Михаил Константинович Зарубин
Добрые слова на память
3
Советы трудовых коллективов предприятий, созданные на заре перестройки и гласности, для руководителей больших и малых организаций были как бельмо на глазу. Они не умели и не хотели работать, умели только требовать. Большинство в советах составляли рабочие, поэтому любое заседание заканчивалось требованием. Требовали повышения зарплаты, требовали чаще менять спецодежду, требовали платить за лечение зубов, выдвигали всевозможные социальные требования, возникающие спонтанно при очередном разговоре «о жизни». Совет никогда ни за что не отвечал. Он даже свое название не оправдывал. И вот такой некомпетентный орган должен был решить весьма сложный вопрос: как акционироваться тресту? У меня, специально изучавшего эту проблему, было много сомнений. Дело в том, что полностью отсутствовали какие-либо нормативные акты, на которые можно было опереться. Приходилось советоваться с коллегами, изучать опыт других предприятий, что-то выдумывать, импровизировать.
Конечно, не хотелось разваливать трест на части. Многие думали так же, но полного согласия в нашем «королевстве» не было. Четыре начальника строительных управлений считали иначе. Причем каждый из них заручился поддержкой «своих» членов совета. Не стесняясь, они врали работягам, обещая счастливую жизнь при акционировании «по отдельности». Приводили примеры успешных аукционирований, где, по их словам, наступил «рай земной». Но я-то знал, что это не так, поэтому использовал весь свой авторитет, чтобы остановить это безумие. С членами Совета обсудили проблему и договорились встретиться через два дня, чтобы окончательно решить судьбу нашего строительного треста.
…Я вышел из управления уставший. Голову разламывала боль. Отпустив машину, решил пройтись по свежему воздуху. Совещание трудно было назвать удачным, поэтому невеселые мысли одолевали меня, они назойливо крутились в голове, требовали внимания и анализа. Да, люди должны понимать, куда они идут, им нужны перспективы. Мне самому необходима четкая концепция, если я пытаюсь оказать влияние на других. Мне нужно самому хорошо представлять, куда двигаться, и только тогда можно тянуть за собой других. А знаю ли я сам, куда идти? Чего я добиваюсь, используя свой личный авторитет и опыт?
Вдруг я услышал свое имя и отчество, Оглядевшись и никого не увидев, собрался спуститься в подземный переход, что находился под проспектом Стачек, но, сделав шаг, опять услышал голос. Обернувшись, увидел машину и выходящего из нее Генерального директора Кировского завода. Его трудно было с кем-нибудь перепутать, он отличался практически от всех, кого я знал. Среди моих знакомых таких красивых мужиков не было.
– Петр Георгиевич, вот уж не ожидал тебя увидеть!
– Ты думаешь, я ожидал с тобой свидеться? О чем задумался? Чуть машину мою не сбил…
– Решил пройтись после заседания трудового коллектива.
– А ты разве не знаешь, что после заседания Совета трудового коллектива пешком ходить нельзя?
– Почему?
– Опасно.
– Никогда об этом не задумывался.
– Для тебя это впервой, а я этот этап уже прошел. Сказать честно, это были самые тяжелые для меня времена, времена так называемого Совета трудового коллектива. Что это за зверь такой, никто толком не знал. Все решения сводились к «дай, дай, дай».
– Значит, и у вас на заводе было то же самое?
– Не сомневайся. Везде так было, где работали советы. Но ладно о грустном. Как дела, что за мысли не дают покоя?
– Петр Георгиевич, на ходу не расскажешь… Смотри, на нас уже обращают внимание.
– И то верно. У тебя есть время, хотя бы час?
– Есть.
– Садись в машину, доедем до скверика в Автово, там и поговорим.
Сквер находился за железной дорогой, что вела на станцию Автово, сразу за переездом.
– Давненько я здесь не был, – пробираясь через кустарник к скамейке, говорил на ходу Петр Георгиевич.
– Скажи я кому, что с директором Кировского завода по кустам ползаю, не поверят.
– А чего тут плохого. Раньше я здесь часто сиживал. Вон, посмотри, у кладбищенской стены гаражи стоят, там и мой где-то притулился…
– У тебя там гараж?
– А чего ты удивляешься? Я что, сразу Генеральным стал? Нет, милый мой, после института работал сменным мастером в цехе турбинных лопаток. Видел, что происходит на заводе, и днем, и ночью. Потом был заместителем начальника цеха по производству. Начальником цеха трансмиссии. Численность – больше тысячи человек. Крика и ругани выслушал – на всю жизнь хватит. Тогда таким как я персональные машины еще не подавались… Жили скромно. Ну, рассказывай про свои беды, тут нам никто не помешает.
– Ты знаешь, Петр Георгиевич, в последнее время я как машина стал: это надо сделать, и вот это надо сделать, и еще это, и это. Времени на все не хватает, а тут как снежная лавина – акционирование. Как будто кому-то фитиль к заднице поднесли, давайте поскорей, давайте поскорей! Будто мы большие специалисты в этом деле, знаем, как акционироваться, что акционировать. Кто говорит, надо весь трест сохранить, как единое целое, кто-то утверждает, что каждое строительное управление должно быть самостоятельным… Где правда, не знаю.
– А ты говоришь, бед нет. Сам-то как считаешь?
– Я хочу, чтобы трест был единым и неделимым.
– А все продумал?
– А что тут продумывать?
– Ну, хотя бы составил грамотный бизнес-план, в котором должно быть все просчитано: и снабжение, и сбыт, и стройка, и наличие заказов, и количество рабочих.
– Это у тебя сбыт, у меня стройка.
– Это в плановой экономике у тебя стройка, а когда частником станешь, все, что построишь, сбывать надо.
– Кирпичную кладку сбывать, или монолитный бетон?
– Готовую продукцию.
– Петр Георгиевич, какая-то чертовщина.
– А как ты хотел? Вчера ты руководил государственным строительным трестом, а сегодня ты – акционер, частник, капиталист – называй как знаешь. В акционерном обществе складываются капиталы многих участников, с ними нужно считаться. Подтверждение денежных вложений – акция…
– Послушай, о чем ты говоришь? Какие капиталы, какие денежные вложения, кто их даст?
– Акционеры, а кто же еще? У нас, капиталистов, по-другому не бывает.
– Но ведь акционерами должны быть сотрудники треста!
– Если не будут платить, значит, они не акционеры.
– А кто будет акционером?
– Любой, имеющий желание и деньги.
– Черт знает, что такое, совсем все запуталось.
– А ты разложи все по полочкам, посади рядом экономистов, и считай. Сколько денег нужно для выкупа имущества, где взять их, можно ли вынуть из прибыли? Кто будет кредитовать? Какое общество вы создаете, открытое или закрытое?
– Подожди, от кого закрытое?
– В закрытом обществе могут быть только работники треста.
– А в открытом?
– Да хоть вся Россия.
– А где лучше?
– Там, где нас нет.
– И то верно. А как у тебя дела на заводе?
– Ну, что у нас. Такие же проблемы, их нужно решать… – Он задумался и вдруг сказал, – Ты знаешь вспоминаю свою работу главным инженером с таким удовольствием… Я уверен, что это самая интересная должность на заводе. Только главный инженер определяет техническую политику…
– Что это ты вдруг вспомнил?
– О хорошем всегда приятно вспомнить. Сейчас бурление на заводе закончилось, совет трудового коллектива остался в прошлом. Кировский завод стал единым, цельным, не разграбленным, не убитым. Смотрю на смежников: кругом неразбериха, непонятно, кто командует, кто работает. Появились новые люди, директора-владельцы, в основном они не разбираются в производстве, главное – продать. Какого качества, это десятое дело. В любое предприятие, а особенно у нас в России, нужно вкладывать огромные деньги. Если даже часть денег с предприятия выводится, оно обречено на прозябание или гибель.
– Но вас-то это мало касается, вы ведь неплохо оснащены.
– Нас это очень сильно касается. Оборудование устарело. Станкостроение в мире движется семимильными шагами, а мы по эффективности труда отстали от конкурентов в разы.
– Да ладно придумывать. Кировчане отстали, от кого?
– От передовых заводов мира.
– От иностранных, что ли?
– От них.
– Но мы всегда шлепали за ними.
– А можно идти впереди, а не шлепать. Разве нельзя приобрести такое же оборудование, что у них? Мы знаем, где оно выпускается, тайн здесь нет.
– Куда замахнулся! Сейчас министерства оборонной промышленности нет, кто выделит деньги?
– Зарабатывать надо свои. И мы это делаем, в прошлом году капиталовложений в средства производства вложили вдвое больше, чем при советской власти.
– Да, сейчас редко кто столько вкладывает в развитие.
– А я не о наших заводах говорю, наши конкуренты не здесь, а там, в развитых капиталистических странах. И скорость развития у них выше. Поэтому мы должны двигаться по пути кардинального технического перевооружения и эффективной организации труда. Роль человека на производстве нужно принципиально изменить. Надо планировать весь рабочий цикл. Нужно знать, сколько качественных деталей получим за час, смену, месяц. А для этого надо учить рабочих, но не так, как мы делали, а с учетом понимания новой техники. Люди должны знать, насколько ответственной становится их работа.
– Да, Петр Георгиевич, похоже, мои беды по сравнению с твоими – мелочь.
– У каждого из нас свои проблемы.
Мы замолчали. Только было слышно, как листья и тонкие ветви деревьев шелестели от слабого ветра нал нашей головой.
– Хорошо мне с тобой. Спасибо, что нашел время, Петр Георгиевич. Я часто встречаюсь со своими коллегами, но такого разговора как-то не получается. Я догадываюсь, почему.
Одна из причин – закрытость нашего треста. Мы работали на оборонных объектах, а здесь разговоры были не в чести. Хотя, стройка есть стройка, где бы ни была. Я уверен, что по контурам цеха не узнаешь, для чего он строится – для производства танков или тракторов.
– Сейчас другое время. Закончилась эпоха плановой экономики, начались бурные времена вхождения в рынок, и надо принимать правильные решения.
– Ну, если рынок, то и управление совсем другое.
– Не надо путать штатное расписание с управлением. У нас стиль управления на заводе отработан годами: полная демократия при обсуждении будущего решения, и его единоличное принятие. Заговорил я тебя, пошли.
– Знаешь, сейчас я стал постарше, но все равно, когда приезжаю на стройку, смотрю как завороженный на работу каменщиков. Мне нравится, как кирпич за кирпичиком вырастает стенка. Так же и в нашей жизни: знания, которые мы получаем, дают нам необходимый жизненный опыт.
– Я не строитель, но скажу тебе по секрету: мне так хочется, как в молодые годы, встать за станок в ночную смену и выполнить сменное задание наравне с опытными рабочими. Услышать от них добрые слова. Как жаль, что такое я уже не смогу себе позволить.
Мы еще долго прощались, пожимали друг другу руки, что-то опять вспоминали. Сумерки прикрыли крыши домов. Зажглись фонари. Мы побрели разыскивать оставленную где-то неподалеку машину…
4
В приемной генерального директора производственного объединения «Кировский завод» Петра Георгиевича Семененко было, как всегда, людно. Помощник генерального, увидев меня, тут же подошел.
– Что-то случилось? – негромко спросил он.
– Нет, ничего, слава Богу. Хочу увидится с Петром Георгиевичем, мы договорились об этом с ним по телефону.
– Подождите минутку, Петр Георгиевич сейчас освободится.
Он не успел еще договорить, как на пороге кабинета показалась высокая фигура генерального. Увидев меня и извинившись перед очередным посетителем, он махнул мне рукой.
– Заходи.
Уже в кабинете, он протянул свою широкую, как лопата, руку.
– Здравствуй, дорогой. Рассказывай, что привело ко мне. Мы же не виделись, дай бог памяти, с полгода?
– Пришел проститься, Петр Георгиевич!
– Не понял. Куда это ты собрался? В строительный комитет забирают?
– Да никуда меня не забирают.
– Так чего прощаться?
– Правление приняло решение съехать с территории Кировского завода.
– Причина?
– Вы же знаете, объемов нет, работаем, где можем. Управление механизации – на заводе. Чуть ремонт – проблема въехать, выехать. Снабженцы – на заводе, конторы строительных управлений и треста тоже у вас. Все здесь, только нет работы. Можно ли работать на Невском, а переодеваться после работы на Кировском?
– Насчет нас и Невского, пример неудачный. Вы ведь и в прежние времена в разных местах работали?
– Да.
– А располагались здесь, и мы друг другу не мешали.
– Но сейчас, кроме конторских помещений, все свободно; бытовки на двух этажах, склады. А за все надо платить.
– Надо, я ведь тоже плачу.
Мы помолчали. Семененко подошел к окну, я встал рядом. Мы несколько минут наблюдали, как трактора с главного конвейера отправлялись на погрузочную площадку.
– Пользуются спросом? – кивнул я на трактора.
– Пока да.
– Неужели не нужны будут?
– Если не будет крупных хозяйств, частники такую покупку не осилят.
– А кто же землю пахать будет?
– Как раньше, лошадки, – невесело пошутил Семененко.
– Смеетесь?
– Скорее плачу.
Еще немного помолчали, а когда молчание стало уже неловким, и даже в какой-то степени тягостным, стали прощаться. Уже взявшись за ручку двери, я услышал:
– Остановись пожалуйста.
Обернувшись, я посмотрел на Семененко.
– Зачем так прощаться, как неродным? Давай пройдемся по заводу.
– С удовольствием, но у Вас же дела.
– Чуть-чуть подождут.
Выйдя в приемную, генеральный подозвал помощника и что-то шепнул тому на ухо. Вышли на улицу. Рядом с заводоуправлением стоял новый красавчик-цех. Заглянули. По огромному длинному конвейеру двигались, то поднимаясь, то опускаясь, детали – верхняя одежда тракторов. Здесь придавали им товарный вид.
– Я помню, как начинали строить этот цех, на месте яблоневого сада. Экологи и профсоюз были категорически против, проектировщики категорически за, а мирил всех партком. Часа три ругались, пока приняли решение. Деревья пришлось аккуратно пересадить…
– Я тоже помню то время, был директором третьего производства. Это событие весь завод всколыхнуло. Никто в стороне не остался. А мне и сейчас, говоря по правде, жалко тот яблоневый сад. Наверно, старею, сентиментальным становлюсь…
– А вот и цех ходовой части, мы с тобой именно здесь познакомились, Петр Георгиевич.
– Значит, помнишь? Ну, и как прошла эта встреча? Надеюсь, ты не очень обиделся?
– На всю жизнь благодарен.
За разговорами не заметили, как зашли в прокатный цех. Сразу в глаза бросились огненные слитки, они медленно плыли по вальцам, создавая вокруг какой-то призрачный, сказочный свет. В конце, у глухой стены, лежали многотонные штабеля уже остывшего металла.
– Здесь все так же красиво, – я посмотрел на механизмы прокатного стана. – За строительство этого стана наш бригадир, Василий Иванович Гвоздарев, получил звание Героя Социалистического труда. Первым из работников нашего треста.
– Но и заводчане не были забыты. Иван Яковлевич Прокофьев тоже получил Героя, – добавил Петр Георгиевич.
– Прокатный цех – главное дело треста.
– Ну почему же, Я бы так не сказал. Да что там говорить, зачем перечислять, сколько дел переделано, и как определить, где главное, где второстепенное. Это прокатка и мартен на слуху, а цеха танкового производства, кто про них знает, а корпус «Б», где подлодки оснащались турбинами. На каких весах определить, что главнее.
Они стояли у раскрытых ворот главного тракторного конвейера. Навстречу медленно двигался «Кировец», надевая по ходу движения необходимое ему для дальнейшей трудовой жизни.
– Петр Георгиевич, когда-то на этой линии двигалось несколько тракторов одновременно.
– Да, времена меняются. Крупных сельхозпредприятий нет, а мелким наш трактор не по карману. Тяжело сейчас всем, так что мы – не исключение. Мощности, занятые когда-то под оборонку, пустуют. Представляешь? Знаменитые танки Т-80 стали вдруг не нужны. Печальная и страшная картина…
– А говорят – танки грязи не боятся…
– Грязи не боятся. А человеческой глупости – даже очень. Ясно одно, государство нам сейчас не помощник. Приходится все менять, приспосабливаться. Главная ставка – производство металлопроката. Провели акционирование, бывшие цеха стали заводскими «дочками». Предотвратили банкротство, разобрались с «рейдерами».
– Как думаешь, Петр Георгиевич, стройка хотя бы года через два продолжится?
– Думаю, нет. Проблем у завода много, сейчас главное – заказы и замена устаревшего оборудования. Зданий, что ты нам понастроил, надолго хватит.
– И на том спасибо.
– Давай без обид. Сколько трест занимался строительством на заводе?
– Тридцать лет.
– Так что же ты хочешь? Сейчас на заводе не увидишь ни одного старого цеха, только новые здания.
Они остановились и одновременно посмотрели на громадные здания цехов.
– Ну вот, Петр Георгиевич, посмотри, – показал я на ближайший цех, – как сочетается девятнадцатый и двадцатый век. Правда, немного поправить надо фасад и кровлю. А так – образец промышленной архитектуры девятнадцатого века. Сохранили, не сломали.
– А ведь действительно красиво. Сколько хожу здесь, а не замечал…
* * *
Мы пошли к заливу, мимо танкового КБ, через железнодорожные пути, и у ног заблестели барашки волн. Чуть поодаль были видны красно-зеленые портальные краны в Лесном порту. И огромный белый пассажирский лайнер.
Вот таким удивительным пейзажем и закончилась эта прогулка. Повернули назад, и тут же небо подернулось тучами, начался унылый петербургский дождик. Моросящий, холодный, от которого хотелось побыстрее укрыться.
К заводоуправлению подошли быстрым шагом.
– Зайдем на минуточку – попросил Семененко.
– Да я итак у вас полдня занял.
– Зайдем, заодно и дождь переждёшь, а не перестанет – машину дам добраться.
Мы вошли в комнату отдыха, что была за директорским кабинетом, минуя приемную.
Небольшой стол был накрыт на двоих, Однотонная кружевная белая скатерть. Около тарелок нарядно лежали красные тканевые салфетки. В центре стола разноцветные листья клена были аккуратно убраны в хрустальную вазу.
Празднично и торжественно выглядела на столе посуда из белого фарфора. Аккуратно расставлена закуска. Не было ничего жирного, только блюда из рыбы, овощные салаты, фруктовые десерты, сладости. Рядом, на маленьком столике, стояли фужеры, рюмки, вино, коньяк и водка.
– Горячее подавать?
– Спасибо, нет.
– Что будешь пить?
– Водку.
Семененко наполнил рюмки.
– Ваш трест строил завод тридцать лет, я пришел сюда после института двадцать три года назад. Когда работал мастером, а потом начальником цеха, то думал, что трест – хозяйственная заводская единица, настолько мы были близки. А когда стал начальником производства, понял, что родители у нас – разные. Мы состоим в министерстве оборонной промышленности, вы – в министерстве строительства. Но какая разница? Мы вместе делали одно дело, так что давай выпьем – за мой завод, за твой трест, за нашу молодость, за людей, которых уже нет с нами…
