При упоминании имени Михаила Афанасьевича Булгакова на память сразу приходят его «Белая гвардия», «Мастер и Маргарита» или «Собачье сердце». Эти без преувеличения гениальные романы выдержали многочисленные переиздания, были неоднократно экранизированы и по праву занимают самое почетное место в золотом фонде российской литературы. Мы же хотим познакомиться вас с не таким популярным у поклонников творчества писателя, но не менее интересным сборником рассказов «Путевые заметки» о Москве, москвичах, пресловутом жилищном вопросе, путешествии из Москвы в Одессу, Крыме и многом другом.
Воспоминание 0:11:00
Спиритический сеанс 0:16:00
№ 13 – дом Эльпит-Рабкоммуна 0:21:00
Столица в блокноте 0:34:00
Сорок сороков 0:16:00
Московские сцены 0:14:00
Скорый № 7: Москва-Одесса 0:06:00
Киев- город 0:22:00
Самогонное озеро 0:13:00
Псалом 0:10:00
Золотистый город 0:32:00
Часы жизни и смерти 0:05:00
Москва 20-х годов 0:24:00
Путешествие по Крыму 0:34:00
– У многих, очень многих есть воспоминания, связанные с Владимиром Ильичем, и у меня есть одно. Оно чрезвычайно прочно, и расстаться с ним я не могу. Да и как расстанешься, если каждый вечер, лишь только серые гармонии труб нальются теплом и приятная волна потечет по комнате, мне вспоминается и желтый лист моего знаменитого заявления, и вытертая кацавейка Надежды Константиновны…
Как расстанешься, если каждый вечер, лишь только нальются нити лампы в 50 свечей, и в зеленой тени абажура я могу писать и читать, в тепле, не помышляя о том, что на дворе ветерок при 18 градусах мороза.
– Так было. Каждый вечер мышасто-серая пятиэтажная громада загоралась ста семидесятые окнами на асфальтированный двор с каменной девушкой у фонтана. И зеленоликая, немая, обнаженная, с кувшином на плече все лето гляделась томно в кругло-бездонное зеркало. Зимой же снежный венец ложился на взбитые каменные волосы. На гигантском гладком полукруге у подъездов ежевечерне клокотали и содрогались машины, на кончиках оглоблей лихачей сияли фонарики-сударики. Ах, до чего был известный дом. Шикарный дом Эльпит.
– Вчера утром на Тверской я видел мальчика. За ним шла, раскрыв рты, группа ошеломленных граждан мужского и женского пола и тянулась вереница пустых извозчиков, как за покойником.
Со встречного трамвая № б свешивались пассажиры и указывали на мальчика пальцами. Утверждать не стану, но мне показалось, что торговка яблоками у дома №73 зарыдала от счастья, а зазевавшийся шофер срезал угол и чуть не угодил в участок.
Лишь протерев глаза, я понял, в чем дело.
У мальчика на животе не было лотка с сахариновым ирисом, и мальчик не выл диким голосом:
– Посольские! Ява!! Мурсал!!! Газетатачкапрокатываетвсех!..
Мальчик не вырывал из рук у другого мальчика скомканных лимонов и не лягал его ногами. У мальчика не было во рту папиросы. Мальчик не ругался скверными словами.
Мальчик не входил в трамвай в живописных лохмотьях и, фальшиво бегая по сытым лицам спекулянтов, не гнусил:
– Пода-айте… Христа ради…
Нет, граждане. Этот единственный, впервые встретившийся мне мальчик шел, степенно покачиваясь и не спеша, в прекрасной уютной шапке с наушниками, и на лице у него были написаны все добродетели, какие только могут быть у мальчика 11—12 лет.
Нет, не мальчик это был. Это был чистой воды херувим в теплых перчатках и валенках. И на спине у херувима был р-а-н-е-ц, из которого торчал уголок измызганного задачника.
Мальчик шел в школу 1-й степени у-ч-и-т-ь-с-я.
Довольно. Точка.