Майн Рид
Белый вождь

Полная версия

ГЛАВА V

Неподвижно сидя на своем мустанге, Карлос молчал. Он колебался. Вызывающие улыбки обоих офицеров и иронические слова Робладо задели его за живое. Скакать к берегу канала после того, как другие проделали это сравнительно легкое упражнение, только потому, что капитан Робладо подтрунил над ним, казалось ему в достаточной мере обидным. Вместе с тем он понимал, что отказ навлечет на него ряд упреков и насмешек. Может быть, именно этого и желали его враги?

У него были основания не доверять им. Он имел некоторое представление о деятельности этих двух офицеров. Слухи о них не могли не дойти до него, потому что оба они играли в Сан-Ильдефонсо первенствующую роль. Он знал также кое-какие подробности их личной жизни, и эти подробности говорили не в их пользу. Что касается Робладо, то у Карлоса были совершенно иные мотивы, по которым он его недолюбливал. Капитан платил ему той же монетой. Сам не подозревая об этом, он имел веские причины ненавидеть молодого американца. До праздника святого Хуана ему не приходилось сталкиваться с Карлосом, который почти никогда не бывал в долине. Возможно, что он даже ни разу не видал его. Во всяком случае, он не обменялся с ним ни одним словом. Карлос знал его гораздо лучше и задолго до этой встречи относился к нему с неприязнью, мотивы которой составляли его тайну.

Поведение капитана отнюдь не способствовало исчезновению этого чувства. Его высокомерные и язвительные слова больно задели молодого охотника.

– Капитан Робладо, – ответил он наконец, – я сказал, что последнее состязание показалось мне малоинтересным. Такого рода подвиг вряд ли может вызвать восхищение даже у десятилетнего мальчугана. Я не желаю мучить моего коня, останавливая его на полном скаку у края этой жалкой канавы. Но если…

– Если что? – иронически спросил Робладо, воспользовавшись паузой и не понимая, к чему клонит речь Карлос.

– Если вы расположены рискнуть дублоном… я ведь только бедный охотник и большей суммы поставить не могу… Если вы согласны поставить дублон, я попытаюсь сделать то, что десятилетний мальчуган, пожалуй, назовет подвигом…

– Что же вы попытаетесь сделать, сеньор сиболеро? – с усмешкой спросил офицер.

– Я подъеду галопом вот к тому обрыву.

– И остановитесь в десяти футах от края?

– Даже меньше, чем в десяти футах. Если угодно, мы проведем предельную черту на том расстоянии, которое было установлено для последнего состязания.

Толпа просто оцепенела от удивления. Трудно было поверить, что Карлос говорит серьезно. Предложение его казалось таким дерзким, таким безумным! Даже у озадаченных офицеров мелькнула мысль, что сиболеро насмехается над ними.

Утес, на который указал Карлос, представлял собою часть каменной стены, вздымавшейся над долиной. Широкий выступ его издали бросался в глаза. По высоте он не выделялся из общей линии скал, замыкающих Сан-Ильдефонсо. Лужайка, зеленевшая на вершине его, составляла продолжение равнины. С того места, где стоял Карлос, видна была только совершенно отвесная скала, без каких-либо уступов или выемок. Поперечные полосы, бороздившие ее поверхность, указывали на чередование пластов песчаника с пластами известняка. От луга, на котором происходили состязания, до вершины утеса было добрых триста метров. Смотреть с этой вершины вниз могли только люди с исключительно здоровыми нервами.

Таков был обрыв, к самому краю которого намеревался подскакать на своем мустанге сиболеро Карлос. Неудивительно, что пораженная толпа затихла, услышав его предложение. Вскоре тишину сменил беспорядочный хор громких восклицаний.

– Это невозможно!

– Он сошел с ума!

– Да это шутка! Он просто насмехается над офицерами.

Карлос играл поводьями и спокойно ждал ответа.

Впрочем, ждать ему пришлось не особенно долго. Обменявшись несколькими короткими фразами с Вискаррой, Робладо снова подошел к молодому охотнику.

– Я принимаю ваше предложение. – Голос его звучал необыкновенно весело.

– Я тоже ставлю против вас дублон, – сказал полковник.

– Нет, сеньор, – с видимым сожалением ответил Карлос. – Я не могу увеличить ставку. Все мое состояние заключается в одном дублоне. А сейчас вряд ли кто-нибудь согласится одолжить мне второй.

Карлос с улыбкой посмотрел на толпу. Однако присутствующие были настроены чрезвычайно серьезно. Многие содрогались от ужаса при мысли о той страшной гибели, которая ожидала безрассудного сиболеро.

– Для тебя мне не жалко и двадцати дублонов, друг! Но я не хочу поощрять твое безумное намерение.

Эти слова произнес тот молодой ранчеро, который уже ставил на Карлоса..

– Спасибо, дон Хуан! – отозвался сиболеро. – Я знаю, что ты не пожалел бы для меня денег. Благодарю тебя. Не бойся. Я уверен в победе. Ха-ха-ха! Не для того провел я в седле целых двадцать лет, чтобы какой-нибудь гачупино…

– Сеньор! – в один голос воскликнули Вискарра и Робладо, хватаясь за рукоятки своих сабель и грозно хмуря брови.

– Не сердитесь на мои слова, джентльмены! – с легкой иронией в голосе заметил Карлос. – Они случайно сорвались у меня с языка. Я вовсе не хотел оскорбить вас.

– Язык следует держать за зубами, – мрачно сказал Вискарра. – Если вы еще раз позволите себе обронить подобное замечание, я заставлю вас горько раскаяться в этом.

– Благодарю, сеньор полковник! – со смехом ответил Карлос. – Может быть, я и воспользуюсь вашим советом.

На громкое проклятие Вискарры молодой охотник не обратил ни малейшего внимания.

В это мгновение сестра его, настороженно следившая за всем происходящим, соскочила с телеги и выбежала вперед.

– Карлос! – воскликнула она, обнимая колени сиболеро. – Неужели это правда? Неужели ты в самом деле хочешь…

– Что, сестренка? – спросил он, улыбаясь.

– Неужели ты…

Язык отказывался повиноваться ей. Она молча обернулась и посмотрела на утес.

– Конечно, Розита! Почему нет? Как тебе не стыдно! Не надо беспокоиться за меня. Тут нет ничего страшного. Я уже делал это.

– Ах, дорогой мой Карлос! Я знаю, что ты смелый наездник. Второго такого наездника нет на свете. Но подумай только, какой опасности ты подвергаешься. Подумай о том…

– Полно, сестра! Не срами меня перед людьми. Лучше посоветуемся с матерью. Вряд ли ей придет в голову отговаривать меня.

С этими словами сиболеро направился к телегам. Сестра его последовала за ним.

Бедная Розита! В эту минуту на нее в первый раз устремились блестящие темные глаза, выражение которых не предвещало ничего доброго. Белокурая головка и прелестное личико молодой девушки невольно привлекали внимание. Красота ее зажгла опасный огонь в сердце одного человека. Между тем любовь его не сулила ничего, кроме бед. Этот человек был полковник Вискарра.

– Смотрите, Робладо! – прошептал он своему подчиненному, игравшему при нем роль наперсника. – Смотрите! Черт побери! Да это настоящая Венера^[29]. Клянусь честью, мне не случалось еще встречать подобной красавицы! Интересно знать, откуда она свалилась к нам?

– В первый раз в жизни вижу ее, – ответил капитан. – По всей вероятности, это сестра молодого американца. Слышите? Они называют друг друга братом и сестрой. Да, она действительно хороша.

– Сама судьба, – продолжал полковник, – посылает мне этот подарок. Я начинал изнывать от скуки. Жизнь в пограничной крепости дьявольски однообразна. Надеюсь, этого развлечения мне хватит на месяц. Как вы думаете?

– Вряд ли вам хватит его на целый месяц, полковник. В особенности, если та девица окажется столь же сговорчивой, как и все остальные. Но неужели вам уже надоела Инеса?

– Признаться, надоела. Уж очень она влюблена в меня. Терпеть не могу этого! В любовных делах, по-моему, лучше недосаливать, чем пересаливать.

– Надо надеяться, что эта белокурая красотка больше угодит вам. Хотел бы я знать, куда они идут?

Между тем Карлос и его сестра подошли к телеге, на которой сидела их мать, и о чем-то горячо заговорили с ней.

Полковник, капитан и многие другие тотчас же обступили телегу и стали прислушиваться к их беседе.

– Она хочет отговорить меня, мать! – сказал Карлос, успевший уже, по-видимому, поделиться своими планами со старухой. – Я пришел просить твоего согласия. Я сам предложил это пари. Мне хочется выиграть его во что бы то ни стало. Это для меня вопрос чести!

Последнюю фразу Карлос произнес особенно громко и торжественно. Ему все время приходилось наклоняться к самому уху матери, которая страдала глухотой.

– Кто хочет отговорить тебя? – спросила старуха, подняв голову и глядя на окружающих. – Кто?

– Розита.

– Пускай Розита пасет своих овец и ткет свои ребозо^[30]. Но ты, сын мой, создан для большего. Ты создан для подвигов. Да, для подвигов! Недаром в жилах твоих течет кровь твоего отца. А он-то знал, что такое подвиги! Ха-ха-ха!

Услышав громкий смех старухи, присутствующие замерли. Она дико озиралась по сторонам.

– Иди! – воскликнула она, заломив руки над головой. – Иди, сиболеро Карлос! Покажи этим трусливым смуглолицым рабам, на что способен свободный американец! К обрыву! К обрыву!

Отдав сыну это ужасное приказание, старуха уселась на прежнее место и снова погрузилась в безмолвие.

Карлос не задал ей больше ни одного вопроса. Он рад был окончить разговор, принявший не слишком желательный для него оборот. Ему казалось, что некоторые из присутствующих слышали слова его матери. В то время как она произносила их, офицеры, священник и алькад обменивались многозначительными улыбками.

Карлос усадил Розиту в телегу, крепко поцеловал ее на прощание, вскочил на коня и поскакал вперед. Отъехав на порядочное расстояние, он остановился и посмотрел на ряды скамеек, занятых городскими сеньорами и сеньоритами. Женщины были сильно возбуждены. Все они горячо сочувствовали храброму сиболеро.

У одной из девушек, сидевших на трибуне, сердце билось не менее горячо и тревожно, чем у сестры Карлоса, но она должна была старательно скрывать свои чувства. В полном безмолвии приходилось ей переживать мучительнейшую агонию.

Карлос знал это. Достав из-за пазухи белый платок, он помахал им по воздуху, как бы посылая кому-то прощальное приветствие. Получил ли он какой-нибудь ответный знак или нет – для всех осталось тайной. Так или иначе он быстро повернул коня и галопом поскакал по направлению к плоскогорью.

Сеньоры, сеньориты и молодые побланы высказывали тысячу догадок относительно того, кому махнул на прощание платком отважный сиболеро. Много было сделано предложений, много было названо имен. Но только одно существо знало, ради кого задержал Карлос своего мустанга. Сердце этого существа замирало от ужаса и любви.

ГЛАВА VI

Все, у кого были лошади, двинулись вслед за сиболеро, который скакал по направлению к тропинке, ведущей из долины на плоскогорье. Эта тропинка зигзагом извивалась по скалам: другой дороги вверх не было. Точно такая же тропинка, змеившаяся по противоположной гряде скал, перекрещивалась с первой посередине долины.

Несмотря на то что плоскогорье было расположено только на каких-нибудь триста метров выше Сан-Ильдефонсо, тропинка, ведущая к нему, тянулась на протяжении доброй мили. Луг, на котором происходили состязания, лежал на довольно далеком расстоянии от ближайших скал. Ввиду этого следовать за Карлосом пешком не представлялось возможным. В числе сопровождавших его всадников были, разумеется, все офицеры. Но большей части публики пришлось остаться в долине. Она подвинулась к скалам, чтобы хоть издали увидеть самую интересную и волнующую часть обещанного ей зрелища.

Ожидание продлилось больше часа. Но мексиканцы не любят попусту терять драгоценное время. Откуда ни возьмись, появился столик для «монте»^[31], на который тотчас же посыпались золотые и серебряные монеты. Особенно горячее участие в этой игре приняли отцы иезуиты. Дамы занялись другой игрой, «хузой» – менее азартной и волнующей. Бой между двумя громадными петухами, принадлежавшими алькаду и городскому священнику, целые полчаса потешал публику. Победа быстро склонилась в пользу представителя церкви. Серый петух священника убил черного петуха алькада, вонзив в голову его свои длинные стальные шпоры. Все присутствующие, за исключением алькада, нашли это зрелище и увлекательным, и приятным.

К тому времени как окончился петушиный бой, внимание толпы снова устремилось на маленькую группу, двигавшуюся по дороге к плоскогорью. Она уже достигла вершины большой скалы и, судя по всему, деятельно готовилась к приведению в исполнение опасного плана.

Очутившись наверху, Карлос указал то место, которое показалось ему наиболее подходящим для намеченной цели. С вершины выбранной им скалы не было видно ни других скал, ни большей части долины. Она сливалась с плоскогорьем и представляла собою совершенно гладкую равнину, покрытую густой зеленой травой. На этой равнине не было ни мочек, ни ям, так что мустангу не грозила опасность споткнуться.

Карлос, таким образом, выбрал подходящее место. Как уже говорилось, облюбованная им скала являлась продолжением плоскогорья и образовывала выступ в непрерывной цепи примыкавших к ней скал. Снизу она производила чрезвычайно внушительное впечатление, сверху казалась лишь частью равнины, вытянутой в форме языка.

Карлос подъехал к самому обрыву и внимательно осмотрел почву. Она должна быть так тверда, чтобы копыта лошади не скользили по ней и не слишком в нее вдавливались. Вискарра, Робладо и некоторые другие ехали почти рядом с молодым американцем. Но большинство его спутников остались на почтительном расстоянии от ужасной пропасти. Даже уроженцы этой гористой страны не решались приблизиться к обрыву и посмотреть вниз.

Сиболеро на своем черном мустанге разъезжал по самому краю обрыва, намечал предельную черту и казался совершенно спокойным. Конь его не выказывал никаких признаков нервности. Было очевидно, что такого рода прогулки уже вошли у него в привычку. Время от времени он вытягивал шею, смотрел вниз, на долину, и, увидев там лошадей, пронзительно ржал. Желая дать ему возможность освоиться с местом, Карлос нарочно заставлял его держаться как можно ближе к обрыву.

Линию провели в десяти футах от последних пучков травы, зеленевшей над бездной. Вискарра и Робладо настаивали на меньшем расстоянии. Но их предложение было встречено ропотом возмущения и восклицаниями:

– Стыдно! Стыдно!

Чего добивались эти люди? Их намерений не подозревал никто. Между тем они желали смерти сиболеро. У обоих были на то свои основания. Оба ненавидели Карлоса. Причина или, вернее, причины их вражды возникли совсем недавно. В сердце Робладо ненависть зародилась всего только какой-нибудь час назад. Как и все, он видел, что, отъехав от трибуны, Карлос остановился и взмахнул белым платком. Ему сразу стало ясно, кому послал сиболеро свое прощальное приветствие. Удивлению и негодованию его не было границ. С этого момента он принял по отношению к Карлосу грубый и вызывающий тон.

Молодой ранчеро, последовавший за Карлосом на плоскогорье, настоял на увеличении ставки. Будучи человеком состоятельным, он имел возможность это сделать. Зловещие лица офицеров не внушали ему ни малейшего страха.

– Послушай, Карлос! – крикнул он, увидев, что приготовления подходят к концу. – Я вижу, ты твердо решил осуществить свое безумное намерение. Удержать тебя невозможно. Пусть так. Я больше не буду пытаться отговаривать тебя. Но мне не хочется, чтобы ты рисковал жизнью за грош. Возьми мой кошелек и бейся об заклад на крупную сумму.

С этими словами он бросил Карлосу кошелек, содержавший, судя по его объему, довольно много денег.

В течение нескольких мгновений сиболеро молча вертел кошелек в руках. Великодушное предложение приятеля обрадовало и взволновало его. По выражению лица его было видно, что он очень тронут.

– Нет, – сказал он наконец. – Нет, Хуан! Благодарю тебя от всего сердца. Но кошелька твоего мне не надо. Я возьму только один дублон. Мне хочется поставить его против коменданта.

– Возьми весь кошелек, Карлос! – воскликнул ранчеро.

– Спасибо, Хуан. Одного дублона мне за глаза хватит. Итак, у меня две золотые монеты. Два дублона! Большей суммы я никогда еще не ставил на карту. Подумайте только! Бедный сиболеро держит пари на целых два дублона!

– Делай, как знаешь, Карлос, – ответил Хуан. – Если ты не хочешь моих денег, я сам найду им употребление.

Он повернулся к полковнику.

– Вам, по всей вероятности, хочется вернуть свой проигрыш, полковник Вискарра? Карлос согласен биться с вами об заклад на дублон. А я, в свою очередь, вызываю вас на десять дублонов.

– Извольте, – надменно ответил полковник.

– Может быть, вам угодно удвоить ставку? – спросил ранчеро.

– Угодно ли мне удвоить ставку? – повторил полковник, крайне рассерженный вызывающим тоном Хуана. – Я согласен учетверить ее, сеньор.

– Учетверить! – подхватил ранчеро. – Прекрасно! Итак, я ставлю сорок дублонов за то, что Карлос выполнит взятое на себя обязательство.

– Идет!

Отсчитав соответствующее количество золотых монет, противники вручили их одному из присутствующих и выбрали судей.

Убедившись в том, что приготовления окончены, зрители отхлынули на плоскогорье. Сиболеро, верхом на своем черном мустанге, остался один на обрывавшейся в пропасть скале.

ГЛАВА VII

Толпа с настороженным вниманием следила за каждым движением Карлоса.

Он соскочил с коня и, скинув с себя мангу, отнес ее в сторону. Вслед за этим он осмотрел свои шпоры и попробовал, достаточно ли плотно прилегают они к сапогам. Потом он затянул пояс и глубже надвинул на голову сомбреро. Бархатные штаны он застегнул на все пуговицы, а охотничий нож и хлыст вручил Хуану.

Затем он занялся конем. Черный мустанг стоял неподвижно, слегка закинув голову назад. Казалось, он догадывался о том, что от него ждут какого-то подвига. Карлос тщательно осмотрел уздечку. Столь же тщательному осмотру подвергнул он и мундштук, сталь которого могла дать трещину. Он подтянул оголовь и проверил надежность поводьев, сплетенных из конского волоса. В противоположность обыкновенным кожаным поводьям такие поводья почти никогда не лопаются.

Особое внимание Карлос уделил седлу. Подойдя к мустангу сперва с одной стороны, потом с другой, он попробовал стременной ремень и осмотрел стремена, сделанные, по испанскому обычаю, из дерева. Дольше всего пришлось ему возиться с подпругою. Он расстегнул ее и, застегнув снова, крепко подтянул, упершись коленом в бок лошади. Он только тогда успокоился, когда оказался не в состоянии просунуть под крепкий ремень даже кончик мизинца.

Соблюдение этих предосторожностей вызывалось необходимостью. Ослабевший ремень или небрежно застегнутая пряжка могли стоить жизни молодому наезднику.

Убедившись, что все в порядке, Карлос взял в руки поводья и легко вскочил в седло.

Прежде всего он заставил своего мустанга прогуляться шагом вдоль обрыва, на расстоянии нескольких футов от края. Ему хотелось укрепить нервы лошади и свои собственные. С медленного шага мустанг постепенно перешел на рысь, а потом на галоп. Такая прогулка была в достаточной мере опасна. Люди, смотревшие на нее снизу, из долины, утверждали, что им еще никогда не случалось наслаждаться более захватывающим зрелищем.

Спустя некоторое время Карлос повернул коня на плоскогорье. Теперь мустанг мчался быстрым галопом – тем аллюром, которым он должен был подскакать к пропасти. Вдруг поводья натянулись. Остановившись на полном скаку, конь слегка привстал на дыбы. Тогда Карлос снова пустил его вскачь и снова остановил. Это упражнение он проделал по крайней мере раз двенадцать, останавливая лошадь то на скале, то на равнине. Разумеется, мустанг мог развить большую быстроту. В этом не сомневался никто из присутствующих. Но если бы он мчался во весь опор, остановить его в десяти футах от бездны не было бы никакой возможности. Даже выстрел в сердце не помешал бы ему сделать по инерции еще несколько шагов и свалиться вниз. При данных обстоятельствах от него нельзя было требовать более быстрого аллюра. Жюри, к которому Карлос обратился с вопросом, объявило, что оно вполне удовлетворено.

Наконец сиболеро привстал, снова опустился в седло и, казалось, прирос к нему. Мустанг повернулся к обрыву. По решимости, загоревшейся в глазах сиболеро, всем стало ясно, что роковая минута приближается.

Карлос слегка коснулся шпорами боков благородного животного. Не медля ни секунды, мустанг помчался прямо к бездне.

С напряженным вниманием следили зрители за каждым движением бесстрашного всадника. Сердца их бешено колотились. Кроме прерывистого дыхания присутствующих ни один звук не нарушал тишины. И особенно звонко раздавался поэтому гулкий стук копыт по твердой почве равнины.

Тревожное ожидание продолжалось недолго. В двадцать прыжков мустанг оказался на расстоянии пятидесяти футов от пропасти. Поводья по-прежнему свободно лежали на его шее. Карлос не счел нужным постепенно затягивать их. Он знал, что может остановить своего коня одним движением руки. Останавливать его до предельной черты было бы бессмысленно.
Еще прыжок. Еще! Еще! Мустанг уже переступил черту. Секунда – и он полетит вниз.

При виде всадника, промчавшегося галопом за предельную черту, зрители испуганно вскрикнули. Но в следующее мгновение крики ужаса сменились ревом восторга. Толпа, оставшаяся внизу, приветствовала Карлоса громким «браво!». Казалось, перекликаются два хора. На возгласы снизу, из долины, эхом отзывались крики спутников Карлоса.

В тот миг, когда лошадь уже готовилась совершить прыжок в бездну, сиболеро быстрым движением натянул поводья. Передние копыта мустанга замерли в воздухе, задние крепко уперлись в землю. Удержав коня в этом положении, Карлос поднял правую руку, снял свое сомбреро и, махнув им несколько раз, снова надел его на голову.

Толпа, стоявшая в долине, не помнила себя от восхищения. От передних копыт мустанга до края обрыва было не больше трех футов. Человек и конь, казалось, слились в одно целое. Их темные силуэты отчетливо вырисовывались на ярко-лазурном фоне неба. Как хороши были они оба! Одно только короткое мгновение стояли они неподвижно над зиявшей у их ног пропастью. Живой ли это всадник? Живой ли это конь? Зрителям представилось изваяние из бронзы, пьедесталом которому служила крутая скала. И это короткое мгновение запомнилось им на всю жизнь.

Рукоплескания не смолкали. Воздух звенел от восторженных криков. Они не прекратились и после того, как Карлос повернул коня и скрылся за скалой.

Он совершил то, что многие считали невыполнимым. Сердца зрителей, только что трепетавшие от ужаса, снова стали биться спокойно и ровно.