Майкл Терри
После
Пролог
(13 марта 2016 года)
Меня зовут Сара Майлз, мне двадцать три года, и я из Уолтема, это пригород Бостона, штат Массачусетс. Хочу рассказать вам историю, которая случилась со мной несколько лет назад. По правде говоря, я бы с огромным удовольствием вычеркнула эту историю из своей памяти, что и пыталась сделать неоднократно, но со временем оставила попытки сделать это. Да и как вычеркнуть из памяти то, что является частью моей жизни? До сих пор не понимаю значения фразы "все плохое забудется". Хотела бы я посмотреть в глаза человеку, придумавшему эту фразу… Такое мог сказать только человек, с которым в жизни никогда не происходило ничего плохого, поверьте мне. Прошлое, каким бы оно ни было, хорошим или плохим, невозможно забыть. С ним можно смириться, его можно понять, переосмыслить, но забыть… Прошлое, к сожалению, или к счастью, кому как, невозможно ни забыть, ни изменить… По крайней мере, большую его часть.
Познакомившись в ночном клубе нашего района с симпатичным голубоглазым блондином по имени Бен, я совсем не представляла себе страшных последствий этого знакомства. Бен казался мне таким милым и замечательным. Наши отношения развивались стремительно, он не уставал поражать меня добротой, интеллектом и чувством юмора, мы целовались целыми днями напролет. Чувствуя, что по-настоящему влюбляюсь в него, я без тени сомнений приняла предложение составить ему компанию для отдыха в дикой природе Нью-Хемпшира. Он говорил, что там будут два его лучших друга со своими подружками, он говорил, что будет весело, он рассказывал о необычайной красоте природы в тех местах, об озере с чистой, как слеза, водой… Но даже если бы он ничего такого не говорил мне, я бы все равно согласилась поехать с ним, потому что, повторюсь, по-настоящему влюбилась в него.
Мы несколько часов мчались по восемьдесят девятому шоссе, а свернув с него, еще долго петляли по неровным лесным дорогам через какую-то глушь, до тех пор, пока Бен не остановил машину на сказочно красивой небольшой поляне возле озера, окруженного величественными пихтами, а в центре этой поляны стояла обветшалая, но очень уютная хижина.
Эта поездка круто изменила мою жизнь, но я не хочу рассказывать вам о том, что произошло со мной в течение следующих суток. Я не хочу рассказывать вам о том, через какой кошмар мне пришлось пройти, оставшись наедине с тремя извращенными подонками.
Моя история будет не об этой поездке и не о том ужасе, который я пережила, а о том, что произошло со мной после…
1
(13 августа 2013 года)
Подскочив на кровати, я вскрикнула и в страхе огляделась, чувствуя, как холодный пот тяжелыми каплями стекает с моего лба. Сердце колотилось с такой силой, как будто было готово вот-вот разорвать грудь, выпрыгнуть оттуда прямо на кафельный пол и, ударившись об него с силой, разлететься на мелкие кусочки… В конце концов я поняла, что нахожусь в больничной палате, и это принесло мне мгновенное облегчение.
Это был сон… Страшный, ужасный, но все же просто сон.
Я снова оглядела темную палату в свете дежурного освещения над дверью и провела пальцами по правой щеке. Свежей раны не было, только выпуклый рубец от старой.
Просто сон, снова повторила я сама себе. Даже не сон, а воспоминание. Воспоминание того, что произошло со мной в той хижине среди бескрайних лесов Нью-Хемпшира.
Сидя в абсолютной тишине, я закрыла глаза и прислушалась к собственному дыханию, которое уже почти успокоилось и восстановилось. Кондиционер, висящий на противоположной стене, негромко шумел и его шум тоже благотворно влиял на мое состояние. Я перевела взгляд на прикроватную тумбочку с электронными часами, стоящими на ней.
Три часа ночи.
Снова закрыв глаза, я попыталась вспомнить сон в мельчайших подробностях, но очень быстро поняла, что в этом нет никакого смысла. Я и так знала его наизусть. В конце концов, он был точно таким же, как и вчера, как и позавчера, как и позапозавчера… Я видела этот сон уже почти три месяца. Я подозревала, что увижу его и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра… Кто знает, думала я, может этот сон будет сниться мне до конца моих дней…
В этом сне я снова в хижине.
Они снова издеваются надо мной и насилуют.
Они снова пытаются меня убить для того, чтобы скрыть следы своего преступления.
Бен несколько раз ударяет меня, лежащую на грязном земляном полу, ножом в живот, и я просыпаюсь…
Доктор Коллинз, мой лечащий врач-психиатр, в руки которого я попала сразу же после многочисленных операций, любил повторять о том, что самое главное – это то, что я выжила. Я жива, я здесь, и значит, у меня есть будущее. Все плохое со временем забудется, и моя жизнь начнется снова.
С чистого листа.
Это же говорила и моя мама. Все твердили это, словно сговорившись. Это звучало так просто из их уст…
Я провела рукой по своему животу и нащупала шершавые шрамы от ножа. Эти шрамы уже срослись и кровь не текла из них, но они останутся со мной на всю жизнь, как напоминание о том страшном дне. Эти шрамы начнут со мной мою новую жизнь с чистого листа, но смогут ли они помочь забыть мне весь тот ужас, через который я прошла? Не знаю…
Погруженная в глубокие раздумья, я снова пристально посмотрела на часы.
Три пятнадцать.
Этот день настал. Через несколько часов меня выпишут из больницы. Я откинулась на спину и закрыла глаза. Пожалуйста, пусть мне приснится что-нибудь хорошее, ведь до утра еще так много времени. Погрузившись в слабую дремоту, я, просыпаясь периодически, дотянула до утра. Кое-как приведя себя в порядок и не притронувшись к завтраку, я с волнением ждала, когда появится медсестра и проводит меня в кабинет к доктору Коллинзу, но она все не появлялась. Я прождала ее три часа, но когда в очередной раз бросила взгляд на часы, то поняла, что прошло не больше десяти минут с того времени, как закончился завтрак.
В конце концов, медсестра, все-таки, появилась и, приветливо улыбаясь, сказала, что доктор Коллинз ждет меня в своем кабинете. Мы о чем-то болтали с ней по дороге через длинный коридор и пару лестничных пролетов, но я не могу сказать точно, о чем именно. Да это и не важно. Дверь в кабинет доктора захлопнулась за моей спиной, и он, сидя за столом и не отрываясь от тетради, в которую что-то усердно записывал, жестом пригласил меня сесть.
Несмотря на то, что осень была уже не за горами, теплое и приветливое августовское солнце ярко освещало кабинет доктора Коллинза. Из окна палаты оно смотрится совсем по-другому, подумала я, не таким приветливым и ярким, как здесь, а может это просто мои домыслы. Доктор Коллинз продолжал что-то записывать в свою толстую тетрадь, то и дело покашливая и поправляя очки, а я терпеливо сидела напротив него и ждала, когда он освободится.
– Итак, Сара, – наконец сказал он, отрываясь от блокнота и поднимая на меня свое доброе круглое лицо, очередной раз поправляя очки. – Вот и подходит к концу твоя реабилитационная программа. За три месяца, проведенные в нашей больнице, ты совершила невероятный прорыв. Я не могу не оценить это. Поначалу твое душевное состояние вызывало у меня огромную обеспокоенность, но теперь я вижу перед собой прекрасную милую девушку с разумным взглядом. Ты молодец! Ты сильная! Многие другие, оказавшись бы на твоем месте, не справились бы, но ты молодец.
Он замолчал и с восторгом окинул меня с головы до ног. Я ждала, что он продолжит, но он, видимо, сам ждал от меня каких-нибудь слов. Но каких именно? Я не знала, что сказать ему. Единственное, на что я оказалось способна, это глупо улыбнуться в ответ на его молчание.
– Есть какие-нибудь мысли по этому поводу? – спросил он, прервав эту неловкую паузу, и снова улыбнулся своей доброй улыбкой.
Я пожала плечами, и тогда он снова спросил:
– Ты боишься?
– Чего именно? – наконец, ответила я вопросом на вопрос, искренне не понимая, что он имеет ввиду.
– Ну как… Сегодня тебя выписывают, и ты поедешь домой, – ответил он. – Вполне естественно нервничать в подобных случаях. Все-таки, ты провела здесь три месяца, а это не мало. В больнице ты чувствовала себя в безопасности и комфорте, а там…
– Не совсем так.
– Что не совсем так?
– Это всего лишь больница. Здесь пахнет хлоркой и лекарствами. Комфорт я смогу ощутить только тогда, когда переступлю порог собственного дома, – твердо ответила я.
Наверное, эта фраза прозвучала немного цинично из моих уст, учитывая, как хорошо ко мне относился все это время персонал лечебницы, но… Я просто защищалась. Мне было страшно. Я вдруг подумала, что если я скажу ему, да, меня это немного беспокоит, то он решит продержать меня здесь еще какое-то время. Я не хотела этого. Я хотела только одного – поскорее выписаться!
– Понимаю, – кивнул он в ответ на мою довольно грубую фразу и сделал какую-то пометку в своем журнале, после чего спросил. – Скажи мне, Сара, тебе все еще снятся кошмары?
Я отрицательно покачала головой.
– Ты говоришь правду?
– Если они мне и снятся, то я не помню об этом по утрам, – солгала я в ответ. Уверена, если я бы я рассказала ему о ночном кошмаре, который до сих пор снится мне каждую ночь, он наверняка отменил бы свое решение выписать меня сегодня. Он обязательно продержал бы меня еще месяц, может быть, два, может быть, шесть, может быть, целый год… Если мне придется ждать, пока прекратятся ночные кошмары, я могу никогда не выйти отсюда, подумала я про себя.
– О чем же ты мечтаешь? – задал он следующий вопрос.
Молчать было глупо, поэтому я ответила:
– Поскорее покинуть эту больницу.
– Я имею ввиду не текущий момент, – слабо улыбнулся он в ответ. – В целом, о чем ты мечтаешь?
Я пожала плечами, и по его взгляду поняла, что этого ему недостаточно, поэтому, все же, ответила, стараясь осторожно подбирать слова:
– Наверное, о том же, что и остальные… Просто быть как все… Выпить утренний кофе, пойти на работу… А вечером спешить с нее домой, зная, что дома тебя ждет любимый муж и дети… Выбраться за город на выходные или поехать к родственникам… Наверное, об этом я мечтаю…
Он пристально посмотрел на меня и спросил:
– Ты часто прокручиваешь в своей голове то, что произошло с тобой в мае?
Я снова отрицательно покачала головой и спросила в ответ:
– А разве в этом есть какая-то необходимость?
– Но ведь не можешь ты просто вычеркнуть случившееся из головы, – уверенно кивнул он. – Так все же? Ты прокручиваешь в своей голове то, что произошло с тобой?
– Я не вижу смысла прокручивать это в своей голове… – начала я, снова стараясь очень аккуратно подбирать слова. – Я помню все, начиная с того момента, как Бен привез меня туда… В ту хижину… Там было так красиво… Я имею ввиду, поляна, лес. Озеро… Я помню все в мельчайших подробностях… Ну, почти все… Помню, как они накачивали меня наркотиками и виски… Помню, как проснулась голая, привязанная к стулу… Помню, как они снимали все на камеру… Помню, как сбросили меня в подвал… Иногда я думаю об этом, ведь у меня на теле столько шрамов… – задрав шею я показала ему на горло, – это шрам от тонкой и острой как бритва веревки, которой они душили меня… – Потом я показала ему на бугристый круглый шрам чуть выше моего правого колена. – Это был Джим, он тушил об меня сигарету… А вот здесь…
– Достаточно, Сара, – прервал меня доктор Коллинз. – Совсем не обязательно держать это в своей голове. Совсем не обязательно помнить о происхождении каждого своего шрама…
– Я помню не о каждом шраме, – возразила я ему и положила указательный палец на правую щеку. – Вот этот шрам, например. Я понятия не имею, откуда он взялся!
– Все равно, это не очень хорошо. Тебе нужно двигаться вперед, и постараться забыть о прошлом как можно скорее, понимаешь? Впереди тебя ждет все только хорошее и прекрасное.
– Как я могу забыть о прошлом? Напоминания о нем находятся на моем теле как зарубки на дереве… – испуганно посмотрела я на него.
– Ты должна думать о будущем, а не о прошлом, пойми. Думай о том, что ждет тебя впереди, а не о том, что ты оставила позади. Только так ты сможешь полностью оправиться от произошедшего.
– Я понимаю… Я хочу домой, – твердо ответила я и посмотрела прямо ему в глаза. Теперь мой голос звучал уже не так испуганно. – Понимаете? Я хочу поскорее вернуться домой. Я думаю, что только тогда закончится мое прошлое, потому что время, которое я провела в больнице, это всего лишь продолжение того, что произошло со мной в хижине. Я хочу вернуться к обычной жизни.
Я замолчала, но доктор Коллинз, внимательно глядя на меня, произнес:
– Продолжай, Сара.
Я пожала плечами и ответила ему слегка раздраженно:
– Что продолжать, доктор? Я больше не хочу, чтобы вы анализировали меня и мое состояние, понимаете? Вы записываете в свою тетрадку каждый мой шаг, каждое слово, я даже в туалет не могу сходить без того, чтобы вы что-нибудь не записали в ваш проклятый блокнот! Мне это надоело! Любой человек покажется сумасшедшим, если за ним будут так пристально наблюдать двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю! – Я немного перевела дух и продолжила спокойным голосом. – Когда я вернусь домой, все будет по-другому. Мне будут сниться сны, о которых меня никто не будет расспрашивать, чтобы проанализировать их… Меня не будут спрашивать каждые пять минут, как я себя чувствую и о чем думаю… Я куплю себе огромный бургер, и никто не сможет отобрать его у меня и сказать, что это не положено…
– Ты хочешь сказать, что пребывание в больнице мешает тебе окончательно выздороветь? – довольным голосом произнес доктор Коллинз, не спуская с меня своего внимательного взгляда.
– Я хочу домой, – только и смогла прошептать я, изо всех сил сдерживая слезы. – Это все, чего я хочу. Вы выпишете меня сегодня?
Доктор Коллинз откинулся в стуле, поправил на носу очки и сложил за головой свои пухленькие ручки, довольно поглядывая на меня, после чего сказал:
– Я звонил утром твоей матери. Она скоро будет здесь. Собирайся, Сара. Сегодня ты отправишься домой! Раз в неделю я буду ждать тебя для консультаций, но это только лишь на первое время.
Доктор Коллинз не обманул.
Чуть позже, когда я уже пообедала и о чем-то поболтала с дежурной медсестрой, приехала мама. Она крепко прижала меня к себе и долго стояла, не шевелясь. Быть может, она плакала… Не знаю. Но я точно плакала, уткнувшись в ее теплую шею, запах которой знаком мне с детства. Слезы лились из моих глаз сплошным потоком, и я ничего не могла, да и не пыталась с этим поделать.
– Увези меня отсюда поскорее, – наконец, смогла выдавить я из себя.
– Боже мой, за эти три месяца у тебя скопилось так много книг, – погладила она меня по голове и хихикнула. – Я и понятия не имела, что ты собрала здесь целую библиотеку! Неужели это все принесла сюда я?
– Я прочитала их все от корки до корки, мам, – ответила я, оторвавшись от ее шеи. – Я бы сошла с ума, если бы просто лежала и ничего не делала.
– Ну что, идем к доктору Коллинзу? – спросила она. – Держу пари, он будет очень рад, если ты зайдешь попрощаться.
Я отрицательно покачала головой, и мама с удивлением вскинула брови:
– Разве ты не хочешь поблагодарить его за все то, что он сделал для тебя и посмотреть на него в последний раз?
– В последний раз? – горько усмехнулась я и продолжила. – Я была у него утром и уже попрощалась с ним, – соврала я в надежде, что ей этого будет достаточно.
Мама не стала возражать, но на ее лице ясно читалась нотка разочарования. Это было очень похоже на нее. Она всегда была чересчур вежливой. Она была из тех людей, которые, обращаясь за помощью, умудрялись в одном предложении раз двадцать употребить слово «пожалуйста», как будто одного раза недостаточно, а потом еще тридцать раз сказать человеку «спасибо», даже если он отказывал в помощи.
– Давай просто уедем отсюда, мама. Я хочу скорее вернуться домой и забыть об этом месте навсегда.
– Хорошо, милая, – кивнула она. – Давай сделаем так: я сама заскочу к доктору Коллинзу… Ты точно уверена, что не хочешь пойти со мной?
– Абсолютно! Я подожду тебя в машине.
Уже оказавшись в машине и захлопнув за собой дверь, я откинула сиденье назад и вытянулась, попытавшись расслабиться. На мгновение весь мир показался мне совершенно безмолвным. Я протянула вперед руку, направила на себя зеркало заднего вида так, чтобы посмотреть в свои серо-зеленые глаза, и с удивлением обнаружила, что выгляжу довольно испуганной. Это немного удивило меня, ведь я так долго и с такой надеждой ждала этот день. И вот он настал.
Я еду домой.
По правде говоря, я не пошла попрощаться с доктором Коллинзом только потому, что мне все равно придется посещать его раз неделю для консультаций еще какое-то время и ненавидела его за это. О, как же я хотела поскорее забыть о существовании этой больницы, о докторе Коллинзе и всем персонале! Я думала только о том, что собираюсь вернуться к своей привычной жизни и снова стать абсолютно нормальным человеком. Я! Собираюсь! Вернуться! К своей! Привычной! Жизни! И для этого мне не нужна ни эта больница, ни доктор Коллинз.
2
(14 августа 2013 года)
Господи, как же я была счастлива, снова оказавшись дома. Никогда раньше не предполагала, что можно так сильно хотеть вернуться в каркасную коробку, обитую сайдингом. Как же я соскучилась по своей комнате, по своей кровати. По своему ноутбуку не самой последней модели! В первую ночь, которую я провела в домашней постели, мне даже не приснился мой кошмар, что меня очень удивило. Я ни разу не проснулась и ни разу не вскрикнула. А утром, бодрая и отдохнувшая, я вышла на кухню и, поцеловав маму, плюхнулась в кресло. Потом я посмотрела на наш красивый сад за широким окном во всю стену и вспомнила, как любила проводить там время в детстве, рассаживая на траве кукол.
– Милая, сделать тебе чаю? – вопрос мамы выдернул меня из воспоминаний. Я даже не успела ответить, а она уже извлекла из серванта две золотистые чашки и два блюдца.
– Мне, пожалуйста, самую большую чашку! – рассмеявшись, ответила я и с любовью оглядела кухню.
– Ты знаешь, – продолжала мама, отходя к плите. – Пока ты спала, я позвонила Бренде и рассказала ей о том, что тебя выписали. Она очень обрадовалась и сказала, что хотела бы заглянуть к нам сегодня ближе к вечеру. Ты не против, если она зайдет?
– А почему я должна быть против? Да, конечно, пусть приходит, мне бы тоже этого хотелось.
– Ты ведь помнишь Бренду Митчелл, правда? – спросила она. – Вы ходили с ней в один класс…
– Мама, ты стала напоминать мне доктора Коллинза, – раздраженно оборвала я ее. – Конечно, я помню Бренду. Меня не было всего три месяца. Врачи сделали мне кучу операций, но мозг не удалили.
В следующую секунду я вздохнула, понимая, что веду себя слишком грубо. Последнее, чего я хотела, это превратиться в какую-нибудь обиженную жизнью раздраженную суку.
– Извини, мамочка, – быстро сказала я, подбежала к ней и поцеловала в щеку. – Я вовсе не хотела огрызаться.
Мама в ответ на это улыбнулась, потрепала меня по щеке и зажгла газ на плите. Я снова села в кресло и задумчиво посмотрела ей в спину, наблюдая за ее действиями. Я не очень хорошо запомнила свой первый день в больнице… Но знаю наверняка, что мама почти сутки без сна просидела рядом с моей кроватью и рыдала, рыдала бесконечным потоком слез… Думаю, ей было не лучше, чем мне, а может, даже и хуже.
– Думаю, тебе понравится этот жасминовый чай, – снова прерывая мои мысли, произнесла она. – Миссис Кендл привезла мне его из Китая. Никогда раньше не любила зеленый чай, мне он всегда казался ужасно горьким, но после того, как я попробовала добавлять в него кусочек лимона… Это просто невероятно! Попробуешь, ангел мой?
– С удовольствием, мамочка!
Она улыбнулась и было видно невооруженным взглядом, что ей очень понравился мой ответ. Она снова стала расхваливать на все лады жасминовый чай, который ей привезла из Китая миссис Кендл, потом переключилась на что-то еще, потом еще… Я пыталась сделать вид, что внимательно слушаю, о чем она говорит, но на самом деле я слушала совсем не ее, а звук ее голоса. Такой родной, такой любимый звук голоса мамы. Боже, какое счастье быть дома.
В обед я, уединившись в своей комнате и открыв ноутбук, стала искать информацию про себя. Не знаю, зачем я решила сделать это, но не смогла устоять от соблазна узнать, что же писала о том событии пресса. Ведь по строгому указанию доктора Коллинза, в больнице мне запрещено было читать газеты или выходить в интернет. Только художественная литература. «Для твоего собственного блага, Сара», – любил повторять он.
– Жительницу Уолтэма, двадцатилетнюю Сару Майлз доставили в клинику спецбортом медицинской авиации из отдаленного района Нью-Хэмпшира, где группа молодых людей в течение суток удерживала ее в лесной хижине… – прочитала я вслух, открыв очередную онлайн-статью.
Я замолчала и прислушалась к звукам вокруг. Было слышно, как мама возится на кухне. Она, наверное, все это уже читала, без конца вытирая со своих мягких щек слезы, но я, непосредственный свидетель и участник тех событий, тоже должна была ознакомиться с материалом.
Для чего?
Для себя. Для того, чтобы знать о том, что знают об этом происшествии люди или хотя бы та же самая Бренда, которая заглянет вечером. Это было очень важно для меня. Не знаю почему, но это было очень важно.
Прокручивая страницу вниз, я увидела свою фотографию. Фотографию улыбающейся девушки, с которой еще ничего не произошло. Интересно, получается ли у меня сейчас улыбаться точно так же, с грустью подумала я, внимательно разглядывая фотографию. Вряд ли. Я бы очень этого хотела, но вряд ли. Я выглядела на этой фотографии такой беззаботной, что почти невозможно поверить, что это я.
Я едва удержалась от внезапно вспыхнувшего желания протянуть руки к экрану и закричать во весь голос этой милой девушке, чтобы она не ехала на пикник вместе со своим парнем Беном! Что впереди ее ждет ловушка, что это будет страшно и что это навсегда изменит ее жизнь!..
Но прошлое изменить невозможно. Прокрутив колесиком мышки статью еще чуть ниже, я увидела фотографию, на которой был изображен Бен в обнимку со своим другом Джимом… Дрожь пробежала по моей груди, руки затряслись и я, тяжело задышав, молниеносно закрыла вкладку.
– Двадцатилетняя Сара Майлз, – вслух начала я читать статью на другой вкладке, когда немного успокоилась, – пережила страшное испытание, которое не пожелаешь никому. Ее заманил на пикник собственный жених, который…
Я замолчала, не в силах читать дальше и перевела взгляд на окно. Жених? Эх, Бен, Бен… Надеюсь, черви уже сожрали твою гнилую плоть… Хотя, конечно, они не могли сделать этого, тут же подумала я, ведь ты сгорел. Сгорел дотла! От тебя остался один пепел! Вот же повезло тебе – въехал в ворота ада уже сгоревшим, вот что я подумала о нем, и злорадная улыбка коснулась моих губ. Надеюсь, черти в аду не разрешают выбраться тебе из кипящего котла ни на секундочку, чтобы перевести дух…
Задумавшись и представляя себе кипящего в котле и кричащего от страшной боли Бена, я засунула руку под футболку и ощупала ножевые шрамы от колотых ран на животе. До сих пор, последнее, что я помнила – это взрыв в верхней комнате над подвалом. Как следовало из полицейских отчетов, вследствие ненадлежащей эксплуатации и утечки газа в хижине взорвался газовый баллон и вызвал крупный пожар. Трое молодых людей, Бен Роджерс, Джим Андерс и Дональд Свит, от которых не осталось ничего, кроме пепла, погибли в огне, а меня, обнаженную, перепачканную кровью и грязью, с несколькими ножевыми ранениями живота и следами удушения, нашли чуть поодаль представители Лесной службы, которые первыми прибыли на место происшествия спустя несколько часов. Очнулась я уже в больнице. Полицейские, к большому негодованию доктора Коллинза, навещали меня несколько раз в клинике и задавали вопросы, пытаясь разузнать подробности, но я действительно, не знала, чем помочь им. Я даже не знала, как я очутилась снаружи хижины. Я отчаянно пыталась вспомнить это, но не могла. Полный провал. Видимо, наркотики, алкоголь и тяжелейший стресс сделали свое дело.
В следующую секунду с улицы раздался чей-то смех. Я вскочила на ноги и подбежала к окну, увидев проходивших мимо дома пару мальчишек, что-то оживленно рассказывающих друг другу. Может, они смеялись надо мной? На секунду в моей душе вспыхнул гнев. Я проводила их хмурым взглядом до тех пор, пока они не свернули за угол. Нет, вряд ли они смеялись надо мной, попыталась я успокоиться и напомнила себе, что меньше всего на свете я хотела бы стать параноиком.
А вечером мы встретились с Брендой. Она, как и планировала, пришла в гости вечером после работы. Все время поправляя длинную челку своих белокурых волос, она улыбалась виноватой улыбкой и рассказывала мне обо всем, что произошло за это лето, которое я пропустила, находясь в больнице. Но, как и в случае с мамой, я слушала не столько то, о чем она говорит, а то, как она говорит. Я слушала ее щебет и понимала, что моя привычная жизнь наконец-то возвращается ко мне. Признаюсь, какое-то время, находясь в больнице, я думала, что этого уже никогда не случится в моей жизни. Я ошибалась и теперь, глядя на свою давнюю подругу, радовалась как ребенок, слушая звуки ее голоса.
– Ну, а теперь расскажи, как ты провела время в больнице? – наконец, подытожила Бренда свой длинный монолог.
Я пожала плечами и ответила:
– Хвастаться особо нечем. Разве только тем, что за эти три месяца я перечитала книг больше, чем до этого за всю жизнь…
– Тебе делали операцию?
– Делали. И не одну.
– Это, наверное… – она запнулась.
– Что? – спросила я. – Не стесняйся, Бренда. Можешь спрашивать меня, о чем угодно. Я так давно не болтала с обычными людьми!
– Я просто хотела сказать… Что это, наверное, очень больно…
Я отрицательно покачала головой:
– Ерунда. Операция – это совсем не больно, потому что ее проводят под наркозом. Больно мне было, когда этот мерзавец Джим затушил сигарету об мое колено… Когда этот подонок Бен, которого я любила, накинул мне удавку на шею… Когда этот ублюдок Дональд… Ладно, не будем об этом…
После этих слов Бренда поежилась, а потом вдруг потянулась ко мне и крепко обняла. Я только хотела открыть рот, чтобы спросить ее, что случилось, но поняла, что она сильно плачет. Так сильно, что все ее тело дрожало…
– Мне очень жаль, что с тобой случилась такая страшная беда, – сквозь всхлипы произнесла она. – Боже! Я даже не представляю, через что тебе пришлось пройти. Просто удивительно, что ты можешь сидеть здесь и говорить об этом всем так спокойно. Ты такая сильная.
– Нет, в этом нет ничего особенного, – ответила я, искренне потрясенная ее внезапной вспышкой жалости ко мне. – Поверь, Бренда, каждый из нас гораздо крепче, чем ему самому кажется.
– Они же чуть не убили тебя!
– Да, – хладнокровно кивнула я и погладила ее по голове. – Но в итоге, получилось так, что они сами мертвы. А я жива. Они мертвы. А я жива. Понимаешь? Они навсегда остались в прошлом. А я буду жить нормальной, полноценной жизнью. Они никогда больше не навредят ни мне, ни еще кому бы то ни было.
Я ждала, когда она отпустит меня, но она все еще тихо плакала, прижавшись ко мне, поэтому я не придумала ничего лучше, как обнять ее за плечи и продолжить:
– Все в порядке, не волнуйся, Бренда… Тебе незачем плакать.
– Это просто ужасно, – ответила наконец она и отстранилась от моей груди, смахивая со щек слезы. – Ума не приложу, как ты смогла пройти через все это и не потерять рассудок… Откуда на этом свете появляются люди, способные сделать такое, скажи мне? Если бы они только остались живы, клянусь богом, я бы сама лично без тени сомнений усадила бы их на электрический стул и нажала бы кнопку, подающую ток… Клянусь!
– Ты бы не смогла сделать это! – усмехнулась я беззлобно.
– А вот и нет, смогла бы! И с удовольствием бы посмотрела, как мучаются эти ублюдки!
– Бренда, прекрати. Не будем об этом. Они получили свое сполна.
– Извини, просто… – вздохнув, она посмотрела в окно. – Я ненавижу, что в мире есть такие люди. Я ненавижу, что они находятся среди нас, но мы ничего о них не знаем до того самого момента, в который они раскрывают перед нами свою истинную суть…
– Не хочу копаться в прошлом, – ответила я. – Все кончено. Они погибли. А жива и я иду дальше.
В сумочке Бренды заиграл мобильник, она спешно достала его, вгляделась в то, что было написано на экране и, начав набирать ответ, сказала, обращаясь ко мне:
– Извини, мне нужно ответить Дэвиду.
– Твой новый ухажер? – спросила я и подумала, о, боже, она меняет их как перчатки.
– Нет, что ты! – хихикнула она в ответ. – У нас с ним ничего нет, мы просто работаем вместе. Он очень любит бывать в Хард Рок Клубе и хочет затащить меня туда в пятницу.
– Как? – рассмеявшись, воскликнула я. – Неужели за целое лето никто так и не сжег этот клуб? Он все еще работает? Я совсем забыла о его существовании!
Я соврала. Я не забыла о его существовании. Ведь именно в этом клубе я познакомилась с Беном. Но раз уж я решила начать новую жизнь и забыть о прошлом, то мне показалось самым верным решением ни в коем случае не вздрагивать от страха при упоминании об этом клубе.
– Еще как работает! – весело щебетнула в ответ Бренда. – В пятницу вечером там будет, как обычно, играть какая-то местная гаражная группа, и я даже не знаю, хочу ли идти туда.
– Там все так же воняет самым дешевым пивом? – снова рассмеялась я.
– Безусловно!
– И эти идиотские группы, думающие, что они поют?
– О, да! – еще сильнее рассмеялась Бренда. – Но теперь они поют еще хуже, чем раньше!
Вдруг я замолчала от посетившей меня внезапно мысли, а в следующую секунду спросила неуверенным голосом:
– Можно мне пойти с тобой?
Бренда изумленным взглядом внимательно посмотрела на меня, не найдя, что ответить, и тогда я быстро произнесла:
– Я имею ввиду, конечно, если не помешаю твоему свиданию…
– Нет, – вымолвила она. – Это не свидание, мы просто друзья. Конечно, ты можешь пойти со мной, просто я не думала, что тебе самой захочется этого… Я имею ввиду… – она помолчала несколько секунд и спросила голосом, полным сомнений. – Сара, не пойми меня неправильно, но ты действительно считаешь, что это хорошая идея?
– А почему бы и нет?
– Ты только-только вернулась домой после всего того, что произошло с тобой… Только не обижайся. Я, наверное, что-то не то говорю, просто не могу сформулировать мысль… Что тебе сказали врачи?
– Сказали, чтобы я не в коем случае не зацикливалась на прошлом.
– А мама?
– Тот же самое.
– Ну что ж, – все еще внимательно глядя на меня, ответила Бренда. – Может быть, они и правы, Сара. Но мне почему-то казалось, что первое время после выписки из больницы люди обычно проводят дома.
