Михаил Болтунов
Спецоперация «Зверобой»
© Болтунов М.Е., 2020
© ООО «Издательство «Вече», 2020
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020
Сайт издательства www.veche.ru
Часть первая
Глава 1
Майор Кузьма Деревянко подходя к контрольно-пропускному пункту воинской части, услышал громкие голоса. Судя по всему, дежурный по КПП отказывался пропускать кого-то из желающих посетить часть. Подойдя поближе, майор увидел стоящего к нему спиной военного в длиннополой шинели, который горячо доказывал, что ему непременно надо попасть к командиру. Дежурный преграждал путь посетителю и объяснял: командир пока не прибыл на службу.
Деревянко остановился и молча наблюдал за происходящим. В следующую минуту его увидел дежурный, пытался что-то сказать, но Кузьма Николаевич его опередил:
– Что тут происходит? – спросил он строго. – Чего шумим?
– Да вот рвется к командиру, – ответил дежурный, указывая на стоящего перед ним человека.
В это время военный развернулся, отдал честь майору, представился:
– Воентехник второго ранга Баталин.
– Слушаю вас, товарищ Баталин.
– Я к полковнику Мамсурову.
– Командира нет, вам же сказал дежурный.
– Тогда к начальнику штаба майору Деревянко.
Кузьма Николаевич с удивлением посмотрел на гостя.
– Я начальник штаба.
Воентехник вовсе не смутился. Он был также напорист и самоуверен.
– Тогда к вам.
– По какому поводу?
Баталин огляделся вокруг, словно опасаясь, что его услышат, и прошептал:
– Дело государственной важности…
Деревянко только развел руками.
– Ну коли так, милости прошу.
Они прошли в здание, где должна была в скором времени расположиться особая лыжная бригада. Но пока здесь было тихо. Баталин шел за майором длинным коридором. На дверях он разглядел таблички: «Первый отряд», «Второй отряд», «Третий…» Значит, он вовремя. Здесь все готово к приему личного состава. Баталин знал, что бригада формируется из добровольцев-лыжников, студентов физкультурного института имени Лесгафта.
Майор остановился у двери с табличкой «Начальник штаба», отрыл ее ключом и, распахнув дверь, пригласил войти Баталина.
– Раздевайтесь, присаживайтесь. Вас как по имени-отчеству?
– Сергей Иванович.
– Что у вас за дело государственной важности, Сергей Иванович?
– Я слушатель электротехнической академии, четвертый курс. Весной выпуск. А дело у меня одно – хочу бить белофинов в рядах вашей бригады.
– Во как! – удивился майор. – Шустро запрягаешь, Баталин.
– А чем я хуже спортсменов?
В это время в кабинет вошел высокий, затянутый в портупею полковник.
Деревянко встал, следом за ним вскочил со своего стула Баталин. Сергей почувствовал, что это и есть командир бригады Мамсуров.
Полковник поздоровался с майором, потом пожал руку Сергею.
– У нас гости? – кивнул он начштаба. Комбриг был несколько медлителен в движениях, говорил с заметным кавказским акцентом.
– Можно и так сказать. Хочет стать нашим боевым товарищем. Воентехник второго ранга Баталин из электротехнической академии рвется на фронт. Желает воевать в составе бригады.
– Торопишься, воентехник. Боишься опоздать? На войну не бывает опозданий. Я в твои годы тоже спешил на Гражданскую. Пацаном еще был, рвался. Потом навоевался вдоволь, аж во рту горько.
Полковник внимательно посмотрел на Баталина, словно проверяя эффект своих слов, кивнул начштаба:
– Правильно я говорю, Кузьма Николаевич?
– Готов подписаться под каждым словом. Тебе, Баталин, академию надо заканчивать. Армии грамотные специалисты нужны, а не пушечное мясо. А фронтов на твою долю хватит, – подытожил Деревянко.
– Академию я закончу. А на войну действительно могу опоздать. Мы обсуждали этот вопрос между собой и с преподавателями, и пришли к выводу: десять дней, ну, самое большее две недели, и Красная армия разгромит финнов. Польский поход тому подтверждение.
Мамсуров возражать не стал, только спросил:
– Значит, ты твердо решил – на войну. Но одного горячего желания мало, товарищ воентехник, чтобы попасть в бригаду. У нас много добровольцев. Так что берем лучших.
– Может, это прозвучит не скромно, но я и есть, если не лучший, то один из лучших.
Командир бригады едва заметно улыбнулся.
– Нужны первоклассные лыжники, хорошие стрелки. На той стороне не ждут с пирожками, понимаешь? Кто-то может, и считает, что финны нас с цветами встречать будут, но мы с Кузьмой Николаевичем думаем иначе.
Сергей ничего не ответил, молча снял с вешалки свою шинель, достал из внутреннего кармана маленькую книжицу со спортивным значком на обложке, протянул ее полковнику. Мамсуров раскрыл книжицу.
– Слышь, Кузьма Николаевич, а воентехник-то бегает на лыжах по первому разряду.
– Чемпион академии по лыжным гонкам на десять километров, между прочим, – добавил с гордостью Баталин.
Мамсуров и Деревянко переглянулись.
– А как с огневой подготовкой? – спросил начштаба.
Баталин самоуверенно хмыкнул.
– Да уж получше физкультурников стреляю. Меня что за четыре года в академии ничему не научили.
– Неплохо, неплохо… – словно размышляя о чем-то, задумчиво произнес полковник. – Правда, от лыжников-добровольцев у нас отбою нет.
– Может, вам переводчики нужны?
– Ты ж вроде в электротехакадемии учишься, а не на инязе, – поинтересовался Деревянко.
– Я и на инязе успел поучиться… – признался Сергей. – Правда, только первый курс окончил, дальше не потянул.
– Язык не пошел?
– Как раз язык отлично пошел. А вот холод ленинградский, да житуха впроголодь доконала. Стипендия всего шестьдесят пять рублей, представляете? Тяжко до невозможности. Зиму едва пережил. Демисезонное пальтецо, промозглый ветер с Невы, как задует, думаю, ну вот, окочурюсь, не добегу. А еще тоненькие, холодные ботинки. Промерзают влет. Будто босиком шлепаешь. Приезжала ко мне мама два раза, но что она могла? Купила рубашку. Заплакала. На большее не хватило денег.
Баталин замолк, вспоминая маму и ее слезы. Потом признался.
– Но мне здорово повезло. Узнал, что военная электротехническая академия имени С.М. Буденного проводит спецнабор, подался туда и, к счастью, был принят. Мои материальные проблемы, как корова языком слизнула. Стипендия в пять раз больше – 300 рублей, обмундирование, питание. Когда я в первый отпуск приехал домой и выложил на стол подарки для мамы, отца, Бруно Францевича, мама разрыдалась.
– А кто такой Бруно Францевич? – поинтересовался начальник штаба.
Услышав вопрос, Сергей зарделся, словно его спрашивали о любимой девушке. По всему чувствовалось, что этот человек очень близок ему.
– Не знаю, как сказать. – Баталин потеплевшими глазами взглянул на полковника. – Считайте, что это мой крестный отец. Наш сосед по коммуналке. Когда-то преподавал в Ленинграде, в университете немецкий язык. Уж, каким ветром занесло его в нашу смоленскую глушь, не знаю. Он на эту тему не любил распространяться. Даже со мной. Поговаривали, что встретил в Питере свою любовь. А девушка, оказывается, была из наших краев. Видимо, крепко полюбил. И рванул за ней. Не знаю, поженились они не поженились, только вскоре возлюбленная бросила его, и умотала куда-то со своим любовником. А Бруно Францевич так и остался в нашем городке, работал учителем в школе. Дали ему комнату в коммуналке, и оказался он нашим соседом. Сошлись они с моим отцом. По воскресным на рыбалку вместе ходили, потом обедали у нас, выпивали, о мировых проблемах спорили. На все дни рождения, праздники родители его приглашали. Мать ему то чего-нибудь сготовит, то рубашки постирает.
А он любил со мной возиться. Мама у меня медсестрой в местной больнице работала, постоянные ночные дежурства, так она меня к Бруно Францевичу подбрасывала. Пока отец из своей РТС вечером вернется, а я под присмотром.
Деревянко кашлянул, и Баталин словно очнулся.
– Извините, заболтался, но без этого человека я бы не знал немецкого языка. Он занимался со мною с детства.
– С детства? Да ты не иначе дворянин, Баталин. Домашнее образование.
Сергей рассмеялся.
– И вы представляете, мне это нравилось. Не сразу, конечно.
Баталин вспомнил, как вечерами они пили чай с сушками, потом учитель начинал готовиться к урокам. Сначала Сережа ничего не понимал, о чем бормочет дядя Бруно, но из-за уважения к учителю, папиному другу, внимательно слушал его. Сосед словно невзначай спрашивал: «А знаешь как будет по-немецки мама? Папа? А маленький мальчик?» Потом Сережка и сам стал его дергать, как на немецком то, другое… Запоминал. Повторял. И удивлял на улице друзей, щеголял иностранными словечками.
«Хочешь научу немецкому?» – спросил как-то Бруно Францевич. «Это как?» – «Будешь на немецком языке говорить, как на русском». Сережка недоверчиво посмотрел на соседа: «Так не бывает». – «Но я же говорю, и ты будешь», – обнадеживал дядя Бруно. Сергей загорелся.
Теперь в свободную минуту первым делом бежал к соседу. Они занимались. Писать по-немецки первоклассник Баталин начал одновременно, как и по-русски. На уроках правописания путал немецкие и русские буквы. Его иногда ругала учительница. Но сосед успокаивал.
А вскоре выяснилось, что уроки дяди Бруно не пропали даром и маленький соседский мальчик впитывает иностранную грамоту, как губка: быстро запоминает слова и тексты и, главное, как заметил учитель, это ему очень нравится.
Потом Бруно Францевич предложил говорить только по-немецки. Позже задача усложнилась: учитель беседовал с ним на каком-либо диалекте – на баварском или на берлинском, на гессенском. Он произносил фразу, а Баталину надо было повторить ее в точности со всеми интонациями. Сергею почему-то «лег на душу», как говорил дядя Бруно, тюрингский диалект.
К выпуску из средней школы Баталин знал язык основательно. Никто не сомневался, что он пойдет в пединститут и станет хорошим учителем немецкого языка. Никто, кроме самого Сергея. Втайне он задумал попробовать свои силы и поступить в Ленинградский государственный университет. На иняз, конечно. Но освоить ему мечталось совсем другой язык. Вот как раз в этом он больше всего боялся признаться дяде Бруно. Казалось, этим решением он предавал своего учителя.
Сергей понимал: разговор между ними рано или поздно должен был состояться. И он состоялся. С замиранием сердца Баталин признался, что хочет пойти на… испанский. Бруно Францевич откинулся на стуле, вздохнул и прикрыл глаза:
– Ах, Сережа, Сережа, когда-то я мечтал освоить язык Мигеля де Сервантеса, Федерико Гарсия Лорки. Читать «Дон Кихота» в подлиннике. Но не судьба.
– Так вы одобряете мой выбор? – осторожно спросил Баталин.
– Полностью, мой дорогой. Учи испанский. А немецкий не забывай, поддерживай. Думаю, он тебе еще пригодится.
– Так я попал на испанский.
– На испанский, говоришь? – хитро усмехнулся Мамсуров. И вдруг спросил по-испански: – Как, удалось прочесть «Дон Кихота» в подлиннике?
Баталин с удивлением посмотрел на полковника, но быстро собрался и ответил на языке Сервантеса.
– Частично, я ведь испанский только год учил. А вот финский уже три года.
– Ты еще и финский знаешь? Когда успел?
– В академии. Утром лекции, потом самоподготовка, а вечером с 20 до 23 часов – занятия финским языком на курсах. Надеюсь, вместе с академическим дипломом получу диплом переводчика с финского.
– Значит, Алексиса Киви ты, в отличие от Сервантеса, прочел в подлиннике? – спросил вдруг Деревянко.
Баталин понял: командиры ему попались не простые и устраивают импровизированный экзамен. Ну что ж, он готов к экзамену.
– Роман «Семеро братьев» Киви – это, конечно, не «Дон Кихот», но все же финская классика. Так что читал. Фрагментарно.
Командир бригады и начальник штаба замолчали, потом Мамсуров спросил Деревянко:
– Кузьма Николаевич, что будем делать с этим полиглотом? Возьмем?
– Надо брать. Парень боевой. В конце концов, наш комиссар бригады Черемных тоже в академии в настоящее время обучается. Сошлемся на него.
– Ладно, – согласился Мамсуров, – поговорю я с начальником разведки округа. Надеюсь, нам не откажут. Иди, Баталин, думаю, через недельку получишь предписание.
– Спасибо, товарищ полковник, – поблагодарил Сергей.
– Нашел за что благодарить, – вздохнул Мамсуров. – Мы тебя с майором Деревянко не на галушки берем, а на войну.
Когда воентехник Баталин, распрощавшись, покинул кабинет начальника штаба, комбриг с гордостью сказал:
– Вот такие у нас с тобой ребята!
Глава 2
– Мехлис! – воскликнул комбриг Виноградов. Он побледнел, и лоб его покрылся испариной пота.
– Да, Алексей Иванович, к нам едет Мехлис, – удрученно подтвердил начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Иван Пахоменко.
Он только что появился в избе, где после выхода из окружения расположилось командование 44-й стрелковой дивизии. Командир дивизии Виноградов стоял у стола, начальник штаба полковник Онуфрий Волков сидел на деревянном топчане у стены. В дальнем углу хаты примостился переводчик воентехник Сергей Баталин.
– Мехлис, – простонал Виноградов и тяжело опустился на лавку у стола. Обхватил голову руками. – Это конец, конец…
– А командарм с ним? – спросил начштаба Волков.
– Не знаю. С ним военный трибунал.
– Трибунал, говоришь. Это по нашу душу, – обреченно выдохнул начштаба. – Нашли, бля, крайних. Как дивизию в сорокаградусный мороз в легких шинельках да в брезентовых сапогах, с винтовками, которые на морозе не стреляют, в атаку бросать, так это раз плюнуть. Продслужба трое суток простояла на армейском продпункте, как кобыла в стойле. И что? Хрен с маслом получила. Ни крошки продовольствия…
Он замолчал. В комнате повисла напряженная тишина. Волков никак не мог успокоиться, порывисто поднялся со скамейки и, обращаясь к Виноградову, бросил:
– Ты помнишь, Алексей Иванович, как я в штаб армии названивал, глотку сорвал, бумаги пудами писал. А они чтобы отвязаться, прислали полушубки для командного состава. Черные полушубки! Это же издевательство! Когда я не выдержал и заорал по телефону, мол, нас перебьют в этих полушубках, как куропаток, что мне зампотыл ответил? Спокойно, так, сука, издевательски ответил. Не хочешь быть куропаткой, не одевай. Других полушубков нет.
Баталин слушал командиров. За несколько сумасшедших по напряжению недель он сроднился с этими людьми. Хотя многое для него было непонятно, необычно, и даже не объяснимо. В академии их учили совсем не тому, что он увидел в жизни. Во фронтовой жизни. Нет, это не значит, что ему не хватало теоретических знаний. Учили крепко. Но как временами теория далека от практики.
Полковник Мамсуров, как и обещал, договорился с начальником академии, и его отпустили на фронт. В предписании было указано – явиться для дальнейшего прохождения службы в штаб 9-й армии. Так он и сделал. Прибыл в отдел кадров, доложил, сдал документы. Его заставили заполнить стандартную анкету.
Кадровик, интендант 2-го ранга, грузный, небольшого роста краснолицый мужчина, внимательно прочел анкету.
– Немецкий, испанский и финский? – удивленно спросил он. – Я ничего не попутал?
Сергей подтвердил, что интендант все понял правильно. Правда он тут же признался, что испанскому обучался всего год и теперь почти его забыл.
– А мне ни к чему твой испанский. Финский! – обрадованно воскликнул кадровик. – Как же я ждал тебя, дорогой! Толмач нужен в штаб сорок четвертой дивизии. Хороший толмач, мужик, кадровый военный, а не баба-студентка зеленая, необученная, которая тени своей боится. Дивизия срочно вводится в дело. И там край нужен переводчик.
Интендант забавно хлопнул в маленькие, пухленькие ладошки.
– Сейчас мы тебя быстренько оформим, и шагом марш к комбригу Виноградову.
– Подождите, товарищ интендант второго ранга. У меня целевое направление в особую лыжную бригаду полковника Мамсурова.
Кадровик скорчил недовольную физиономию и укоризненно посмотрел на Сергея.
– Чего ты пылишь, Баталин. Особая лыжная только формируется. Успеешь еще. Ты же хотел на фронт? Вот тебе фронт. Повоюешь на переднем крае, наберешься боевого опыта, и я тебе обещаю, сразу переведу к Мамсурову. Приедешь уже обстрелянным бойцом. Тем более сорок четвертая стрелковая – одно из лучших соединений Красной армии. Это же дивизия Щорса. В польском походе показала себя блестяще. Вот ее и перебросили к нам. Мощь, сила! Сейчас она раздавит, как грецкий орех, этот белофинский заслон, объединится с дивизией комбрига Зеленцова – и все, победа!
Зажигательно говорил интендант, настоящий кадровый работник, что тут скажешь. Это потом Баталин понял, что для него главное было «забить» клеточку и доложить: вакансия заполнена, да еще, как он выразился, не зеленой бабой, а бедовым мужиком. Но тогда Сергей поддался на уговоры интенданта, подумал, мол, и правда, он же просился на передовую.
Так он попал в штаб сорок четвертой. К тому времени успех 163-й стрелковой дивизии был позади. Финны захватив узловые пункты дороги Раате, перерезали пути снабжения, и начали штурм Суомуссалми. После недели ожесточенных боев финское командование перебросило подкрепление – резервный пехотный полк.
Ставка советского Главного командования, обеспокоенная неблагоприятным развитием событий, потребовала срочно перебросить на помощь окруженной 163-й дивизии новые силы.
19 декабря 1939 года командующему 9-й армией поступила шифрограмма: «Дело в Суомуссалми ухудшается. Приказываю принять все меры и срочно без промедления бросить все силы 44 сд для того, чтобы не дать противнику окружить и взять в плен два полка 163 стрелковой дивизии. Бросить всю авиацию для помощи 163 стрелковой дивизии… Непосредственное руководство и ответственность за проведение боевых действий по оказанию помощи 163 стр. дивизии возлагается лично на Вас. Предупреждаю, что за возможную катастрофу 163 стр. дивизии лично будете отвечать вы».
Подписали эту грозную шифрограмму Главнокомандующий К. Ворошилов, член Главного Военного совета И. Сталин и начальник Генерального штаба Б. Шапошников.
После такого приказа никто не желал разбираться в проблемах дивизии, переброшенной с юга: подготовлена она к боевым действиям в суровых условиях Севера, обмундирована ли соответствующим образом, накормлена ли, каковы запасы продовольствия. Штаб армии старался побыстрее выдвинуть части навстречу завязшей в боях 163-й дивизии.
Однако, несмотря на все усилия, развертывание соединения шло медленно. Некоторые подразделения и части еще только выгружались из железнодорожных эшелонов. Из-за нехватки автотранспорта бойцы двигались походным маршем.
И все-таки кадровик был прав, когда говорил, что 44-я стрелковая дивизия была мощным воинским формированием, даже при всех сложностях и недостатках. С началом конфликта соединение укомплектовали приписным составом по штатам военного времени, хорошо вооружили, обеспечили техникой, лошадьми, которые так необходимы в условиях зимнего бездорожья.
Превосходство советской дивизии над противостоящими финскими частями в артиллерии, минометах, танках, а так же в поддержке с воздуха, было значительным.
– Твое место будет здесь, в штабе, – приказал полковник Волков, когда Баталин прибыл в дивизию. – Мне такой грамотный помощник очень кстати.
Сергей усмехнулся. Еще ничего не успел сделать, а уже получил столь лестную характеристику.
– Чего ты лыбишься? Так оно и есть. У меня образование среднее, у комдива тоже, а у полкового комиссара и вовсе низшее. Некогда нам было учиться: революция, Гражданская, то Колчака громили, то Махно по степям гоняли… А ты без пяти минут академик. Будешь при мне.
Предложение Волкова совсем не обрадовало Баталина. Не за тем он просился на фронт, чтобы протирать штаны в штабе.
– Товарищ полковник, – начал осторожно Сергей. – А может в поле, в войсках для начала поработать. Что мне тут делать? Пленных пока нет, допрашивать некого.
– А ты не печалься, Баталин, дел у нас с тобой вагон и маленькая тележка. Прямо сейчас начнем их разгружать.
Волков порылся в стопке бумаг на столе, достал сложенный вчетверо большой лист бумаги, кивнул Сергею.
– Подь сюда, академик. Тактике, надеюсь, обучен? Топографии? Не сомневался. За четыре года медведя можно научить…
Начштаба недоговорил, видимо, вспомнив, что это выражение относится совсем к другому роду деятельности. Волков развернул лист. Баталин глянул через плечо и понял, что это топографическая карта. Правда, не наша, а финская. Все обозначения были на финском языке. Странно, что он не узнал карту сразу. Состав бумаги даже на вид отличался от той, на которой печатались советские карты. А он-то их за годы учебы перевидал немало.
– Что за карта? – удивленно спросил Сергей.
– Белофинская, голубчик, белофинская. По большому блату достали.
– А где же наши карты?
– Я бы ответил тебе где, да не могу выражаться. Больно юный ты. Вот завтра отправлю тебя в Ленинград, в штаб округа, задашь там свой хитромудрый, но вполне справедливый вопрос. Строго с них спросишь: почему у нас до сих пор нет новых карт театра военных действий. Дали старье, еще с царских времен. Оперативники в соседней хате мучаются, голову ломают, как ее к нашему времени приспособить. А мне вот финскую достали, туристическую, что ли?.. Но, как говорят, за неимением гербовой…
Полковник тяжело вздохнул, низко склонился над столом.
– Тут и нужны твои высокие знания, академик. Названия-то на финском. А я в нем ни ухо ни рыло. Не слышал, даже как он звучит. Если бы это польский, я бы кое-как разобрался…
– Какова задача дивизии? Конечный рубеж? – спросил Сергей по-фински.
Начшаба вскинул голову.
– Так звучит язык противника. Ну и что ты спросил, сынок?
– Я попросил назвать мне конечную точку нашего передвижения.
– Ищи Суомуссалми. Там нам предстоит соединиться с частями комбрига Зеленцова.
– Вот оно Суомуссалми, – ткнул карандашом Баталин. – Мы здесь. А это, надо думать, дорога по которой выдвигаются наши части.
Полковник внимательно пригляделся, и удовлетворенно кивнул.
– Точно так, она… Теперь берешь карандаши и наносишь обстановку. Я тебе диктовать буду. Обозначаешь двадцать седьмой километр в районе перешейка между озерами Куйвасярви и Куомасярви. Там финский заслон, который нам следует разгромить.
С картой, с решением на выдвижение, они возились до позднего вечера. Казалось бы теперь можно спокойно уснуть. Но Баталину не спалось. Перед глазами вставала дорога, ведущая к Суомуссалми, растянувшиеся колонны наших войск, трескучий мороз на дворе.
Полковник Волков несколько раз при нем писал шифротелеграммы в штаб армии, просил выделить полушубки, валенки, рукавицы.
Дважды к ним заходил командир дивизии комбриг Виноградов, коротко спрашивал:
– Что штарм? Глухонемой?
– Пустые хлопоты. Молчат.
– Молчат, душу мать, засранцы! – ругался комбриг. – А там люди замерзают. Придется лично к командующему обращаться.
Волков только пожимал плечами. Видимо, не очень-то он верил в эффективность такого обращения.
Сергей вспоминал нанесенные на карту значки. Вроде все путем, все по науке, но что-то тревожило его. По данным разведки финский заслон на двадцать седьмом километре не так велик. Тогда где остальные силы противника? Разведка об этом скромно умалчивала. Возможно, они готовят какой-то хитрый ход. Надо бы утром поговорить об этом с Волковым. Но утром начштаба ушел к командиру дивизии, а Баталину приказал по приемнику слушать передачи финского радио. «Вернусь, доложишь, что там брешут про нас белофинны», – сказал полковник.
Совещание у командира продлилось почти до обеда. Вернулся оттуда начштаба в приподнятом настроении, с порога объявил:
– Академик, тащи карту. Нам придан триста двенадцатый отдельный танковый батальон. Сорок четыре танка! Теперь никакой черт не страшен.
Баталин нанес на карту расположение батальона и наконец задал вопрос, который мучил его с полуночи.
– Товарищ полковник, смотрите, как растянулась наша дивизия. Я прикинул, примерно километров на тридцать.
– И что с того? – спросил Волков. – Дивизия выдвигается к фронту. Ну да, растянута. Были бы у нас машины в достаточном количестве, перебросили бы на них. А так в основном пешком, на своих двоих, боеприпасы перевозим на лошадях.
– А если финны ударят?
– Куда это они ударят?
– По колонне, во фланг.
– Ты глаза раскрой, академик. А рот закрой. Сам наносил на карту состав наших войск. Это же сила, силища! По опыту польской кампании знаю: ну, трепыхнутся раз-другой белофины, как паны. И что? Смяли мы их, как карточный домик, и пошли дальше. Нет, не посмеют они рыпнуться.
Однако посмели. Уже на следующий день в штаб дивизии пришло первое сообщение, что на выдвигающуюся колонну в нескольких местах совершено нападение небольших финских отрядов. Атаки были отбиты. Но преследовать противника не смогли. Не хватало лыж, да если бы они и были в нужном количестве, командиры и солдаты дивизии, срочно переброшенные из южных районов страны, не умели на них ходить.
А у финнов, наоборот, отменная лыжная подготовка: они не только отлично ходили, но и ползали по-пластунски, не снимая лыж, и даже в случае необходимости, забирались в них на деревья. Получалось, на этой войне лыжи оказались едва ли не идеальным средством передвижения.
Теперь штаб дивизии с трудом успевал принимать сообщения о нападении на наши растянувшиеся колонны. Финны, организовав небольшие, подвижные лыжные отряды, упорно били во фланг.
Информация, поступающая из передовых частей, оказалась крайне скупой. Не были разведаны позиции противника, не выявлены огневые точки.
Накануне наступления 26 декабря предполагалось, что перед фронтом дивизии сосредоточены три финские роты с минометами, которые поддерживают огнем несколько пушек. Им противостояли наши три стрелковых батальона, полковая артиллерия и танковая рота. Остальные части были вытянуты вдоль дороги к фронту. Казалось бы с сосредоточением сил все обстоит неплохо.
Однако за день до установленной даты наступления в штаб пришел возбужденный начальник связи соединения майор Юткевич. Он поздоровался с начальником штаба, пожал руку Баталину.
– Онуфрий Иосифович, – обратился Юткевич к полковнику Волкову. – Кто такой майор Плинк из штаба армии, не знаете, случаем?
– Первый раз слышу. А что случилось?
– Да уж случилось! Вот это принял наш радиоузел десять минут назад. Открытым текстом. Они что, с ума посходили?
Связист протянул бланк радиограммы. Полковник прочитал, лицо его вытянулось от удивления. Он в некоторой нерешительности вернул радиограмму, потом взял ее обратно из рук начальника связи. Словно, не веря глазам своим, пробежал текст еще раз.
– Что творится в штарме? Это же, блядь, враг народа. Чистый враг. А НКВД доложил – их всех вычистили в тридцать седьмом. Вот же он! – потрясая телеграммой, вскипел Волков.
Полковник шагнул к двери, распахнул ее и на ходу бросил начальнику связи:
– Жди меня тут. Я к командиру.
Начштаба ушел, а Юткевич так и остался стоять как вкопанный посреди комнаты.
– Присаживайтесь, товарищ майор, – на правах хозяина предложил Баталин.
Тот отрешенно посмотрел на Сергея, потоптался, потом все-таки присел.
– Ты представляешь, части сосредоточены для удара, а он отрытым текстом. Как на базаре. Нас же финны и денно и нощно слушают.
– А что там? – поинтересовался Баталин.
– Всего одно предложение, и наши старания – коту под хвост. «Сообщите готовность к наступлению сорок четвертой стрелковой дивизии». И подпись «Майор Плинк».
– Выходит, теперь наступление отложат?
Юткевич пятерней откинул на сторону седеющие волосы и грустно посмотрел на Баталина.
– Ага, держи карман шире. Кто ж нам позволит? Уж мы пойдем ломить стеною, как говаривал поэт. Только вот из-за этого мудака Плинка потерь будет немерено.
Начальник связи встал.
– Не могу я тут сложа руки сидеть. Пойду. Волкова перехвачу у командирской хаты. Будь здоров, воентехник.
Майор-связист оказался прав. Наступление не отменили. Наступление провалилось. Дивизия не смогла выполнить поставленную задачу – уничтожить финский заслон на 27-м километре. После этой неудачи командир 163-й стрелковой дивизии получил добро на отход.
А финны сосредоточились на неудачнице – 44-й дивизии. Летучие отряды противника перерезают пути передвижения советских войск, устраивают на них засады, делают завалы, не дают возможности пополнить запасы продовольствия, горючего, боеприпасов. Все это деморализует наши войска.
Удары финских отрядов достигли цели – дивизия была расчленена на несколько очагов сопротивления. 6 января комбриг Виноградов получает разрешение отступить. Штаб дивизии несколько суток с боями пробивался к своим.
7 января группа бойцов во главе с ее командиром и штабом прибыли в Важенваара.
Теперь комбриг Виноградов, полковник Волков и батальонный комиссар Пахоменко, вместе с ними и переводчик воентехник Баталин сидели в избе и ждали своей участи. Дождались. К ним следовал Мехлис с военным трибуналом.
…Было уже за полночь, когда в избу вошел военный, а следом за ним трое солдат. На плече у каждого была винтовка с примкнутым штыком.
– Прокурор армии военный юрист второго ранга Холиченко, – представился вошедший. Он вытащил из полевой сумки лист бумаги и зачитал фамилии Виноградова, Волкова и Пахоменко.
– Вы арестованы, – сказал прокурор и скомандовал: – Конвой!
Солдаты заняли места рядом с арестованными. Потом друг за другом вышли за дверь. Комната опустела. Баталин остался сидеть, словно примерз к лавке. Казалось, прокурор Холиченко сейчас вернется обратно, вытащит свой листок, скажет тихо и буднично: «Воентехник Баталин, вы арестованы».
«Что это было?» – спрашивал он себя и не находил ответа. Еще месяц назад Сергей сидел в теплой академической аудитории и даже представить себе не мог, что возможно такое: лютый мороз, снег, трупы убитых, замерзших солдат, чужой, враждебный лес, набеги финнов, пулеметные очереди, откуда их не ждешь, крики раненых. И в заключение – прокурор, конвой, арест…
«С ним ли это было?» Жизнь с треском разломилась надвое, словно подгнившая доска на хлипком переходе над черной бездной. Он чудом удержался. Он заглянул в бездну. В бездну войны.
