Михаил Петрович Арцыбашев
Проповедь и жизнь

Полная версия

X

По поводу одного преступления

I

Теперь, пожалуй, уже несколько поздно писать о процессе той хористки, которая облила серной кислотой своего любовника-студента и его новую любовницу, свою соперницу.

Подобных преступлений совершается так много, что и внимание общества к ним притупилось: интересуются только до тех пор, пока суд не скажет – виновна или нет, а узнав в точности, что виновна или не виновна, мгновенно успокаиваются и с чистой совестью переходят к другим очередным делам.

Но вот именно в этом факте весьма слабого и временного интереса, в обыденности преступления и в таком напряженном внимании к приговору суда и заключается многое, что дает право не считать запоздалым откликнуться в любое время, хотя бы через год.

Однако напомню сущность дела, и притом так, как оно мне запомнилось, хотя, может быть, фактические неверности в изложении и попадутся.

Некий студент из так называемой белоподкладочной молодежи, проводящей свободное от занятий (если занятия вообще есть) время в кафешантанах за устрицами и шампанским, познакомился и сошелся с одной хористкой; Они все «сходятся» с хористками, певичками и вообще с проститутками всех сортов, ибо это совершенно входит в круг их жизни и понимания наслаждений. Да и чего вы хотите: деньги есть, более или менее приятное женское тело, особенно пикантно выглядящее с освещенных подмостков и в костюмах более чем вызывающих, тоже есть; тело это продается по цене весьма сходной, а мнение окружающих весьма не только снисходительно, но даже поощрительно. Отчего же при наличности всех этих обстоятельств и не позволить себе невинного и приятного развлечения.

Правда, из либеральных книжек, по Сонечке Мармеладовой, например, всякий студент, даже если у него сюртук на белой подкладке, шампанское и устрицы, превосходно знает, что живая душа у проститутки очень даже имеется. «Жертва общественного темперамента» тоже словечко трогательное и всем известное. Но знать о существовании живой души и дать себе отчет в том, что такое эта живая душа-вещи очень и очень разные. Первое из книжки, первое-готово, а для второго надо уже и собственную живую душу иметь, а не один сюртук на белой подкладке – хотя бы и студенческий сюртук.

А потому, за известную плату приглашая к себе на ночь эту живую душу, эту Сонечку, мы как-то совсем выпускаем из вида, что эта самая живая душа, раз она живая, ко всем живым чувствам очень и очень способна. А оттого и удивляешься, и даже досадливо удивляешься, если живая душа возьмет да вместо приятного и невинного времяпрепровождения обнаружит чувства, может быть, и очень присущие живой душе, но явно во вред невинности и приятности. Влюбится, например, ревновать начнет, и под вашим собственным студенческим сюртуком начнет искать тоже живую душу.

Тут, кстати, припоминается мне один очень любопытный анекдот. И не анекдот вовсе, а действительный случай с одним нашим известным писателем. Читатель простит мне это маленькое отступление, ибо оно не так уже бесполезно.

Этот известный писатель проездом в Питер остановился на денек в Харькове. В городе этом он не жил, знакомых не имел, а так как ехал он после долгого пребывания в лоне семьи и за письменным столом, то и задумал слегка развлечься. Именно вот так – невинно и приятно. Поехал в увеселительное заведение, спросил вина и прочего, что полагается, и кивнул, куда следует, перстом.

Там уже это дело налажено, и не прошло трех минут, как за столиком писателя появилась живая душа, с этакими приятными плечиками и с приятным вырезом в корсаже.

Звание писателя, конечно, звание вполне почтенное, человеку же свойственно не отказать себе в маленькой гордости, а потому нет ничего удивительного и очень простительно, что известный писатель не стал строго выдерживать инкогнито и открылся.

Что, собственно, было у него в голове, не знаю. Может быть, само собой ради эффекта с языка соскочило, может быть, захотелось от продажной живой души особого угождения, но только тот факт, что звание свое он обнаружил.

И, Боже мой, как он разочаровался!

И вовсе не потому, чтобы живая душа оказалась равнодушной к званию, совсем напротив! Живая душа преисполнилась полнейшим уважением. Только что за минуту перед тем болтала всякий легкомысленный вздор и, может быть, выпрашивала шампанского, а тут вдруг возьми да и заплачь. Думала, верно, что – если писатель, то уж живая душа несомненно. И начала рассказывать все: как дошла до такой жизни, как ей тяжело, как больно, как надоела пьяная, развратная жизнь, как хочется человеческого слова, как по ночам мучительно думает о пузырьке с уксусной эссенцией… словом, развернула перед писателем всю свою убогую, заплеванную, страдающую, отчаявшуюся душу живую.