Михаил Костин
Корж идет по следу
И пеньки иногда говорят…
Алексей Петрович неторопливо шел к Степанову. За клинцовской околицей дорогу с обеих сторон обступила густая высокая рожь. Корж шагал посредине колеи и, пока позволял свет, внимательно присматривался, нет ли где входа в посевы. Но хлеба тянулись сплошной стеной, без меж, без тропинок через них. А потом догорела заря, как-то сразу потемнело, и теперь Алексей Петрович следил лишь за дорогой, белевшей под ногами.
Скоро впереди на взгорье темными силуэтами по светло-серому фону неба выступили крыши домов, потянуло чуть уловимым запахом жилья. Где-то вдалеке несколько раз пролаяла собака и смолкла.
Неожиданно около самой дороги словно из-под земли выросло небольшое приземистое строение. Корж подошел ближе. Он разглядел станок из бревен и кучей наваленные у стены бороны, плуги, колеса. Кузница. Значит, уже околица села. Здесь должна быть другая дорога, ведущая по задам к фермам, конному двору и мельнице. Корж решил пройти немного по ней, а потом каким-нибудь переулком выйти сразу в центр села. Он обогнул кузницу и чуть не упал, запнувшись. Под ногами загремело железо. Корж мысленно выругался: «Тьфу, черт! Чуть не с барабанным боем являюсь. Переполошу всех…» Но кругом было тихо. Даже чуткие собаки не обратили внимания на шум.
Узенькой тропинкой, сжатой по бокам плетнями, Алексей Петрович вошел в улицу. Через несколько шагов его окликнули:
– Гражданин, остановитесь!
Корж сделал вид, что не слышит, и продолжал путь. Сзади раздалось уже громко и властно:
– Гражданин!
Пришлось остановиться.
К нему приблизились двое пареньков пятнадцати-шестнадцати лет. У одного из них в руках Корж разглядел ружье. Патруль…
– Куда идете?
– В Степаново. Ищу председателя колхоза.
– А чего ж за огородами бродите? Мало места на дороге?..
– Сбился в темноте.
– Вы что, не здешний?
– В том-то и дело, что я из города. Если интересуют более подробные сведения, могу сообщить: агроном-садовод из областного земельного управления. Приехал к Захару Иванычу по важному и срочному делу, вот и приходится плутать ночью.
Объяснение неизвестного рассеяло подозрения ребят. Погибший сад, гордость и радость колхоза, был у всех на уме в эти дни, а тут приехал агроном.
– Идемте, – сказал один из пареньков, видимо старший наряда. – Тут недалеко. Ты, Серега, походи один, я скоро, – обратился он к напарнику и повел приезжего.
Корж приостановился.
– А удобно ли беспокоить человека так поздно? Может, лучше переждать мне до утра в правлении?
– Что ж вы там на голых лавках будете спать? Идемте, ничего. Да и дядя Захар не лег еще, минут пять не больше как прошел с планерки.
Они подошли к какому-то дому. Поднялись на крыльцо, и паренек постучал в дверь. В сенях послышались грузные шаги, от которых заскрипели половицы. Густой, немного с хрипотцой голос спросил:
– Кто там?
– Это я, дядя Захар, Володька Тарасов. Тут к вам агроном из области приехал, я и привел.
Звякнул крючок, перед Коржем распахнулась дверь.
– Милости прошу. Только осторожно, тут еще ступеньки.
Корж посветил карманным фонариком, подождал, пока председатель запирал дверь, и прошел следом за ним в просторную и чистую кухню.
Солодов занимался еще делами. Семилинейная лампа горела в полную силу, на столе лежали счеты, какие-то бумаги, стояла чернильница.
– Присаживайтесь, – пригласил он гостя, продолжая стоять в какой-то выжидательной позе. Был он высок ростом и крепко сложен, и только глаза, видимо, начинали сдавать: на большом мясистом носу красовались старенькие очки в железной оправе. Смотрел он из-за стекол открыто и просто, а под густыми пушистыми усами, совсем не тронутыми сединой, казалось, таилась лукавая и вместе добродушная усмешка.
Корж предъявил ему удостоверение личности. Председатель посмотрел его и сдвинул очки на лоб.
– А чего же Володька наплел мне про агронома?..
– Так я назвался ребятам, чтобы не было лишних разговоров на селе.
– Тогда, простите, по какому же вопросу?..
– Мне поручены поиски преступников, погубивших сад.
– Вон что-о!.. – многозначительно протянул Солодов и вдруг спохватился: – Чего же я стою как пень!.. Раздевайтесь, умывайтесь с дороги, я пока ужин соберу. Жены у меня нет, обычно дочка хозяйничает, а сейчас спит уже. Ну, да мы и сами управимся.
– Вы бы не беспокоились, ничего не нужно.
– Как это так! – Председатель уже убрал бумаги и ставил на стол стаканы и кринку с молоком. – Значит, теперь не Стрельцов будет вести следствие?..
– Хватит дела и ему, – неопределенно ответил Корж.
Во время ужина Алексей Петрович выяснил кое-какие подробности, интересовавшие его, потом спросил:
– Вы сами никого не подозреваете?
– Что вы! Кто же на свое кровное руку подымет!..
– Это хорошо, если такая уверенность в людях. Но… всякое бывает…
– Может быть, не спорю. Только я подумать ни на кого не могу. Просто не нахожу таких…
– Ладно, Захар Иваныч, продолжим наш разговор завтра, сегодня поздно уже. Только уговоримся заранее: с утра вы покажете сад, а потом мне нужно побывать в Беклемишеве и Лужках. Это далеко?
– Не очень. Съездите на лошади.
– И еще: пусть я так и буду считаться агрономом-садоводом, как назвался ребятам. Вы поняли?..
– Хорошо. Ну, допивайте молоко, я пойду приготовлю вам постель.
* * *
Сад колхозники разбили на крутом, обрывистом берегу Волги. Отсюда далеко были видны луга с синими блюдечками озер, густо поросших по берегам тальником. Широкой голубой дорогой лежала внизу спокойная и величавая Волга. Весело стуча плицами, по ней бежали белые пассажирские пароходы, медленно, с тяжело груженными караванами, проплывали буксирные. Далеко-далеко за лугами синели в дымке леса.
Здесь стояла тишина, лишь изредка нарушаемая криком пролетающих чаек. Да еще разливались трели жаворонка в небе, и в траве задорно звенели кузнечики.
Подъезжая к саду, председатель глубже на лоб надвинул фуражку и тяжело, как-то горестно вздохнул.
– Вы что, Захар Иваныч? – спросил Корж.
– Верите ли: ходить сюда не могу. Как взгляну на пеньки, – сердце кровью обливается. Ведь столько труда людского прахом пошло!..
Приехавших встретил сторож.
Это был небольшого роста тщедушный старичок. Лицо его густо заросло седой, давно не чесанной бородой, над маленькими, как у хорька, глазами свисали лохматые брови. Одетый в черную потертую рубаху и такие же, заплатанные на коленях штаны, заправленные в худые стоптанные валенки, он ходил немного ссутулясь, время от времени покашливал и придерживал правый бок.
Председатель хмуро произнес:
– Здравствуй, Матвеич. Вот, с агрономом приехали посмотреть.
Сторож поклонился, что-то буркнув в ответ, и принялся привязывать лошадь к ограде. На Коржа взглянул мельком, но жадно и быстро ошарил всю его фигуру, словно пытаясь оценить человека и, главное, угадать, кто он таков.
Корж не торопясь начал тщательный осмотр.
Сад с трех сторон был огорожен частой деревянной изгородью. Четвертая сторона выходила прямо к обрыву над Волгой и там ограда была ни к чему; ни козы, никакая другая скотина оттуда не могли забрести в сад. Сторожка стояла у изгороди, обращаясь окном и дверью в сад. Сзади и с боков ее окружали густо разросшиеся кусты бузины, почти совсем закрывавшие второе окно, боковое. Все свободное пространство перед сторожкой сейчас было завалено стволами яблонь и груш с пожелтевшими, сухими листьями.
Корж направился в глубину сада. Он внимательно рассматривал каждый пенек, и по следам, понятным ему одному, читал историю происшедшего.
После осмотра он мог с уверенностью сказать, что сад рубили, по меньшей мере, двое. Пеньки были разные по высоте, одни выше, другие ниже. Значит, один из преступников был высок ростом. Ведь он рубил не нагибаясь, как удобней. Он не заботился о выходе древесины, ему нужно было лишь погубить дерево. Срезы высоких пеньков, – а их Корж насчитал подавляющее большинство, – были гладкие, из-под острого топора, с двух-трех ударов. Значит, в основном рубил кто-то большой и сильный, другой только помогал ему. И еще одну важную деталь подметил Корж на пеньках. Все срезы имели наклон в сторону сторожки. Это совершенно ясно говорило, что рубку начали от реки.
Закончив осмотр, Алексей Петрович вытер платком потный лоб и вышел на обрыв, к Волге.
– Жарко, Захар Иваныч.
– Да, припекает. А вы еще в темном костюме.
– Эх, сейчас бы выкупаться хорошо! Вы как на это смотрите?..
Председатель покрутил головой.
– Ой, нет! Я свое откупался. Теперь разве что только в горячей бане, с березовым выпаром.
– Да вода же теплая.
– Нет, нет. Если хотите, идите один, а я посижу здесь. Идите. Мы пока покурим с Матвеичем.
– Ну, дело ваше. Я мигом…
Корж спустился к реке. Сняв пиджак, он медленно побрел по прибрежному песку, словно выбирая место.
– Тут везде хорошо, дно чистое, – покричал ему председатель.
Корж кивнул головой и продолжал идти.
Берег из песка и мелкой гальки был ровный, омытый волнами. У самой воды на нем отпечатались чуть заметные следы тоненьких лапок трясогузок. На мелководье в песке виднелись длинные прямые борозды – это проползли моллюски. Стайки мальков толклись на легкой волне и, словно ртуть, упавшая на пол, мелкими искрами разлетались в разные стороны при появлении Коржа.
Внезапно Алексей Петрович остановился.
По отмели от воды тянулся глубокий и четкий след киля лодки…
Алексей Петрович даже присвистнул от неожиданности. «Вот какой дорогой подобрались к саду. Просто и незаметно. Интересно, та ли это лодка, что пропала на пристани, или какая-то другая?..»
Корж нисколько не сомневался, что след оставлен именно в ночь на тринадцатое, – днем двенадцатого прошел грозовой ливень, он бы смыл его, если бы сюда приезжали раньше. След длинный – лодку вытаскивали далеко на берег, чтобы ее не унесло волной. Значит, приплывшие на ней отлучались на продолжительное время.
Корж обернулся к тому месту, где остались председатель и сторож, но за кустами, росшими по обрыву, их не было видно. «Очень хорошо», – подумал Алексей Петрович, достал из кармана аппарат и сфотографировал след.
Итак, многое становилось ясным. Конец от клубка был в руках Алексея Петровича. Сейчас требовалось осторожно, чтобы нигде не оборвать ниточки, размотать весь клубок. «Постараемся сделать это со всей аккуратностью», – про себя проговорил Корж и, быстро раздевшись, с разбегу бросился в прохладные воды реки.
Вернувшись к председателю, он ничего не сказал про след на песке. Зачем? Да и рядом сидел сторож, густо дымя большой козьей ножкой. Его Алексей Петрович спросил:
– Так вы, значит, с Камы, Илья Матвеич? Елабужский?
– Танаевский, – проворчал тот, не поворачивая головы.
– Это все равно. Рядом. Да, красивые там места, я бывал. Одно Чертово городище чего стоит!
– Что за диковина такая? – поинтересовался Солодов.
– Башня из дикого камня. Старая, мохом вся поросла. Стоит на высокой обрывистой горе над самой пристанью. Я читал, что она осталась от крепости древних болгар, когда-то очень давно селившихся по берегам Камы. Так вот, если идти в Танайку берегом, дорожка как раз мимо этой башни. Вы давно оттуда, Илья Матвеич?
Сторож словно не слышал вопроса. Он медленно поднялся с земли, проворчал, ни на кого не глядя:
– Пойду соображу поесть чего-нибудь…
Корж проводил его пристальным, внимательным взглядом. Солодова спросил:
– Он всегда такой неразговорчивый?
– Всегда. Живет как бирюк, на отшибе, вот и разучился, видно, говорить.
– Захар Иваныч, меня интересует, почему вы никого не послали в сад двенадцатого июня взамен ушедшего сторожа?
– Так он же к вечеру обещал вернуться.
– Сам обещал или вы его просили?
– Сам. Заверил меня, что непременно придет.
– А вы понадеялись и не проверили?
– Не то что понадеялся, а закрутился с делами и совсем забыл про него. Да ничего никогда не замечалось за Быхиным…
* * *
Разговор с беклемишевским председателем происходил с глазу на глаз. Вот что он рассказал:
Шесть лет тому назад общее собрание колхозников решило завести высокопродуктивное молочное стадо. Еще с осени организовали краткосрочные зоотехнические курсы, капитально отремонтировали коровники, начали заменять местных малоудойных коров породистыми красногорбатовками. И, наконец, экономя при каждой возможности, скопили восемь тысяч рублей и приобрели быка-производителя. Когда его привели и поставили в отведенное стойло, все село перебывало на ферме, чтобы своими глазами увидеть Красавца, – так единодушно колхозники назвали быка.
На выпасах Красавец не ходил в общем стаде. У него было свое место для прогулок, ухаживал за ним постоянно бычар. Но однажды ночью, видимо, испугавшись чего-то, Красавец начал метаться и в щепы разнес стойло. На другой день его пришлось делать заново, а быка временно пустили в стадо, которое пас Быхин.
К вечеру в село прибежал подпасок с известием, что бык пал.
Ветврач установил, что Красавец объелся молодой рожью.
Обида колхозников на Быхина, не доглядевшего за Красавцем, была настолько велика, что ему предложили убраться из колхоза.
В Лужках биография степановского сторожа пополнилась сведениями другого характера.
Здесь Быхин охранял хлеб в полях. Но однажды не доглядел, и по неизвестной причине сгорел лучший, сортовой участок яровой пшеницы площадью в несколько гектаров.
Быхина уволили и отсюда.
Оба эти факта были довольно интересны, и Алексей Петрович записал их для памяти в блокнот.
Разговор у костра
Вечером Корж намеревался поговорить с ездившими в ночное ребятишками. Но дочка Захара Ивановича, посланная за ними, никого уже не застала дома – все опять ускакали в луга. Корж огорчился.
– Поговорите завтра, – успокаивал его Захар Иванович. – Никуда они не денутся.
– Завтра будут другие заботы. А что, если мне отправиться к ним туда?..
– Только этого и не хватало! Неужто мало намыкались за день? Нужно еще ночь ломать. Бросьте-ка, право, эту затею да отдыхайте.
– Нет, Захар Иваныч, отдохнуть я еще успею, а дело не ждет. Пойду.
– Вот беда с вами! Это ведь километра три, если не все четыре.
– Ну и что?
– Да обратно столько же.
– Пустяки!
– И только из-за какого-то разговора с парнишками.
– А это уже не пустяки.
– Много путного они вам расскажут!
– В нашей работе каждая мелочь важна. Пойду, не уговаривайте.
Председатель махнул рукой:
– Как хотите, дело ваше. Тогда возьмите хоть лошадь. В седле-то ездите?
– Умею.
Захар Иванович сходил в чулан, принес брезентовый плащ:
– Оденьте, а то ночью прохладно в полях, да и от реки сырость.
Корж поблагодарил.
На конном дворе ему вывели председательского жеребца Орлика. Алексей Петрович взял из рук конюха седло:
– Дайте-ка я сам.
Конюх недоверчиво посмотрел на него:
– А сумеете?
– Как-нибудь, – улыбнулся Корж и ловко вскинул тяжелое, военного образца седло на спину коня.
Конюх придирчиво следил за всеми его действиями, а после сам тщательно проверил седловку. Придраться было не к чему. Он, удовлетворенно хмыкнув в бороду, заметил:
– Стремена, вроде, коротковаты.
– Ничуть. Как раз по мне.
– Ну, коли так, то в добрый час.
Корж выехал со двора.
Орлик бежал резвой размашистой рысью, словно знал, что впереди его ждет сочная трава и целая ночь отдыха. Алексей Петрович мерно покачивался в седле, думая о своем.
Закат еще не померк, на западе горели и никак не могли догореть оранжевые полосы вечерней зари, а с востока серой пеленой надвигалась короткая летняя ночь. Над землей курился туман – ложилась роса. За рекой кричали коростели. Из далекого бора чуть слышно доносилось тоскливое гуканье филина. Где-то на Волге по-деловому, басовито прогудел пароход.
Алексей Петрович придержал Орлика и достал папиросу. Спичка на короткое время ослепила глаза. После нее ночь показалась темней. Но это ощущение скоро прошло, и Корж по-прежнему довольно отчетливо видел дорогу, вплотную подступившие к ней поля и силуэты деревьев, маячивших впереди.
Скоро Алексей Петрович поровнялся с оградой сада. Здесь тишина не нарушалась ни шорохом, ни звуком. «Сторож, верно, спит. Караулить теперь нечего», – подумал Корж и оглянулся на сторожку. Ее окружала темнота.
* * *
Уха была готова. Котелок осторожно сняли с тагана и на его место повесили большой закопченный чайник. Ребята достали ложки, хлеб и кружком уселись у дымившегося душистым паром котелка.
В это время с дороги послышался конский топот.
– Кто-то едет, – поднял голову Васька Балахонов, четырнадцатилетний белобрысый парнишка, не по годам рослый и ловкий. Старшие в шутку называли его бригадиром ночного, но шутка шуткой, а Васька любил и знал свое дело и к работе приводил лошадей отдохнувшими, сытыми. Видя, что парень не ради забавы каждую ночь гоняет в ночное, правление стало начислять ему трудодни.
Топот приближался. Вот он стал глуше, значит, ездок свернул на луговину.
– К нам! – Васька отложил ложку, взял в руки старенькую берданку, лежавшую рядом, поднялся на ноги. – Э-эй, кто едет?!
– Свои! – долетело в ответ. Из темноты вынырнул всем знакомый Орлик. Но в седле сидел кто-то чужой, и ребята молча и настороженно смотрели на него.
– Здорово, хлопцы! – седок помахал рукой и, легко спрыгнув на землю, подошел ближе.
В свете костра ребята хорошо разглядели его.
Коренастый, широкоплечий, – плащ Захара Иваныча, что на нем, облегает его плотно, только немного длинноват. Темные глаза смотрят зорко и вместе с тем приветливо. Волосы гладко зачесаны назад, а виски, словно в зиму инеем, припушило сединой. На ногах ботинки – похоже, что городской.
– Можно к вашему огоньку?
– А вы кто такой? – спросил Васька.
Алексей Петрович взглянул на напряженные, выжидающие лица ребят и рассмеялся:
– Не узнали?
– Нет…
– Эх, вы, гвозди-козыри! А я у вас второй день гощу. Как же это так?..
– А вы к кому приехали?
– В колхоз, ко всем. В том числе и к вам. А остановился у Захара Иваныча.
– Я знаю! – обрадованно воскликнул один из мальчишек. – Вы из города?
– Да.
– Ночью пришли?
– Точно. Откуда тебе известно?
– Так вас же мой брат задержал, Володька.
– Было такое дело. Значит, мы уже знакомы. И после этого такая встреча!.. Ай-яй! А я думал: сейчас приеду к друзьям, рыбки с ними половлю…
Осмелевшие ребята громко расхохотались.
– Как раз успели!
– У нас уха уже поспела, а вы – ловить…
– Уха! – обрадовался Корж. – Так это же еще лучше! Прямо к горяченькому попал! Ловко! – он потер руки. – Угостите, что ли?..
– А чего ж! – по праву старшего за всех ответил Васька. – Милости просим! – и он широко улыбнулся, очень довольный тем, что вот и у них, мальчишек, нашлось чем угостить гостя из города.
Алексей Петрович расседлал Орлика и пустил пастись. Потом снял плащ, расстелил на свободное место рядом с Васькой. Ребята терпеливо дожидались его, сидя с деревянными ложками и ломтями хлеба в руках. Такая же ложка и большая ржаная горбушка были приготовлены Коржу.
Уха припахивала дымом, рекой, травами и еще какими-то неуловимыми вкусными запахами, которых никогда не имеет уха, сваренная дома, будь она даже из отборных стерлядей, а не из мелких окунишек, ершей и плотичек.
Ели молча. Пошмыгивая носами, ребята неторопливо и деловито черпали из котелка, подставляя под ложки куски, чтобы не капнуть на зеленую травяную скатерть. Весело потрескивал костер, где-то рядом всхрапывали невидимые в темноте кони, сонно поплескивала в берег река. На тагане, фырча и булькая, закипал чайник.
После ухи долго пили горячий душистый чай. Васька заварил сушеных листьев черной смородины, и сейчас запах из кружки в руках Коржа почему-то напомнил ему родную деревню, старый бревенчатый дом, в котором прошло детство, сад, густо заросший кустами малины, смородины, крыжовника, монотонное жужжанье пчел в знойном воздухе и бабушку, в ягодную пору с утра до вечера занятую варкой варенья. Как давно это было!.. Но вспоминалось словно вчерашнее, и казалось, что не капитан государственной безопасности – солидный и поживший на свете человек, – а все тот же, давнишний, босоногий Ленька Корж сидит у костра в ночном, в кругу друзей-приятелей. На исходе ночь, давно переслушаны и пересказаны все сказки, еле тлеет костер, и нестерпимо клонит в сон. Но спать нельзя – это закон. Нарушивший его обязательно проснется с физиономией, разрисованной дегтем. Его не смоешь мылом, не ототрешь песком, и тогда все в деревне узнают, что этот – плохой караульщик в ночном, у него запросто можно увести лошадь… Ленька сидит и, чтоб хоть как-нибудь отогнать от себя дремоту, до одури наливается чаем…
Алексей Петрович поставил кружку и, отдуваясь, лег на спину. Вытянул уставшие ноги, широко раскинул руки. Тело отдыхало, дышалось легко и привольно. Ни о чем не хотелось думать, ничего не хотелось делать, вот так бы лежать и лежать, слушать шелест травы, да без конца смотреть на черный бархат неба, расшитый ярким бисером звезд. Или уснуть крепко-крепко. «Но… – Корж рассмеялся про себя. – Попробуй, усни! Не довелось в детстве, так, чего доброго, сейчас проснешься похожим на негра из Бельгийского Конго. И ничего не поделаешь: ты на равных правах со всеми, у тебя на попечении Орлик…»
Ребята разбрелись по кустам и через некоторое время вернулись с охапками хвороста. Пламя костра с новой силой взметнулось в небо, веселые искры вперегонку летели в темную высь. Поляна ожила и повеселела.
– Ну, что ж, друзья, – обратился Корж к ребятам, – в молчанки будем играть или кто-нибудь сказку интересную расскажет? А?..
– Да у нас никаких новых нет, а старые не интересно слушать – все знают.
– Я-то не знаю. Может, мне как раз интересно будет.
– Э-э, нет! Тогда уж вы нам должны рассказать чего-нибудь, – проговорил Васька.
Корж посмотрел на него.
– Это почему же?
Васька хитро подмигнул ребятам.
– Нас много, а вы один.
Ребята одобрительно засмеялись. Не утерпел и Корж.
– Ишь ты, как ловко повернул. Хитрый парень!
– Чего ж тут хитрого – закон.
– Н-да, закон… Только я вот сказок-то почти не знаю.
Кто-то вздохнул:
– Эх, дедушки Тихона нет! Он как начнет рассказывать – страсть одна! Сидишь у костра: спереди жарко, а по спине мороз дерет…
– Ну, я так не умею, заранее говорю.
– А вы не обязательно сказку, может, историю какую интересную…
– Вот это другое дело, – согласился Корж. – Тогда слушайте…
Ребята теснее придвинулись к нему…
* * *
…Небо на востоке начало светлеть. Легкий ветерок пролетел над спящей еще землей, и молочные туманы медленно поплыли по темной глади Волги.
Алексей Петрович оглянулся и тихонько присвистнул. Он и не заметил, как все притихло кругом. Крепко прижавшись друг к другу, ребята спали у костра.
– Эге, вот так караульщики! Так они все проспят.
– А я-то на что! – сказал, приподнимаясь с земли Васька Балахонов.
– Да ведь один за всем не углядишь.
– Мышь не пробежит незамеченной, – с чисто мальчишеской убежденностью проговорил Васька.
– А вот к саду какие-то подлецы все-таки подобрались.
Васька нахмурился.
– Тут Илья Матвеич виноват… Он сторож, а ушел и бросил все. Мы бы караулили, так уж будьте уверены – сохранили бы.
– Конечно, сторож виноват. Я не оправдываю его. Но, может быть, и вам повстречались преступники, да вы просто не обратили внимания на них.
– Вы скажете тоже! – обиженно воскликнул Васька.
– Подожди кипятиться. Ты был тогда в ночном?
– Был.
– И ночь прошла спокойно?
– Как всегда. Никого и близко не было, только утром, совсем на свету, я пошел за водой к реке, а мимо проплыл на лодке какой-то рыбак.
«Так, так!» – насторожился Корж, но продолжал задавать вопросы, словно бы просто из интереса.
– Кто такой?
– Не наш. И лодка новенькая совсем, даже не крашеная. У нас таких нет.
– Какой рыбак-то из себя, не приметил? Может, пожилой, с бородой? – Корж вспомнил облик водолива с пристани.
– Нет, безбородый и не старый еще. Я хорошо лицо разглядел, когда он обернулся ко мне.
– Ты что же, окликнул его?
– Да..
– Зачем?
– Спросил, как рыбачилось.
– Ну, и… Что ответил?
– Ничего. Выругался и повернул лодку от берега.
– В какую сторону он плыл?
– Вниз по течению.
– Обратно не вернулся?
– Нет.
Корж помолчал. Потом задумчиво проговорил:
– Н-да… Ры-ба-к…
Васька, почуяв что-то неладное, настороженно глянул на Коржа.
– Вы думаете, что…
– Не знаю, Вася, не знаю, – торопливо прервал его Корж. – Трудно загадывать. Но… все может быть.
Васька растерянно моргал глазами.
Корж успокаивающе похлопал его по плечу:
– Ничего, Вася! Пусть будет даже «он». Все равно никуда не уйдет. Ничего…
Васька зло сверкнул глазами:
– Эх, если бы я знал!
– А что бы ты сделал?
– Застрелил бы, вот что!
– Ого! – улыбнулся Корж.
– Вы не смейтесь!
– И не думаю. Только ведь у «него» нашлось бы, пожалуй, чем ответить на твою берданку.
– Пусть. Все равно не упустили бы, нас вон сколько.
– Ладно, Вася, – успокоил Корж расходившегося паренька. – Что прошло – того не воротишь. Да может «он» и не виноват ни в чем. Мы ведь не знаем. Ничего… Ну, мне, пожалуй, пора обратно. Вы не поедете?
Васька взглянул на небо, на реку, на спящих ребят.
– Маленько покормим еще. Рано.
– А я поеду. – Корж поднялся на ноги. – Пойди, поймай Орлика…
Снова проезжая мимо сторожки, Корж оглянулся на нее и невольно придержал коня. Среди зарослей бузины мелькнул неяркий огонек из бокового окна. – «Вот те на! – удивился Корж. – Оказывается, бодрствует старик. Чего бы это он?..»
Алексей Петрович отъехал немного от сада и у придорожного куста спешился. Крепко привязал коня к ветвям, ласково похлопал по шее:
– Будь умницей, Орлик. Стой спокойно и жди меня.
Конь закивал головой, словно и впрямь понял наказ.
Осторожно ступая по траве, Корж приблизился к сторожке. Тихо раздвинул кусты бузины и заглянул в окно.
Быхин сидел, склонившись над грязным столом, цепко обхватив руками косматую голову. Перед ним стояла початая пол-литровка с мутной жидкостью, лежали обломанная горбушка круто посоленного хлеба и разрезанная пополам луковица. Сторожка освещалась фонарем «летучая мышь», подвешенным к потолку.
«Интересно, какой это праздник у него», – подумал Корж. Он поудобнее устроился в кустах и стал наблюдать.
Сторож долго сидел неподвижно. Корж подумал, уж не заснул ли он. Но вот Быхин шевельнулся, отнял правую руку от головы, потянул к себе бутылку. Минуты две бессмысленно смотрел на нее, потом решительно запрокинул голову и прямо из горлышка сделал несколько больших жадных глотков. Не притронувшись к закуске, снова уронил голову на руки…
Так прошло еще несколько минут. Алексей Петрович терпеливо ждал, что будет дальше.
В Степанове пропел петух. Ему ответил другой, третий, и вскоре ночная перекличка прокатилась по всему селу. Сторож поднял голову и прислушался. Снял фонарь и перевесил его к окну, обращенному к реке. Заднюю сторону его он прикрыл какой-то дощечкой, чтобы весь свет уходил в сад. Вернулся к столу, одним махом допил из бутылки, сунул в рот половинку луковицы и, с хрустом, совсем не стариковскими зубами разгрызая ее, кому-то яростно погрозил кулаком. Отдышавшись, после крепкого самогона, Быхин свернул большую козью ножку, подошел к окну. И пока до самого конца не догорела цыгарка, он стоял, прислонившись к раме, и неотрывно вглядывался в предрассветную муть, разрезаемую лучом фонаря.
Алексей Петрович начал догадываться, в чем дело. Но догадку следовало проверить. Он нагнулся и нашарил больший ком земли. Не спуская глаз со сторожа, кинул его на тропинку. Быхин вздрогнул и торопливо дернулся к двери!
– Кто? – спросил он негромко, выйдя в сад. Никто не откликнулся. Быхин постоял, прислушиваясь, повторил вопрос: – Кто ходит?!
Ночь молчала. Быхин вернулся в сторожку и перекрестился, оглянувшись на окно:
– Померещилось.
Так же осторожно Корж выбрался из кустов и вернулся к Орлику. Коршуном взлетел в седло и с места поднял коня в галоп.
– Ходу, Орлик, ходу! Не будем больше беспокоить старика…