Меган Брэнди
Поклянись, что это правда
Глава 10
Арианна
Смерть бабушки для всех нас стала неожиданностью. Мы знали, что она больна, что лечение не помогает и что болезнь с каждым годом все больше отравляет ее организм, но все равно я не ожидала, что она умрет. Тем более что накануне она казалась жизнерадостной и энергичной, улыбалась и как будто чувствовала себя лучше… в отличие от всех других ее дней за последние полгода.
Думаю, это означало, что она сдалась, выбросила белый флаг.
Бабушка подарила нам напоследок прекрасный день, полный улыбок, смеха и воспоминаний. Она насладилась им сама. Это был последний полноценный, счастливый день ее жизни, прежде чем она отправилась к дедушке.
Наверное, с тех пор я должна была помнить, что счастье предшествует большой беде.
Два часа назад Чейз был моим, мы предавались любви на песке. Это было прекрасно, и это многое значило для нас.
Чейз не из тех парней, которые спят с девушками, а потом не обращают на них внимания. Конечно, он часто придуривается, как Мейсон, но не так сильно, как Брейди, но со мной он ни за что бы так не поступил, ему дороги наши отношения. Он прекрасно знал, что я чувствую. Я никогда не писала ему любовных писем, но тем не менее он не мог не знать о моей любви.
На рассвете мы оделись и пошли обратно к дому. Чейз принес одеяло, развел костер, и мы сидели под бледнеющими звездами, наслаждаясь обществом друг друга.
Минут через двадцать домой вернулся Мейсон.
Я не шевельнулась, а Чейз вскочил с места.
Мы сидели рядом, близко друг к другу, но не обнимались. Думаю, в нашем поведении, в том, что мы сидим у костра на рассвете, Мейсон увидел некоторую интимность, к которой психологически был не готов. Он никогда еще не заставал нас вдвоем в такой ситуации. С другой стороны, я все время обнимаюсь с Брейди, Мейсон ворчит, но никогда не теряет самообладания, как это бывает, когда он застает меня с Чейзом.
Он не доверяет ему?
Он не доверяет мне?
Все было идеально, именно так, как я себе все и воображала. Наконец я добилась того, чего так долго хотела, – идеального момента с идеальным человеком. Все было идеально.
И вот наступает день, и все совершенно по-другому.
Как и было обещано, нас позвали к Нейту, родители устроили грандиозный пир. По идее, это должно было поднять нам настроение, но все мы немного скованны, потому что стараемся скрыть сочувствие к несчастной девушке, которая до сих пор так и не вышла из своей комнаты. Мы сидим на террасе, Чейз умоляюще смотрит на меня, и на его лице я вижу страдание. Он надеется, что я пойму его, хотя до сих пор он не произнес ни слова.
Я благодарна ему за то, что он молчит, потому что мне совсем не хочется слышать, что он попытается сказать.
Мейсон выходит к нам, проводит руками по лицу и плюхается на стул рядом со мной.
– Как она? – спрашиваю я, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на этом вопросе.
Брат вздыхает:
– Говорит, что все в порядке, но на самом деле непонятно. Паркер говорит, что она из тех, кто страдает молча, так что предполагаю, что все довольно фигово. Главное, что она в безопасности и о ней заботятся, так что, надеюсь, все наладится. Она позволила Лолли остаться с ней в комнате, это хороший знак.
Я киваю, Мейсон кладет голову мне на плечо и на мгновение закрывает глаза. Я смотрю на Чейза.
Его брови сдвинуты так сильно, что практически соприкасаются у переносицы. Он смотрит вниз, куда-то себе на колени. Резкая боль пронзает мне грудь, я вздрагиваю, и Мейсон поднимает голову. Брат хмуро смотрит на меня, я знаю, что у меня застывший, невыразительный взгляд, но все равно натянуто улыбаюсь, и он убеждает себя, что я расстроена из-за происходящего с Пейтон.
На террасе появляется мама, у нее в руках полный поднос, но она не позволяет себе помочь, – ставит поднос на столик для пикников, который дядя Йен подарил Лолли и Нейту.
Мама раскладывает еду по тарелкам, она любит это делать, и папа несет тарелки нам.
Едим молча, иногда кто-то что-то говорит, но я ничего не слышу – я погружена в свои мысли, которые перешептываются между собой в моей голове.
Через какое-то время все встают, и мама подходит ко мне. Она обнимает меня, тихо говорит что-то, но я не понимаю что.
В следующий раз, когда я поднимаю глаза, на террасе только мы – Чейз и я. Его тарелка стоит нетронутой.
Он не шевелится.
Лучше бы он шевельнулся.
Лучше бы он ушел, но я знаю, что он этого не сделает.
Особенно теперь, когда он смотрит на меня не отрываясь… мне хочется, чтобы он отвернулся, потому что мне трудно выносить этот взгляд, он будто медленно убивает меня.
Почему он смотрит на меня так тревожно, так взволнованно, будто заранее молит понять и простить?
Я бы хотела увидеть в его глазах уверенность, готовность преодолевать горы, падать и вставать, карабкаться на вершину до тех пор, пока мы не окажемся на ней вместе. Таким должен быть взгляд любви, верно?
Фейерверк чувств?
Яркие переживания?
Волнующий опыт?
Но кто я такая, чтобы судить о любви?
О любви я знаю лишь по отношениям своих родителей, но сейчас происходит нечто иное.
Это мучительно.
Отблески костра пляшут в его зеленых глазах, тусклых и удрученных. Я смотрю на него и думаю: «В чем я ошиблась?»
Мы с Чейзом даже не добрались до первой стадии отношений, а потом случилось то, что случилось. Мы были сбиты с толку, расстроены, думали о том, как легко потерять кого-то близкого, любимого. И эти переживания взяли над нами верх.
Пылкое влечение привело нас к сексу на пляже.
«От нуля сразу до ста – очень быстро», – как поет один знаменитый рэпер. Смешно, что даже в этот напряженный момент у меня в голове крутятся тексты знаменитых песен.
Все на самом деле ясно. Только дурак будет отрицать очевидное. То, что для меня значит так многое, для него, по всей видимости, особой роли не играет.
Я знаю, что Чейз испытывает ко мне какие-то чувства, и они заставляют его страдать. Это другой вид страдания, непохожий на мой, но тем не менее он страдает. Мне всегда было интересно, разумно ли рисковать или лучше воздержаться от риска. Теперь я понимаю, что было бы лучше, если бы мы воздержались.
Все очень грустно.
Мне грустно, но я должна с этим справиться, потому что, как сказал мой брат, мы должны попытаться сохранить нашу дружбу, это самое главное.
Мы ничего не обещали друг другу; я ничего не просила взамен, прежде чем отдалась ему, я сама виновата. Я признаю это, если каким-то образом это позволит удержать его.
С этой мыслью я вздыхаю и ласково улыбаюсь ему.
Чейз на какое-то мгновение будто задерживает дыхание, потом резко выдыхает, вскакивает на ноги и подходит к пустому стулу рядом со мной.
Глаза его тревожно бегают.
– Арианна…
– Я знаю. – Киваю и сглатываю комок в горле, не в силах сдержать слезы. – Тебе не обязательно это говорить.
У Чейза вытягивается лицо.
– Я чувствую себя ослом. Я ведь знал, что делаю, я… я хотел этого. – Он смотрит мне в глаза, и я вижу, что это правда. – Я хотел тебя, Ари. Просто… я не знаю, я не думал. Поддался этому желанию. – Он в отчаянии мотает головой. – Я будто специально обманул тебя, веду себя так, будто ты для меня пустышка, но это неправда.
– Чейз. – Я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос не сорвался. – Посмотри на меня.
Он смотрит на меня, но как-то поверхностно, не по-настоящему, будто боится заглянуть мне в глаза на самом деле.
– Я знаю, что это не так. – Мой рот кривится, слеза скатывается по щеке. – Ты был добр ко мне. – Я кладу дрожащую руку ему на колено, мне страшно к нему прикоснуться, но нужно, чтобы он услышал меня. – Я ни о чем не жалею.
Он смотрит внимательно, пытается понять, насколько я искренна, неуверенно кивает.
– Ты не случайный выбор, Ари! Ты важна. Ты… много для меня значишь.
Я чувствую, как бьется мое сердце, мне очень хочется, чтобы он встал и ушел, чтобы перестал говорить, но он продолжает.
– Я не знаю, что произошло, – расстроенно шепчет он. – Твои волосы развевались на ветру, и ты… ты была такой красивой, Ари. И грустной. – Я стискиваю зубы, стараюсь изо всех сил не разрыдаться. – То, что случилось с Пейтон… из-за этого… я не знаю… мне захотелось тебя поцеловать. А когда я поцеловал тебя, я не смог остановиться. – Он сглатывает, а я собираю все силы, на которые способна, чтобы не отвести взгляд.
Чейз опускает глаза, и я беру себя в руки, заколачиваю в собственное сердце гвозди, чтобы оно билось чуть спокойней, потому что знаю, что сейчас произойдет. Я знаю, что он сейчас скажет, и страшней этого ничего не придумать.
Зеленоглазый красавец ласково смотрит на меня, и я впиваюсь ногтями себе в бедра, чтобы чувствовать физическую боль, а не эмоции.
И вот он приступает к пытке.
Низкий голос Чейза полон сожалений, он шепчет слова, которые я никогда не забуду:
– Это была ошибка.
У меня перехватывает дыхание.
– Не знаю, Ари. Может быть, если бы обстоятельства сложились по-другому, я… мы…
Этого я не могу вынести, потому что знаю, что всё, и что могло быть по-другому.
Если бы он только захотел – обстоятельства сложились бы по-другому.
Но факты говорят сами за себя.
Я не случайный человек для Чейза, но дружба с моим братом ему важнее.
Ничего страшного.
Я всегда знала об этом, долгие годы. И еще долгие годы буду об этом помнить.
Надеюсь, боль не будет мучить меня так же долго, как мучила надежда.
Я поднимаюсь со стула и с трудом заставляю себя улыбнуться.
– Сегодня вечером я уезжаю с родителями домой.
Чейз вскакивает в ту же секунду.
– Незачем…
– Мне нужно уехать, Чейз, – перебиваю я. – Все нормально, просто… – Я не могу находиться рядом с тобой. – Мне нужно уехать. – Мне нужно придумать, где найти силы, чтобы продолжать с тобой общаться после этого.
– Хорошо, – тихо отвечает он, опуская подбородок на грудь. – А что ты скажешь Мейсону, когда он спросит, почему ты уезжаешь?
Злость вспыхивает в моей груди, но я подавляю ее.
– Не знаю, уверена, что после вчерашней ночи он будет только рад моему отъезду.
Я спускаюсь по лестнице, и мы оба знаем, что то, что я сказала, – неправда. Брат расстроится, даже разозлится, наверное, но я ни одного дня не выдержу в одном доме с Чейзом.
На краю террасы я слышу, как Чейз говорит мне нечто утешительное, но его слова не успокаивают меня.
– Я не хочу тебя терять. Наверное, сейчас ты мне не поверишь, но ты очень важный для меня человек, Ари…
– Ага, – выдыхаю я, а вредный голосок нашептывает мне на ухо: «Не такой уж и важный».
Позже, тем же вечером, я перехожу дорогу, чтобы забраться в папину машину, и фары незнакомого автомобиля слепят мне прямо в глаза. Я поднимаю руку, чтобы загородиться от света и разглядеть, что происходит, но фары гаснут, и снова темнота окутывает дорогу.
Забираюсь на заднее сиденье, закрываю глаза и изо всех сил надеюсь, что, когда мы все окажемся в Авиксе, все произошедшее будет казаться мне лишь смешной нелепостью.
Глава 11
Арианна
– О чем мечтаешь, крошка?
Я вздыхаю, бросаю ручку на стол и потягиваюсь. Я даже не пытаюсь ответить этой занозе Кэм, потому что она в любом случае заглянет в мою комнату, что она и делает.
– Привет! – Подруга плюхается на мою кровать, перекатывается на живот и многозначительно улыбается.
Мне неловко и неприятно, но я научилась хорошо это скрывать, поэтому Кэм ничего не замечает.
Она игриво двигает бровями.
– Сегодня идем погулять!
Я натужно хихикаю и снова беру ручку.
– Сегодня не могу. Мне надо заниматься.
Подруга утыкается в подушку и свирепо рычит:
– Ари, ну что с тобой? Прошло уже три недели с начала семестра, а ты ни разу не пошла со мной погулять. Я понимаю, ты хочешь быть первой ученицей, но мы ведь не просто так поселились вместе. Ты меня бросила, и я теперь выгляжу гулящей девкой.
Я приподнимаю одну бровь.
– Ты ведь понимаешь, о чем я, – раздраженно говорит она. – Я и три парня. Это странно выглядит со стороны! Нужна еще одна вагина, чтобы разбавить коктейль.
Я усмехаюсь и качаю головой.
– Какая же ты дура.
– Ты меня любишь.
– Я никуда не пойду.
– Пожалуйста.
– Кэмерон, я не могу. У меня полно домашки.
Это не такая уж и ложь, но подруга знает, что причина не в этом.
Она замолкает на минуту, вздыхает и встает с кровати. Потом она подходит к комоду и проводит пальцем по фотографиям, которые стоят сверху, на пластиковой столешнице, имитирующей дерево. Кэм берет ту, на которой мы с мальчишками в обнимку. Мальчишки в футбольной форме, они только что победили в одной из важных игр чемпионата, а мы обнимаем их и улыбаемся в камеру.
Я уже много раз пыталась спрятать эту фотку в ящик, но так и не смогла заставить себя это сделать.
– Первая игра в этом сезоне в эти выходные, ты помнишь?
– Да.
Что-то будто жжется у меня в глотке, я сглатываю и отвожу взгляд. Конечно, помню.
Несколько месяцев назад я выделила это число на настенном календаре, обвела его синим и золотым фломастерами.
Кэм ставит фотографию обратно и ласково сообщает мне то, о чем я и так знаю.
– Ты разобьешь сердце Мейсону, если не придешь на игру.
В тот день, когда я уехала из пляжного дома, Кэм уехала со мной, и хотя мне было ясно, что она о чем-то догадывается, я ждала целую неделю до поездки в кампус, прежде чем выложить ей все начистоту. Я рассказала ей все и, как я и предполагала, она разозлилась, а потом расплакалась.
Мне не хотелось ничего от нее скрывать, но я боялась, что мои личные проблемы вобьют между нами клин, рассорят нашу дружную компанию. Потребовалось полгаллона мятного мороженого и шесть банок пива, чтобы Кэм отказалась от идеи отомстить Чейзу и согласилась просто принять то, что случилось. Ночь, полная эмоций, в которую мы прошли точку невозврата.
Никто ни в чем не виноват. Просто случилось то, что случилось, вот и все.
Мы приехали в Авикс за две недели до начала занятий, и все это время подруга буквально не отлипала от меня, поддерживала как могла. Мы не спеша распаковывали вещи, украшали комнаты, в которых нам предстояло прожить целый год, ходили гулять, знакомились с окрестностями.
Мы ходили в кино и тусовались с девчонками с первого этажа общежития. Устраивали совместные обеды и кофе-брейки. Кэм развлекала меня как могла, заставляла постоянно чем-то заниматься, и часто это помогало, но, как только я оказывалась одна в своей комнате, боль возвращалась. Она это понимала, поэтому мы ни дня не просидели в общежитии с момента переезда до самого начала занятий.
Это был первый свободный вечер у мальчишек за долгое время.
Они хотели показать нам свое общежитие, познакомить с новыми друзьями.
Кэм очень обрадовалась, я же чувствовала совершенно иное. Меня охватил ужас, я будто попалась в ловушку.
Моя лучшая подруга попыталась так же, как и я, отказаться от приглашения, но я ей не позволила. Я уговорила ее пойти. В конце концов, прошло семнадцать дней с тех пор, как мы тусовались вместе… с того дня на пляже.
Мейс звонил вечерами, и Брейди периодически маячил на горизонте, но Чейз не показывался, хотя и всегда подразумевался где-то за их спинами, и за это я была ему благодарна.
Кэм отправилась на встречу с ребятами тем вечером, и я не сомневалась, хоть и не просила ее специально, что она наврет Мейсону с три короба, чтобы объяснить, почему пришла без меня. Ей в любом случае придется это сделать, иначе разъяренный братец явится самолично выяснять, что происходит.
Но это было в середине августа, а сейчас август подходил к концу.
Ее терпение было на исходе, что неудивительно. Я приехала сюда с лучшей подругой и, можно сказать, бросила ее, в то время как она всеми силами пыталась вытащить меня из омута печали.
И дело было даже не в том, что мне не хотелось идти, мне очень даже хотелось, я внутренне уговаривала себя, не помню сколько раз, просто я никак не могла решиться. Печально, но я физически не могла смириться с мыслью, что увижу его, и было наивно предполагать, что его не будет на тусовке. Наверняка он явится, как обычно, с толпой виснущих на нем девчонок.
Мое сердце этого не вынесет.
Я сама этого не вынесу. Я пока не готова.
Кэм говорит, что мне стоит выйти погулять, отвлечься, но как я это сделаю, если он все время рядом?
Было мучительно соблюдать традицию и заниматься на трибунах, пока они тренировались на стадионе, но я должна была изображать, что все в порядке, иначе брат взбесился бы и объяснений было бы не избежать. Такта ему совсем не хватает, он сразу идет ва-банк, а мне этого совсем не нужно, поэтому пару раз в неделю мы с Кэм устраиваемся на скамьях на стадионе и делаем домашнюю работу, а ребята потеют там, внизу. В школе мы так делали, чтобы у мальчишек была возможность «приглядывать» за нами даже во время тренировок, но теперь они каждый раз с нетерпением ждут, когда мы придем. После каждой удачной пробежки и ловкого паса они радостно смотрят на нас и улыбаются – ждут нашего одобрения.
Нам редко удается всерьез позаниматься на стадионе.
Улыбка играет на моих губах, но в этот момент живот скручивает от напряжения, и я злюсь на саму себя.
Мне так надоело грустить.
Единственный плюс в сохранении этой традиции в том, что после тренировки ребята идут в раздевалку. Раньше, в школе, они не переодевались, просто сразу шли к машине. А здесь я успеваю улизнуть. Совсем не хочется столкнуться лицом к лицу с Чейзом, неловко и смущенно прятать глаза.
После того как мы сюда приехали, я видела Чейза только один раз, если не считать тех дней, когда мы сидели на трибуне стадиона и смотрели на ребят издалека. Это произошло во время одного из обязательных совместных воскресных ужинов – только с таким условием (совместные ужины) родители согласились поселить нас в дорогих общежитиях, по комфорту сравнимых с домом. Впрочем, у ребят своя история – спортивные команды живут тут под одной крышей.
Возвращаясь к обеду. У мальчишек тогда началась первая учебная неделя, и хоть я терпеливо выносила отстраненный взгляд Чейза, дольше десяти минут продержаться не смогла, и поэтому солгала: сказала, что у меня разболелся живот, и заперлась в своей комнате. Я думала, что Брейди выломает дверь, потому что, как только ребята вошли, он начал бросать мне многозначительные взгляды – мы их обычно так и называем «взгляды Брейди», которые обозначают «я кое-что знаю, но что, пока не скажу». Благослови его Бог.
На следующей неделе я сказала, что у меня назначен важный семинар учебной группы и я не могу его пропустить. А я к тому времени даже не успела попасть ни в одну группу, хотя постоянно ищу, куда бы толкнуться.
Мой брат до сих пор ни о чем не догадывается только потому, что я хитрю, нахожу время, чтобы встречаться с ним – за обедом, например, когда остальные на занятиях. Так же я веду себя и с Брейди. Иногда я встречаюсь с кем-нибудь из них в кафе или в коридорах во время небольших перемен, чтобы поболтать о том о сем.
Выбираю всегда кого-то одного, чтобы никто из них не догадался, что кого-то в их компании не хватает. Я не готова заявить об этом. Пока нет.
Тяжело понимать, что тому, кто тебе дорог, ты не нужна, но еще тяжелей, когда все, с кем ты связана, дружат с этим человеком.
Я иногда до сих пор тихо плачу по ночам, прежде чем уснуть. Хорошо, хоть теперь это происходит не каждую ночь. Я знаю, это не разумно – некоторые даже сказали бы мелодраматично – плакать из-за человека, который никогда моим и не был, но, как бы банально это ни звучало, у меня болит от этого сердце.
Может быть, дело в том, что романтичность момента подтолкнула меня к глупости – в ту же секунду, когда волны вымывали песок у меня из-под ног, и не только песок, а нечто большее. Все, чем, как мне казалось, я обладала в тот момент, смыл океан.
Мой второй дом отнял у меня мои надежды и мою девственность.
Когда я раньше думала о будущем, я не сомневалась, что когда-нибудь стану девушкой лучшего друга моего брата. Я столько лет подряд мечтала об этом, что теперь и не представляю, о чем мечтать, о чем думать. Это очень больно и страшно раздражает.
Пропустить первую игру в сезоне, где мальчишки будут представлять университет?
Это невозможно.
Встречаюсь взглядом с Кэмерон.
– Я приду.
Она кивает, разглядывая свои кутикулы, потом еле слышно шепчет:
– Знаешь, я слышу иногда, как ты плачешь по ночам. – Она смотрит на меня. – Твои рыдания не такие тихие, как тебе хотелось бы.
Я глубоко вздыхаю:
– Со мной все хорошо, Кэм. Клянусь.
– Я могла бы помочь тебе, если бы ты позволила.
– Знаю. – Я отвожу взгляд. – Но я должна сама с этим справиться, иначе никак.
– Обещай, что постараешься изо всех сил…
Улыбаюсь уголком рта и протягиваю ей руку. Подруга подскакивает, чтобы обнять меня.
– Обещаю.
– Ладно. – Она прижимает меня к себе, потом отстраняется и идет к двери. – Пойду собираться. Выхожу через двадцать минут, если вдруг ты передумаешь.
Я киваю. Я благодарна Кэмерон. Она понимает, что я остаюсь вечерами в общежитии не потому, что у меня много домашки, но не спорит и не пытается меня переубедить. Она понимает, что одиночество мне необходимо.
Я не врала, когда пообещала, что буду стараться изо всех сил. Я страшно устала и была бы счастлива избавиться от пустоты, поглощающей меня, но тем не менее я не нахожу в себе сил выйти погулять с подругой.
И вот наконец наступает день первой игры чемпионата, и я вся на нервах.
Все мое тело напряжено так сильно, что болят плечи. Я готова отправиться на игру, мне хочется поскорее там оказаться.
– Ты скоро там, болельщица? – выкрикиваю я, расхаживая по коридору общежития. Глубоко вздыхаю, нервно потираю руки, потом опускаю их по бокам, и тут Кэм открывает дверь.
– Спокойно, красотка, я готова!
Она идет по коридору, и я радостно улыбаюсь, глядя на нее.
– Ты просто прелесть, Кэм!
На щеках карандашом для подводки глаз она написала номера Чейза и Брейди, а номер Мейсона нарисовала синим блестящим лаком на белой футболке. Кэм надела короткие джинсовые шорты и золотые сандалии-гладиаторы со шнуровкой до колена. Очаровательный прикид. Светлые волосы она завила крупными локонами и собрала в хвост.
– Стой, смотри! – Кэм поворачивается, и я вижу, что у нее на спине, на футболке, красуется цифра 4. – За Трея тоже нужно болеть.
Мы хохочем, подруга поворачивается к длинному зеркалу на обратной стороне двери, но я не даю ей покрасоваться, тащу за собой.
– Ты прекрасно выглядишь. Пошли уже.
Пихаю ее локтем, и мы идем к лифту.
В лифте Кэм внимательно осматривает меня.
– Надела бы тренировочную майку Мейсона или что-нибудь в этом роде.
Я хмуро гляжу на ее отражение в серебристых дверях лифта.
– На мне футболка команды «Авикс».
– Ага, а еще треники для бега и старые ботинки.
– Не начинай.
Кэм затягивает туже свой хвостик.
– Как я понимаю, на вечеринку после игры ты не пойдешь?
– Нет.
Она рычит. В прямом смысле. И резко поворачивается ко мне:
– Клянусь богом, Арианна Джонсон…
Двери лифта открываются, я шикаю на нее, но она отмахивается.
– Не шикай на меня, возьми себя в руки, и пойдем! – шипит Кэм, ее надутые губки кривятся от гнева, плечи ссутулились. – Чейз будет там, и что с того? Какая разница?
Я в панике, те, кто в холле, с удивлением и любопытством оглядываются на нас.
– Кэмерон, перестань.
Глаза подруги яростно вспыхивают.
– К черту сплетничающих сучек! Мне плевать!
Прыгаю вперед и перегораживаю ей дорогу.
– А мне не плевать, ясно? Я не хочу, чтобы, кому не надо, всё обо мне знали.
– Да о тебе и знать-то нечего, ты дни напролет проводишь взаперти!
– Остановись, прошу тебя. Неужели ты думаешь, что мне будет приятно наблюдать, как на Чейзе-чемпионе виснут девчонки после первого же матча в этом году? – Я вопросительно поднимаю брови, и она опускает взгляд. – Я просто хочу посмотреть игру, на брата и друзей. Найди кого-нибудь другого, с кем побухать, и отстань от меня.
– Как хочешь. – Подруга поджимает губы, свирепо оглядывает меня, а потом идет дальше. – Но запомни, я не отстану от тебя – никогда, так и знай.
Я фыркаю и иду вслед на ней, Кэм придерживает для меня дверь, широко и фальшиво улыбаясь накрашенными губами.
Только когда мы проходим через ворота и занимаем свои места на стадионе, я поворачиваюсь к ней:
– Запомни, я очень рада, что ты от меня не отстанешь.
Подруга хмурится, но глаза ее наполняются слезами, она кивает и сжимает мне руку.
– Я просто волнуюсь… ты ведь понимаешь?
Сглатываю комок в горле:
– Я знаю.
Она шмыгает носом и выпрямляется.
– Ладно, как думаешь, сможем убедить вон тех парней угостить нас пивом?
Мы смеемся и осматриваемся.
Двадцать минут спустя ничего не слышно, кроме рева толпы, стадион битком, синий и золотой цвета превалируют.
Похоже, половина студентов колледжа выбралась сегодня вечером на первую игру в сезоне.
Грустно и волнительно осознавать, что на стадионе нет никого из наших близких – подобное выступление у мальчишек впервые. В детстве не было ни одной игры, на которой не присутствовал бы хоть кто-то из родителей, а в девяноста пяти процентах случаев приходили и мамы, и папы. Мы просто счастливчики!
Наши с Мейсом родители всегда были рядом, но когда мы уехали в кампус и когда стало ясно, что с Кенрой все в порядке, они отправились путешествовать по Европе – еще бы, поездка планировалась четыре года! И уехали не одни, а всей своей взрослой компанией, вместе с предками Кэм, Чейза и Брейди. Однако я не сомневаюсь, что прямо сейчас, где бы они все ни были, они включили телик или компьютер и ждут начала игры.
Игра начинается с опасного паса на пятьдесят ярдов, от которого у зрителей мурашки бегут по коже. Вместе с мячом я описываю идеальную спираль, и меня буквально бросает в жар, когда принимающий команды Авикс без особых усилий ловит его. С этого момента игра становится все более захватывающей.
Воздух наэлектризован, толпа болельщиков подбадривает своих любимчиков, игроки черпают энергию из шумной поддержки. Именно это мне сейчас нужно, немного нормальных переживаний. Я всегда любила дни, когда мы болели за ребят на игре.
Время летит незаметно, мы стоим на трибунах нового, совершенно незнакомого для нас стадиона, кричим и аплодируем.
Брейди просто монстр – он почти все время на поле, тогда как Чейз и Мейсон играют только в третьей и четвертой четверти. Чейзу не удается схватить мяч, но он несколько раз удачно блокирует других игроков, и хоть у Мейсона не получилось продемонстрировать свой коронный пас, бросок с задней линии поля ему удался, а пробежка была просто великолепной.
Брат всегда двигался ловко и уверенно, а после нескольких минут игры стало очевидно, что теперь он играет еще лучше.
Но время почти на исходе, игроки стартового состава возвращаются, весь стадион на ногах, и мы с нетерпением ждем результата.
Квотербек, парень с номером девятнадцать, бежит, уворачивается от игрока, который норовит сбить его с ног, отталкивается от наплечников второго защитника, и толпа взрывается. Я снова чувствую мурашки на руках и приподнимаюсь на цыпочки как раз вовремя, чтобы увидеть, как он преодолевает все препятствия «акул», вытесняющих команду защитников на заднее поле.
Раздается звуковой сигнал, квортербек торжествующе вскакивает на ноги, и это четвертый тачдаун. В последние пять секунд игры наша команда побеждает с преимуществом в одно очко.
Мы с Кэм прыгаем на трибунах вместе со всеми и обнимаемся от радости. Мои глаза полны слез, я кусаю губы. Этот день Мейсон, Брейди и Чейз никогда не забудут. Черт, да и я никогда не забуду. Ребята усердно работали, чтобы добиться успеха, и я горжусь ими. Жду не дождусь, когда они станут основными игроками в команде.
Кэм визжит и тащит меня за собой сквозь толпу.
– Круто было, Ари!
Она приветственно хлопает ладонью о ладони каких-то незнакомых парней, которые пробегают мимо. Со смехом поворачивается ко мне – ее загорелые щечки раскраснелись от возбуждения.
– Дождись ребят, поздравим их вместе!
– Хорошо!
Я улыбаюсь, но чувствую, что киваю слишком нетерпеливо.
Подруга сжимает мне руку.
– Ты справишься, сестричка!
– Ага! – глубоко вздыхаю я.
Может быть.
Проходит добрых сорок минут, прежде чем игроки выходят из туннелей стадиона; фанаты снова радостно кричат и аплодируют. Наши мальчики широко улыбаются, глядя на ликующую толпу, – так их еще никогда не приветствовали. И все же, несмотря на ревущих болельщиков (и полуобнаженных девушек), они замечают нас, пристроившихся у фонарного столба.
Теперь уже я не в силах сдержать улыбку. Брейди несется ко мне на полной скорости, я отталкиваюсь от столба и кидаюсь ему на шею. Он подхватывает меня на руки, кружит и хохочет мне в шею.
– Тебе понравилось, Ари, крошка? – кричит он, целует меня в щеку, а потом кидается к Кэмерон.
Брат подходит и со смехом заключает меня в объятия.
– Не знаю, как объяснить тебе, каково это.
Я отстраняюсь и заглядываю в улыбающееся лицо Мейсона. Мы мечтали об этом дне с семи лет, с тех пор как он только начал заниматься футболом. Для моего брата-близнеца это начало чего-то большого и настоящего, и я не могу удержаться от слез.
– Прекрати! – Он смеется, легонько пихает меня и дразнится: – Боже, ты прямо как мама! Плакса!
Я смеюсь сквозь слезы:
– Да, точно. Я горжусь вами, ребята.
Лицо Мейсона смягчается. Я знаю, о чем он думает, ему не обязательно произносить это вслух. Для него очень важно то, что я здесь, вместе с ним, в Авиксе. Он может быть властным и угрюмым, но ему, так же как и мне, необходимо, чтобы рядом были родные, дорогие ему люди. Мейсу трудно справиться в одиночку, опять же как и мне, и, вероятно, именно поэтому я никак не могу перестать жалеть себя. После того случая я не подпускаю к себе друзей, вместо того чтобы утешиться тем фактом, что мы здесь все вместе. Как бы я хотела, чтобы меня это утешило.
Сочувствие брата мне бы сейчас очень помогло, но, как я уже объясняла, я не хочу вбивать клин между ребятами. Я как-нибудь справлюсь со своими проблемами и точно не хочу, чтобы кто-нибудь еще мучился ощущением пустоты и бессмысленности.
Чувствую чье-то нерешительное прикосновение, кто-то хочет привлечь мое внимание. Я оглядываюсь, и у меня перехватывает дыхание, когда мои глаза встречаются с его мшисто-зеленым взглядом.
Чейз.
Он робко улыбается, и видеть это совершенно невыносимо.
Высвобождаюсь из объятий брата и поворачиваюсь к нему.
Он вздыхает с облегчением, когда я заставляю себя обнять его, так же как обнимала остальных. Чувствую его дыхание и чувствую, как сжимается мое сердце. Проглатываю эмоции, которые могли бы выдать меня.
– Сегодня ты был великолепен, Чейз, – шепчу я. – Я счастлива за тебя.
Крепко зажмуриваюсь, надеясь, что он скоро отпустит меня. Сама я не в силах это сделать.
И его руки с легкостью отпускают меня.
А почему ему должно быть сложно?
Чейз откашливается и отступает, неуверенно улыбаясь. Его глаза смотрят виновато из-под ресниц, и мне это неприятно. Мне не нужны ни его извинения, ни виноватые взгляды, ничего, что демонстрирует то, как он сожалеет о случившемся, поэтому я изо всех сил делаю вид, что не замечаю его молчаливой мольбы о прощении и понимании.
