Майн Рид
Охота на левиафана; На море
Кит, который «подмигивает». Трудное отступление
Прыгая с кочки на кочку, мистер Рэнсом довел меня до вершины холма. Я говорю «довел», потому что я буквально шел по его следам, заметив у него особенный талант выбирать самые крупные кочки. В ту минуту, когда мы достигли вершины, он вдруг остановился и сделал мне знак не двигаться.
– Тише! – прошептал он. – Подойдите ко мне и посмотрите. Это стоит того.
Я повиновался и тихонько подошел. Оказывается, то, что мы приняли за вершину холма, было хребтом скалы, высоко поднимающейся над морем. Как раз напротив нашей скалы возвышалась другая, совершенно такая же. Эти скалы отделял друг от друга узкий пролив, соединяющий море с небольшой бухтой, окруженной со всех сторон утесами.
Но не на это хотел обратить мое внимание Рэнсом. Маленькую бухту заполнял собою кит – огромный, круглоголовый, могущий дать, и это было видно по первому взгляду, до восьмидесяти тонн жиру. Он расположился у самого устья канала, выставив из воды свою спину, как будто ему было поручено охранять вход в бухту. Так как вода была совершенно спокойна и до такой степени прозрачна, что можно было разглядеть камни и раковины на дне, то мы могли и кита видеть так же ясно, словно в аквариуме.
Это был самец примерно лет ста, если судить по белым пятнам около отверстий его дыхал. С нашего места мы видели, как его дыхала то закрывались, то открывались, – китоловы называют это «миганием». Такое любопытное зрелище доводится наблюдать не часто.
– Вот чего я никогда не видел, – сказал мне мистер Рэнсом, пока мы любовались «подмигивающим» китом. – И вообще я никогда не видел живого кита так близко, хотя занимаюсь этим ремеслом с самого раннего детства. Взгляните, как этот старый самец нежится! У него вид счастливее, чем у короля!
Ей-богу, он и вправду выглядел счастливее короля. Не могу выразить, какое странное впечатление произвело на меня это замечательное чудовище, которое я мог рассматривать, как простую форель или красную рыбу в садке. Через правильные промежутки времени кит вздыхал медленным и глубоким вздохом, выпуская воздух через дыхала. Иногда, словно играя, он легонько ударял по воде своим огромным хвостом, и вода шумела и пенилась, как за винтовым пароходом.
Мы долго наблюдали за ним. Как истые китоловы, мы не могли насытиться этим зрелищем. Но тут покой старого самца был резко нарушен.
В скале напротив была расщелина, наполненная льдом, – получился глетчер в миниатюре. Несмотря на то что на земле кое-где еще лежал снег, солнце грело сильно. Под его жаркими лучами край глетчера неожиданно оторвался и упал в тихие воды бухты. Раздался шум, похожий на удар грома, и вода сильно взволновалась. Широкие круги пошли в том месте, куда упала ледяная глыба, и, расширяясь все больше и больше, исчезали у берегов. Кит тотчас же нырнул. Но вместо того чтобы нырнуть вниз, вертикально, как обычно ныряют киты, он нырнул боком, не подняв своего хвоста над поверхностью воды. Из этого мы заключили, что бухточка недостаточно глубока.
Несмотря на захватывающее зрелище, мистер Рэнсом не забыл своих обязанностей по отношению к «Летучему облаку» и его команде.
Лишь только кит нырнул, мы вернулись на свой бивак, спустившись с холма гораздо скорее, чем поднялись на него.
– В лодку! – крикнул он еще издали нашим товарищам. – Скорей забирайте все!
Так как собрать вещи было недолго, то мы уже через несколько минут были в лодке, на своих местах и с веслами в руках.
Мы очень старались действовать бесшумно, но несмотря на все предосторожности, когда мы достигли входа в бухту, то не нашли кита: он уже скрылся. Целый час мы наблюдали и за бухтой, и за морем, но не заметили ни одного фонтана на море, ни даже легкого волнения на его поверхности. Ледяная глыба медленно отплывала от скалы, вода в бухте становилась такой же спокойной, как до ее падения. Но где же левиафан?
Этот вопрос, на который никто не мог ответить, был истинной головоломкой для большинства из нас, особенно молодых. Но только не для нашего рулевого, старого морского волка, и мистера Рэнсома, опытного китолова, несмотря на его молодость.
Когда наше терпение истощилось, рулевой сказал:
– Кит пошел на дно и там и остается. И, – добавил он с выражением отчаяния, – неизвестно даже, сколько времени он может там оставаться, если предположить, что это действительно круглоголовый. Вы уверены, что это круглоголовый?
Молодой офицер был до крайности недоволен этим вопросом, ставящим под сомнение его профессиональные познания.
– Уверен ли я, что меня зовут Рэнсомом? – резко ответил он. – Конечно, это был круглоголовый.
– Прошу прощения, сударь, – произнес рулевой, видя, что допустил неловкость. – Я не знал, что вы видели животное так близко. Но раз это круглоголовый, то невозможно определить, сколько еще времени он останется под водою. Они сидят на дне, как крабы.
– В путь! – скомандовал мистер Рэнсом, досада которого еще, по-видимому, не улеглась. – Бесполезно терять здесь время. Поглядим, что сталось с другими лодками, и вернемся на судно.
Мы выплыли в открытое море и вскоре соединились с остальными. Мистер Коффен, как старший, подал нам сигнал идти за ним.
Мистер Рэнсом был все еще удручен нашей неудачей, тем более, что он сам настаивал на этой несчастной экспедиции. Может быть, он находил некоторое утешение в сознании, что и две другие шлюпки потерпели позорное фиаско. Могу сказать даже, более позорное. В конце концов, мы хотя бы видели настоящего кита, а они встретили только одного finback и, конечно, не стали его преследовать.
Как бы то ни было, выражение лица Лиджа Коффена было мрачно и озабоченно. Мы это заметили тотчас же, как встретились с нашими товарищами. Обычно ему было несвойственно печалиться или досадовать в случае неудачи. В чем же причина его озабоченности?
Мы очень скоро узнали это. Небо покрылось тучами, ветер стал крепнуть, сильный бриз подул с берега, и на море, до сих пор спокойном, показались небольшие волны.
Мы ясно видели в открытом море «Летучее облако», но были отделены от него ледяным поясом шириною в две мили. Если бы ветер перешел в ураган или даже значительно усилился, нам было бы очень трудно преодолеть проходы.
Чтобы вполне закончить картину грозящего бедствия, надо отметить, что был уже поздний час. Солнце стояло низко, и что еще более затрудняло наше положение, так это туман, поднимающийся надо льдами и над морем. Пока это был довольно легкий туман, но по некоторым признакам можно было ожидать, что скоро он сгустится, он уже и начал сгущаться с подветренной стороны.
Когда все три шлюпки плыли уже вместе, мистер Коффен произнес зловеще и торжественно:
– Вот туман, не предвещающий ничего доброго. Мы еще видим «Летучее облако», но если туман начнет сгущаться с этой стороны, мы его больше не увидим.
Внимательно изучив направление ветра, он обернулся к нам и проговорил чуть спокойнее:
– Ну, если мы рассчитываем ночевать сегодня на борту «Летучего облака», надо поспешить. Налечь на весла! Вперед!
Все шлюпки слышали команду, и мы двинулись прямо по направлению к льдам. Но шлюпка старшего офицера шла быстрее остальных и уже проходила ледяное поле, тогда как остальные еще не дошли до него.
Мы заметили, что вид льдов переменился. Оторванные глыбы, гонимые ветром, бились по воле волн, сталкивались и разбивались одна о другую. Даже те, кто не был знаком с особенностями арктических плаваний, и те поняли грозящую опасность. Но мы ничего не могли поделать. Оставалось только идти вперед.
Обе лодки последовали по каналу за первой, стараясь держаться по возможности ближе к ней. Наша была второй, за нею, на расстоянии весла, следовала третья, под командой офицера Гровера. Три или четыре кабельтова мы шли довольно спокойно. Но глыбы льда, оторванные ветром от берега, загромоздили все свободное пространство: помимо ветра, очевидно, их несло еще подводное течение, и притом очень быстро. Мы могли это заключить по тому, как изменялось по отношению к нам положение «Летучего облака».
Сперва судно было прямо перед нами, потом оно оказалось с бакборта и продолжало удаляться в том же направлении, или, вернее сказать, мы удалялись от него в противоположную сторону.
– Что вы об этом думаете? – спросил мистер Рэнсом, обращаясь к Гроверу.
– Я думаю, наше положение скверно.
Этот ответ заставил нас встревожиться.
– Я это хорошо вижу и сам, – заметил мистер Рэнсом. – Но что мы могли бы предпринять?
– Самое лучшее – поторопиться выйти из этих льдов.
– То есть развернуться и направиться к берегу? Мы ведь прошли едва половину ледяного поля.
«Летучее облако» еще виднелось, но уже казалось призраком в сгущающемся тумане, а лодка Лиджа Коффена – точкой. Она подошла к концу ледяного пространства, и, по-видимому, ей удалось выбраться на простор. Нас же глыбы теснили все больше и больше, а идти предстояло не меньше мили. Наконец канал стал настолько узок, что мы с трудом действовали веслами, льдины с глухим стуком ударялись о борта лодки.
Скоро положение стало так опасно, что оба офицера, каждый со своей шлюпки, с беспокойством глядели по сторонам, не зная, идти вперед или возвратиться. Выбор был вскоре сделан. Туман с моря стал настолько густ, что не было видно положительно ничего. Ветер поднимал и колыхал этот туман, походивший на тучи дыма над горящим лесом. И «Летучее облако», и шлюпка старшего офицера скрылись из глаз одновременно. Но нас это уже не слишком тревожило, так как даже если бы мы и видели их, то добраться до них все равно не было ни малейшей возможности.
– Правьте к берегу! – крикнул мистер Рэнсом мистеру Гроверу, решившись окончательно. – Вернемся на сушу! Это единственный шанс на спасение!
Мистер Гровер не колебался ни секунды. Да и то сказать: канал так сузился, что мы едва смогли повернуть шлюпку. Вследствие этого маневра лодка мистера Гровера очутилась впереди, а мы последовали за ней. Канал все суживался, льдины все наползали, и мы на самом деле могли оказаться в тисках. Все понимали размеры опасности: если бы наши лодки были раздавлены, нам не миновать гибели.
Иногда мы вынуждены были спрыгивать на лед и отталкивать льдины ногами, чтобы очистить проход, или вытаскивать лодку и тащить ее, как сани, через какую-нибудь огромную льдину, загораживающую путь.
Каждый сознавал, что речь идет о жизни и смерти. Между нами и вечностью – только лодка, только кедровая доска толщиною в полдюйма…
Еще полмили боролись мы со льдом. Китоловам часто приходится бороться с ним, и они боятся его так же, как ветра и волн. В конце концов мы вышли из этой борьбы победителями, хотя и не без потерь. Ледяные глыбы кое-где повредили легкий корпус лодок.
Когда мы оставляли этот берег, дикий и пустынный, он казался нам отвратительным и негостеприимным. Сейчас, возвращаясь к нему спустя несколько часов, мы смотрели на него как на землю обетованную, текущую медом и млеком, и чувствовали себя счастливыми и благодарными за спасительное убежище.
Ледяной бивак. Осажденные медведями
Причаливая, мы искали глазами то место, где уже останавливались, но не могли его найти. Сначала мы были очень удивлены, но, подумав, легко объяснили это. Мы все время плыли на запад, увлекаемые льдами, и, естественно, оказались на большом расстоянии от того места, где высадились утром.
Конечно, мы не придали бы этому факту большого значения, если бы он не говорил о том, как заметно удалились мы от «Летучего облака».
Было самое время позаботиться о стоянке, так как уже наступала ночь. Мы не могли быть очень разборчивы. Единственное, чего мы желали, – найти не слишком сырое местечко, где можно было бы расположиться. Несмотря на всю скромность наших притязаний, стоило немалого труда осуществить их: по всему берегу почва была насыщена водой, это было настоящее болото.
Долго блуждали мы среди мшистых кочек, из которых под нашими тяжелыми охотничьими сапогами брызгала вода, как сок из апельсина, пока не попали на возвышенное и сравнительно сухое место. Наше внимание привлекла большая скала. Это был единственный камень на всем видимом пространстве. Очевидно, это был гранитный валун с отвесными боками и площадкой наверху – нечто похожее на пьедестал, ожидающий своей статуи. Вокруг этого пьедестала почва была довольно суха и плотна, так что мы могли здесь растянуться и спокойно заснуть.
Нечего было и думать разложить огонь, так как у нас не было дров; весла и древки гарпунов – вот все, что было у нас деревянного, да и не нужен нам был огонь для варки пищи: варить было нечего. Мы взяли с собой только необходимое всего на день и, на всякий случай, еще немного сухарей. Как нарочно, провизии было очень мало. Хлеба и воды у нас не было даже столько, сколько полагается арестантам, и наши порции были похожи на те, какие дают, когда угрожает голод.
Однако не голод причинял нам наибольшие мучения. Когда мы оставляли «Летучее облако», мы были далеки от мысли, что нам придется провести ночь на суше или вообще где бы то ни было, а не в наших удобных койках, и поэтому мы не взяли с собою ни одеял, ни даже плащей. А ветер, словно издеваясь над нашей беззащитностью и непредусмотрительностью, дул все сильнее и леденил до костей.
Наши мучения доходили уже до того, что мы подумывали сломать скамейки в шлюпках и разложить огонь, чтобы согреться. Кто-то предложил это, и мне казалось, что мы сейчас так и сделаем, как вдруг случилось происшествие, заставившее позабыть и о холоде, и о голоде.
Полночь уже миновала, но никто из нас не спал. И как можно было спать, когда не попадал зуб на зуб? Некоторые, правда, улеглись на земле, другие прыгали и плясали под скалой, чтобы согреться. Заговорили о еде, стали рассуждать о том, что будем есть завтра.
– Что есть! – воскликнул старик Гровер, достаточно знакомый с этим краем. – Дети мои, да ничего!.. В этой проклятой стране нет ничего съедобного – ни животных, ни растений. Единственные животные, которых я встречал в этой части Сибири, это медведи вроде полярных. Я встречал их иногда целыми стадами, но не представляю, чем они могут питаться здесь.
– Хотел бы я, чтобы сюда пришел хоть один, – проговорил молодой китолов, испытывавший волчий голод.
– Почему это? – спросил его товарищ.
– Почему? Да потому, что я с удовольствием поужинал бы медвежьим окороком, то есть, я хотел сказать, позавтракал, так как время ужина давно прошло. Тогда, по крайней мере, стоило бы сломать для костра скамейки наших лодок. Да, впрочем, я чувствую себя способным съесть целого медведя сырым…
– При условии, что он сам вас не съест, – насмешливо произнес мистер Гровер. – Ясно, молодой человек, вы не представляете себе, что такое сибирский медведь, иначе вы не торопились бы свести с ним знакомство. Тсс! Это его рев! Да, клянусь левиафаном, это он!..
Лишь только он сказал это, все разговоры смолкли, и мы с беспокойством стали прислушиваться. Звук, который мы услышали, походил не то на рычание, не то на храп, но не был ни тем ни другим. Он мог бы сбить с толку неопытных, если бы старые китоловы единодушно и немедленно не заявили, что это рев полярного медведя.
Вышла луна, и стало светло. Мы могли видеть далеко вокруг, но не заметили ничего похожего на медведя или на какое-либо четвероногое животное.
Может быть, мы бы увидели что-нибудь, если бы весь снег стаял, но земля была испещрена черными и белыми пятнами, и эти пятна мешали разглядеть окрестность. Но одно не позволяло сомневаться в присутствии где-то около нас живого существа, – это странный звук, не то храп, не то кашель.
– Медведь, я уверен в этом, – произнес мистер Гровер. – И их по крайней мере два, – быстро добавил он, внимательно осмотрев кругом землю, испещренную пятнами. – Наверное, самец и самка. И пусть волк меня съест, если за ними не прыгает медвежонок! Пусть подойдут сюда. Теперь, дети мои, внимание! Если они подходят с дурными намерениями, будет свалка.
Мы увидели двух медведей с детенышем. Их тени резко выделялись при свете луны. Они не забрели сюда случайно, они шли по следу прямо на нас. Они почуяли нас, так как шли с подветренной стороны, и было очевидно, что они имели дурные намерения, как говорил мистер Гровер.
Что делать? Надо быстро решиться на что-нибудь, враг не оставляет нам времени на колебания! У нас было только одно огнестрельное оружие – двустволка мистера Рэнсома – и одно холодное – копье, которое захватил с собою мистер Гровер больше в качестве трости, чем оружия нападения или защиты.
Мы были так же готовы к встрече медведей, как школьники, застигнутые в разгар игры. Поняв свое бессилие, мы решили отступить к нашим шлюпкам. К несчастью, звери шли именно с этой стороны. Как мы, они шли справа по берегу. Пытаться пройти там значило, как говорится, лезть им в пасть.
Мы не знали, что предпринять. Для всех была очевидна степень опасности, но избежать ее было, по-видимому, невозможно, и мы уже сознавали, что кому-то предстоит стать жертвой этих диких зверей. Мы были вполне в их власти.
Было только одно, чего не следовало делать в нашем положении и что сделал мистер Рэнсом. Чтобы остановить животных, он выстрелил из обоих стволов. Но, так как ружье было заряжено дробью на уток, с таким же успехом можно было выстрелить в воду или вообще дать холостой выстрел. Я сказал «с таким же успехом» и ошибся: конечно, было бы разумней сделать холостой выстрел.
Произошло то, что нетрудно было предвидеть. Раны оказались слишком незначительны, чтобы вывести любого из этих гигантов из строя, но они были достаточны, чтобы привести их в бешенство. Теперь они кинулись на нас, рыча от боли и ярости.
Мы уже были готовы броситься врассыпную, предоставляя случаю решить, кому погибнуть за всех, как раздался голос:
– На скалу, ребята, там мы будем в безопасности!
Эта счастливая мысль пришла в голову старому Гроверу.
Мы не заставили его повторять и начали взбираться вверх со скоростью, с какой взбирается на дерево человек, чтобы спастись от рогов разъяренного быка. И вовремя: самка, более скорая на ногу и сильнее рассерженная, буквально наседала нам на пятки. Последним бежал мистер Гровер. Он протянул руку и ударил копьем медведицу в морду. Она сразу остановилась, и мы успели взобраться на площадку.
Первое, что пришло нам в голову, когда все оказались в безопасности, это поздравить друг друга с избавлением от очередной смертельной опасности. Мы громко закричали «ура», как умеют кричать китоловы. Вероятно, эхо пустынного берега никогда не повторяло подобного крика. Второй раз в этот день мы чудом спаслись от гибели, но на этот раз наша радость была едва ли не острее. Во льдах опасность была велика, но шансы погибнуть равнялись шансам на спасение. Встреча с медведями не оставляла надежды уцелеть.
Однако скоро мы увидели, что поторопились радоваться и торжествовать победу. Мы увидели, что медведи и не думали удаляться. Они беспокойно бродили вокруг скалы и яростно рычали. Иногда они поднимали вверх свои морды, и из открытых пастей вырывались целые клубы пара, как из паровой машины.
Мы были твердо уверены, что на скалу им не взобраться, даже если бы они решились на это. Кроме того, Гровер со своим страшным оружием стоял на страже у единственного выхода на площадку.
Да, но чем все это кончится? Вот вопрос, внушавший нам тревогу. И больше всех озабочены им были опытные охотники, потому что лучше других понимали, что нам предстоит. Мы были новичками и с трудом верили тем ужасам, которые рассказывал о полярном медведе мистер Гровер. Однако вскоре нам довелось убедиться не только в том, что все это правда, но и в том, как свиреп и злопамятен этот зверь. Так же, как и его собрат, серый медведь Скалистых гор, он бросается на того, кто его ранил, не рассчитывая последствий, а если не может отомстить сейчас же, способен с диким упорством ждать случая очень долго.
Хотя мы еще не знали всего этого, но у нас были причины чувствовать печаль и озабоченность. Начать с того, что нас было двенадцать человек на площадке в двадцать четыре квадратных фута, и мы все время должны были стоять, тесно прижавшись друг у другу. Кроме того, мы были голодны, и некоторые едва держались на ногах от слабости. Но и страдания голода были ничто перед муками, причиняемыми холодом. Северо-восточный ветер буквально хлестал нас на нашей площадке, а иногда его очередной порыв действовал словно удар ножа. Чтобы хоть немного согреться, некоторые начали прыгать, словно одержимые пляской святого Витта.
Положение становилось прямо-таки невыносимо, но деваться было некуда. Можно было терпеть, если бы у нас была хоть малейшая надежда через какое-то время вырваться из этого ада, но надежды не было, совсем наоборот, Гровер и другие «северяне» не переставали твердить, что медведи снимут осаду лишь через несколько дней, только голод может заставить их уйти.
Это была достаточно печальная и страшная перспектива. Оставаться в таком положении, как мы, несколько дней, даже два, значило умереть. Без воды и пищи, промерзшие до костей, не имея возможности ни на миг закрыть глаза, принужденные все время стоять, – разве могли мы совладать с подобными мучениями?
С минуты на минуту напряжение возрастало, и вдруг кто-то заявил, что лучше было бы попытаться сойти с площадки и спасаться кто как может: чем хуже придется тем, кого настигнут звери, тем вероятнее спасутся те, у кого быстрые ноги. Не правда ли, это была смелая мысль, или, вернее, безумная? Но мы так много перенесли, что она показалась здравой. Большинство уже было готово последовать ей, когда мистер Рэнсом закричал:
– Постойте! Кажется, я нашел лучший выход!
– Какой? – спросило сразу несколько голосов с явным сомнением: подчиненные легко теряют уважение к старшим, когда они оказываются не на высоте задачи.
– Пробиться к нашим шлюпкам, – ответил мистер Рэнсом. – Надеюсь, нам это удастся. Немного терпения, и вы увидите.
Так невовремя и неудачно разрядив свое ружье, мистер Рэнсом, несмотря на то, что формально оставался начальником экспедиции, теперь, насколько возможно, оставался в стороне и не отдавал никаких приказаний. Он выглядел сконфуженным и в то же время озабоченным. Очевидно, он глубоко переживал свои промахи – первый, когда предложил предпринять эту злосчастную экспедицию, и второй, выстрелив по медведям дробью и вызвав их гнев. Можно было сказать, что он изнемогал под бременем своей ответственности. Мало того, он не мог воспользоваться и своим ружьем, ибо свинец и порох у него были, а пистоны по недосмотру оставались в лодке, и мы знали об этом.
Когда он призвал нас к терпению, это было излишне. Мы исчерпали весь запас терпения и теперь смотрели на него с надеждой и ожиданием: что он предпримет?
Каково же было наше удивление, когда он зарядил свое ружье, и не только на этот раз пулей, но и надел пистон! Оказывается, роясь в карманах, он нашел два завалявшихся пистона. Этого было довольно, так как мистер Рэнсом был таким же хорошим стрелком, как и гарпунщиком. Когда он вскинул ружье к плечу, мы уже были уверены, что блокаде конец и мы будем свободны. Надежда не обманула нас. При лунном свете мистер Рэнсом мог стрелять, как при свете дня, кроме того, медведи были довольно близко. Два выстрела раздались один за другим. Взрослые медведи рухнули. Один детеныш оставался жив, однако через несколько мгновений и он отправился вслед за родителями: мистер Гровер имел зуб против всех полярных медведей, и молодых и старых, и его не могли растрогать ни младенчество, ни беспомощность врага. Он пронзил его копьем.
