Михаил Деревянко
Княжеский посох. Историческая повесть о великом князе Войшелке
Зысь
Вошёл седовласый старик с посохом в правой руке. Навершие посоха представляло собой голову Дажьбога с бусинками гороха в глазницах.
– Его зовут Зысь, – сказал великий князь. – Ступай с ним, а завтра мы продолжим разговор.
Жрец молча поклонился и быстро направился к выходу. Войшелк едва поспевал за ним. Зысь, несмотря на почтенный возраст, передвигался легко и скоро. Они вышли по насыпной дороге из строящегося на горе замка, с забрал которого открывались безбрежные лесные просторы, и окунулись в суету узких улиц. Теснота была невообразимая, но жители при виде волхва останавливались, кланялись и уступали дорогу. Зысь отвечал приветливой улыбкой, а когда они выбрались на окраину, обратился к Войшелку:
– Ты заметил, какие наряды на людях?
– Как-то недосуг было, – замялся княжич.
– Так посмотри.
Волхв подозвал первую встречную женщину. Та с благоговением подошла и, низко поклонившись, почтительно внимала наставлениям жреца. Войшелк тем временем исподволь изучал её костюм. В честь праздника ноги украшали сафьяновые сапожки, расшитые растительным узором. Впрочем, их почти полностью скрывала яркая понева, покрытая необычайно красивой вышивкой в виде переплетающихся корней и ростков распускающегося хмеля, ромбиков с точками, означавшими засеянное поле, и огибающая подол плетёнка, символизирующая текущую воду. По очелью катилось красное солнышко, сверкая золотом обода и спиц. Утреннее, дневное и вечернее светило окружали семарглы. К солнцу из главного зубца очелья опустила руки богиня Лада. Её несли по небу два семаргла, крылатые посланники богов. Связь неба и земли подчёркивали спускающиеся на плечи серебряные рясны в виде цепочек из овальных и шестиугольных бляшек с изображениями птиц и растений. В ушах нежно пели грифоны, искусно выгравированные на серебряных колтах. Шею украшала покрытая чешуйчатой вязью тонкая гривна со змеиными головками на концах, а на груди покоилось ожерелье-крин из бусинок и украшений, с которых призывно смотрели крылатые русалки. Даже на пуговицах, угрожающе раскрыли клювы и пасти «птицы клевучие» и «люты звери рыкучие».
Волх придирчиво осмотрел наряд и вопросил:
– На Купалу нарядилась?
– Не в церковь же, – улыбнулась женщина, поведя плечами и бедрами, отчего украшения на её дородном теле сладко запели и заиграли на солнце ослепительными лучиками. Не костюм, а целая вселенная с небом, землёй и подземным миром.
– Добре, – кивнул Зысь, но тут же для солидности кашлянул и назидательно наставил обворожительную славянку:
– Ступай, да не забудь принести дары богам.
– Не тревожься, кудесник, не поскуплюсь.
Красавица уплыла, а волхв пристально посмотрел на Войшелка:
– Ну и что в ней от Христа?
– Ничего.
– Пошли далее, – махнул рукой жрец в сторону высокого кострища, сложенного на горе.
И стар, и млад собрались поклониться Дажьбогу и Ладе-Купале. Никто не остался дома. Никто не захотел корчиться в судорогах, как говорилось в песни, какую звонко распевали девицы:
«Кто не идёт на травку, на зелёную,
На улицу на широкую,
Пускай лежит колодою дубовую,
А детки его, скорчившись, пускай лежат».
В день солнечного коловорота сын небесного бога Сварога сошелся с дочерью Кощея, владыкой подземного и подводного царств. Дажьбог положил на берегу, где купались Купала и её сестры, прекрасные черевички, а сам спрятался в кустах. Богиня прельстилась черевичками и была похищена сыном Сварога. На Купалу, в день их встречи, вся природа насыщается волшебными силами. Растения приобретают целебные свойства, зарытые в землю клады светятся из-под земли. Только на купальскую ночь расцветает папоротник, и нашедший его счастливчик усваивает язык зверей и птиц и приобретает способность оборачиваться волком, как Всеслав Чародей. Дажьбога, убитого Кощеем за похищение дочери, Лада оживила с помощью мёртвой и живой воды. Не случайно поутру люди купались в росе, наделенной волшебными свойствами.
Вилейка
А начался праздник с пира. Мужи принесли жертвы и воздали хвалу богам, а жены расстелили прямо на траве скатерти-самобранки. Чего на них только не было: и мясо, и яйца, и рыба, и круглые пироги. Вино, пиво и медовуха лились рекой. Когда все насытились, заиграли гусли, запела волынка, загудели дудки и зарокотал бубен. В круг вошли два скоромоха и исполнили танец встречи влюб-лённых богов. Махнула Лада левым рукавом, и вспыхнул в руках Дажьбога аленький цветочек. Махнула правым, и поплыли по воде лебеди. Прямо как в сказке. Народ так и ахнул. Лишь Войшелк заприметил, как исподволь руководил чудесами Зысь: и лебедей по его знаку выпустили, и аленький цветочек скоромох спрятал за пазухой. Да только кому до таких мелочей дело, когда сами ноги идут в пляс. Никто и не заметил, как стемнело. И тогда ярче солнца вспыхнул костер, освещая ночь и означая победу света над мраком и тьмой. Взявшись за руки, вступили все в хоровод, распевая песни про Купалу и лихо мчась вокруг костра, очищающего от хвори и напастей. Войшелк вместе со всеми носился по кругу, горланя, как шалёный. Схватив первую попавшуюся девицу за руку, прыгнул с ней через огонь. Горячее пламя дыхнуло ему прямо в лицо. Рухнув на землю, они покатились по косогору к реке и бултыхнулись в воду, подняв облако брызг. Девица визжала, Войшелк хохотал. За ними парубки и девчата толпой бросились в воду, освященную купанием богов. Покатились в реку два огненных колеса, символизируя соединение воды и огня, двух стихий, оплодотворяющих мать сыру землю. После купания многие парами разбрелись по лесу на поиск цветущего папоротника. Мало кто нашёл цветок, зато почти все нашли суженых.
Войшелк, обсохнув с новой знакомой у костра, до утра гулял с ней под звёздным небом. Ему было удивительно привольно. Он толком не разглядел лица девушки, но ему нравились её мягкая походка и лёгкое дыхание, звонкий, словно у колокольчика, смех и едва уловимые прикосновения нежных ладоней.
Войшелк нашёл черевички, которые сбросила с ног девушка, и радостно воскликнул:
– Ага! Попалась!
– Отдай!
– А поцелуй.
– Кто ты такой, чтобы я тебя целовала?
– Дажьбог, сын Сварога небесного.
– Неужто богу я пришлась по вкусу?
– А ты разве не Лада?
– Нет, – рассмеялась девушка, – отдай черевички и ступай искать свою богиню.
– Уже нашёл.
– И где же она?
– Здесь, передо мной.
Войшелк самолично обул девушку и взял за руку:
– А теперь мы пойдём искать аленький цветочек.
Перед рассветом они вышли на крохотную лесную поляну и, сбросив одежды, искупались в искрящейся на солнце росе. Их юные и красивые тела слились в одно целое, как два ручья в единый поток. Войшелку ни за что на свете не хотелось выпускать девушку из своих объятий, и лишь забота о ней заставили его оторваться от желанной.
– Ты впервые? – с тревогой спросил он у девушки.
– Так угодно богам, – смущённо опустила та глаза.
Она отыскала на полянке лечебные травы и с их помощью остановила кровотечение. Омывшись в лесном ручье, они оделись и как-то по-особенному посмотрели друг на друга.
– Как тебя зовут? – спросил княжич.
– Вилейка.
– Так ты вила? Русалка?
– А что, похожа?
– Ежели соблазнила меня, то…
– Я тебя соблазнила? – вспыхнула Вилейка.
– На то ты и русалка, – невозмутимо рек Войшелк.
Девушка поняла, что над ней подшучивают, но серьёзно ответила:
– Нет, я не вила, я Вилейка, обычная девушка.
«– Вилейка, Вилейка,
Алуса налей-ка!»
Громко распевая, княжич подхватил девушку и помчался с ней по зелёной траве. Набегавшись, он опустил её на землю и, поцеловав, нежно произнёс:
– Хоть ты и Вилейка, но всё одно богиня.
– А ты случайно не бог?
– Всего лишь князь.
– И как же зовут моего повелителя? – улыбнулась девушка, нисколько не сомневаясь, что тот снова шутит.
– Войшелк.
– Первый раз слышу. Сразу видно, что не из здешних.
– Неужели заметно? – удивился княжич.
– Ещё как! Здешние пояса носят, а ты ремень кожаный.
– Глазастая, – рассмеялся Войшелк. – Да, я из Литвы.
– То-то я раньше тебя не встречала.
– И я тебя, но ты мне сразу приглянулась.
– И ты мне, – смущённо призналась девушка.
– Раз мы нравимся друг другу и нас свели боги, то суждено нам жить вместе, – решительно заявил княжич. Он настолько влюбился в Вилейку, что хоть сейчас готов был взять её в жёны.
– Посмотрим! – задорно воскликнула девушка и предложила:
– Бросим венки в воду. Если поплывут вместе, то и нам быть вместе суждено.
Они сплели венки и бросили их в ручей. Венок Вилейки зацепился за корягу, а венок Войшелка унесло течением. Девушка едва сдержала слёзы:
– Вот видишь, не суждено.
Войшелк бросился в воду и выловил оба венка.
– Это козни Кощея! – вскричал княжич. – Светлые боги нас благословили!
– Ты так думаешь? – робко спросила Вилейка.
– А кто нас свёл на Купалу?
– Ежели так, – задорно сверкнула глазами девушка, – то боги нам помогут.
– Ты что замыслила? – насторожился княжич.
– Ежели люба я тебе, то ты меня хоть на краю света отыщешь, – рассудила Вилейка, – а как найдешь, то я противиться не стану.
Девушка рассмеялась, довольная своей придумкой, и, сверкая голыми пятками, вприпрыжку умчалась по едва заметной тропинке. Только княжич её и видел, успев лишь крикнуть вдогонку:
– Быть тебе моей!
Подняв с земли оставленные черевички, Войшелк радостно улыбнулся:
– По ним-то я Вилейку и найду. Ещё вчера её не ведал, а жажду уж на ней жениться. Себя я сам не узнаю. Влюбился, как мальчишка. Ах, каким светом наполнена душа!
Войшелк
Войшелк не стал догонять возлюбленную, потому что был уверен, что без труда её разыщет. Не так-то много в Новогрудке девиц на выданье с именем Вилейка. Поэтому княжич с лёгким сердцем вернулся к отцу.
– Ну что, сынок, уразумел? – с порога встретил его Миндовг.
– Уразумел, – весело оскалился Войшелк.
– Что-о-о? – протяжно пропел великий князь.
– Дажьбог и Лада над нами по небосводу на золотых конях разъезжают, Перкун грозно гремит и молнии мечет, Леший по лесу бродит со всколоченной бородой, русалки сладкоголосо поют по ночам, домовой за печкой прячется, а Иисус так далеко, что, похоже, ни ему до нас нет дела, ни нам до него. Поэтому поклоняйся, отец, хоть самому сатане. Лишь бы делу была польза.
– То-то, – самодовольно потёр руки Миндовг. – Вижу, умнеешь на глазах. Мыслю дать тебе Новогрудок.
– Как? А ты?
– Я в Крево сяду. Оттуда мне проще будет с крестоносцами договариваться. А в Новогрудке нужен князь гречес-кой веры. Гусей дразнить нам ни к чему. Так что собирай дружину покрепче. На всё про всё даю тебе три дня.
Войшелк был несказанно рад. Теперь он чуть ли не великий князь. Шутка ли. Вилейка глазам своим не поверит, когда заявятся к ней сваты. Но это позже. А пока надо о дружине подумать. Слава Богу, хватает на Руси добрых молодцев, готовых послужить мечом князю, да только абы кого брать не гоже. Дружина, как семья. Для начала Миндовг отрядил сыну трёх умудрённых гридней. С ними и отправился княжич набирать дружину. Отбирали сильных, смелых и толковых. Испытания устраивали. Набрали три дюжины. Для начала хватит. С новой дружиной возвращался Войшелк в Новогрудок, когда встретил Елисея.
Ещё не так давно княжичи плечом к плечу бились с врагами. Почти одного возраста, они были и внешне чем-то похожи. А теперь друг перед другом стояли монах и воин.
– И давно это на тебя нашло? – одновременно с жалостью и сожалением спросил сын Миндовга.
– А как Бога истинного узрел.
– И как же ты его узрел?
– Вот как тебя. Только не во плоти, а в сиянии.
– И что же это за Бог?
– Христос.
– С чего ты взял?
– А с нимба над головой. Сиял, как солнце.
– И Христос велел тебе идти в попы?
– Не велел, а сказал, что я стану монахом.
Дружина с интересом вслушивалась в разговор. Некоторые, кивая на Елисея, крутили пальцем у виска, некоторые ухмылялись, но большинство сочувственно качали головами. А неугомонный Войшелк не унимался с расспросами:
– А что Христос ещё сказал?
– Что ты тоже станешь монахом.
– Я?!
– Именно.
Дружина разразилась раскатами смеха. Сам Войшелк хохотал до слёз:
– Скорее солнце взойдет на западе и Неман потечёт вспять, чем я нацеплю на себя рясу.
Елисей, опершись на посох, спокойно взирал на веселящуюся дружину.
– И когда, по-твоему, я приму сан? – всё ещё улыбаясь, полюбопытствовал юный князь.
– До конца лета.
– А давай заклад, – вдруг предложил Войшелк. – Ежели я стану монахом, то исполню любую твою волю. А ежели нет, то быть тебе в моей дружине.
– Не буду я спорить.
– Робеешь?
– Нет.
– Тогда почему отказываешься?
– Потому что сказано: «не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным».
Задумались дружинники над услышанным, а Войшелк миролюбиво махнул рукой:
– Ладно, время покажет. Ждать недолго осталось. Лучше скажи, куда путь держишь?
– В Новогрудок.
– И я туда же. Ты зачем?
– Проповедовать.
– А я княжить. Давай, подвезу. Увидят тебя рядом с князем и охотнее примут Христа. Кто с властью, тот и прав.
– Не надобно, – поклонился Елисей, – истинная вера не в страхе, а в любви. Да и в монастырь мне надо.
– Ну что ж, неволить не буду, – не стал настаивать юный князь. – Встретимся в Новогрудке.
Войшелк обнял на прощание Елисея, получил от него благословение и умчался с дружиной, словно ветер.
Вилейка
Приняв из рук Миндовга княжеский посох, Войшелк столкнулся с недовольством местной знати. И не удивительно. Статус Новогрудка как стольного города после перехода власти от отца к сыну стал не так очевиден. Вроде бы другого стольного града и не было, и Войшелка величали великим князем, но посадил на стол его Миндовг. Получалось, что Новогрудок – всего лишь одно из княжеств. Вече приняло Войшелка, так как открыто никто не решался выступать против Миндовга после побед над татарами. Однако втайне бояре говаривали, что великий князь зелен и неопытен, что не по Сеньке шапка. Не мало было сторонников и Даниила Галицкого, грезившего о присоединении Новогрудка к своим владениям. Зрели заговоры. Войшелк жестоко расправлялся с противниками, а во время казни с ухмылкой вопрошал:
– Теперь ты убедился, что я могу править?
Юный князь железной рукой навел порядок и усмирил недовольных. Хотя люд и не роптал. Какая разница, кто правит. Лишь бы сумел защитить земли от ворогов. Многие прекрасно понимали, что для того и дали Войшелку Новогрудок. Он же использовал все возможности, чтобы утвердить и показать свою власть, и даже возродил древний обычай, согласно которому невесты накануне свадьбы должны были являться князю. Ему принадлежало право первой ночи. Девицы испуганной стайкой шли на княжий двор, распевая песню-заклинание:
Солнышко, ярче свети,
Княжие очи затми,
Скрой поскорей красоту –
Князь не возьмет ни одну.
Ох, и добрый у нас князь –
Не ударит лицом в грязь.
Войшелк не собирался бросаться на невест. Ему было важна их покорность. Он любезно пригласил девиц за стол, украшенный рыбой, мёдом, свежиной и заморскими винами.
– Ну что, невестушки, всем люб жених?
Девушки захихикали, но дружно ответили:
– Люб, люб.
Лишь одна, самая бойкая на язык, добавила:
– Люб не люб, а рожать надо.
– Что правда, то правда, – улыбнулся Войшелк. – Вы осчастливлены свыше даром являть миру новую жизнь и грешно не исполнить Божью волю.
Юный князь сам удивился, что способен на такие речи. Видно, прекрасные невесты вскружили ему голову, и он продолжал извлекать из себя возвышенные слова:
– Жизнь рождается в любви. А ежели не люб? Как рожать? Кто родится?
Невесты отмалчивались. Они были слишком молоды, чтобы задавать себе такие вопросы. Многие из них ещё в глаза своего жениха не видели и выходили замуж по воле родителей. Какая уж тут любовь. Лишь самая бойкая осмелилась ответить:
– Под одеялом особо не разглядишь. Там любой будет любым.
Невесты вместе с Войшелком непроизвольно рассмеялись. Юный князь понял, что сейчас не имеет никакого смысла наставлять девиц, и стал просто потчевать их вином и весёлыми историями. Вдруг он заметил, что одна из невест сидит грустная, не ест, не пьет и прячет лицо.
– О чем, красавица, кручинишься? – обратился к ней Войшелк.
Девушка не ответила и ещё ниже опустила голову.
– Аль беда какая стряслась? – продолжал вопрошать великий князь.
Та по-прежнему хранила молчание и даже отвернулась.
– Неужто жених не люб?
– Не люб! – вдруг почти выкрикнула грустная невеста и, резко оборотилась к князю. Он вздрогнул. На него в упор смотрела Вилейка.
Войшелк не забыл о ней и собирался в ближайшее время отыскать. Не успел. Княжьи заботы помешали. А теперь поздно. Или нет? Может, ещё можно всё исправить?
Спешно отпустив невест с богатыми дарами, великий князь велел Вилейке остаться. Не смея перечить Войшелку при подругах, она, как только они ушли, посмеиваясь и лукаво подмигивая, с горечью вымолвила:
– Зря ты, великий князь, меня выбрал: я уже испорчена.
– А я не для забав тебя оставил.
– А для чего?
– В жены взять.
– У меня есть жених.
– По доброй воле?
– По доброй воле я с тобой сошлась, а жених по отцовской воле.
Войшелк облегчённо вытер пот со лба бархатным рукавом:
– Тогда дело поправимо.
– Ты думаешь? – недоверчиво взглянула на него Вилейка.
– А кто посмеет противиться княжьей воле? – горделиво вздернул голову Войшелк.
– Я, – едва слышно выдавила девушка.
– Ты? – вытаращил глаза великий князь. – Я тебе не люб?
– Люб, да только не могу я супротив отцовской воли.
Войшелк самоуверенно рассмеялся:
– Мне это предоставь.
– Не ведаешь ты моего отца. Он слова не нарушит никогда.
– Я утром свататься приду и головой клянусь, что станешь ты моей невестой.
Вилейка с трудом сдержала навернувшиеся на глазах слёзы:
– Ох, чует моё сердце, что сватовство не кончится доб-ром.
Она с мольбой обратилась к Войшелку:
– Ты только не гневи отца.
Тот нежно погладил девушку по распущенным волосам:
– Поверь мне: будет всё, как в сказке.
– Дай-то Бог, – всхлипнула Вилейка.
Великий князь взял её за руку:
– Позволь утешить мне тебя, позволь поцелуями и ласками скрасить твою печаль.
– Ну уж нет, – заупрямилась Вилейка. – Коль задумал жениться, то потерпишь до свадьбы. А коль хочешь потешиться, то нечего свататься.
Великий князь тяжело вздохнул и отпустил Вилейку домой, наказав завтра никуда не отлучаться.
Лукша
Лукша, отец Ярославы, слыл в Новогрудке знатным оружейником. Войшелк без труда нашёл его высокий дом в ремесленной слободе. Знаки солнца в виде вписанного в круг креста катились над фронтоном по краю крыши, словно по небосводу, оберегая жилище от тьмы.
Великого князя явно не ждали. Вилейка не осмелилась предупредить отца о намерении Войшелка посвататься и со страхом ожидала развязки, затаившись в женской половине. Молодой князь явился во всём блеске власти: соболиная шапка, красное корзно и сафьяновые, расшитые золотом, сапоги. Для солидности жениха сопровождали бояре, воеводы и даже митрополит. Не успели сваты войти во двор, как их облаяли собаки.
– Пошли вон! – прикрикнул на них хозяин, срывая шапку и спеша навстречу знатным гостям.
– Надеюсь, ты это не нам? – шутливо спросил Войшелк.
– Да что ты! – всплеснул руками Лукша. – Гостям завсегда рад! А встречать у себя великого князя, да ещё с такой свитой, особый почёт.
Отец Вилейки пригласил гостей в дом, распорядился подать медовухи и вяленого мяса, которое всегда было припасено у зажиточного хозяина. Обмочив усы в наполненных кубках и вкусив лосятины, гости завели разговор о прекрасной голубке, ждущей красавца-голубя.
Поняв, о чем речь, Лукша помрачнел и ответил тихо, но твёрдо:
– Голубка-то есть, да и голубь имеется.
– Какой ещё голубь?! – вскочил Войшелк.
– Которому слово дал.
В горнице повисло недоуменное молчание.
Неслыханное дело: какой-то ремесленник осмелился отказать великому князю. Может, Лукша не понял, за кого сватают его дочь? Митрополит попытался его вразумить:
– Ты не хочешь, чтобы твоя дщерь одела корону великой княгини? Ты не желаешь ей счастья?
– Желаю, – простонал Лукша, – да только головою я поклялся.
Митрополит воздел руки к небу:
– «… ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным». Разве тебе неведом сей завет?
– Ведом, – понурил голову Лукша.
– Зачем же клялся?
– Согрешил, – выдавил оружейник, – каюсь.
– Завтра в церкви покаешься, – властно приказал митрополит, – а сейчас – на колени!
Лукша послушно исполнил приказание. Священник осенил его крестным знамением, прочитал над ним молитву и торжественно возвестил:
– Перед Отцом, Сыном и Святым Духом освобождаю тебя от клятвы.
Лукша отбил низкий поклон, перекрестился на икону Христа и тихо изрёк:
– Благодарствую.
– Так что, по рукам? – подступил к нему Войшелк.
Оружейник ещё ниже склонил голову:
– Не могу, княже.
– Тебя же митрополит избавил от клятвы!
Лукша тяжело вздохнул:
– Не в его это власти.
– А в чьей?
– Божьей.
– Митрополит и рёк от имени Христа.
– Говорить он может, а вот избавить…
Хозяин с сомнением покрутил головой и твёрдо закончил:
– … Вряд ли.
– Да я тебе в бараний рог скручу! – гневно воскликнул Войшелк, хватаясь за меч. – Голову враз снесу!
– Вот это в твоей власти, – спокойно ответил Лукша. – Руби.
Великий князь вплотную подошёл к хозяину и, в упор глядя ему в глаза, гневно спросил:
– А Вилейка по доброй воле замуж идёт?
– Не пытал, – развёл хозяин руками.
– А ты спроси.
– Не приведи Господь девкам женихов выбирать, – проворчал Лукша. – Как я велю, так и будет.
– Нет, всё будет по слову моему! – словно молниями, сверкнул очами великий князь.
Лукша непроизвольно втянул голову в плечи, но ни на шаг не отступил:
– Ты, княже, княжеские дела верши, а в моем доме ты не указ.
Войшелк сообразил, что на испуг Лукшу не возьмёшь и, отведя его в сторонку, зашептал на ухо:
– Да пойми ты, дурья голова, её никто не возьмёт.
– С чего бы?
– А с того, что испорчена она.
– Кем?
– Мною.
– Ты князь, таким правом и владеешь.
– В том-то и дело, что моё право здесь ни при чём. Сошлись мы на Купалу. Она и ведать не ведала, что я князь.
– Сучка! – взревел Лукша. – Отведает она у меня отцовской плети! Три шкуры спущу!
Бояре непроизвольно втянули головы в плечи, а митрополит перекрестился.
– Тише ты, – успокаивающе положил руку Войшелк на плечо Лукши, – не позорь девку. Я её испортил – я её и возьму.
– Ежели жених побрезгует, – развёл хозяин руками.
Великий князь вспыхнул, как багровый закат.
– Что ты мелешь? Как ты дерзнул предложить князю то, чем смерд может побрезговать?
– А не надо было портить, – выдавил Лукша и втянул голову в плечи в ожидании жестокой расправы.
Каким-то чудом Войшелк сдержался:
– И кто же он?
– Кто?
– Не прикидывайся. Ты прекрасно ведаешь, о ком я говорю.
– Какая разница.
– Я бы поговорил с ним по душам.
– Я дал слово – мне и расхлёбывать.
Великий князь нервно закусил губу, но согласно кивнул:
– Так и быть. Только не тяни.
– Сразу же дам знать, – засуетился Лукша. – Прости меня, княже, но иначе я не могу.
На том и расстались. Великий князь, как побитый пёс, возвратился в замок, где его уже поджидал Миндовг.
