Михаил Чурсин
Томця

Полная версия

Пролог

– Томця, Томця… Да, они пришли нежданно, незвано. Злые. Жестокие. Как будто сами не были людьми, – руки бабули, морщинистые и грубые, сплошь усыпанные мелкими пятнами, тепло обнимали. – Хотя нет, Томця. Людьми они и были, – пусть голос ее дрожал, то ли от возраста, то ли от груза пережитых событий, но ладони сжимали крепко, надежно, так, как любящая мать держит свое дитя, грудью заслоняя от опасности. – Самые, что ни на есть настоящие люди, – старые веки с тяжестью навалились, закрывая бледные глаза. – Жадные до чужого добра, своего не имевши. Без чувства вины и совести. Разбойники. Звери. Чьи-то братья и дети. Наши соседи.

Маленькая Тома слышала эту историю тысячи раз, но отчего-то всегда просила рассказать снова. Полина Арсентьевна не возражала. Боль давно утихла, старые обиды и вовсе утратили смысл, но сердце не желало забывать. Не простило. И далекая грусть разливалась внутри тягучей маслянистой отравой. Воспоминания об ушедшей жизни, закрытые и забытые в наскоро сколоченных сундуках и грубо сшитых мешковинах, рвались наружу. «Пусть знает!», – говаривал дед. «Пусть слушает и помнит, но никогда не испытает на себе!». И слово за словом складывался рассказ, а зеленоглазая Томця слушала и запоминала.

Многое выпадает на долю одного рода. Казалось, что страшные потрясения позади, и судьба предоставит шанс построить новый дом или хотя бы заложить свежий фундамент для будущих поколений, но суровые реалии таковы, что за одним ударом следует другой. Ей было три года, когда любящая мама, высокая и статная белокурая красавица Неля, скончалась, оставив троих детей – старшую Галю, среднюю Тому и полугодовалого Толика на попечение молодого отца. Родня не могла остаться в стороне, и каждый предложил посильную помощь, как это было заведено не только в их семьях, но и у всех, кто оказался в подобном положении. Галю и Толика забрала тетка, а Тому приютили дед с бабулей, предоставив возможность овдовевшему родителю наладить жизнь и обеспечить достойное существование. Впрочем, достойное существование и выживание – понятия совершенно разные, но не для переживших репрессии и переселение в далекий и неизвестный Казахстан поляков.

Оттого-то Томце и были особенно ценны эти рассказы бабы Полыны. Она всякий раз, забравшись на колени, слушала затаив дыхание, точно пыталась сохранить в памяти каждое слово, буквально впечатать его в собственное сознание и прожить эту жизнь на зависть всем, наперекор вызовам судьбы.

– Это случилось вечером, когда уже стемнело. Знали, когда мы слабее всего. Мужики в солдатской форме, казенной, с пуговицами, начищенными до блеска и ружьями наперевес. А глаза, – бабуля сглотнула комок, застрявший в горле, – так и пылали нездоровой жаждой поживиться за чужой счет. Смотрели своими зеньками, рыскали по шухляткам, представляя, что найдут там внутри, как заберут это себе и будут, как кощей из сказок, сидеть на куче этого добра. Нам дали сутки на сборы. Берите, мол, то, что можете унести, и в путь. К ближайшей станции.

– Вот так просто пришли, и все? – недоуменно моргнула малышка. – И вы согласились?

– А не могли мы не согласиться. Не могли им сопротивляться. Бумажкой какой-то тычили, ружьями размахивали и по домам ходили. Были те, кто воспротивился. Били. Били нещадно. Били так, что все слышали, все видели, – Полина Арсентьевна сжала кулаки, позабыв, что бережно поглаживала Тому, не заметив, как вскрикнула та. – А потом и того хуже.

– Мне страшно, ба.

– И нам было страшно. Мы не понимали, что произошло, куда повезут, что будет дальше и останемся ли мы вообще в живых. Наскоро побросав припасы съестного, те, что могут не испортиться в дороге, кучу тряпья и теплой одежды напялили на себя по три слоя, даром, что лето выдалось жарким, никто и не помыслил взять фамильные фарфоры, расписные ларцы и прочие безделушки. Взяли только самое ценное. Кто-то подумал про строительные инструменты, молотки и топоры. Как же они оказались правы! Подумать только! Лопаты! – бабуля всегда восклицала в этом месте, а сегодня и вовсе подпрыгнула, Тома с трудом удержалась от падения. – Хорошо, что удалось сохранить подарок моей бабки, а она, между прочим, была графиней!

– Настоящей графиней? – глаза Томы расширились и с большим вниманием приковались к бабе Полыне, эту часть истории она не слышала прежде.

– Настоящей. Ильинские! Во всяком, случае была ей, пока не влюбилась в придворного конюха и не сбежала с ним. Вот ведь ирония, она бежала с дома, и мы оставили свои дома. Разница лишь в том, что мы сделали это не по собственной воле, – показалось, что на глаза старушки навернутся слезы, а по телу пробежит мелкая дрожь, но уже в следующее мгновение она ровно и спокойно вздохнула.

–Ба, а что за подарок?

– Подарок? Хм, когда вырастешь, он тоже будет твоим, – она отвернула ворот своего халата, расшитого мелкими красными узелками цветов, показав брошь, закрепленную внутри – россыпь жемчужин, причудливо изобразившую цветок одуванчика.

– Какая красота! – воскликнула девчушка, с любопытством и восторгом рассматривая украшение.

– В нашем доме было много красивых вещей, с которыми пришлось проститься. Не тяжело было оставить мебель, тяжелее оказалось расстаться с хозяйством. Три коровы, пятьдесят курей, два десятка поросят. Ах, да, еще три кота и два пса.

– И что с ними? – обычно звонкий голосок перешел на шепот.

– Оставили, – она вздохнула, тяжело и медленно, как поезд, тормозящий перед станцией. – Как и дома наши. И все остальное. Оставили на поругание, разграбление и прочие варварства, бесчинства, на которые способен человек. И на следующий день мы ушли. Нас увели. Мы слышали, как нетерпеливо потирают ладони скоты, которых когда-то приглашали в гости. Но не обернулись. Нет!

– Бабуля, ты плакала? – у Томы на глазах наворачивались слезинки от одной мысли о брошенных животных, сама уж больно любила своего Дымка, серого щекастого, но доброго и ласкового котяру.

– Нет, ни слезинки. Не удостоила такой радости никого. И ты запомни! Слезы напоказ – последнее дело. Не гоже рыдать даже женщине. Ведь говорят, слезами делу не поможешь, – она посмотрела ей прямо в глаза и ласково провела рукой по щеке. – Вот и нечего сырость разводить.

– Так вы и ушли? – не унималась девчушка, перебравшаяся на пол.

– До станции мы добирались долго. Шли всю ночь. А на утро – в вагон. Грязный и душный, в котором перевозили скотину. Видимо, для них мы и были скотиной. А куда? Хотели бы мы знать – куда… Долетели лишь обрывки фраз. Казахстан… А я даже не знала, где это. Что такое место существует. Да и никто тогда этого не знал, – возникло молчание, тишина, которую нарушало лишь громкое стучание сердца, завывание ветра за окном, да ровное потрескивание бревен в печи. – Алексеевка, Дмитриевка, Николевка… Тункурус. Вот он где наш новый дом.

Взгляд бабули скользнул по просторам жилища – невысокого дома, ладно сложенного из самана, с выбеленными стенами и узкими окнами с выкрашенными в голубой цвет рамами. Колченогий стол с табуретками, на которые были накинуты вязанные цветастые круги подстилок, близко стоял к тучной и громоздкой белой печи, делившей помещение на две половины – место для готовки и комнату для отдыха. Деревянные полы украшали плетенные половички, а окна – тонкие паутинки занавесок, без которых жизнь в доме казалась просто невозможной. На подоконнике в засушенной тыкве гордо восседал пышный куст герани, горячо любимый и опекаемый хозяйкой и оберегаемый надежным взором желтых глаз Дымка. В воздухе сладко пахло ароматом, впитавшим в себя далекий запах земли, моченых яблок, кислый привкус тушенной капусты, ожидавшей своего часа в казане, надежно укрытом в несколько толстых слоев одежды.

– Скоро уж дед вернется, – ее тон изменился, слегка огрубев, точно пробудившись после затяжного сна, -Томця, надо бы за водой сходить.

Не говоря лишних слов, девочка ухватила ведро подле обитой войлоком двери и выбежала на залитую бронзовым светом улицу. Стояла теплая и ясная погода, вдохновленная близящейся с закатом прохладой. Август 1956 года.

Глава 1. Партизаны

…Сидя в кофейне, вдыхая плотный, маслянистый аромат напитка, пришедшего то ли из Бразилии, то ли из Вьетнама, под звуки несистемного гула и спонтанного свиста аппаратуры, я делаю быстрые пометки в вездесущий блокнот. Следом за чётко прописанным планом, перечнем ключевых задач оставлены свободные поля для внезапно возникшей идеи. Не до конца осознавая причин, рождается надпись – Томця.

И я улыбаюсь. Но не мимо прошедшей группе студентов с бумажными стаканчиками и сэндвичами в руках, и не паре иностранцев обсуждающей бизнес-стратегию в углу, и даже не взлохмаченному пурпурноволосому мужчине в нелепом оверсайз пиджаке. Томця, такое ласковое имя дала Тамаре Антоновне, её бабуля. Эти мысли греют и укрепляют в уверенности в том, что история должна родиться, должна быть написана и увидеть свет.

"Зачем про меня писать книги, в моей жизни нет особых достижений. Я не певица, не учёный, не выдающийся краевед" , – смущённо скажет она потом. Но позволю не согласиться. Для меня эта история действительно особенная, просто потому что это рассказ о моей бабушке.

Я делаю глубокий вдох, лёгкий глоток подстывшего капучино и вывожу на бумаге – Партизаны…

Время стремительно стирает грани. Человек учится привыкать к изменениям, а при должном запасе жизненных сил, ещё и приспосабливается к новым реалиям. Тяготы испытаний, незнакомое окружение, череда потрясений довольно быстро сменяются размеренным ритмом, где каждый не только находит место для себя, но и начинает выстраивать мир по собственному чувству.

Некогда пустынная и необжитая земля с одинокой табличкой "Тункурус" превратилась в новый посёлок со строгой сеткой улиц и неровными крышами наскоро построенных домов, которые с каждым годом становились все опрятнее и ярче. На многих хижинах возникли ставни, некоторые даже с витиеватой резьбой, где-то добавились расписные наличники, несколько коньков украсилось вычурными фигурками животных – флюгерами. Кто-то из переселенцев привёз с собой, выменял у соседей, или даже достал на рынке семена цветов – бархатцев и барынь, люпинов и васильков, которые теперь пышными кустами венчали придомовые участки. Полина Арсентьевна души не чаяла в этих маленьких разноцветных головках, которые так плотно подступали к двери и окнам, точно обнимали. Подобную любовь разделяли и ее соседки – Аглая и Люция. С раннего утра они трудились в колхозе: сначала в коровнике, затем на прополке сахарной свеклы, а после на фасовке табака. И как бы сильно ни уставали, всегда находили время, а главное – силы, чтобы обустроить уют в собственном доме, полить цветочки или даже посадить совершенно бесполезные, но такие красивые кусты сирени.

Как раз в одном из таких домишек и жила себе голубоглазая курносая девчонка Тамара, так мило на польский манер называемая бабулей – Томця. Ей уже исполнилось восемь, а значит она уже достаточно взрослая, чтобы выполнять серьезные поручения и помогать по хозяйству. В обязанности девочки входила заготовка кизяка на зиму, пополнение запасов питьевой воды, благо речка находилась совсем рядом с домом, и сбор ягод для варенья из близлежащего подлеска. Впрочем, все эти дела были ей в радость и непременно воспринимались как большая и увлекательная игра, в которой помогали Галя и Ержик.

Ержигит жил в соседнем поселке с гордым названием Алга, как истинный передовик своего дела, где раскинулся великолепный яблоневый сад. От Тункуруса село отделял десяток километров полей, где возделывались пшеница, подсолнечник, картофель, сахарная свекла и капуста. Старший сын уважаемого героя войны и школьного учителя Салтанбая и Розы, родной тетки Томци, на плечи девятилетнего парня возлагалась большая ответственность и еще большие ожидания. Что, собственно, не мешало ему оставаться неугомонным славным малым, который то и дело попадал в какие-то ситуации, виной которым бывал не всегда он сам. Просто так складывались обстоятельства.

Расправившись с обязанностями на день, Томця и Галя не смогли упустить возможность насладиться прекрасным летним днем и, спросив разрешения старших, направились в Алгу в гости к Ержику. Бабуля передала для бабы Розы добрый сверток вареников с малиной, строго настрого запретив малолетнему хулиганью, как бы того не хотелось, не уплести гостинцы по дороге. А что оставалось девчонкам? Покорно принять свою судьбу.

Они шли по тропинке, глубоко вдыхая сладковатый аромат подсушенной травы и луговых цветов, смешанный с горечью полыни. Галинка, как старшая, шла впереди, а Томця, как и положено младшей, ответственно несла угощение.

– Когда-то здесь водились волки, – торжественно объявила черноволосая Галя, ярко стрельнув глазами в застигнутую врасплох данным фактом сестру.

– Да ну! Не верю! – возмущенно отбросила русый локон, прилипший ко взмокшему от пота лбу. – Ты еще скажи тут дикие кони водятся.

– Водятся-водятся, я сама видела!

– Кого? Волков? – недоверчиво подняла брови и едва не налетела на внезапно остановившуюся фигуру.

– Т-сс, ты слышала? – на мгновение воцарилась тишина, едва нарушаемая ветром, небрежно дергавшим желтые прутья травы. – Ау! – Галка завыла звучно и протяжно, так что волосы дыбом встали и затанцевали в такт колосьям.

Тома подпрыгнула от неожиданности, но в следующую же минуту строго посмотрела на сестру, что та не смогла сдержать ее взгляда, потеряв с лица ухмылку. Ничего не сказав, младшая затопала вперед, ненароком задев плечом старшую.

– Да ладно тебе, Томка, пошутить хотела.

– Ишь, шутница какая, – пробрюзжал ответ. – Обхохочешься.

– Томка… – голос стал ласковый и нежный. – Томка… – ответа так и не последовала. – Томка, что-то есть хочется.

– Нельзя, – холодно отрезала она. – Баба передала вареники для тети Розы.

– А вареники с чем?

– С малиной.

– Ммм, сладкие?

– Не знаю, я не пробовала.

– А хочешь попробовать? – она оббежала сестру и преградила путь. – Всего один?

– Нельзя. Вареники для тети Розы, – повторила она.

– А ты-то хочешь есть? – не унималась и не сдавалась вторая.

– Хочу. Но буду терпеть. У тети Розы есть конфеты!

– Ммм, как они называются? Мась-пась-где?

– Монпансье, с лимоном!

– Точно! И чай у нее вкусный. Теть Тоня такой не умеет заваривать. Они же молока добавляют! Вот и я всегда говорю, что с молоком вкуснее.

– А почему тетя Тоня не делает чай с молоком?

– Не знаю, все на сметану оставляет или, – она внезапно замолчала, а потом тихо-тихо добавила, точно боялась, что ее услышат, – на горькую.

– А почему шепотом, – передразнила Тамара. – Все же к ней за самогонкой ходят.

– Т-сс, все да не все, а лишних ушей нам не надо. О, смотри, там же земляника! – девчонки добрались до леска, и Галинка указала рукой на раскидистые кусты под кривыми стволами карагача.

Они заглянули под один лист, под другой, в поисках ароматных крохотных ягод. Быстро набрав полные горсти, принялись с удовольствием уплетать. А земляники меньше не становилось. Решили припасти и наскоро закидали в корзинку с вареничками, условившись, что приберегут для бабули.

Дорога до Алги скороталась налегке и веселе. Когда показались первые крыши домиков, ничем не примечательных и не отличавшихся от Тункурских, девчонки перешли на бег, чтобы поскорее обрадовать тетушку гостинцем, который не только не съели, но даже приумножили. Роза, подвязавшись пестрым передником и собрав волосы в тугую косынку, была целиком погружена в домашние заботы. Позади дома на большом костре пыхтел и дымился внушительных размеров казан, достаточный для того, чтобы накормить целую роту солдат или искупать пару-тройку детишек среднего размера. Запахи он источал неимоверные, от которых не то что Томця с Галкой, едва ли не вся Алга захлебывалась слюною, а урчание в животах и вовсе заглушало все остальные звуки.

– Надо было все-таки съесть эти вареники!

– А толку? Все равно бы так же тут стояли и облизывались.

Но разговору их не суждено было продолжиться. В тот момент из дома выкатился, вывалился, явился и материализовался, точнее это трудно описать, перевязанный красной лентой Ержигит. Торжественно распевая: «Врагу не сдается наш гордый варяг!» он, вооруженный какой-то палкой подпрыгнул так высоко, что на миг всем, кто лицезрел это явление, показалось, что этот полнощёкий и круглолицый парнишка обрел сверхспособность и нарушил закон всемирного тяготения. Однако наваждение длилось всего пару секунд. Ибо после Ержик совершил крайне жесткую посадку, поскользнувшись о земляную тропинку, проехал добрые три-четыре метра и неуклюже плюхнулся на пятую точку непосредственно перед пораженными девчонками. Но не страшен герою конфуз, стремительно поднявшись на ноги, жигит принял боевую выправку, поправил повязку на лбу и лучезарно улыбнулся.

– Беркут! – гордо объявила Томця, и все дружно расхохотались.

– А вы тут как? – стушевался парень и застенчиво осмотрелся по сторонам.

– Да так, мимо проходили, – умение загнать мужчин в краску у женщин несомненно проявляется в самом раннем возрасте, иначе как объяснить тот факт, что от одного голоса и взгляда Тамары, братец не находил себе места.

– Пока на нас с неба не свалилась одна чудо-птица, – вторила Галка, но словив недовольство сестрицы добавила. – Гостинец для тети Розы.

– Апа! Апа! Смотри, кто тут у нас.

Глаза, полные таинственной глубины и неразгаданной мудрости, оторвались от казана и скользнули вслед за детским зовом. Роза выпрямилась во весь свой рост, явив природную стать, и быстро шагнула навстречу.

– Девчонки, вы что одни? Сами пришли?

– Ага, тут бабуля просила передать, – Томця протянула драгоценный сверток. – Там…

– Вареники! Ох, как же я их люблю! Полина Арсентьевна их готовит как никто другой! А вы тоже вовремя. Плов почти готов. Ержик, а ты чего это разыгрался? Что там малые? – она посмотрела на сына именно так, как может смотреть любящая мать, поручившая крайне важное и ответственное дело, которое, вполне возможно, по необъяснимым причинам пошло не по плану.

– Так спят ведь. Вот я и…

– Понятно, – выдержав паузу, достаточную, чтобы перепугать девятилетнего пацана, смутить девочек и наверняка поставить на колени вселенную, она непринужденно и ласково добавила: – Пойду проверю, что там и как. Займи пока сестриц. Скоро будем обедать.

– Фух, пронесло, – Ержигит утер взмокший лоб красной повязкой и сунул ту в карман, нащупав кое-что внутри, а затем двусмысленно улыбнулся. – А хотите поиграть?

– Да! – хором прозвучал ответ. – А во что?

– В партизан!

Азарт в глазах Ержигита подкупал и заряжал той самой энергией, способной не то, что горы свернуть и повторить двенадцать подвигов Геракла, но еще и вдохновить на любую, не совсем безобидную, шалость. Собственно, именно эти мысли и зародились в голове.

Дети долго спорили и распределяли роли, пока не пришли к финальному утверждению, что Галка, как самая старшая, влиятельная, к тому же обладательница арийского профиля, или шнобеля, тут уж не упомнить, должна непременно быть нацистским офицером фон-Коза и руководить облавой на советскую армаду, под управлением прославленного генерала Жерикбасова и предводителя партизанского движения товарища Козловской. Порешив, они разделились по разным углам двора. Тамара ушла в подполье и держала оборону кособокого сеновала, Ержигит оберегал рубежи, стоя на металлической бочке, а Галина фон-Коза, вооружившись алюминиевой ложкой переходила в наступление. Ержик подал сигнал, который Томця считала моментально, стремительно обежав свой пост. Задача была ударить в тыл и загнать фашиста внутрь. Жигит был наживкой и всячески заманивал вражину, принимая удар на себя. Фон-Коза, как и положено холодной и расчетливой немке, шла напрямик. Ей под ноги летели снопы сена и какие-то щепки, но Галинку было не остановить. И вот, генерал ЖЕржикбасов был плотно прижат к стенке. Грозное оружие – дедова наградная ложна со свастикой устремилась к горлу, но тут раздался грозный рык, и сверху, вооружившись старыми веревками, свалилась Томка. Секундной растерянности и промедления оказалось достаточно, чтобы ловко связать руки и обмотать бечёвку вокруг талии. Торжественно прокричав: «Алга!», Ержигит всем весом навалился вперед и повалил противника на землю. Товарищ Козловская пустила в ход последнее оружие, кляп, чтобы заглушить вопли. Победно кивнув друг другу, они ухватили за плечи и ноги военнопленного и понесли ее, отчаянно брыкающуюся и сопротивляющуюся, внутрь сеновала, где надежно примотали к столбу.