Михаил Гробман
Левиафан 2. Иерусалимский дневник 1971 – 1979

Полная версия

Дневник человека в стране антиподов – продолжение

Дневники Михаила Гробмана, художника и поэта, в 1960‐е годы принадлежавшего к кругу московских нонконформистов, описывают его жизнь после эмиграции в Израиль, в тот десятилетний период (1971–1979 годы), который он провел в Иерусалиме. Еще до этого в московских дневниках, Еще до этого в московских дневниках, сравнительно недавно изданных¹, у него сложился особый стиль дневниковой прозы – «телеграфный», лаконичный и сдержанный, который был продиктован (как он сам написал в предисловии к этому изданию) почти конспиративными соображениями: в случае, если записи попадают в чужие руки, – не дать ни малейшего повода для обвинений, никого не выдать. Поэтому в то время он записывал в основном факты, касающиеся встреч, бесед, работы, но почти не формулировал своего отношения к ним. Однако уже из самой формы этих коротких записей, из фактического материала и из тут и там разбросанных намеков и оценок складывалась концентрированная текстовая ткань, связанная единой личностью, и в плотном характере этой ткани отражалась картина интенсивной жизни неофициального искусства 1960‐х годов.

Как и московская часть дневника Гробмана, его израильское продолжение – это скрупулезная фиксация событий в реальном времени, и она может служить неоценимым источником для историков, которые захотят восстановить жизнь и атмосферу того периода. Интересующиеся им получают в свое распоряжение достоверную летопись, полную разнообразной информации о художественной и литературной жизни как Израиля, так и русской эмиграции в 1970‐е годы в целом. И вместе с тем этот текст так же, как и московский дневник, читается как цельное литературное произведение особого рода. Несомненно, что в новую эпоху и в новой стране стиль письма Гробмана подвергся некоторому изменению: автору уже не нужно было прятать свои записи и скрывать свои мысли, поэтому он уделяет несколько больше места размышлению и оценкам. И все же сам принцип лаконичной летописи остался: видимо, он не был продиктован только обстоятельствами, а отлично подходил характеру автора, который, как это очевидно из создаваемого им письменного «зеркала», относится к жизни не как внешний наблюдатель, который смотрит и размышляет над увиденным, а как деятель, активное лицо творимых им событий. Это чувство вовлеченности в происходящее, в перипетии истории, которая происходит здесь и сейчас (а не будет рассказана кем-нибудь и когда-нибудь с пропусками, прикрасами и обобщениями), и есть уникальное ощущение от чтения, которое может вдохновить читателя и заставить его взглянуть и на свое ежедневное бытие по-другому. В тексте, движущемся в ритме ежедневности, зафиксированы все ее моменты, кажется, что тут нет мелкого и крупного – заботы, сплетни, интриги, анекдоты, войны, работа, творчество, детские болезни, и все это составляет мозаику жизни художника. Однако эта мозаика осталась бы безжизненной, если бы не ощущение азарта, происходящее от того, что читатель чувствует, что в описываемой в дневнике жизни несомненно есть цель, есть видение того, что его автор хочет изменить в искусстве, обществе, чего он собирается достичь в новой стране.

Только что появившись в Израиле, разложив вещи и оглядевшись, Гробман пишет: «У меня есть все нужное простому смертному: талант, семья, друзья, свобода, новая жизнь». Не всякому в то время выпадал шанс начать жизнь с чистого листа, и не всякий использовал этот шанс полностью. После этой записи мы видим, что у Гробмана не проходит и дня, не употребленного так, чтобы эти входные данные не превратились в неисполненное обещание. Без специальной дополнительной рефлексии он записывает в дневник факты, имена и даты, утро сменяет вечер, растут дети, дом полон друзей и посетителей, иногда рекой льются водка и вино, но каждый день на тех же страницах появляется название законченной картины или мы видим, как Гробман организует галереи и выставки, помогает другим художникам найти свое место, публикует статьи, завязывает связи с израильскими художниками разных направлений, организует свой музей и в конце концов пишет манифест, появившийся в прессе, и становится главой художественной группы.

Российскому читателю небесполезно будет знать, из какой художественной ситуации Гробман уехал и в какой оказался по приезде в Израиль. Уезжая из СССР, он оставил свою среду – группу «левых» неофициальных художников и поэтов Москвы, к которой тогда принадлежал и которую назвал в одной из своих статей «вторым русским авангардом», – в состоянии перехода. Модернистский импульс неофициального искусства уже исчерпался, следующий, постмодернистский, концептуальный период еще не начался. В конце московского дневника Гробман описывал ощущение застоя, от которого он рад был уехать в новую страну. Изначальная модернистская установка, во многом унаследованная неофициальным искусством от русского авангарда начала века, заключалась в протесте против ограниченного видения мира, против консервативного реализма, а также в попытках новыми художественными средствами пробить дверь в другое измерение и обновленное восприятие реальности. Для художников русского авангарда их враг, перцептивная и интеллектуальная ограниченность, был воплощен в буржуазии, в обывателе, видевшем мир как уютную трехмерную реалистическую картину, и они старались сломать это восприятие путем абстракции, динамики, эпатажа или зауми. В отличие от этих своих предшественников «второй русский авангард», или неофициальные художники, видел перед собой не обывателя, которому легко было влепить футуристическую пощечину, а целую государственную машину, пропагандировавшую ограниченный реалистический взгляд на мир в качестве официальной идеологической доктрины. Эта доктрина не допускала никаких отклонений, поэтому независимое искусство вынуждено было жить в изоляции, практически без шансов из нее когда-нибудь выйти. Гробман, который разрабатывал модель искусства, освобождающего психику зрителя от навязанных ему ограничений, черпая идеи для своего нового метода в еврейской мистике, надеялся, что в Израиле он получит полную свободу действий и признание.

И в самом деле – сразу по приезде он окунулся в здешнюю художественную жизнь, выставил свои работы на персональной выставке в самом крупном на тот момент музее страны, познакомился с художниками, принадлежавшими к разным поколениям израильского искусства. Он не знал только одного – что смена художественной парадигмы, отход от модернизма и зарождение концептуального искусства происходили во всем мире, а не только в неофициальном искусстве Москвы и что эту смену ему предстояло понять, осознать и претворить в своем творчестве уже в Израиле. Для того чтобы эти перемены произвести, ему предстояло много увидеть как в стране, так и на Западе, переварить и осознать увиденное. Вторая глобальная проблема, с которой он столкнулся и которая проходит красной нитью через весь текст израильского дневника, – это то, что ограниченность видения и обывательская пошлость не остались по ту сторону железного занавеса, а оказались универсальны. И в новой стране, которую Гробман узнал и полюбил, наряду с прекрасными людьми и новыми друзьями, он встретил чиновников, обывателей, людей с ограниченным кругозором и примитивными художественными вкусами, с которыми он не прекращает бороться. «Тухлыми» и примитивными он называет всех, кто воспринимает жизнь и искусство по правилам, лекалам и стандартам, созданным кем-то другим, или не воспринимает вовсе. Он ищет себе союзников среди современных художников и постепенно понимает, в какой трудной ситуации он оказался: новое поколение художников, тесно связанное с концептуальным искусством Нью-Йорка и представляющее собой по сути его ответвление, вступило в борьбу с более традиционными иерусалимскими живописцами. Какую позицию занять? Гробман органически не может идти с «консерваторами», но и в «новаторах» ему не хватает настоящей оригинальности. В написанной им тогда статье «Моды в стране молока и меда» он, следуя Хлебникову, изобразил их не «изобретателями», а «приобретателями»:

Но почему же поп-арт так смехотворно поздно попал к нам? Но почему же триумфальное шествие нашего «концептуального искусства» начинается с таким опозданием? Почему наши «приобретатели авангарда» не поддерживают его тогда, когда он начинается? Почему вообще наши «приобретатели» так склонны импортировать предпоследние идеи и выдавать их за высшее достижение цивилизации? Почему израильский молодой художник вынужден ехать за границу за признанием? Потому что наши «приобретатели» хотят быть авангардными, но, по сути дела, не могут ими быть, ибо, не умея думать самостоятельно, они – только пыльный хвост быстробегущей крысы зарубежного авангардизма. Они выучили историю искусства, но не научились мыслить теоретически. Недостаток темперамента они заменяют вкусом, недостаток ума – остроумием, пространственно-философские построения – литературщиной. Так поступали в свое время противники Сезанна, Малевича, Татлина.

Однако ни один из критикуемых Гробманом «новаторов» не хотел прислушаться к его доводам, что только те ресурсы, которые есть внутри, а не пришедшие, как мода, извне могут стать основой настоящей оригинальности. Для Гробмана поиск оригинального лица израильского искусства означал углубление в еврейскую культуру, еврейскую философию и мистику, в которые он был погружен с самого начала. Отказавшись от этого ресурса, иерусалимские «новаторы» стали для него «людьми другого мира». Как он написал в том же 1976 году, «Офек [известный живописец, преподаватель] умен и сообразителен, но он прочно сидит в своем прошлом. Нойштейн [молодой концептуальный художник] талантлив и экспериментатор, но человек другого мира; эстетизм, игра, снобизм, индивидуализм. Один я – то ли родился не вовремя, то ли я должен переворот в израильском искусстве устроить. В борьбе нынешней… я формально с первыми, а по сути один против всех». Как видно из дневника Гробмана, он избрал в этой ситуации неожиданную стратегию: в течение нескольких лет упорно работал над тем, чтобы превратить «первых» во «вторых», то есть «вынуть» наиболее способных живописцев из прошлого и заставить говорить на концептуальном языке. Этот процесс занял несколько лет. Читатель увидит, что за это время писались манифесты, происходили обсуждения, велась работа, которую можно назвать педагогической. И вот наконец начиная с 1978 года Гробман вместе со своими новыми союзниками, Авраамом Офеком, бывшим известным израильским живописцем, и Шмуэлем Аккерманом, молодым художником, приехавшим с Западной Украины, произвели серию «Действий в пустыне» – перформансов, в которых еврейская мистическая традиция заговорила языком лэнд-арта. Перформансы, выставки и манифесты группы «Левиафан», организованной Гробманом, составляют основную тему дневника за эти годы. Но и на этом он не остановился: постепенно изменяясь сам, меняя среду, разыскивая новых людей, он постоянно меняет свой метод.

Разумеется, дневник есть дневник, и в нем есть много другого: свидетельства исторических событий, оценки людей, история семьи, встречи со старыми друзьями и новыми людьми в Европе, жизнь парижской эмиграции, попытки наладить русскую художественную жизнь за рубежом. Время от времени тут и там мелькнет лаконичное философское размышление, пейзаж, похожий на стихотворение в прозе, острое как нож замечание или сатирическая новелла. Интереснейшие страницы посвящены службе в израильской армии: они полны событий, размышлений о политике, войне, мире, евреях, арабах и, кроме того, – о природе, Боге и любви. Со многим из положений и оценок автора читатель, возможно, будет не согласен, многое для него будет неожиданным, но, следуя за Гробманом, у него есть шанс прожить вместе с ним интенсивную, полную энергии и интеллектуального напряжения творческую жизнь.

Лёля Кантор-Казовская

МИХАИЛ ГРОБМАН
ДНЕВНИКИ
«ЛЕВИАФАН»

1971

30 сентября 1971. Чт. Москва. Текстильщики. Шереметьево. Я, Ирка, Стесин, Игорь Холин² и Женька Врубель повезли наши вещи в Шереметьевский аэропорт и после мытарств и взяток сдали вещи в багаж.

Таможенник вытащил из ящика поэму Холина «Умер земной шар», заглянул, сказал – ничего не понимаю, – и вложил обратно. А Холин стоит рядом.

Вернулись с триумфом, т. к. удалось отправить все архивы, мы проскользнули незаметно для КГБ.

Вечером заехали попрощаться Михановские, Боря Лавров.

И вот, наконец, на 4 такси мы выехали на Шереметьево. Посидели, выпили вина, и вот надо идти в таможню и все. Последние объятия, слезы, поцелуи… и по ту сторону перегородки остались Ев. Ар., Стесин, Эдик Штейнберг, Лёня и Иннка Ламмы, Юра Куперман, Женька Врубель (с Тамарой), Илька Гринева (с Юрой), Зинаида Зах. Рабинович, Игорь Холин, Лора Волох.

Самолет ИЛ взял курс на Вену. Происходит чудо, мы пересекаем железный занавес.

1 октября. Пт. Самолет. Венский аэропорт. Шенау. Австрия. Самолет над Европой. Яшка у окна. Златочка в люльке. Пока мы не вышли из советского самолета, нет окончательного ощущения свободы.

Венский аэропорт. Нас и грузинских евреев встречают 2 израильтянина, вид у них самый убогий. Автобус. Замок в Шенау. Нам дали комнату. Знакомство и беседа с Моше Зимратом из Мин. иностр. дел и его женой. Они знают о московских «левых» художниках. Вкусная еда в столовой. Мы всем семейством гуляем по Шенау. Нам выдали 100 шиллингов, и мы зашли в магазин, купили бананы, кока-колу. Гуляли в парке у замка. «Грузины» украли из Златкиной коляски шелковую китайскую подушечку.

2 октября. Сб. Шенау. Австрия. Аэропорт Лод. Израиль. Послал друзьям в Москву ок. 20 открыток – привет со свободы. Гуляли по Шенау, купили кока-колу, бананы, резин. штанишки Златочке. Пили пиво в пивной. Вокруг нас одни грузинск. евреи, один из Риги – Леон.

Вечером сборы на аэродром. Все делается втайне, т. к. есть угроза террористов. Ночь. Автобусы привезли нас в аэропорт, нас охраняют израильтяне и австрийские жандармы. Израильский самолет. Воздух. Прелестные стюардессы. Остановка в Афинах. Охрана. Ночь. Полет.

Аэропорт Лод. Конец бессонной ночи. Мы в Израиле. Ощущение усталости, опустошения и тревоги. Какой-то рыжий «румын» объясняет «грузинам», как лучше обойти израильские законы, они окружили его с большим интересом.

3 октября. Воскр. Аэропорт Лод. Мевасерет Цион. Раннее утро. Утомительное оформление документов в аэропорту. Беседа с Арье Кролем из Мин. иностр. дел о России. Выбор местожительства. Нас отвозят в Мевасерет Цион, поселок под Иерусалимом. Жара и плохое настроение. Встреча с Ильей Зильбербергом. 3-комнатная квартира со всеми удобствами. Разговор с Ильей и директором ульпана Арье. Мы с Иркой под руководством Ильи покупаем в магазине продукты. Еда. Новые вкусовые ощущения. Яшка уже играет с детьми Ильи. Знакомство с Юрой, братом И. Зильберберга. Первый сон на Земле Израиля.

4 октября. Пн. Мевасерет Цион. Иерусалим. Тихая жизнь. Безделье. Сон. Еда. Паста для зубов, которую рекомендовал Илья, во рту Ирки оказалась кремом для загара.

Знакомство с Бобом Магидом и Рут – австралийскими евреями. Я показывал свои работы, и Боб захотел купить (первый покупатель в Израиле). С Бобом на его машине (всеми семьями) поехали в Иерусалим и осматривали город. Восток.

Знакомство со сценаристом Эфраимом Севелой. Вечерняя беседа: Эфраим, Илья Зильберберг, Ларри, оле из Америки, Куперман Илья из Самарканда.

5 октября. Вт. Мевасерет Цион. Тель-Авив. Ларри отвез меня в Тель-Авив. В музее Хаима Гамзу я не застал, он в Париже.

В Комитете защиты сов. евреев познакомился с председателем Иосефом Янкелевичем (из Риги) и Давидом Приталем. Показал свои работы – они предложили купить одну для Комитета.

Я гулял по Тель-Авиву и купил несколько мелочей. Город красивый, а музей совр. искусства – прекрасен. Много красивых девушек.

Вечер. Ирка с Эллой, женой Ильи Зильберберга. Беседа с Севелой, он многое видит в мрачных тонах, и, может быть, он прав.

6 октября. Ср. Мевасерет Цион. Мы живем беззаботной и приятной жизнью. Солнце. Чистота. Игры Яшки.

7 октября. Чт. Мевасерет Цион. Иерусалим. Я бродил по Иерусалиму, получил в банке 375 лир от Сохнута, купил марки на почте, заходил в магазины и облюбовал кое-какие восточные антикв. вещицы, заходил в салон Авраама из Одессы, смотрел цены.

Вернулся домой, заходил к Илье Зильбербергу, к нам заходил Юра Зильберберг.

8 октября. Пт. Мевасерет Цион. Думаю, за сколько и кому продавать свои работы.

Ирка была в Иерусалиме на евр. шуке³ и привезла 2 сумки фруктов и пр.

Вечером дети спали, а мы с Иркой были у Вадима и Лены Меникер. Была Люся Мучник. Был проф. Этингер (история русск. евр. после 17-го года) и др. Они слушают песни Окуджавы. Мы влипаем в советский итээровский компот.

9 октября. Сб. Мевасерет Цион. Сплошные субботы и праздники и закрыты нужные учреждения.

Стало холоднее, сильный ветер, но все равно тепло. Гуляли с Яшкой за поселком, здесь стояли арабы и обстреливали евреев. Горы, камни.

Вадим Меникер привел 2 художниц (из США), но очень тупых.

Была Яна Гурвиц с сестрой и др. людьми, Яна принимает во мне участие.

10 октября. Вскр. Мевасерет Цион. Иерусалим. Я бродил по Иерусалиму. Прекрасные особняки в богатых кварталах. Сказочный арабский базар в старом городе, это моя вечная мечта, но сейчас я не могу покупать, нет денег.

Праздник завтра, и домой я шел пешком из Иерусалима. Ночь. Горы.

Ирка волновалась. Вечером я был у Боба Магида, у Ильи Зильберберга.

11 октября. Пн. Мевасерет Цион. Гости: Люся Мучник и Давид Бартов (судья, бывш. работник изр. посольства в Москве).

Дни, полные безделья вынужденного, и я от нечего делать сплю днем.

Вечером дети спали, а мы были у Меникеров.

Читаю «Август 14-го» Солженицына, претензия в стиле.

12 октября. Вт. Мевасерет Цион. Ирка с Аллой уехали в Иерусалим на арабский шук. Впервые увидев восточный базар, Ирка, как и я, пришла в восхищение.

Круг нашего общения в центре абсорбции: Меникеры, Севелы, Зильберберги, Магиды и др.

13 октября. Ср. Мевасерет Цион. Тель-Авив. Первый день в ульпане – уроки иврита. Скука.

Весь день с Вадимом Меникером в Тель-Авиве.

1) В Мин. иностр. дел я беседовал с Цви Офером и Цви Нецером о московских худ. и дал им «записку» о привозе московских художников-авангардистов в Израиль.

2) В Союзе худ. беседовал, показал работы, получил кредит на 500 лир и купил материалы: краски, кисти и пр.

3) Познакомился с милым семейством Гильбоа, которые выслали нам «вызов» в Москву, и мы на их адрес выслали тонну своих книг, они не могли понять, откуда такое обрушилось, русск. яз. они не знают. Показал работы, договорились о делах. Книги уже частью пришли мои к ним. Они нас встретили с В. очень тепло, и мы расстались в лучших чувствах. И Моше, и Менуха – писатели.

14 октября. Чт. Мевасерет Цион. Второй день мы с Иркой в ульпане, а Яшка в д/саду.

Севела читал мне главу из своей книги; забавно.

15 октября. Пт. Мевасерет Цион. Хулон. Тель-Авив. Утром – ульпан. На этом третьем уроке я закончил свое обучение.

Вечером – уехал в Хулон к Яне и Яну Гурвиц, дочь их – Алина. Мы все были у Ромы Сиван, на домашнем вернисаже 2 художников: Жака Катмора – кинорежиссера, и Ики Исраэли, местного богемщика, ушедшего в религию. Работы Катмора слабы, а Исраэли – дилетантское говно. Подруга Жака – Анна Тухмайер, ослепительно красива, и ее подруга Дафна Арод тоже очень хороша – высший класс (она подруга Ики). Я пил, беседовал, танцевал.

Ночевал у Гурвицев в Хулоне.

16 октября. Сб. Хулон. Тель-Авив. С Гурвицами и их друзьями на пляже. Чтение журналов «Посев». Алек.

Вечер у Ромы Сиван. Коньяк. Прекрасные Анна и Дафна. Анна говорит по-русски. Ночь у Гурвицев. Гостеприимные хозяева. Жена Алека одевает меня.

17 октября. Вскр. Хулон. Мевасерет Цион. От Гурвицев Алек отвез меня домой, в Мев. Цион. Легкое похмелье.

Сделал 4 композиции – монотипии: старики, крылатый бык. Златочке 4 месяца.

Севела рассказывал замысел кино – «Иуда – дитя человеческое».

18 октября. Пн. Мевасерет Цион. Иерусалим. Директор нашего центра абсорбции – Арье. Вечером я у Жени Хоровиц в первый раз; знакомство с Иегудой Доминицем из Сохнута.

Я с Меникерами у Ицхака Осипова и его милой дочери. Знакомство с Иреной Зюковской (кинокритик).

19 октября. Вт. Мевасерет Цион. Црифин. Поход за багажом на склады Сохнута. Утомительный день.

Разбор и расклад вещей и книг. Повреждения, пропажи. Яшка счастлив – пришли долгожданные игрушки.

20 октября. Ср. Мевасерет Цион. Ковер Ев. Ар. положили на пол, кувшин, шкатулка, подсвечники – и дом приобрел жилой вид; и книги, конечно, тоже способствуют.

Беседа с директором Арье – симпатичный, но абсолютно равнодушный.

Приезд милой Жени Хоровиц, я показывал ей работы, при встрече она поцеловала меня. Она познакомила меня с Майклом Элкиным.

Ведь день раскрашивал композиции 17 числа.

Яшенька весь день с детьми и со своими долгожданными игрушками.

Златочка очень радуется, увидев меня, и любит, чтоб я ее носил на руках.

21 октября. Чт. Мевасерет Цион. Приводил в порядок записи. Разругался с Иркой из‐за непорядка в доме.

22 октября. Пт. Мевасерет Цион. Напечатал монотипией 4 птицы, рыбу, старика с козой.

Гости: Женя Хоровиц с Майклом Элкиным (корреспондент «Ньюсуика»), который взял у нас интервью.

23 октября. Сб. Мевасерет Цион. Раскрашивал вчерашние монотипии.

Познакомился с жалким Мишей Позиным и неким Ицхаком Альмагором, председателем Общества людей с высшим образованием. «Рога и копыта».

Писал письма. Смотрели чешское кино. Режиссер Иржи Менцель.

24 октября. Вскр. Мевасерет Цион. Писал письма. Начал большую акварель. Читал историю евреев.

25 октября. Пн. Мевасерет Цион. Иерусалим. Почти окончил акварель «Отпусти народ мой».

Я, Ирка, Яшка в Иерусалиме: супермаркет, еврейский шук, покупка фруктов.

Гости: Миша Позин с женой и детьми (добрые люди) и Жора Ямпольский – художник (2 года назад из Молдавии).

26 октября. Вт. Мевасерет Цион. Нарисовал акварель «В будущем году в Иерусалиме».

Вечером: учитель-волонтер Ицхак Динур из близкого мошава⁴, фермер. Но нам не до изучения иврита.

27 октября. Ср. Мевасерет Цион. Оценили с Иркой все мои работы – от 100 до 1000 лир.

Дети спят, и мы вечером у Меникеров.

Читаю историю евреев, читаем газету «Русская мысль».

Тайвань изгнан из ООН – очередное предательство «свободного мира».

28 октября. Чт. Мевасерет Цион. Ирка заболела ангиной.

Нарисовал тушью и акварелью: «День четвертый», «Заветное дерево».

29 октября. Пт. Мевасерет Цион. Читаю «Историю евреев» проф. Ш. Этингера. В нашей жизни – затишье.

30 октября. Сб. Мевасерет Цион. Мы с Яшкой ходили на гору, в «Кастель», 4 года назад в катакомбах и пещерах там сидели арабы и обстреливали евреев. Бетон и камень. Сейчас здесь играют дети. Вокруг и вдали прекрасные холмы Израиля.

Рисую акварель «Эрец-Исраэль».

Приезжал к нам и мы познакомились – Борис Гимельфарб, еврей из Одессы лет ок. 60, бывший доцент экономики, а ныне бухгалтер. Брат его – министр.

31 октября. Вскр. Мевасерет Цион. Тель-Авив. В Тель-Авивском музее познакомился с Хаимом Гамзу. Он поцеловал меня на прощанье. Завтра он пришлет машину за мной и моими работами. Познакомился также с заместителем Х. Г., Марком Шепсом, с женой Х. Г.

Был в Комитете защиты сов. евреев. Написал для Хеси заметки о работе «Коль Исраэль». Виделся и говорил с Янкелевичем и Д. Приталем. Они купили для Комитета у меня акварель «Пасха. 1970». О сумме не договаривались, они сами пришлют чек. Этот Комитет является одной из тех бессмысленных организаций, которые плодятся вокруг алии и создают видимость какой-то важной работы.

1 ноября. Пн. Мевасерет Цион. Тель-Авив. Окончил акварель «Земля Израиля».

На машине Тель-Авивского музея перевез свои работы в Т.-А. в музей.

Осматривали с Марком Шепсом (как оказалось – он скульптор) экспозицию музея.

Во французском журнале «Журди дез Ар» статья М. Рагона о моск. худ. и обо мне.

Приехал Хаим Гамзу, осмотрел мои работы, предложил выставку через месяц.

Хаим Гамзу сказал, что я – гость музея, и М. Шепс отвез меня в гостиницу «Бристоль».

Вечером я гулял по городу.

2 ноября. Вт. Тель-Авив. Мевасерет Цион. Бродил по Тель-Авиву. В книжной лавке купил «Бурятский эпос» с иллюстр. Вас. Беляева.

Виделся с Ромой Сиван (в типографии).

Вернулся домой в М. Ц. Вечером пили чай у Меникеров.

3 ноября. Ср. Мевасерет Цион. Получили первые письма: от Ев. Ар., от Женьки и записка от Стесина.

Печатаю на машинке свои стихи.

4 ноября. Чт. Мевасерет Цион. Начал новую акварель.

Я, Ирка, Яшка в Иерусалиме на арабском шуке в Старом городе. Купили Ирке черное платье, расшитое золотом, арабское, ручной работы – 63 лиры, Яшке – брючки – 11.50 лир и мелочи. Златочка была у Лены Меникер.

5 ноября. Пт. Мевасерет Цион. Закончил акварель «Благословение». Писал письма, печатал свои стихи.

6 ноября. Сб. Мевасерет Цион. Писал письма, печатал свои стихи.

Заезжал Борис Гимельфарб. Из здешних (в ульпане) мы общаемся в основном с Меникерами, ибо остальные «русские» очень низкого уровня.

7 ноября. Вскр. Мевасерет Цион. Писал письма, в т. ч. в «Новый журнал» и «Воздушные пути».

Златочка скучная, t° повышена, весь вечер проспала, я ношу ее на руках.

Ирка ездила с Яшкой в Иерусалим и купила ему замшевые ботинки – 10 лир.

8 ноября. Пн. Мевасерет Цион. Иерусалим. Был у Жени Хоровиц, она меня шокировала тем, что ей нравятся Севелы.

Был у Позиных, взял подарок – корзинку для Златочки. Несмотря на убогость, Римма и Миша живые и симпатичные люди. Миша играет в кинорежиссера.

9 ноября. Вт. Мевасерет Цион. Илья Зильберберг сегодня с семьей сбежал в Англию.

Я разбирал свои архивы. Вечером, уложив детей, мы ушли к Меникерам, к ним приехал симпатичный человек, экономист (недавно из Москвы) Алан Крончер.

10 ноября. Ср. Мевасерет Цион. Разбирал архивы.

11 ноября. Чт. Мевасерет Цион. Читаю журнал «Грани».

Ирка с Леной были в Иерусалиме, а я сидел с Златочкой, Яшкой, Данькой.

Вечером вчетвером с Меникерами встретили Иркин день рождения. Свечи, ликер, пироги, фрукты.

12 ноября. Пт. Мевасерет Цион. Иерусалим. Ирке сегодня исполнилось 28 лет.

Я был в банках в Иерусалиме, взял сохнутовские 375 лир и получил 399$.

Бродил по городу и беседовал с маршанами: Сафраем и в галерее «12».

Звонок из Москвы – и мы услышали родные голоса: Ева Ароновна, Стесин, Холин, Иннка и Лёнька Ламмы, Лора Волох. Они поздравляли Ирку с днем рождения, толпились, спешили, но главное – мы слышали друг друга.

13 ноября. Сб. Мевасерет Цион. Мевасерет Иерушалаим. Ходили в гости к тунисским евреям Хаятам, разговаривали на англо-иврите.

Писал письма Маккини Расселу и в «Имку-пресс». Обдумывал название своего центра и остановился на таком «Еврейско-русский художественный центр, Иерусалим». Цель: сбор и распространение информации об авангардном искусстве и литературе Русской империи.

У Златочки расстроено пищеварение.

14 ноября. Вскр. Мевасерет Цион. Иерусалим. Встретился с Довом Сафраем в Иерусалиме, оставил у него 3 листа: 2 по 100, 1 – 150 лир.

В Доме художника встретился с Моше Усоскиным, познакомился с председателем иерусалимского отделения Союза Ионой Махом. Эстер Армон взяла для галереи Дома худ. 4 моих листа. У нее неприятное лицо.

Вечером – с Иркой и Леной Меникер – в новооткрытом кафе-клубе. Кофе, разговоры, Иешуа и Авива из Чили, Арье-директор, телевизор и т. д.

15 ноября. Пн. Мевасерет Цион. Люди: Меникеры, Гила Перлов, Ицхак Динур и др.

Писал письмо, мелкие дела, заявка на квартиру и кредит в Сохнуте.

16 ноября. Вт. Мевасерет Цион. Получили письма: от Евы Ароновны, от Рони Тревор, от Анники Луукеелла.

Нарисовал акварелью на пергаменте «Войну» + 3 акварельки.

17 ноября. Ср. Мевасерет Цион. Получили письма: от Стесина, от Евы Ар., Вероники Африкановны и Леночки Маневичей⁵, Эдика Штейнберга, Лоры Волох.

Познакомился с Михаилом Каликом (новоприбывший), с Михаилом Зандом.

У нас был Цви Эйаль с женой и сыном, чрезвычайно милые люди, я показывал работы.

У нас ночевал парень Саша из Кирьят-Малахи (оле хадаш⁶ 5 месяцев) (дурак).

18 ноября. Чт. Мевасерет Цион. Нарисовал акварелью на пергаменте «Пустыню».

Златочка хорошеет и прелестна. Яшенька нарисовал 2 хорошие акварели.

19 ноября. Пт. Мевасерет Цион. Письмо от Игоря Холина. Нарисовал акварель на пергаменте «Судьба».

У Вадима Меникера день рождения, я подарил ему свою работу.

Вечер с Иркой у Каликов (он известный советский кинорежиссер, а мы-то их фильмов и не смотрели).

20 ноября. Сб. Мевасерет Цион. Гости: Леа Бен-Давид (из ВИЦО⁷), Др. Кон с супругой (архитектор) и 2 дамы, Шломо Хайят (почтовый работник) с женой и сыном Эли. Показ работ и беседы.

Нарисовал акварель на пергаменте «Возвращение».

21 ноября. Вскр. Мевасерет Цион. Тель-Авив. Встреча с Х. Гамзу, разговор о выставке (15.XII – открытие). Представитель худ. Пенсона – Михаил Нойбергер из Риги. Осмотр павильона Рубинштейн. Марк Шепс.

Посетил старушку-скульптора Батью Лишанскую. Сплошной анахронизм. Убогие работы, убогая студийка в полуподвале. Говорить с ней, конечно, не о чем.

Ночевал в квартире Ромы Сиван.

22 ноября. Пн. Тель-Авив. Мевасерет Цион. Завтрак и беседа с Ромой.

У Моше Гильбоа. Беседа (англо-иврит), поиски каталогов и пр. в моих книгах, обед.

У Марка Шепса в музее, разговор о выставке. Талила Гринберг предлагает мне прочитать лекцию о моск. художниках. Марк передает мне (через г. Беккера от Мадлен Рихтер) «Хроник де л’арт вивант» № 22 (сент. 1971 г.) и «Панорама» 19.XI.1970 г. с моими паблисити и другие материалы.

Я убегаю домой, в Мевасерет – на маршрутном такси.

Дома: Ирка, Яшка, Златочка. Мы укладываем детей, обмениваемся с Иркой новостями и идем в гости: к Каликам, к Меникерам. Деревенская жизнь.

23 ноября. Вт. Мевасерет Цион. Подготовка материалов для каталога. Златочка уже сознательно тянет еду в рот. Она немножко простужена.

24 ноября. Ср. Мевасерет Цион. Тель-Авив. В книжной лавчонке купил «Былину о Микуле Буяновиче» Г. Гребенщикова (в Тель-Авиве). В Т.-А. музее – Др. Гамзу, Марк Шепс, Талила Гринберг.

Мы с Марком у Аарона Беккера (член парламента, бывший секретарь Гистадрута⁸). А. Б. показывал коллекцию картин, рассказывал о своей жизни, спрашивал; пили чай, пригласили А. Б. и его жену на вернисаж, он очень симпатичный человек.

Ночевать я поехал к Марку, у него прелестные дети Офир – 13, Ялон – 10, прелестная жена Эстер. Выпили коньяку, поужинали и смотрели скульптуры и проекты Марка, и я говорил о них. Легли спать в 2 ч. ночи. Марк делает очень интересные вращающиеся скульптуры и проекты искусственной растительной среды.