Губернские очерки – Михаил Салтыков-Щедрин

О провинция! ты растлеваешь людей, ты истребляешь всякую самодеятельность ума, охлаждаешь порывы сердца, уничтожаешь все, даже самую способность желать! Ибо можно ли называть желаниями те мелкие вожделения, исключительно направленные к материяльной стороне жизни, к доставлению крошечных удобств, которые имеют то неоцененное достоинство, что устраняют всякий повод для тревог души и сердца? Какая возможность развиваться, когда горизонт мышления так обидно суживается, какая возможность мыслить, когда кругом нет ничего вызывающего на мысль?

Есть два пути, простой и сложный. Простой – это орать «чиновники воры, взяточники, развратники, болваны, лентяи, лодыри, трусы». Сложнее – это сатирически описывать каждый тип, каждый характер, каждый недостаток, каждую гадскую мелочь, каждую гнилость людской душонки.Салтыков-Щедрин пошел по второму пути, и это ему удалось лучшим образом. Ибо опять же, если просто описывать – это слишком очевидно и не шибко интересно. А тут сатира – самый едкий, самый заметный, самый привлекательный и привлекающий жанр. Жанр, в котором честнейшие, благородные, уважаемые люди показаны в ином свете – в свете своего восхождения. Вот милейший человек Порфирий Петрович – тот же гоголевский Чичиков. Вот куча народа, вышедшая из грязи в князи и тут же забывшая вкус этой грязи и помыкающие тем, кто остался в ней (в современном языке это можно было бы назвать дедовщиной, но классическая дедовщина явление менее жесткое). Я в шоке! Я в расстройстве! Сколько лет прошло – мало что изменилось. Уездный город Крутогорск (читай, Вятка) кишит благородными людьми – прохиндеями и проходимцами, дураками, мошенниками, взяточниками, которые в совершенстве владеют искусством выманивать денюшку и любое дело закрутить в такой бюрократической проволочке, что по любому пустяку человек может месяцами, а то и годами ожидать судебного или властного решения. И хорошо еще, если он это решение ожидает не в остроге. Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, что русская бюрократия рождена при Николае первом. Конечно, сутяжничество, взяточничество и мошенничество существовало и раньше, и вечно, но свою классическую форму, когда любой вопрос решается подношением, когда чиновник найдет любую лазейку, чтобы решить вопрос как ему угодно или не решать его вовсе – это с николаевской эпохи. Что ж, хорошо хоть теперь в присутственных местах по зубам не дают, да за нехождение в церковь в тюрьму не сажают. Недаром Салтыков-Щедрин сравнивает чиновников с юродивыми. И недаром чем ближе к концу, тем больший упадок духа демонстрирует повествователь. А как весело начинаются «Очерки»! Однако хочу сказать – книжка наполнена чрезмерно. Без некоторых очерков (в особенности личностно-зарисовочных) можно было бы обойтись. Честно говорю – к концу я просто устал все это читать и недочитал примерно четверть. В общем, некая волокита получилась у автора с его содержанием. Это тоже отголосок его чиновничей деятельности?В губерниях чиновничество и без того дошло до какого-то странного панибратства. Для того, чтобы выпить лишнюю рюмку водки, съесть лишний кусок лакомого блюда, а главное – насытить свой нос зловонными испарениями лести и ласкательства, готовы лезть почти на преступление. «Это не взятка», – говорят. Да, это не взятка, но хуже взятки. Взятку берет чиновник с осмотрительностью, а иногда и с невольным угрызением совести, а едучи на обед, он не ощущает ничего, кроме удовольствия. Рассудите сами, можете ли вы отказать в чем-нибудь человеку, который оказывал вам тысячу предупредительностей, тысячу маленьких услуг, которые ценятся не деньгами, а сердцем? Нет, и тысячу раз нет. Деньги можно назад отдать, если дело оказывается чересчур сомнительным, а невесомые, моральные взятки остаются навеки на совести чиновника и рано или поздно вылезут из него или подлостью, или казнокрадством.

Ну что тут сказать? Читал я эту книгу не торопясь. Потихоньку. Да иначе нельзя – проза у автора основательная, серьезная. Как там в Википедии?

В интерпретации текстов М. Е. Салтыкова имеются две исследовательские линии. Одна, традиционная, восходящая к литературной критике XIX века, видит в его творчестве выражение обличительного пафоса и едва ли не хронологию важнейших событий истории российского общества. Вторая, сформировавшаяся не без влияния герменевтики и структурализма, выявляет в текстах объективно данные семантические конструкты разных уровней, позволяющие говорить о сильном мировоззренческом напряжении прозы Щедрина, ставящем её в один ряд с Ф. М. Достоевским и А. П. Чеховым.Лучше и не скажешь – семантические конструкты!) Очерки разные, но все они из жизни : есть и грустные , и веселые, злободневные и актуальные. Некоторые и по сей день. Не удержусь и вставлю отрывок из жизни старообрядцев

– А что, разве прежде вас не тревожили?– Бывало, сударь, бывало всякое. Да прежние-то больше на деньги падки были; ну, а как деньгами довольны, так и тревоги нам нет. Был у нас, сударь, исправник – молода я еще в ту пору была – Петром Михайлычем прозывался, так это точно что озорник был; приедет, бывало, в скит-от в карандасе, пьяной-распьяной: «Ну, говорит, мать Лександра (игуменья наша была), собирай, говорит, девок поедрёнее, я, говорит, кататься желаю». Ну, и соберут этта девок, а он их и велит запрягчи, кого в корню, кого на вынос, да так-ту и проклажается по скитам. Так вот, сударь, как заслышишь, бывало, что Петр Михайлыч приехал, так от страху даже вся издрожишься, зароешься где-нибудь в сено, да и лежишь там, доколе он не выедет совсем из скита. Ну, этот точно обидчик был; давай ему и того, и сего, даже из полей наших четвертую часть отделил: то, говорит, ваше, а эта часть моя; вы,говорит, и посейте, и сожните, и обмолотите, и ко мне в город привезите. Или вот придет в келью к матери игуменье, напьется пьян, да и заставит девок плясать да песни петь… ну, и пляшут, – не что станешь делать-то! Однако даже и этот трогать нас не трогал, а только озорство свое соблюдет, да и уедет… Ну, а прочие были, тоже человечество понимали: приедут, бывало, оберут деньги, и не показываются до времени. Одно для нас, сударь, тяжеленько бывало: больно уж часто начальников нам меняли, не успеет еще один накорыстоваться довольно, глядишь, его уж и сменили – ну, и стараются за один раз свою выгоду соблюсти.Вот вам и злободневность и актуальность. Монашек , правда , теперь не впрягают в телеги, а в другом все хорошо проецируется.

Что ж , второй том сочинений завершен. Буду начинать следующий

Книга с которой Салтыков-Щедрин стал известен на всю Россию. Его развивающиеся писательские способности требовали поля деятельности и правительство предоставило ему такое поле: с 1848 года он был сослан чиновником в Вятку, где находился почти до конца 1855 года. Из этой работы на местах С-Щ вывез свои губернские очерки. Перед нами разрез сверху донизу всей провинциальной жизни. Вятка – край лесной и помещичье землевладение там неразвито, помещиков немного, крестьяне государственные, есть значительное количество старообрядцев, высшей аристократии мало. Это чиновничья провинция, пусть и довольно глухая. В книге мы встречаем представителей всех сословий от бедных крестьян-арестантов в остроге, до князя-губернатора. Отдельные главы-рассказы написаны в разных стилях и жанрах, что показывает широкие писательские способности С-Щ. В общем создаётся ощущение чего-то унылого, мелочного и умственно-ограниченного. Видимо такой и была жизнь М.Е. С-Щ в ссылке. Кажется такой порядок вещей вечен, но заканчивает С-Щ сценой похорон «старых времён», видя в начале правления Александра II изменение порядка вещей. Не случилось.