Михаил Гундарин
Рискованная прогулка
То сожмётся, то разожмётся,
Птичьей дрожи полным-полно,
Будто смотрит со дна колодца
В занавешенное окно.
Мёртвым звёздам снится немного
И одно и то же всегда:
Нарисованная дорога,
Перевёрнутая вода,
Старый дом с кривыми углами,
Где вот-вот закроет глаза
Жизнь, завязанная узлами —
Воспалённая железа.
ВЛАДИМИР БУЕВ
То потухнет, то разожжётся,
То погаснет опять, то сгорит.
Так душа у поэта рвётся:
Витаминов в ней дефицит.
Россыпь звёзд показала изнанку:
Не щадя своего живота,
В воду плюхнулись. Спозаранку
Им могилою станет вода.
Отраженья в природе разлиты:
Двойники, тройники, все дела —
Перевёрнуты, но не разбиты
Зеркала, зеркала, зеркала…
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Снежной весны столица, каменное жнивьё,
Нужно развоплотиться, чтобы забрать своё.
Строятся гороскопы, слышатся голоса,
Телефонные тропы тянутся в небеса,
Где по тропе мороза катится агрегат,
Серебро и глюкозу рассыпая подряд.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Сложно в Москве пробиться, заняты все места.
Впрочем, в любых столицах нет для сверчка шеста.
Люди кружком теснятся, вверх закатив глаза.
В блюдца упёрлись пальцы, вздрагивают уста.
Вот уже дух явился, с миром иным контакт
Тут же установился. Справился агрегат!
По телефонным тросам смог я наверх пролезть.
Так миражи наркоза на кол заставят сесть.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Сказка
В одном далёком городке гора приставлена к реке
И смерть невдалеке
Её не бойся – это твой передовой городовой
Единственный конвой
Он отведёт тебя туда где камень есть и есть вода
Но нету и следа
От рек и гор и городков а только море огоньков
Над полем облаков
ВЛАДИМИР БУЕВ
Где сказка, там и быль
В селе прожить не все хотят из-за коров и поросят
К хлевам приговорят.
Но ты впрягайся – это хлеб для тех кто креп фанатик скреп
И кто любитель реп
Село – природная среда кругом чистейшая вода
Наплюй на города
Река и горы и овраг но городских тут нету благ
Для сельских бедолаг
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Пели-спали, где только придётся, водку в ступе любили толочь.
Но не пьётся уже, не поётся, и не спится в холодную ночь:
Жизни жалко и жалко собаки, остального не жалко почти
В подступающем к сердцу овраге, у большого ненастья в горсти.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Тили-тили (не тесто с невестой), трали-вали (прошли это все):
Водку в ступе мололи совместно, языками мололи эссе.
А потом изменили порядок. Не порядок, а слово одно.
Водку стали толочь без загадок, языками – толочь молоко.
Спились-съелись, в Корее пожили. Жаль с тех пор горемычных собак.
Шерсти горсть в чутком сердце хранили, надо клок этот съесть натощак.
Тили-тили, опять проходили, трали-врали, как все хвастуны.
Не поётся, но пить не забыли – так в ненастьях живёт полстраны.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Девятый класс
Где у подъезда толкотня и тёмный лес тяжёлых рук
Там ждут надеюсь не меня я слабый враг неверный друг
Качели, горки, гаражи – темны распятья во дворах
Попойки, драки, грабежи ты прахом был и станешь прах
А дома книжная тюрьма обойный клей колода карт
Уйти в бега, сойти с ума советует лукавый бард
Но нет надёжнее пути сквозь стыд и срам чужих дворов
Чем сон-травою прорасти не оставляющей следов
А в небе ледяной металл и если лечь лицом в бетон
Увидишь то что так искал – свой неразменный миллион…
ВЛАДИМИР БУЕВ
Школьник
Я перед выходом во двор в два раза делаю острей
Свой бдительный орлиный взор, иначе шанс поймать люлей
От гопоты имею враз, от этих мрачных забияк
Ершистых наглых злых зараз, я жуть боюсь пацанских драк
Все норовят достать кулак, поставить мне большой синяк
Да я слабак ну пусть слабак, и я не то чтобы смельчак
Но и не трус, ну пусть боюсь, и потому не оступлюсь
Я дома в угол свой забьюсь, на чтенье книжек навалюсь
Колоду карт в пасьянс сложу – всё тренировка для ума
Зато в штаны не наложу, и теоремою Ферма
Прозабавляюсь вечер весь, ботаник я, мне стыд и срам
Вдыхаю клей как будто взвесь не веря собственным слезам
Дурманы в сером веществе мотив подарят просиять
Свалиться мордой в оливье и рубль последний разменять.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Это новая песня на старый лад,
на зубок её брали и там, и тут:
из живущих каждый не виноват,
виноватые вниз головой цветут.
Они камни колышут на площадях,
иногда приснятся, как зимний лес,
где деревья чёрные все в гвоздях
(но иных не встретишь ни там, ни здесь).
Они тоже хотели из общих зол
выбрать меньшее, стать серебром планет…
Опустили сердце в густой рассол,
позабыли на девяносто лет.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Посидеть на двух стульях не всякий рад,
понимая последствия там и тут:
можно выйти оттуда в Эдемский сад
или выбрать совсем иной маршрут.
Те, кто жив – обыватели хоть куда:
приспособились через камни шагать.
На чужие кто умышлял места,
тот готов рассвет на ветвях встречать.
Заколышутся камни на площадях,
на ветвях закачаются булки враз —
и окажутся новые на гвоздях:
годы прежние выползут напоказ.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
В Транквилиуме этом, Тропарёво,
ещё при позапрошлом короле,
едва сопротивлявшееся слово
полнеба мы тащили на пиле.
Усохли дни, зато набухли ночи,
ни слов, ни пил. И, честно говоря,
сегодня даже небеса не очень
подходят для тасканья словаря.
Бог в помощь нам, дельцам и дилетантам,
катящимся с невидимой горы —
ладони добродушного гиганта.
Теперь и это в правилах игры.
ВЛАДИМИР БУЕВ
В иных мирах я тоже как-то шастал,
В Транквилиум опять же забредал.
Но, может, зря сейчас о том похвастал?
Всего лишь в Тропарёво побывал.
И там мне было тяжко: слова ради
единого я поднимал пилу.
Я был Атлантом, ибо в роли клади
волок (подобно мощному волу)
полнеба на пиле простой двуручной.
Я так старался, даже изнемог.
Но Бог исправил день мой злополучный,
устроив мне счастливый эпилог.
Весь вечер без пилы хожу свободно,
И завтра тоже в гору не пойду.
Сизифов труд – как это благородно!
Но дилетанты с нормой не в ладу.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
месяц ели мокрый хлеб
что отпущен был по водам
а потом приплыл обратно
мы довольны не вполне
этим хлебным тихоходом —
у него на шкуре пятна
ну а если утонул
значит все мы утонули
хоть плавучи будто пробки
но не дали нам уплыть
утопили и вернули
и хранят в сырой коробке
ВЛАДИМИР БУЕВ
кушать хочется всегда:
мокрый, свежий хлеб, сухой ли —
глядя сверху (соразмерно)
сознаём не о еде
речь сейчас идёт лихой ли
или может быть примерный
тот кто плавает в реке
он не плавает а всплывший
пятна трупные мелькают
из-за газов вздут живот
нам глаза на мир открывший
что иной мир все узнают
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Полуэктов видит короткий сон:
горящие города.
Просыпаясь, берётся за телефон,
сообщает туда, куда.
Это просто работа. Его оклад
не зависит от темы сна.
Важно, чтобы записывал всё подряд,
разберётся сама страна.
Полуэктов трогал ядерный гриб,
но медаль получил за то,
что однажды увидел двух мёртвых рыб
в алюминиевых пальто.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Появилось в истории много тех,
кто фальшью кроет её,
Искажает суть, скрывает успех,
нутро обнажая своё.
Полуэктов Павел про ядерный гриб
знал всё, что положено знать.
Он ядерщик. Доктор. Возможно, рыб
в озёрах он мог созерцать.
Пахал папой Карлой. Открытий воз
наделал учёный наш.
Плохой в онкологии был прогноз,
Не спал и не впал в саботаж.
Страна оценила, вручила медаль,
не ту, что скажут потом.
И прочих наград была спираль —
Заслужены все трудом.
…А в части алюминиевых пальто,
которые парочка рыб
напялила будто бы (вот шапито!),
то это простой недосып.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Петров закончил заготовки
обыденное моросит
троллейбус двинул с остановки
и не дождался, паразит
Петров, зачем свои соленья
ты кутал в старое пальто?
из огурцов и перцев тленья
не избежал ещё никто
ты скажешь плотная закрутка
и ледяные погреба
плывёт немытая маршрутка
Петров, а я скажу судьба
ВЛАДИМИР БУЕВ
Петров в подвале задержался
не -Водкин, а простой Петров
и потому он занимался
соленьем перцев-огурцов
а вовсе не спиртных напитков
распитьем наглым среди дня
ушёл весь транспорт вновь попытка
вернуться в офис обгоня
троллейбус вкупе с той маршруткой
не мытой год иль целых пять
обед закончен и закрутку
успел он до конца сваять.
и разовьются отношенья
из погребных зимою льдов
Петров достанет все соленья
из перцев и из огурцов
не ждите от Петрова тленья
он сытно ест пешком идёт
респект Петрову уваженье
судьбу Петров подальше шлёт
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
мушкетёры твои ацтеки
где Мария
в начале лета
проводила друга навеки
а запомнила только это
как стоял на тяжёлом камне
посреди ледяного неба
говорил всё равно запомни
улыбался нелепо
это было в книге не в книге
гастронома среди эфира
где хромая душа
выпрыгивать
училась за двери мира
до сих пор золотые титры
зависают над облаками
это мантры Мария мантры
всё дословно что было с нами
ВЛАДИМИР БУЕВ
то ль Мария то ль не Мария
Магдалена
но эйфория
обуздав меня Мельпоменой
драму гасит асимметрией
историчность былых страданий
и блаженных улыбок кротость
у Марии-доньи метаний
не отнимут убогость
ведь Кортес на тяжёлом камне
постоял неспроста взирая
как ацтеков бойцы арканят
как империя исчезает
ты Мария просто Мария
Магдалена или Марина
если в мантрах твоя ностальгия
в Мельпомене причина
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Из старой тетради
Землю увидеть во сне, ты сказала, дурная примета.
Для посвящённых – предвестье тяжелого года,
как урожай огурцов, как злодейка-комета,
хвост перед каждым задравшая не без дохода.
Я возражу, ибо что нам, астралопитекам,
в этом случайном стеченье чужих обстоятельств!
Ради забавы представишь себя человеком —
сразу навалится груз долговых обязательств.
Трудно лететь, трудно плыть под холодной водою,
трудно раскрашивать мир в надлежащие краски.
Там, где погасло твоё и моё золотое,
трудно представить глаза без тяжёлой повязки.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Из нового блокнота
Ты поутру огурцов насолила большую бадейку.
Я уточнил: мол, ты землю во сне повидала?
Прямо не можешь ответить, всё ищешь лазейку:
что-то бормочешь, что деньги в семью доставала,
что, мол, всю ночь ты очей голубых не смыкала,
и что ты вечно в нелёгких заботах домашних.
Я по глазам твоим вижу, что хочешь большого скандала,
и потому приведу свои доводы круче вчерашних.
Скрыться в астрале – не то, в Австралии греться;
просто питеком не быть, и забыт питекантроп —
так возражу, и придётся тебе утереться.
Спорить со мной тебе нé дали музы таланта.
Трудно быть богом, но запросто – домохозяйкой.
Трудно раскрашивать мир в надлежащие краски.
Я понимаю: быть тяжко болтушкой-незнайкой.
Вот же, возьми, и на рот повяжи свой повязку.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Считалка
Кто проснулся кто приснился
Кто пошёл и выпил море
Кто совсем не изменился
Кто ошибся в разговоре
Всем нам следовало строже
сохранять свои руины
А теперь-то кто поможет?
Кто не с этой половины?
ВЛАДИМИР БУЕВ
Посчитали – прослезились
Старики сошлись в угаре
Детство вспомнили, визжали
И в одном большом кошмаре
По колено в море встали
Как цыплят считают в осень
Так и эти просчитались
Год был прошлый одиозен
И здоровья не осталось
Всем им следовало строже
Сохранять свои руины
Но теперь им кто поможет?
Не осталось половины
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
где небо будущим беременно
а тут продлёнка третий класс
мы все идём тропою Римана
но Риман умер не за нас
зазря пространство многомерное
густеет в баночке чернил
всё ассонансное, минорное
какое ты и сам любил
иное только улыбается
не поддаётся мирный квант
он с нами пьёт, грешит и кается
как привокзальный музыкант
ВЛАДИМИР БУЕВ
немало Риманов, казалось бы,
коптили небо за века
история не примет жалобы
ни от кого наверняка
американцы, немцы, русские
их было много на челне
но были все они моллюсками
никто не мог встать наравне
с тем кто прославил математику
(всего-то сорок лет прожил)
кто дзета-функцию фанатикам
как ряд Дирихле предложил
где нуль значенья избирательны
у дзета-функции тогда
когда все числа отрицательны
но чётные как дважды два
и к Римана с тех пор гипотезе
хотят прильнуть те рифмачи
кому пространство снится в образе
чернильной банки у свечи
те, кто в пространство улыбается
иль кому щерится оно
тому кто пьёт грешит и кается
и с музыкантом заодно
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Ты-то помнишь эту музыку ТВ
Эти танцы в беспощадной синеве
Помню-помню занавешенный экран
Чью-то кровь из чёрно-белых рваных ран
Были молоды мы, молоды тогда
А над нами говорящая вода
А над нею ледяные небеса
Между ними города и голоса
Десять жизней уместились в полчаса
ВЛАДИМИР БУЕВ
Жизнь в сознании проносится тогда
Когда смерть в тебя толкает тонны льда
Успевает пробежать всего за миг
Заявляя: ты всего уже достиг
Если десять жизней, мигов пять плюс пять
Но не полчаса, не стоит людям врать
Танцев нет, но занавешен весь экран
Даже если крови нет и рваных ран
На столе опять наполненный стакан
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Числа
всего 500 рублей и снова жив-здоров
посаженный на клей окраинный Брюллов
но нету пятисот в промозглом декабре
среди былых красот шуруй без якорей
возьму 150 нашарив 200 и
весну не запретят (но кажется смогли)
ВЛАДИМИР БУЕВ
Весна-лето
ну почему Брюллов? быть может Пикассо́?
ведь первый был здоров не сел на колесо
а может и Дали ещё такой ван Гог
ширялись ведь они а вот Брюллов не смог
окраинный Дали, ван Гог иль Пикассо
не смог найти рубли но ведал адресок
где в долг дают весну и лето где поймать
не грех (чтоб пацану два раза не вставать)
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Проводы зимы
Сегодня откроем забрало,
прикроем тяжёлое тело.
Как долго зима умирала
и знать ничего не хотела!
Незнание – это привычка,
а знание – это засада.
У пьяных ломаются спички,
а трезвым огня и не надо.
На празднике нового леса,
растущего вровень с подошвой,
обнимемся без интереса,
расстанемся не заполошно.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Зима. Крестьянин торжествует…
Забрало лицо мне скрывало.
Нисколько меня не смущало,
что весь остальной я был голым
(весь лёгким, совсем не тяжёлым).
И вот наконец я решился
забрало открыть. Удивился:
в округе зима бушевала —
и холодно сразу мне стало.
Незнание – это привычка,
а знание – это засада.
Карманов коль нет, нет и спички.
Огня же сейчас ох как надо!
Тут публика вдруг объявилась
(за соснами прежде таилась?):
на празднике нового леса
глядит мне в лицо с интересом.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Ночной троллейбус № 20
В сторону Серебряного Бора
(как темна листва его густая!)
по волнам ночного разговора
движемся, почти что засыпая.
День был жарок, полночь – неизбежна,
за окном то смерть, то бакалея.
Приближаясь к линии прибрежной
замирает старая аллея.
И уже невидимы ансамбли
новых зданий, слепленных по-птичьи.
Созданный единым взмахом сабли,
крепкий берег ждёт своей добычи.
Надо стать прозрачней, неприметней
стёклышка троллейбусной теплицы,
чтоб исчезнуть с девяностолетней,
так и недописанной страницы!
ВЛАДИМИР БУЕВ
Медленный транспорт
Едем на троллейбусе с тобою.
Я хочу быстрей в кровать свалиться,
насладиться полной тишиною
и… твоими стонами упиться.
Еле тащит транспорт тушки наши.
За окном у бакалеи хулиганы.
Бродит смерть ночная рядом с пляжем.
На аллеях скрылись атаманы
с саблями и ждут своей добычи.
А шофёр – как будто спит в теплице.
Я сейчас бы взгрел его обличье,
невзирая на любые лица.
Побыстрей, троллейбус, что ты медлишь!
Вот уже не видимы ансамбли
новых зданий: как тут уцелеешь!
Чую: наступил на те же грабли.
Мысли о другом (совсем некстати).
Лет мне девяносто. До кровати
я смогу добраться и свалиться.
Но смогу ль тобою насладиться?
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Вторнику много надо:
он чемпион всего,
сам себе крест, ограда,
дилер и вещество.
Я же заброшен в среду.
По острию ножа
дымным поездом еду.
Стало быть, заряжай!
Ставлю кассету грома
в каменный пулемёт.
Скоро мы будем дома —
вечности не пройдёт.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Вторнику надо много,
в среду заброшен ты.
Пятница – у порога
будничных дней мечты.
Но чемпионским выям
бесу не повредить.
В лидерах – выходные.
Было так, есть и быть!
Будни – они жестоки.
На остриё ножа
нечего экивоки
делать, коль заложа
в джинсы кассету грома,
рвёшься быстрей домой.
Скоро ты будешь дома,
вечностям не впервой.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Весёлая тоска венецианских зим,
божественный мотив под номером четыре.
Он умер, но смотри, остался негасим
и медленно плывёт в предпраздничном эфире.
Лови, покуда он – полупрозрачный шар
из рыбьей чешуи сияющего моря
(рисованной страны несмелая душа,
блаженное окно в стене ночного горя)
ВЛАДИМИР БУЕВ
Божественный мотив из литер четырёх
в значенье музыкальном опусом зовётся.
И опусов таких из разных эр, эпох
не два, не три, не пять десятков наберётся.
Времён у года есть четыре (а не пять),
И ровно столько же концертов у Вивальди.
Венеции тоску на скрипке обыграть
сумел он точно так, как Ломоносов – смальту.
А рыбью чешую сумел познать поэт
посконный и лихой, большой знаток покушать.
Он видит чешую и рыбий силуэт
в шарах и там, где в окнах можно море слушать.
P. S. Короче, везде: не складно, зато верно, как учение Маркса, которое всесильно.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
На кухне
Полночь бродит долгими кругами,
тёмная, невидимая нам,
розовым вином и пирогами
веселящим сонный Инстаграм.
Батарею тёплую потрогай,
помечтай, что посреди пурги
в этот дом потеряна дорога…
Но уже сужаются круги.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Там же
Ночь мне очи застит. Я включаю
свой проверенный годами ноутбук.
(Полночь – это к слову). Открываю
Инстаграм, а сам пишу в Фейсбук.
До полуночи минут так тридцать.
Не беда! Пурга – везде пурга.
В полчаса пурге не завершиться —
к тёплой батарее жму бока.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
А день был таким простым,
Ярким, одушевлённым
Зелёным и золотым,
Золотым и зелёным.
Утром любили нас,
Вечером обижали,
День понемногу гас,
Размывая детали.
В темноте полетим
К огонькам отдалённым,
Зелёным и золотым,
Золотым и зелёным.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Тра-ля-ля. Проснусь. Увижу
Жёлтое на зелёном.
Как будто бы я в Париже
В Версале ихнем хвалёном.
Любили тут постоянно
И утром, и вечерами
Безбожниц преокаянных.
А пуще всего – ночами.
Дождусь темноты. Спрячусь.
Я чувства к искусству питаю.
Ведро зазвенит – раскорячусь.
Уборщицу в сети поймаю.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Всё идёт по плану. Весна – красна,
Карусель скрипуча, как древний бог.
Лишь самой себе до конца верна,
Раскрывается книга в двенадцать строк.
Вот и всё, что осталось от болтовни
Пылкой юности (думали – не унять!).
Двадцать третьего будет плюс пять в тени.
Не забудь же перечитать
Эти строки, придуманные тебе.
(А по сути, придуманные тобой.
И особо – двойной пробел,
Несмолкающий, как прибой…)
ВЛАДИМИР БУЕВ
Карусель скрипуча? Есть солидол —
Он не только в вёсны осилит скрип.
Книг в двенадцать строк поиск был тяжёл,
Но стихов полно у поэтов-глыб.
По двенадцать строк у Бальмóнта есть.
Грибоедов, Пушкин, Есенин, Фет,
Маяковский, Брюсов – пусть всех не счесть,
Но на память вспомнит любой эстет.
Здесь Ахматова с Блоком прошлись по льду.
Тут Некрасов и Лермонтов жар гребли.
И Цветаева в этом длинном ряду.
И попроще поэты жгли.
Вдруг поэму «Двенадцать» имел в виду?
Человек там двенадцать, а не строк.
Я словесную снова бурю руду,
Чтобы выучить тот урок.
Эти строки, придуманные одним
(А по сути, придуманные другим)
Плагиатом не станут никаким,
Я надеюсь… но пальцы скрестим.
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Сердце качается, как вагон
Поезда «Барнаул-Кулунда».
Повторяется, как рефрен,
Продвигается, как патрон
В тоннеле грязного льда.
Здесь попутная лесостепь
Царапает стёкла до дрожи,
Здесь нарезанный чёрный хлеб
На серой газете разложен.
Крепко-крепко связан стоп-кран
Проволокой железной.
Я её размотаю сам,
Горячо, бесполезно.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Пропустил остановку? Проспал?
Разогнаться твой поезд успел?
Чья ж вина, что ты спал наповал
Или если в окно ты смотрел,
Если взор твой бежал в лесостепь
Или если ты хлеб поглощал?
Повторюсь: чья вина, коль нелеп
Сам раззява, упавший в астрал?
Чья вина, что не спрыгнул, когда
Осознал, что вагон твой в рывке?
Твоя воля была не тверда,
Коль стоп-кран не сорвался в пике.
Ничего – вот достигнешь села
(Кулунда – там маршруту конец),
Раз уж смелость твою забрала
Рукоятка простая, хитрец!
***
МИХАИЛ ГУНДАРИН
Очередной зимы стальная ось
Легко нашла живое полотно,
Вошла в него, прошла его насквозь
И там, где вышла вон, – воспалено.
Но поболит недолго: это март,
Неприхотливый черновик всего,
Дурак-игрок в карманный биллиард,
Полезное, однако, существо:
Ему известен путь в холодный лес,
Где рваный город вроде башмака
Валяется среди семи небес.
Их видит тот, кто старше сорока.
ВЛАДИМИР БУЕВ
Наука молча принимает факт,
Что семь небес в апокрифах живёт.
А то и десять – компромиссный пакт
Не заключён. В фантазиях – полёт.
Кругов ещё у ада тоже семь.
А может, девять, кто ж там вёл подсчёт!
Ну, разве Данте то ли стратегем,
А то ль мифологем провёл учёт.
Черновиков неприхотливых столь уже,
Что даже март (не только мир) готов
В них захлебнуться при демонтаже
Конструкций из осей и облаков.
Очередной зимы стальная ось
На полотне живом отоспалась,
А в марте у оси всё вкривь и вкось.
В том полотне зараза завелась?
Не старше сорока в твоих мечтах?
За пятьдесят давно – всё биллиард?