Малькольм был для нее не просто другом. До своего исчезновения скромный «хвостик» Рэйта превратился в ценного советчика. После Грэндфордской битвы Роан говорила, что в нем есть нечто особенное, но замечания Роан нередко отличались недосказанностью, и их трудно было понять.
Скрытые таланты Малькольма Персефона испытала прежде всего на себе, когда он предсказал рождение Нолина. И ведь не просто угадал, что у нее в скором времени будет ребенок. Он сказал ей, что она родит сына Нифрона в шатре на берегу реки Берн в долине Высокое Копье во время первого сражения будущей весны. Смелое заявление, учитывая, что тогда она была еще в Алон-Ристе и сомневалась, что вообще когда-либо вновь увидит Нифрона, не то что выйдет за него замуж. Персефона и раньше знавала провидцев, посему ее не слишком удивил явный дар предвидения у Малькольма, пусть и проявившийся совсем недавно. Сури и Тура гадали на костях и выражались туманными загадками, признавая, что сами не знают, что именно произойдет; предсказания же Малькольма всегда отличались определенностью и звучали как утверждения конкретных фактов.
Персефона отпустила Малькольма и печально улыбнулась.
– Просто дела идут неважно, вот я и…
Он с пониманием кивнул, улыбнувшись уголком рта.
– Ты в ужасе. Боишься, что фрэи уничтожат все человечество.
Персефона моргнула.
– Ну да.
– Но это не все, о чем ты думаешь, не так ли?
– А разве этого недостаточно?
– Для большинства – достаточно, но шансов, что рхуны одолеют фрэев, всегда было мало. Твои страхи более личные. – Малькольм посмотрел на дракона. – Ты считаешь, у тебя на руках кровь Рэйта, посылать Сури в Авемпарту было чистейшей воды глупостью, а отпустить ближайших друзей в болото Ит значило обречь их на верную смерть.
Его слова больно ранили, но она сурово отрезала:
– Кажется, я поторопилась с заявлением, что соскучилась по тебе. – Он не сказал ничего, кроме правды, но слышать такое, да еще из уст друга, было невыносимо. – Ты вернулся лишь для того, чтобы напомнить мне, какая я неудачница?
Он отвел взгляд от чудовища и повернулся к ней, сочувственно выпятив нижнюю губу.
– Вовсе нет. Помимо прочего, я здесь, чтобы показать тебе, как сильно ты заблуждаешься.
– Как ты можешь говорить такое? Я отправила птиц, по глупости рассчитывая на мир. Я должна была догадаться, что Сури нужна фэйну не для переговоров. Я отдала ему наше самое ценное оружие, и Лотиан заставит ее раскрыть тайну создания драконов. Я проиграла войну, Малькольм. Я все испортила.
Он покачал головой:
– Победа или поражение в этой войне зависит не от птиц или драконов, не от жадности или ненависти, но от храбрости и добродетели тех немногих, кто готов пожертвовать всем ради спасения будущего. Так всегда бывает, понимаешь? Гордыня, жадность, мстительность не способны изменить мир – по крайней мере, к лучшему. Они не могут этого сделать, не имеют возможности. Это как просить рыбу летать. Приносить жертвы ради других – не в их природе. Но те, кто отправился в болото, понимают, как важно делать то, что нужно, когда приходит время, и они не единственные.
– О чем ты?
– О тебе, Персефона. Принесенные тобою жертвы сыграли важную роль и продолжат играть ее.
Она грустно рассмеялась:
– Обо мне? Может, в прошлом я и сделала что-то хорошее. Поход в Нэйт и переезд в Алон-Рист помогли нам выиграть немного времени, но я уже много лет не делала ничего важного.
– Правда? Ты так думаешь? – Он бросил взгляд на дракона. – Почему ты предпочла Рэйту Нифрона?
– Не понимаю, какое отношение к делу имеет мой выбор мужа.
– А я понимаю, да и ты тоже. Почему тебе так не хочется говорить об этом вслух? Скажи мне.
Она не хотела отвечать, но после стольких потерь осталось всего несколько человек, с которыми она могла говорить откровенно, и Малькольм был одним из них. Она вздохнула. Ей было стыдно признаваться в этом.
– Потому что он лучше всех подходил на роль…
– На роль кого? Возлюбленного? Отца? Советника, которому ты доверяешь?
– Нет. – Она опустила глаза.
– Так кого же?
Его настойчивость несколько обескуражила Персефону. Раньше Малькольм так рьяно не спорил.
– Правителя, – наконец сказала она.
– Да. – Малькольм кивнул. – Это не совсем то, что большинство женщин ищет в мужчине. Но почему это важно? У рхунов есть вожди.
– Мир изменился. Мы больше не можем жить разрозненными кланами, как было раньше. Теперь мы увидели, насколько полезен единоличный правитель.
– Но ты уже киниг. Ты – вождь всех рхунов, не так ли?
– Пока это так, но мне уже за сорок. Повезет, если увижу, как возмужает Нолин. Когда я думала, что у нас есть шанс на победу, Нифрон казался мне твердым и справедливым правителем. Муж из него так себе, в нем нет ни страсти, ни верности, но он сильный, практичный – наш лучший шанс на светлое будущее. Скорее всего, он проживет еще тысячу лет. За это время он обеспечит нашему народу стабильную жизнь и сделает много хорошего.
– И потому ты принесла в жертву свое будущее – счастье, которое могла бы испытать с Рэйтом. Ты сделала это на благо всего мира и будущих поколений. И так будешь поступать до конца жизни.
Персефона тяжело вздохнула и покачала головой:
– Одно дело, когда это касается только тебя, но ведь все сложилось иначе. Из-за меня погиб Рэйт. Я лишила его жизни!
– Вовсе нет. – Малькольм обратил взор к облакам, будто в ожидании плохой погоды, тогда как Персефона упорно продолжала разглядывать траву под ногами. – Рэйт погиб не потому, что ты ему отказала. Более того, Сури отправилась в Авемпарту не потому, что ты ее об этом просила, а Брин, Мойя, Роан и Гиффорд ушли не потому, что ты это допустила. Задумайся на минутку. Прекрати изводить себя чувством вины и сожаления и подумай о том, что все это, возможно, произошло потому, что так должно было случиться. Каждому отведена своя роль. Своя собственная роль. Причина не в тебе, а в них. Они приносят жертвы ради всеобщего добра так же, как делала ты.
– То есть ты пытаешься сказать, что весь мир не вращается вокруг меня?
Он улыбнулся:
– Более-менее. Вот что я имею в виду: во многом, что произошло, бесспорно, есть твоя заслуга, однако в том, за что ты себя коришь, твоей вины нет. Ты ни в чем не виновата. Ни в войне, ни в смерти Рэйта, ни в том, что Сури оказалась в плену.
– Тогда кто в этом виноват?
Малькольм замялся и оглянулся, будто что-то услышав.
– А где Нолин? – неожиданно спросил он, словно только теперь заметил, что мальчика здесь нет.
– Что? – Резкая смена темы ошеломила Персефону.
– Понимаю, еще рано, но разве мальчишки не встают с рассветом?
– Он с Джастиной.
Малькольм кивнул.
– Ну разумеется, – протянул он. В его тоне явственно слышался упрек.
– Что?
Малькольм нахмурился. Неодобрительно, осуждающе.
– Да просто интересно… Нифрон когда-нибудь проводит время с ребенком?
– Ты избегаешь ответа на мой вопрос.
– Г-м-м? – пробормотал он.
Персефона скрестила руки на груди.
– Кто в этом виноват, Малькольм?
Копьеносец нахмурил брови и со вздохом опустил плечи.
– Виноват. Любопытное слово, не находишь? Став кинигом, ты не спрашивала, кто в этом виноват, а между тем вожди гулов, уверен, спрашивали. О вине речь заходит, лишь когда случается что-то плохое. Успех свободен от подобной ноши. Может, лучше повременить с суждениями и не искать виновного, когда это может и не понадобиться.
Тура просто сказала бы: «Не знаю». Сури, вне всякого сомнения, заговорила бы о бабочках, или облаках, или о чем-нибудь в равной степени бессмысленном. Малькольм знал ответ – в этом Персефона не сомневалась, – но скрывал его.
Почему? – задумалась она.
При взгляде на него Персефоне в голову пришла новая мысль. Провидцами называли тех, кто умел порой распознавать мистические знаки, указывавшие, что произойдет в будущем. Насколько она знала, никто из них не умел создавать будущее.
Разве это вообще возможно?
Когда Тресса заявила, что Малькольм рассказал ей, как можно спасти Сури, Персефона не придала этому значения. Но теперь…
Малькольм был с Рэйтом, когда тот убил Шегона – поворотный момент, благодаря которому рхуны стали сомневаться в божественности фрэев. Когда Персефона впервые встретила Рэйта, именно Малькольм помог убедить его вернуться в Далль-Рэн, как раз вовремя, чтобы встретить Нифрона и его галантов. А когда Арион прибыла, чтобы арестовать Нифрона, Малькольм ударил ее камнем по голове, из-за чего и предводитель галантов, и миралиит остались в Далль-Рэне.
Неужели все это совпадения?
– Малькольм! Откуда ты узнал, что Сури возьмут в плен, за несколько лет до того, как это случилось?
– На самом деле ты ведь не об этом хочешь узнать, правда?
Он прав; не об этом.
– У нас все еще есть шанс на спасение человечества?
Несуразный тощий человек с острым носом кивнул.
– Наверняка ничего сказать не могу. За время своего отсутствия я узнал кое-что, что делает положение еще более шатким. Но я здесь, чтобы сообщить тебе: планы приведены в действие, и я еще не утратил веру в их осуществление. Я хочу, чтобы ты тоже продолжала верить.
– Ты говоришь о тех, кто ушел в болото, да? С ними все в порядке? Что с ними произошло?
– Тебе, наверное, лучше присесть.
– О, милостивая Мари!
Персефона пошатнулась. Встав на колени, она ждала ответа, чувствуя себя преступницей, над которой занесен топор палача.
Малькольм тоже опустился на колени и взял ее за руки.
– Мойя, Тэкчин, Брин, Роан, Гиффорд, Тресса и Дождь… они…
– Что?
Он неловко поежился.
– Говори! – закричала она.
– Они… мертвы.
Персефоне показалось, что у нее остановилось сердце. Время тоже замедлило бег.
– Невозможно! Этого не может быть. Не может. Они просто пошли посмотреть… только на разведку, и все. Они ушли не на битву.
– Ты права. Битвы не было. Они утонули.
Персефона неистово качала головой:
– Все? Нет… нет…
О, милостивая Мари, только не они тоже. Сколько еще человек должно погибнуть?
– Но… – Малькольм помедлил и, сдержанно улыбаясь, добавил: – Все хорошо.
Она не сразу поняла, правильно ли расслышала, но его лицо – эта слабая улыбка – подтверждало его слова. Нет, не слова, слово.
– Во имя Элан, как все может быть хорошо?
– Потому что, – Малькольм выпрямился и расправил плечи, – велика вероятность, что они вернутся.
Она уставилась на него. На сей раз ей не составило труда посмотреть ему в глаза.
– Ты спятил?
Он покачал головой и протянул руки, чтобы успокоить ее или, возможно, защититься.
– Это… э… будет нелегко. По правде говоря, все оказалось сложнее, чем я предполагал.
– Ты знал, что они на это пойдут? – От резкого осознания правды у нее перехватило дыхание. – Ты все это спланировал. – Она начала качать головой. – Это не я во всем виновата, а ты!
– Да. – Он кивнул. – Во всем. Но это еще не конец. Позволь объяснить, куда они отправились. Видишь ли, Персефона, я послал их…
– На смерть. Ты убил их!
– Это правда. – Он поднял палец. – Но я отправлю кое-кого на помощь.
Глава третья
Хозяева тайн
Учение не дается просто так; любой по-настоящему ценный урок оставляет шрам.
«Книга Брин»
Все умершие фэйны покоились в собственных усыпальницах, украшенных изображениями их многочисленных подвигов. Эти священные чертоги служили не только местом вечного упокоения, но и памятником величию вождей. Каждая усыпальница являла собой архитектурное чудо, и представители племени эйливин не поскупились на их возведение. Все пять мавзолеев располагались на почетном месте недалеко от площади Флорелла в центре Эстрамнадона и были доступны любому фрэю, пожелавшему явиться сюда, дабы испытать должный восторг и вдохновиться деяниями величайших представителей своего народа.
Однако место это мало кто посещал.
Имали подобное положение дел изрядно огорчало, ибо в отсутствии интереса к знаменитым предкам она усматривала очередное доказательство того, что основы фрэйского общества рушатся, а значит, весь уклад жизни на грани падения. В то же время усыпальницы, где редко кто бывал, обладали неоспоримым преимуществом, поскольку предоставляли удобное убежище, скрытое от посторонних глаз.
– Зачем мы здесь? – спросил Нэнагал, когда Имали закрыла дверь в мавзолей Гилиндоры Фэйн.
– Нэнагал, ты ведь эйливин, – весело сказала Имали. – Не мог бы ты, уж не сочти за труд, сконструировать еще один огонь в той жаровне в углу? Как-то здесь мрачновато, не правда ли?
– Огонь не нужно конструировать. Его нужно просто разжечь.
– Ах да, метко замечено. Тогда не мог бы ты это сделать, дорогой? При твоем росте не составит труда дотянуться до жаровни. – Она улыбнулась.
– Ты не ответила на вопрос Нэнагала, Имали, – заметил Эрмон. Коренастый и необычайно волосатый для фрэя, он сегодня не успел побриться, и лицо его покрывала густая щетина. – Мы собираемся призывать мертвых? Попробуем поговорить с твоей прабабкой? – Он посмотрел на Волхорика. – Кстати, Феррол дозволяет подобное?
– Ни в коем случае, – скрестив руки на груди, ответствовал верховный жрец.
– Мы здесь собрались не для подобных глупостей, – горячо возразила Имали. – Во имя Феррола, мы находимся в усыпальнице моей прародительницы. Выкажи немного уважения, хорошо?
– Тогда зачем? – спросил Эрмон.
– Чтобы провести очередное заседание.
Жаровня загорелась, осветив внутреннее убранство усыпальницы. Мерцающий желтый свет выгодно подчеркивал золотое и серебряное покрытие. Стала видна дальняя часть крипты, а вместе с ней и саркофаг Гилиндоры. Каменное изваяние на крышке совсем на нее не походило. Слишком скованное, лишенное изящества, оно никоим образом не передавало истинного духа первой фэйн.
– Заседание? – спросил Нэнагал, отпустив качавшееся на шнуре кресало. – Возможно, ты запамятовала, но чуть дальше по улице у нас есть прекрасное место для встреч. Называется Айрентенон – хорошее местечко, с колоннами и скамейками, построено специально для подобных мероприятий.
– Нет, не для подобных, – возразила Имали.
В усыпальнице присутствовали почти все старшие племенные вожди: Нэнагал из племени эйливин, Осла из племени асендвэйр, Эрмон из племени гвидрай и Волхорик, представитель умалинов. Несмотря на отсутствие миралиита Видара, им хватало советников для кворума. И хотя члены Аквилы собрались не в Айрентеноне, их решения будут признаны законными.
– Я пригласила вас сюда, потому что этот августейший орган – возможно, единственное, что препятствует полному уничтожению нашего общества. Мне необходимо узнать ваше мнение по поводу фэйна Лотиана и его способности править – ваше истинное мнение.
– И ты сочла мавзолей наиболее подходящим местом для этой цели? – спросила Осла.
Лишь недавно ставшая членом Аквилы Осла редко подавала голос, и то, что первой высказалась именно она, показалось Имали любопытным. Более опытные выжидали.
– Да, – сказала Имали. – То, что мы делаем в Айрентеноне, становится достоянием общественности. То, о чем мы говорим здесь, останется здесь. – В последние два слова она вложила достаточно яда, чтобы угроза стала очевидной.
– Что именно ты желаешь знать? – ни к чему не обязывающим тоном спросил Нэнагал.
Нэнагал не был глупцом, но он не терпел туманных предположений, предпочитая, чтобы все четко и ясно разложили по полочкам.
– С тех пор как Лотиан взошел на престол, кто-нибудь из вас одобряет его действия?
Все промолчали.
– Я с вами согласна, – заявила Имали. – С тех пор как он занял трон, мы пережили восстание миралиитов, едва не уничтожившее Айрентенон, бунт племени инстарья и войну, которая вполне может обрушить всю нашу цивилизацию. А ведь он был фэйном всего несколько лет – в сравнении с полноценным временем правления фэйна это лишь один удар сердца. Все, что с нами случилось, не было необходимо или неизбежно, и всему виной его действия или отсутствие оных.
Имали разгладила складку на ассике, чтобы дать всем возможность осознать услышанное.
– А почему его правление постигла череда неудач? Потому что Лотиан не спрашивает нашего совета. С момента восшествия на престол он редко посещал Айрентенон, разве что для того, чтобы зачитать эдикт, выдвинуть ультиматум или представить манифест. Так быть не должно. Аквилу создали в помощь властителю, чтобы мы посредством нашей общей мудрости могли направлять его решения. Но Лотиан не желает подобной помощи, его не интересует чужое мнение. И до сей поры все его действия только подтверждают ошибочность его суждений.
– К чему ты клонишь, Имали? – Голос снова подала Осла – единственная, кто действительно не понимал.
– Ну, пока что ни к чему. Просто задаю вопрос. Но, возможно, стоит выразиться иначе, поэтому позвольте высказать следующую мысль: если бы существовала возможность сменить фэйна, вы бы этого захотели?
– Лотиан – избранник Феррола, – заявила Осла, как будто это утверждение служило неоспоримым доказательством бессмысленности риторического вопроса Имали.
Имали искала в глазах всех остальных ту же бездумную приверженность традициям, но не нашла ее. Волхорик уже был на ее стороне, поскольку они вместе придумали план. Теперь она ждала Нэнагала и Эрмона. Оба молчали, вперив в нее подозрительный взгляд.
– Лотиана избрал не один Феррол, – продолжала она, – и, возможно, это мы подвели нашего бога, выбрав в соперники Лотиану Зефирона, а не кого-то более сильного. Но сейчас речь не о прошлом. Речь о будущем. Неужели никто не ответит на мой простой, невинный вопрос? – Скрестив руки на груди, Имали оперлась о выложенную узорчатой плиткой стену.
– Ты говоришь об измене, – сказала Осла.
– Нет, милая. Я только задаю вопрос. Мы просто разговариваем. Никто не предлагает взять в руки оружие и отправиться на штурм дворца – вот это была бы измена. Я лишь спрашиваю мнения и ищу совместной мудрости Аквилы. Ее ведь для этого создали, не так ли?
– Однако встречаемся мы здесь, а не в Айрентеноне, поэтому не надо делать вид, будто это всего лишь невинные расспросы, – обвиняющим тоном заявила Осла.
Имали склонила голову, отказываясь спорить.
– Так или иначе, я все еще не получила ответа.
Вперед выступил Нэнагал:
– Полагаю, это зависит от того, кто придет ему на смену.
В отличие от Имали, державшейся нарочито небрежно – тонкий расчет, чтобы вызвать доверие, – он стоял прямо и выглядел напряженным.
– Разумно, но тогда позволь спросить: что должен сделать Лотиан, чтобы вы предпочли ему любого другого фрэя?
На лицах собравшихся появились слабые ухмылки, послышались сдавленные смешки.
Нэнагал пожал плечами в ответ на абсурдный вопрос.
– Не знаю. Наверное, если бы он сошел с ума и оказался неспособен к разумной мысли…
– Значит, ты признаешь, что при определенных обстоятельствах может возникнуть необходимость сместить фэйна? Скажем, если его присутствие на троне станет угрожать самому существованию народа фрэев? В таком случае вы бы предприняли необходимые шаги, чтобы убрать его?
Улыбки погасли.
Нэнагал повернулся к Волхорику:
– Сумасшествие считается нарушением обета, данного Ферролу? Разве в таком случае наш господь не потребует смещения фэйна?
Волхорик покачал головой:
– В строгом соответствии с Законом Феррола фэйн имеет право делать все, что хочет, независимо от того, утратил он рассудок или нет. Лишь традиция – а не предписания Феррола – требует, чтобы он трудился на благо фрэев. Полагаю, он мог бы без суда казнить всех фрэев до последнего, если бы захотел. – Волхорик поднял палец. – Однако лишь традиция требует от нас подчинения ему. В Законе Феррола прямым текстом не сказано, что мы должны его слушаться.
– Учитывая неспособность Лотиана править как должно, – с нажимом произнесла Имали, – следует ли нам позволить ему продолжать, или же мы обязаны сделать так, чтобы трон занял справедливый и умный властитель? Если пустить все на самотек, Лотиан действительно может уничтожить всю нашу расу. Думаете, Феррол этого хочет? Разве мы не должны вмешаться?
Они переглянулись.
В поисках чего? Помощи? Поддержки? Указаний?
В прошлом Имали всегда ценила мягкотелость членов Аквилы, но сейчас предпочла бы, чтобы они проявили больше твердости.
– Не уверен, – сказал Нэнагал, обводя взглядом остальных. – Мы ведь точно не знаем, чего именно хочет Феррол…
– Значит, вы бы закрыли глаза на деяния безумного фэйна, убивающего всех нас? – спросила Имали. – Не означает ли это, что вы поощряете подобное поведение? Однако, будучи членами Аквилы, разве вы не несете ответственность за племена, которые представляете?
– Ну, я не…
– В таких обстоятельствах, – вмешался Волхорик, – думаю, наш долг перед Господом Ферролом – убрать его.
– Да. – Нэнагал нехотя кивнул. – Да, наверное.
Имали перевела взгляд на Эрмона.
– Вынужден согласиться с Нэнагалом, – сказал тот.
Разумеется, – подумала Имали. – Ты всегда с ним соглашаешься.
Погруженная в свои мысли, Осла разглядывала ноги, сжав кулаки перед собой.
– Я согласна, но… Я утверждаю, что все это только предположения. Угроза, исходящая от Лотиана, пока не достигла того уровня, о котором говорит Имали. Пускай он несведущ в некоторых делах, но это привело лишь к тому, что война с рхунами зашла в тупик. Ничто не говорит об их теперешнем превосходстве над нами. Серьезной угрозы всему нашему народу нет. К тому же я не понимаю: как мы вообще можем… – Она запнулась. – Есть ли какой-нибудь пункт в законах, позволяющий Аквиле сместить с трона фэйна?
– Нет, – ответил Волхорик.
– Тогда как же мы…
– Придется его убить, – без колебаний заявила Имали.
Осла раскрыла рот от изумления.
– Но ведь так мы нарушим Закон Феррола.
– Да, конечно, – согласилась Имали. – И я считаю, что это ничтожно малая цена за спасение всего Эриана. Мы – вожди своих племен. Нам вверили защиту нашей цивилизации, и иногда эта ноша требует не только заседаний в роскошном здании и пустой болтовни.
Эхо ее слов на мгновение повисло в воздухе, а затем в мавзолее воцарилась мертвая тишина. Члены совета в ужасе смотрели на Имали.
Однажды Гилиндора сказала ей, что один из секретов плетения корзины – умение понять, до какой степени можно согнуть прут, не сломав его. Особо жесткий прежде нужно намочить или даже оставить в воде на ночь, а при необходимости и на более длительное время. От этого он становился более гибким.
«Пока я сделала достаточно», – подумала Имали.
– Ну что ж, неплохой вышел разговор, правда? И я согласна с Ослой. Времена пока еще не столь мрачные, и, как я уже говорила, это всего лишь предположения. Об этом стоит задуматься на всякий случай, который, если на то будет воля Феррола, может, и вовсе не наступит. – Имали открыла дверь, пропуская внутрь дневной свет. – Хочу поблагодарить вас за то, что пришли.
С помощью пары веревок команда Вэсека подняла гроб и поставила его на край зияющей ямы. Волхорик не пустил Вэсека на кладбище Эстрамнадона, но лес за городом прекрасно подошел для его целей.
Ящик, в который Вэсек поместил мистика, был настоящим гробом – шестисторонним ларцом, сужавшимся от плеч к лодыжкам. Хотя Лотиан приказал отправить Сури в «Нору» – череду небольших камер под бараками Львиного корпуса, – приказ фэйна похоронить ее подал Мастеру Тайн идею испробовать еще более радикальный метод. Известный страх рхунки перед замкнутым пространством вполне можно было использовать как рычаг давления, и в то же время это помогло бы избежать дополнительного риска причинения ей физического вреда.
Он подобрал тесный гроб, в котором невозможно было сдвинуться с места. Если заключить рхунку в столь тесное пространство, это принесет наибольшие плоды. Он был уверен, что звук и запах падающей на крышку земли, отсутствие проникающего сквозь щели света и полная тишина могилы отлично сумеют разговорить пленницу.
Главное – правильно рассчитать время. Если слишком мало держать рхунку в гробу, она продолжит упрямиться; если же, напротив, передержать – может случиться так, что она утратит способность разговаривать. Задумка Вэсека на время похоронить пленницу была опасна не только для рхунки, но и для него самого. Если он сломает или убьет добычу фэйна, следующим Лотиан наверняка засунет в этот ящик его.
Работа не доставляла Мастеру Тайн удовольствия. Рхуны не вызывали у него никаких особых чувств. Истории о том, что они подобны диким зверям – злобные, жестокие и безмозглые, – были сущей ерундой. Кому, как не ему, знать об этом, ведь большую часть таких сказочек он сам и сочинил. Требовалось изобразить рхунов свирепыми, но низшими существами. Подобное сочетание помогло возбудить во фрэях страх, но не отчаяние. Целью было побудить их к действию, а отчаяние только помешало бы в этом. Лотиан нуждался в поддержке своего народа, а не в его гневе. Фэйн являлся абсолютным властелином, воплощением Феррола в мире Элан, однако ужас разрушал даже самые священные символы.
Как обычно, Вэсек всего лишь решал задачу, поставленную перед ним фэйном. А задача заключалась в том, чтобы добыть скрытый в сознании рхунки секрет. Если бы фэйн велел вытащить из яйца желток, Вэсек подошел бы к делу точно так же. И все же где-то в глубине души он надеялся, что рхунка выживет, по той же причине, по какой люди сожалеют, что убили божью коровку, по ошибке приняв ее за комара.
Из гроба не доносилось ни звука, и у Вэсека внутри все перевернулось.
Прошло всего два часа!
Крышку поддели с помощью ломов, и Вэсек приготовился увидеть мертвую рхунку и, возможно, собственное будущее. Крышка открылась, скользнула в сторону, и вот рхунка перед ним, лежит с закрытыми глазами, вытянув руки вдоль тела, а грудь ее медленно, ровно вздымается.
Жива!
За этой мыслью незамедлительно последовала еще одна, не менее удивительная: Она спит.
Жизнь вообще редко соответствовала ожиданиям. Весна была не такой чудесной, каковой представлялась в мечтах во время суровой зимы, перелом оказывался не таким болезненным, как думалось поначалу, и Сури подозревала, что смерть окажется величайшим разочарованием из всех. Большую часть жизни люди думали о том, что произойдет, когда они умрут. Собравшись вокруг очага, рассказывали друг другу многочисленные истории, и все эти истории были невероятными; какая ирония, если задуматься. Реальность никак не могла соперничать с десятилетиями ожиданий. Такие мысли пронеслись у Сури в голове, когда ее поместили в гроб.
